Читать книгу: «БЕС ПАНИКИ. Краткий путеводитель по мне, если в вашей Вселенной обрушилась сеть»

Иллюстратор О. А. Супрунович

Иллюстратор А. С. Супрунович

Дизайнер обложки М. С. Бейлин

© Станислав Супрунович, 2020

© О. А. Супрунович, иллюстрации, 2020

© А. С. Супрунович, иллюстрации, 2020

© М. С. Бейлин, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-9725-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моим дочерям Насте и Саше. С любовью.

Вместо предисловия

Вы держите в руках мою биографию.

Не всю, конечно – ту её часть, что поселилась на страницах Инстаграма к 2020-му году.

Всё дело в дочерях, которые просили рассказывать сказки вечерами.

Ещё, дело в коллегах, смеявшихся над моими «жизненными» историями.

Дело также в глубокоуважаемых и любимых подписчиках, потакавших моему тщеславию.

Дело в любимой жене, поддерживавшей меня и при написании книги и во время выкапывания пруда. Лопатой и карандашом.

Это – причёсанные и расширенные посты, разбросанные во вневременном и бессодержательном беспорядке.

Вы ведь в курсе, что времени нет? Совсем. Как и содержания.

Дело не во мне!

«Вы болван, Штюбинг!» (с)
(Из записок несостоявшегося контрразведчика)

Вообще, я высокого мнения о себе. Особенно, если с каблуками.

Но, бывало, бывало…

11-й класс. Год, соответственно, 1995-й. То есть, мы уже знали, что Господь на стороне правых, а правые те, у кого танки. Не знали, правда, что Железного Феликса отковырять от Лубянки можно, но отковырять Лубянку из людей нельзя.

В общем, вечер, звонок по телефону (такому, с диском). Отец берёт трубку, разговаривает и, загадочно зовёт меня: «С тобой хотят поговорить из «Большого дома». Кто не в курсе, «Большой дом» на Литейном проспекте Питера – самое высокое здание города. С него и сейчас видны Соловецкие острова и Удмуртия.

Питерская КГБ/ФСБ.

Беру трубку и слышу:

«Мы всё про Вас знаем, Станислав.

Отличник, не замешан, не участвовал, любите Родину.

Один привод к директору по уважительной причине.

Один привод в милицию – ошибся дверью, получая паспорт.

Лю́бите Пугачёву и не любите Ки́нчева.

Пример. Хороший.

Часто бьют. Из зависти.

Предлагаем Вам пойти учиться в высшую школу ФСК. Приходите завтра вечером на Литейный. Можно – с папой.

Пропуск на ваш паспорт (да, мы знаем, что он у Вас с ошибкой, а Вы сфотографировались в жёлтой футболке) уже оформлен».

Меня заинтриговало их всеведение.

Пусть уж лучше я знаю про цвет трусов окружающих, чем наоборот.

Пошли.

Гулкое пустое здание, не оправившееся после недолгого торжества демократии, невзрачный кабинет, невзрачный человек, расписывающий радужные перспективы.

Почудилось – времени нет. Сейчас зайдёт Малюта Скуратов с топором или, на худой конец, Шешковский с розгами.

Очарование нарушил заключительный аккорд арии:

«Пройдёте медкомиссию и…»

Слушайте, говорю, а вот у меня близорукость минус шесть…

«КАК??!!»

С четвёртого класса, говорю (не носил я очки без крайней нужды на улице и не щурился – наловчился).

«Тогда… конечно… не получится… Вас, Станислав…»

Смешно мне стало. Как будто пришёл к ясновидящей, постучал в дверь, а она мне:

– Кто там?

Ушли.

До сих пор «Семнадцать мгновений весны» смотрю с удовольствием. Мюллер там – класс!

Крылья, ноги…

Отпуск. Сплю на даче на втором этаже (на чердаке) и в восемь утра по нему внезапно начинают носиться дети с громким шёпотом: «Тише! Папу разбудишь!», роняя тазы и, вообще, топая, как стадо слонопотамчиков.

Подумал про них вслух что-то светлое – ускакали всем стадом. Проснулся окончательно, вышел из комнаты.

Птицу ловили.

Не поймали – сидит. Гадит на окно потихоньку. Нервничает, видать. Сама чёрная, перед белый, гадит серым. Может, болеет.

Пошёл ловить в трусах и недосыпе. Три раза она от меня уходила – маневренная птерогадость попалась. Даже реверсом оборудованная, похоже. Петлю Нестерова вокруг печной трубы сделала и в пике, хвостом вперёд на первый этаж ушла.

Спустился, думал – в полу торчит. Нет, затормозила как-то, видать – на бреющем полёте рванула в темноту коридора.

Ищу.

Дети бегают с фонариками, мама отцу яичницу жарит, бабушка не к месту «Что случилось-то?» вышла. Идиллия. Проведение конца света силами одной дружной семьи в масштабе один к миллиарду.

Ищу.

Ведь сидит же где-то! Двери-то закрыты! Сдохнет ведь, падлюка – отскребай её потом из под плинтуса!

Отец вышел совет подать.

Ищу.

О высоком думаю. Думаю – найду и чучелко сделаю. Пеной монтажной надую и над дверью в туалет прибью.

Шурупами.

Жена спустилась из спальни. Понимаю – всё. Теперь она ни в жизнь из своего укрытия не вылезет (птица). Сволочь, но не дура же.

Уже полчаса ищу в десяти квадратных метрах. Всё же, решил свет зажечь, хоть и солнце на улице – может, поможет.

А ВЫКЛЮЧАТЕЛЯ-ТО – ДВА!!!

Сидит на стене, понимаешь, и чётко так мимикрирует.

Сама чёрная, перед белый и сопля серого провода вниз.

Так и не понял породы.

От героев былых времён
(Как я был «чёрным копателем»)

Когда мой младший брат подрос до такой степени, что не только пачкал пелёнки, но и отравлял существование, было решено отправить меня (меня, Карл!) на лето в ссылку.

Потому, июнь 1984-го шестилетний я провёл не с семьёй, а с сестрой бабушки – в Белоострове.

Баба Паня была светлейшим человеком – через месяц, откормленный плюшками с клубничным вареньем, я не помещался в шорты, но рассказ сейчас о другом.

Белоостров-84. Бывшая советско-финская граница. По канавам садоводства валяются живые ёжики и железные клубки проржавелой колючей проволоки, слово металлоискатель не включено в словарь советского человека и, топча тропинку между дачами, я выковыриваю втоптанный в глину 9-мм патрон от «парабеллума»…

Постарайтесь понять, времена СССР – при каждом детском саду есть военная кафедра со складом автоматов, пистолетов и большим пластмассовым зелёным пулемётом системы Максима на батарейках, но я не ходил в детсад!

А тут – патрон. С пулей.

Думаю, так сердце ёкало у Генриха Шлимана над первым кирпичом Трои.

Я не был Шлиманом, но поступил как он – вооружился плюшками и клубничным вареньем и пошёл расспрашивать местных.

Таким образом, на дело мы пошли вдвоём. Один из нас был девчонка (я говорю «был» потому, что он был очень крутой). Ей было семь лет, и она просто отвела меня на тридцать метров от дачного участка в папоротники. Через пару шагов под ногами захрустело металлом, я наклонился, и моё сердце квакнуло – «патронов» хватило бы всем до старости.

Теперь понимаю, что это была свалка, куда сапёры в послевоенное разминирование сваливали почти безвредный (и тогда никому не нужный) металл.

Гильзы: винтовочные и пистолетные (редко, целые патроны).

Пряжки, пули, корпуса гранат, гильзы.

Сгнившие кожаные ремни, колючка, гильзы, патроны.

Снова патроны, патроны с необычными никелироваными длинными пулями (от итальянских винтовок финской армии). Гильзы, гильзы…

Постанывая, я набивал карманы и шорты предметами детской роскоши. Никогда больше я не чувствовал себя таким обеспеченным человеком!

На даче баба Паня (взорвутся! милиция!) заставила выкинуть всё. Даже гильзы.

Это был эпик фэйл.

И это было началом моего нравственного падения.

Кто-то тянет пятнадцать копеек с родительской тумбочки и помнит об этом всю жизнь. Я же – сходил в сокровищницу снова, обогатился двукратно и распределил добычу по сумкам старушки (завтра мы возвращались в Ленинград, а своего чемодана у меня в шесть лет не было). Таким образом, криминалку в электричке везла ветеран и ударник коммунистического труда и, кажется, парторг.

Верхом цинизма был последовавший поход с нею до леса и торжественное закапывание пуль и целых патронов прошлого сбора пластмассовым совочком («вернёшься из города – снова поиграешь»). Что характерно, даже выкапывая ямку, я наткнулся на пару пуль.

В городе мой фальшивый возглас

«Ой! Откуда это!»

никого не убедил, а вот баба Паня обиделась молча, но всерьёз. Положение спас отец (он всегда меня спасал). Отец вежливо поржал над женскими страхами, вывернул пассатижами пули из гильз, выкинул порох и вставил пули обратно.

В школу было через неделю, и я отправился на детскую площадку с несколькими патронами – хвастаться перед друзьями.

Хвастал я недолго – минут двадцать.

…

Он стоял рядом и смотрел на нас.

Милиционер.

Взрослые в таких случаях седеют. Маленькие – мокреют.

Я помню огромную скорость, с которой побежал.

Шесть лет, всю мою жизнь, когда я вел себя плохо, родная бабушка грозилась отдать меня милиционеру. И когда я повел себя совсем плохо, он-таки явился взять мою душу!

В возрасте трёх лет я три дня провёл в больнице без мамы.

Я не был особо впечатлён.

Просто год кричал по ночам.

Теперь же, я был испуган на клеточном уровне. Я убежал, как Наполеон на Березине, побросав всё, что награбил. Милиционер приходил потом в наш двор и задавал вопросы.

Я стоял за шторой с пульсом 200 и ждал, когда ему подымут веки, и он ткнет в меня пальцем.

В Белоостров больше не ездил.

Бабушка Паня, в ответ на мои просьбы, сказала, что схоронённые патроны не нашла.

…

 
– Почему мы просим, Боже,
– Отпуск, новое авто и квартиру подороже?
– Купим, выдохнем и, всё же,
– Подойдя к окну, итожим:
– За стеклом – одно и то же.
– То есть – то же, но – не то.
 

Диванный ужосс

Я – тот ещё папаша.

Помню, дочкам пять и восемь лет было.

Играем в прятки, пока мама обед готовит. Вожу я.

Прятки в малогабаритной трёхкомнатке, уже сами по себе, игра, развивающая интеллект! Через полчаса не найти ребёнка с первого тыка архисложно, но – стараюсь.

Откуда я их только не выковыривал.

Устали девчонки и пошли на кухню к маме.

А я сижу на разложенном диване, и в голове мозги опять борются со здравым смыслом. Если, думаю, откинуть плоскую крышку дивана, то я легко помещусь в поддиванное пространство и крышку за собой, как Дракула гроб, аккуратно закрою.

Пусть поищут папу – не всё же мне водить! Фига с два догадаются.

Сказано – сделано.

Лежу.

Лежать пришлось долго, но – пришли и – забыли про прятки!

То есть старшая недоумённо пробормотала: «Где папа?», но на этом всё и кончилось!

Пофиг им, куда папа делся из квартиры!

Лежу.

Встали у дивана и бормочут свои девчоночьи разговоры.

Лежу.

И, всё отчётливей осознаю идиотизм ситуации:

они обо мне не подозревают. Даже, если кашляну тихо – испугаются, заплачут, и сковородкой от супруги я получу, а лежать устал, затёк весь. Ни шанса как-то интеллигентно выбраться.

Надоело, босая пятка старшей дочери рядом. От нечего делать протянул руку и коснулся.

Тихо стало, прервался их разговор.

Видимо, старшая в лице поменялась потому, что младшая ей (слышу):

«Ты чего?».

«Кто-то меня за пятку тронул!»

Она это говорит таким тоном (из фильма ужасов), что меня начинает распирать хохот.

Понимаю, что стремительно набегает Армагеддон – взорвусь от распирающего смеха сейчас и «Господа, надо же что-то делать» (с) – начинаю поднимать крышку дивана, содрогаясь в пароксизмах хохота (осознание ужаса ситуации сжимает горло спазмом).

Диван дрожит, я хохочу утробно и, вылезаю рукой из под открытой крышки, пытаясь встать из «чрева».

Такое, знаете ли, маньячное «ХО-ХО-ХО» с оттенками низкобюджетного Санта-Клауса.

…

Как они орали.

Удивляюсь, что не примчались соседи.

Забились в кухне у жены в угол.

Успокаивали часа два.

Жена неделю не разговаривала и до сих пор вспоминает.

А я ведь – просто не хотел испугать.

Искушение Л

(сон в летнюю ночь)

– Он умирал,

повторил Старик.

Мы встретились в загородном клубе «Весна», где тенистые аллеи скрывали загорелых древних мальчиков и девочек в белых шортах и таких же рубашках-поло. ЗОЖ, массаж, йога – три столпа зелёной и бодрой зрелости, мозолившие глаза на главной странице сайта клуба. Зрелость и – точка. Термин «старость» табуировался начисто.

Дорого.

Но, для себя ведь, любимого…

За меня заплатило издание. Изданию умереть как понадобилась моя умеренно-ироничная статья про постаревших и разбогатевших хипстеров, отчаянно цепляющихся за лохмотья прошедшей молодости.

Я сидел за столиком клубного кафе третий час и понимал, что чужие деньги потрачены зря. Не выйдет статьи. Я просто слушал Старика.

Ему было, наверное, под семьдесят. Ботокс, ослепительные имплантаты во рту, упражнения и загар делали его шестидесятилетним, но, казалось, что шамкает печальная мумия. Наверное, неверная полутьма кафе играла шутки. Полу-тьма (полу-свет?) от листвы каштанов, в которой бодрые молодящиеся существа пили фрэши и минералку.

«Теперь-то я понимаю, что ему просто было страшно лежать там – в темноте, одному – долгие годы и десятилетия. Может быть, века.

Я спустился к нему и заговорил, впервые, возможно, за тысячу лет, и зажёг свечи. Хотя, какие свечи! Они сгорели за секунды! Я просто не гасил фонарик и слушал, слушал, пока не разрядился аккумулятор. Тоже ненормально быстро, будто тот, кого звали когда-то «несущим свет», пил теперь этот свет и выныривал на поверхность бытия на жалкие минуты.

Бедный, уставший, старый божок.

Он называл себя Демиургом. Хвастался, что создал этот мир и… кажется, он путал себя с Богом… наверное, он просто был очень стар. Чудовищно стар. Ему так надоело умирать в одиночестве забытого жертвенника. Не сказал, почему его занесло так далеко на север, но, перед тем как уснуть вновь – подарил мне это».

Мой собеседник протянул холёную, мускулистую и загорелую руку и я, ощутив на миг сухую старческую кожу подрагивавшей ладони, принял маленький кулон для ключей – медный молоток. Уже потускневший.

«Демиург сказал, что не надеялся с кем-то ещё поговорить, готовился к вечной одинокой агонии, а тут спустился я. Он выпил свет и теперь ему совсем не страшно, и он хочет сделать мне подарок. Тихо смеялся в темноте своего склепа, что не может подарить мне все царства мира, но… Он рассказал, что когда создавал всё (а подразумевалось, ВСЁ), то работал по эскизам, иногда возвращался на несколько шагов назад, чтобы поправить и, конечно, оставлял… оставлял калитки. Хихикал, что «бэкап» люди придумали сами, но к людям-то уж он точно приложил руки.

Надо было подвешивать кулон на серебряной цепочке, и тот начинал указывать наковаленкой на ближайшую «калитку».

Потом, потом я ушёл. Слишком страшно было оставаться с потухшим фонариком в пыльной тьме и слушать затухающий шёпот умирающей вечности, впадающей опять в свой тысячелетний альцгеймер.

Мне было сорок шесть, я зашёл во тьму уверенным в себе состоявшимся мужчиной с несколько необычным хобби, а вышел неофитом потустороннего знания, сжимавшим в руке дар вечной жизни».

– И, Вы теперь – бессмертны?

Я улыбнулся и, вторя мне, Старик тихо засмеялся.

«Не совсем. Я попробовал в первые же выходные. У меня была намечена поездка в Ригу, и именно в ту сторону указывал кулон. Далеко ехать не пришлось.

Всё случилось просто. В прибалтийском медленном снегопаде я остановил машину, отцепил от зеркала заднего вида цепочку с кулоном, вышел на опушку февральского леса и прошёл, оставляя следы на мокром снегу между двух холмов. Всё.

Вернувшись к дороге, я не обнаружил автомобиля и только через пять минут замешательства заметил на себе свою старую «школьную» куртку времён юности, давно сожжённую на дачной помойке. С восторгом ужаса ощупал я свою голову, лицо, всего себя – двадцатилетнего подростка, отправившегося на выходные через ещё не закрытую границу ещё пока не независимого государства. В кармане были какие-то деньги, выданные отцом, в Домском соборе ждали однокашники-студенты и девушка, на которой я скоро должен был жениться (эскиз мира не убивал меня-старого, но, исподволь, дополнял мои воспоминания, оберегая от безумия повторного проживания жизни – от перманентного дежа вю)».

– И Вы вернулись домой…

«Нет.

Несмотря на внешность, я твёрдо помнил – мне сорок шесть и моя мать покоится на Северном кладбище Петербурга. Я знал это точно, и это знание удерживало меня и от возвращения домой, и от безумия этого мира.

Я также знал про приватизацию и про финансовые пирамиды, про Гербалайф и ларьки, про торговлю цветметом – всю историю «лихих 90-х». Я поехал в Ригу, поел на карманные деньги в кафе, улыбнулся девятнадцатилетней девчонке-официантке улыбкой уверенного в себе мужчины (она после признавалась, что на моём мальчишеском лице это смотрелось потрясающе) и – пошёл к ней жить.

С ней. С другими. Много раз по множество лет.

Каждый заход через «калитку» в «настоящий» мир «запускал» моё время. Обратный проход обнулял мой возраст в «черновике», и я снова двадцатилетним стоял на шоссе, сжимая в кармане мятые бумажки с изображением лысого мертвеца. Февраль 1990-го – моя «точка возврата».

– А Вы пробовали искать другие «калитки», входы в другие бэкапы? В другие времена?

«Да, но… не успешно. Вероятно, Демиург запланировал не такие уж частые сохранения, а перенос осуществляется только для того временно́го периода, когда ты живёшь. Наверное, начиная с моего рождения, бэкап был только однажды. Для Создателя, понятно, это значения не имело».

– Но тогда почему Вы здесь? Судя по вашему возрасту (я снова позволил себе улыбку), мы находимся не в «черновике»?

«Верно. Я возвращался сюда надолго и старился вместе с этим миром. Не забывайте, здесь была моя семья, мои дети и, в конце концов, это единственный вариант Вселенной, где мне неизвестно развитие событий. Всегда хочется узнать, что будет дальше.

И потом, дети. Я жил другими жизнями, но в них никогда не рождалось моих детей! Тех самых, отсюда.

Моих. А я их любил. И люблю.

Сейчас они совсем взрослые, хотя, кто может объяснить, что значит «сейчас». После столетий моего субъективного времени.

И ещё, если бы я не возвращался в неспешно (для меня) плывущий по времени реальный мир, я бы позабыл, наверное, свою настоящую жизнь. Я, ведь, кем только не побывал: «братком», миллионером, владельцем ресторана… женщины…».

Старик немного смутился. Воспоминания, видимо, были интересными.

«Я, как Вечный Жид, скитался в бесчисленных мирах, но когда мне начинало уже казаться, что „чистовик“ не существует – я ехал на Рижское шоссе и, проходя между холмов, оказывался в том же дне нашего мира, когда его покидал последний раз. И я ехал домой».

– К семье?

«Да. К детям. Я видел, как они растут и это удерживало меня в этом мире надолго».

Он ещё помолчал.

«А однажды, калитка не открылась. Или, кулон сломался. Или, Демиург, наконец, умер. А может, просто кончилось волшебство мира. Я не знаю. Я ездил туда, где его нашёл, но входа больше нет. Совсем нет.

Теперь я сижу здесь, занимаюсь йогой, смотрю, как стареют дети, как старею я, пью сок и жду. Кулон всегда при мне и – на солнце. Может быть, ему просто надо зарядиться. Хотя, возможно, в этом старом мире просто не осталось того света, который нёс в себе его строитель.

Подарите мне вечер в Неве
(на мотив «Ещё не сорваны погоны…»)

(Стихи основаны на реальных событиях. Кореец очень не хотел плыть на байдарке по Неве, в июне-июле 2019-го в Питере было +8, ожидались айсберги, но мы всё равно поплыли)

 
– Никто из них не провернулся
– На вёртком киле вниз башкой.
– И ни один не поперхнулся
– Водичкой невской городской.
 
 
– Им лет немного и немало,
– И их судьба предрешена —
– «планктон» не выйдет в адмиралы,
– Но не достигнет жизни дна.
 
 
– У них в запасе миг короткий —
– Какой-то час на греблю дан.
– И петербуржские красоты
– Запечатлеть для Инстаграм.
 
 
– Да, мы достигли триумфально
– Того же места, где был старт.
– «А кто…» – вы спросите. Банально —
– Бюджет страдал за наш азарт.
 
 
– Нам руководство, побледневши,
– Всё согласилось оплатить,
– Но с самой искренней надеждой
– Мечтало, что пойдут дожди.
 
 
– Но даже айсберги в июле
– Не охладили наш порыв,
– А босс молился: «Тормознули б!»
– И плакал тихо и навзрыд.
 
 
– Но он сел в лодку, содрогнувшись,
– А мы все ржали, не таясь:
– Мол, «Мистер Ким, на суше – хуже!»
– И лили воду под завя́зь.
 
 
– В его глазах мы все читали:
– «Как только я остался цел?!»
– И только после осознали —
– Он плавать вовсе не умел.
 

Натюрморден с одним носком и лирическими отступлениями

У меня есть брат.

Скажете: «С кем не бывает!»

В чём-то вы правы, но он – врач.

Фактически же, это означает, что моему здоровью наносится удар по большим государственным праздникам. Нет, он не лечит меня – он мне вручает бутылки (думаю, вы знаете, откуда он эти бутылки берёт).

Брат вообще любит дарить запоминающиеся подарки. Вернулся он как-то из Германии сразу на дачу. Я спускаюсь утром, а из холодильника дохлой кошкой веет и слёзы счастья брызжут. Сразу стало понятно – брателло сыр привёз для мамы и меня (в семье нас двое, заплесневелых извращенцев).

Он его в свинец завернул и так через границу хотел провезти, но немцы всё равно не пустили – сказали, что в салоне самолёта такой сыр везти нельзя потому, что его больше 100 мл и в полёте ОНО может разжижиться, и все умрут. Так что, свинцовый свёрток с сыром с плесенью полетел отдельной багажной единицей. Но самолёт всё равно потряхивало.

А мы – съели!

Очень семья просила, чтобы съели.

Вообще-то, врачей люблю. Но, издержки профессии, отношусь к ним с юмором. Как к авторемонтным мастерам у официального автодилера.

Помню, в процессе постановки имплантата, близко познакомился со стоматологом. Доктор хороший, но говорливый. Вы не представляете, сидишь с распахнутым ртом, в котором копается посторонний мужик и слушаешь:

«Ого! Это как же так вышло?!»

«Вот блин!!!»

«Ну, хорошо, попробуем по другому…»

«Вы будете его держать?!» (медсестре)

«Так. Надо подумать…»

Нервирует это примерно так же, как верующие хирурги. Те, кто начинают операцию над тобой (держа в руке скальпель) со слов:

«Ну, с богом!»

Вот это вот из той же области! Сидишь и слушаешь:

«Ой, как у Вас тут всё заросло!»

(Это он потом объяснит – хорошо имплантат в челюсть врос, а я десять минут холодным потом на всём теле потел!)

Нет, доктор должен быть молчаливым. Или наркоз – общим.

Так вот, о бутылках. Бутылки все качественные, но, иногда, сложноприменимые. Взять, хотя бы, «Рижский черный бальзам»:

Подарил брат этот бальзам на новогодние праздники в числе прочего. К концу длинных выходных дошло дело и до него, загадочного. Отпили мы с супругой по рюмке и, очнувшись, поняли, что в чистом виде не потянем.

Да и рюмки не освинцованы.

Ок. Я же – пытливый и сообразительный!

При бутылке книжечка с рецептами.

Коктейли на основе.

Изучил.

Из всех затейливых смесей («…хвост лягушки, слеза комсомолки и пять капель бальзама – втирать. Осторожно возле ссадин…») ингредиенты нашлись только на

«Горячий смородиновый сок с корицей»

Сок-бальзам 4:1 плюс корица. Сок нагреть с корицей, смешать с бальзамом и выпить.

Хмм, после того, как вчера литр глинтвейна был признан ошибочным аперитивом, корица ещё, вроде, осталась… Бальзам тоже есть. Вон – светится в темноте.

Смородиновый сок… Есть замороженная смородина в морозилке! Ещё с дачи привезли!

До утра следующего дня ягоды размораживались. С них, в принципе, стекал вполне себе сок, но мы же не ищем лёгких путей! Проигнорировал, а утром запустил соковыжималку жены на основе мясорубки.

Она продержалась пятнадцать секунд. Забило.

Прочистил, запустил, пятнадцать секунд, опять. И, так – весь килограмм ягод.

Не спорю, сорок миллилитров сока можно и проще было добыть (на пробу), но…

Коктейля хотелось всё меньше, однако, непокобелимое упрямство пока побеждало.

Откинул сок на сито («пусть отфильтруется») и поехал культурно отдыхать.

Через пять часов, вернувшись, обнаружил сок на сите, а не под ним, как физика ошибочно подсказывала.

Знаете, какая закуска всё ещё не тронута на корпоративе в самом конце?

Правильно! – Странная желеобразная дрожащая хрень фееричного цвета, которую принесла из дома самая интеллигентная бухгалтер. ЭТО обычно отказывается попробовать даже самый отважный и пьяный сисадмин. (хрень отказывается попробовать, а не бухгалтершу)

Ладно!

Гугл мне в помощь и в рот им ноги!

Изучил вопрос фильтрации смородинового сока всерьёз и:

– Разбавил водой, палочкой корицы и сахаром

– Проварил

– Вытер, как сумел, выкипевшее на плиту

– Оправдался перед женой

– Вылил на сито опять.

Не фильтруется.

Вечер субботы стремительно переставал быть томным, пить уже точно не хотелось, но я пошёл за носком.

Не подумайте плохого – носок я взял хоть и свой, но новый.

Налил. Едва влезло.

Не течёт.

Стал медленно, над кастрюлей, закручивать, продавливая эту сволочь (кухня уже начинала напоминать прозекторскую неаккуратного патологоанатома – побрызгивало, да).

Получилось.

В отдельную кастрюлю аккуратно отложил носок, потом вспомнил, что пятна от вина засыпают солью и решил посыпать его сахаром.

Не знаю почему.

По сгустившейся сзади тишине почувствовал жену. К чести её, она лишь кивнула на кастрюлю: «Вари уж сразу оба!».

Ещё раз прокипятил сок, оставил остывать на ночь.

Убирался.

Долго.

С переменным успехом.

Утром воскресенья, не знаю уж зачем, проварил сок ещё раз, вылил в сито (закапало) и поехал по делам.

Вернувшись к обеду, обнаружил, что больше не капает.

Промыл сито.

Пять раз промывал, пока дофильтровалось.

Ещё раз прокипятил с корицей.

Сейчас вечер понедельника.

Вернулся с работы, смотрю на сок и думаю:

«То ли, ещё раз прокипятить и добавить, наконец, бальзам и выпить, то ли – носком заняться…»