Читать книгу: «Мечта», страница 3

в голове и желанием устроить переворот в мире одной нашей базой знаний, я приехал в

EkzoSферу.

Только окинув взглядом помещение, я искренне желал, чтобы Антониной оказалась

вот та яркая дама, прямо сошедшая с рекламы нового сока из апельсиновых корок,

развешанных по всем городским окраинам на билбордах. Набирая номер, я с

удовольствием заметил, что именно она поднесла телефон к уху и прослушала там моё «я

на месте».

Без излишних «вокруг да около» она рассказала, что несколько дней назад прямо в

«Елисеевском» магазине, пока она смотрела какие-то соусы, к ней робко подошёл некий

молодой человек, который начал что-то бессвязно бормотать об апокалипсисе, о какой-то

своей вине, просил о помощи своей сестре и прочее в том же духе. Тоня предложила ему

успокоиться, уточнила, не угрожает ли ему опасность за пределами магазина, узнала, что

его зовут Тимур, и пообещала помочь во всё разобраться. Тогда она оставила свой

телефон на каком-то обрывке и предложила позвонить ей на следующий день. Она

действительно решила по мере возможности помочь этому парню, но сперва позвонить

доктору, узнать относительно признаков шизофрении. Доктору она на следующее утро

позвонила, ничего толком не выяснила, а потом на пару дней улетела по делам во

Францию (она там продвигает какое-то вино вроде бы) и забыла бы об этом инциденте,

если бы не мой звонок.

Настала моя очередь, и мне вдруг стало неловко признаваться перед ней, как я

обошёлся с трупом. Я всё до последней секунды предполагал, что как только я начну в

деталях всё рассказывать, ко мне вернётся та уверенность вкупе с тем состоянием, в

котором операции с мёртвым телом представляются никому не наносящие особого

ущерба, а потому вполне безобидными, я смогу сказать правду. Но нет. Пришлось врать.

Причём под конец я уже настолько заврался, а Тоня так пристально на меня смотрела, что

у меня возникли опасения, не раскусила ли она меня. В общем, я поведал, что,

растерявшись и побоявшись куда-то звонить, я решил поехать к знакомому, у которого

имеются решения на все случаи жизни, но на полпути передумал и вернулся, а тела уже не

было. И я так никому ни о чём не сообщил. Потом спохватился, что не все концы

сошлись, и добавил, что на лестничной клетке обнаружил обрывок с её телефоном.

– Так что мы имеем? – я поспешил перевести общение из формата исповеди лжеца к

формату коллегиального мозгового штурма. – Только нечленораздельные слова,

сказанные Тебе в магазине, которых Ты и воспроизвести точно уже не сможешь?

– Ну почему же не могу? Как я говорила, что-то про апокалипсис, потом он в чём-то

раскаивался, и что-то о сестре.

21

– И действительно, как всё сразу ясно. Начнём с апокалипсиса? Или будем искать

сестру некоего Тимура? Интересно, сколько в Москве Тимуров? А в России? А

русскоязычных Тимуров в мире? – не без сарказма сказал я.

– Искать? А мы уже приняли решение, что нам надо в этом копаться? Даже если так,

у нас есть ещё зацепки. Например, Твоя квартира в Перово. И те люди, у которых есть

ключи от этой квартиры. Или те люди, которым не нужны ключи, чтобы войти в квартиру.

– Ключи могут быть просто у кого угодно – квартира снята всего лишь неделю назад.

Ах, да! – Я кое-что вспомнил и заковырялся в визитнице. – Это было рядом с тем

огрызком бумаги. Карточка скейт-центра, вроде как. И ещё незначительная сумма денег.

– Что, они тоже валялись на лестничной клетке?

– Деньги? Да, – вот же блин, опять попался! – Видимо, из-за того, что было поздно,

никто мимо площадки не проходил, а те, кто опять утаскивал труп – не обратили

внимания на потерю – скорее всего, всё лежало в одном кармане.

– Ну, что ж – поехали в скейт-центр. Нагатинская набережная.

СНЫ ВЕТРА

За рулём была Тоня, на подъездах к проспекту Андропова мы влипли в пробку,

поэтому, с её разрешения, я развалился на заднем сидении горизонтально и спал

вполглаза. Моя новая знакомая всю дорогу болтала по телефону на разных языках (как

минимум три я уловил), что, вкупе с моим любопытством (по-французски и по-немецки

она говорила не чисто, как преподают в языковых школах, а используя какие-то местные

диалекты, что было очень необычно), мешало мне уснуть по-человечески. Скейт-центр

располагался в таком безрадостном месте, где ещё только подростки, не обременённые

чувством эстетики пространства, или скорее наоборот – способные видеть эстетику во

всем, или ещё более скорее – не парящиеся на тему эстетики в принципе, могут ощущать

себя счастливыми. Ворота с будкой и помятым охранником внутри, меняющим носки раз

в три дня – в общем, наивно было бы ожидать чего-то иного. С Тони содрали двести

рублей за удовольствие быть припаркованными рядом с грудой б/у автопокрышек.

Мы вылезли и под моросящим дождём направились к таким приспособлениям (не

знаю, как они называются), где катаются, собственно говоря, на скейтах. Часть из них

была открыта, часть располагалась в застеклённом помещении. У открытой части

толпились пять уже немолодых подростков. Любители скейта и сноуборда мне всегда

нравились своими причёсками, а именно средней длины прямыми волосами, свисающими

на лицо, чего я никогда себе позволить не мог в силу характера роста волос. Вот и тут они

были из той же серии. Тоня с ходу спросила у них, без приветствий:

– А где Тимур?

Вообще, мне очень нравится, когда есть люди, которых можно считать главными в

ситуации и самоустраниться. Вот в Тоне я увидел такого лидера и был этому весьма рад.

Один из молодых людей, постарше и пострашнее, не очень чётко, но очень

уважительно (видимо, фотомодельная внешность не только на меня производит эффект),

стал сбивчиво выяснять детали, что за Тимур нам нужен, потому как по именам они почти

не общаются, и постоянных посетителей парка знают только по внешнему виду. Пара

самых молодых ребят с прямыми чёлками закурили, и я тоже вдруг стрельнул у них

сигарету, которую просто положил в карман. После долгих объяснений, они нам так

ничем не смогли помочь, кроме как порекомендовать обратиться на ресепшн в крытой

части. Мы проследовали туда, где располагался ресепшн. Девочка лет шестнадцати с

волосами цвета самой чёрной ночи и кучей пирсинга где надо и не надо (только на левом

ухе я насчитал девять колечек, гвоздиков, кнопочек и прочих металлических форм) как-то

небрежно выслушала Тоню, отхлебнула какой-то бормотухи из кружки, где плавали

лимоны и имбирь, и полезла в гроссбухи.

22

Тимуров, купивших абонемент за последний месяц, там оказалось три: тринадцать,

семнадцать и двадцать два года. Наш, видимо, последний. Тимур Плещеев не оставлял ни

домашнего адреса, ни номера телефона, значилось лишь, что он является студентом

третьего курса факультета эмбрионологии Московского университета философии и права

(МУФиП). Сперва подумав, что парень наврал (не слышать про такой институт мы могли,

но вот какая связь между эмбрионологией и философией), я всё-таки с телефона вылез в

Интернет и убедился в наличии такого университета, равно как и факультета. Факультет

этот, вместе с факультетом кросспредметной коммуникации располагался в городе

Видное. Мы поблагодарили девочку с пирсингом, а Тоня по пути к машине

безапелляционно заявила, что в Видном я справлюсь один. Поскольку уже был вечер, я

решил отправиться туда завтра.

Вообще, это только на первый взгляд хорош образ жизни, в котором много

свободного времени. По настоящему же получается, что от этого времени нет никакого

проку, оно точно также поглощается обычно глупыми и несущественными делами. Более

того, эта глупость и несущественность начинают довлеть в списке приоритетов, потому

как эти дела, хоть и не представляются важными, берут приятной спонтанностью, в этих

делах ты всё равно ничего не делаешь. Мне бы неплохо было этим вечером заняться

своим проектом, или подготовиться к новому занятию в Школе абстрактного мышления,

или заняться какими-то новыми проектами, поскольку собственный бюджет трещит по

швам. Ну далась мне эта квартира в Перово? И эти курсы пилота вертолёта. И это

софинансирование некоммерческого частного детдома в Ивановской области.

А вместе с тем, каждый день я с головой прыгаю в авантюрные перемены, чтобы

спастись от самого себя, от неудовлетворённости той ситуацией и тем образом жизни,

который я веду. От той собственной незначительности на этом клочке Земли, от

собственной обыденности и неинтересности. Где истина? Кажется смешным прозябать в

этом неуютном городе непонятных людей – это и обществом-то назвать нельзя по-

честному. Сколько ненависти, тупости и «колхозности» витает тут. Да, мы научились

замечать только то, что хотим, и любить Москву, придумывать её и жить в придуманной.

Она придумана настолько удачно, что с некоторых пор я перестал рассматривать

путешествия как весомый фактор, который меня обогатит чем-либо. Продолжаю каждый

месяц путешествовать, и это просто меняющиеся картинки, но я не хочу менять Москву

ни на что. Где же лучше? На третий день в любом месте розовые очки тают, как сосульки,

и остаётся лишь мысль, что «да, здесь прекрасно, но я уже всё это видел». Сюда хорошо

заехать, но не жить тут. И нет места на Земле, про которое было бы невозможно сказать

так. О каком комфорте говорят люди, пишущие это слово в поздравительных открытках?

О комфорте ли обстановки в местах твоего более или менее частого пребывания? О

внутреннем комфорте, имея в виду психологический баланс, то есть внутреннюю слепоту,

призывающую тебя не замечать вопросы тщетности всего, к чему бы ты ни прикоснулся?

Где тот путь, который выстлан золотым песком вдоль прекрасного моря безоблачности?

Этот путь – изменение отношения к жизни, и много практик предлагают тебе услуги по

изменению этого отношения, очищению души от лишней копоти. Но почему, скажите

мне, пожалуйста, эта копоть так дорога́ мне, возможно, больше, чем доро́га из золота,

выстланная комфортом? Я спасаюсь в копоти бегством, потому что не способен поверить

ни в какие практики? Я не хочу верить в практики и религии, потому как видел много

примеров, что люди верили в них и действительно становились счастливы (с их слов, а не

прозомбированы ли в действительности?)? И я пошёл бы этим путём, если бы до меня

миллион человек, прошедших через них, не стали гармоничны, быть номером миллион

плюс один – извините, не все способны носить такой номер на себе. Про эти поиски

собственного пути, конечно, тоже пишут все, кому не лень – от древнегреческих

философов, все классики в рамках пресловутой школьной программы, почти все люди

поднимают этот вопрос в письмах и за кружкой пива в баре, организации и целые

23

государства ищут того же самого, так что в этом списке мы, пожалуй, имеем уже

миллиардный номер такой постановки вопроса.

Вечером я был по приглашению Ромы и Алисы на одном необычном мероприятии

под названием «СНЫ ВЕТРА». Кажется, им надоело заниматься галереей, и они решили

придумать что-то поинтереснее. Презентация проекта проходила в недавно достроенной

башне «Зигмунд Фрейд» на территории Большого Сити, точнее не в ней, а на одной из

вертолётных площадок наверху. Здесь был настоящий ураган, так что посетители крепко

держались за установленные по случаю презентации одноразовые перила. Некоторые

распрощались со своими головными уборами и париками навсегда. Никто ничего никому

не объяснял. В воздухе над площадкой плавали лазерные картинки, на которых возникали

вопросы: «Что такое сон?», «Легкие сны – новая энергия», «Сны ветра – гармония ветра»,

«Влияет ли на нас наш сон?», «Мрачные сны заполонили нашу территорию», «Добавь

лёгкости и света». По дороге домой (сегодня я ехал в Б. Левшинский) я также встретил на

Кутузовском две крутящиеся полупрозрачные сферы, грани которых как будто отрывало и

уносило куда-то. Вместе с гранями, в никуда улетали и буквы, составляющие комбинацию

«Сны ветра». Вот это теперь называется искусством, и я в этом ничего не понимаю, но

одобряю.

ПОЛЁТ НАД ТЭЦ

Кое-как мы с Кириллом вытолкнулись из переполненной студии «Кораллы» и

выдвинулись, вместе с прочими, в сторону Яузского бульвара. По мобильному Интернету

мы узнали, что уже значительно большее количество районов оцеплено, но в некоторых

местах и оцепления никакого нет, поскольку людей не хватает, и все корректировки,

получаемые со спутников относительно ситуации, очень медленно исполняются. Когда

военные добираются до пункта назначения, оккупанты уже в других местах. Таганско-

Краснопресненскую и Филёвскую линии полностью закрыли, а также зелёную и синюю

на запад. Главные новости сейчас были прикованы к районам в Треугольнике Крылатское

– Щукино – станция Полежаевская, где активизировались гигантские паукообразные

существа. Также противоречивые сообщения поступали от некой пассажирки, которая

прямо в вагоне метро стоящего на станции Калужская поезда увидела человека в шляпе,

который превратился в мутную жидкость и просто-напросто вытек из вагона, однако через

какое-то время вдруг оказался в другом вагоне. Причём шляпа почему-то

самопроизвольно переместилась к даме на колени. Оранжевую ветку на юг также решено

было закрыть, а населению поражённых районов крайне рекомендовано забраться в свои

дома выше третьего этажа, закрыть двери и окна и не пользоваться водой из-под крана.

Мы тем временем в сопровождении костюмера Колпачникова, который,

прихлебывая пакетированное вино, беспрерывно висел на телефоне и прямо на ходу что-

то писал в бумажках, дошли до Яузского бульвара, который на той стороне справа резко

обрывался вниз. Помимо нас, в нелепых костюмах, со спринцовками и антимонстрином в

карманах, была ещё и порядочная толпа зевак-бездельников, человек, наверное, около ста.

Кирилл подтвердил мои опасения в отношении того, что сейчас нам будет дан лётный

инструктаж. Кроме того, он протянул мне выданную нашей пятёрке «Миссию №1». Мы

назывались «Третья группа – Блокирующая». Что значит «Блокирующая», нам так никто и

не объяснил, но это уж точно лучше, чем название находящейся рядом «Второй группы –

Ударной». Их направляли к железнодорожной станции Пресня-товарная, что недалеко от

метро Полежаевская, и дополнительно они были снаряжены какими-то тонкими канатами

и крюками в большом количестве. Нашей же точкой был Парк Кусково, Собачий пруд.

Прикладывалась отксерокопированная карта парка с какими-то отметками. Она была

настолько ужасного качества, как будто ксерокопию сделали с ксерокопии. «Соединиться

24

с другими участниками группы, протянуть сигнальный трос от пруда до ул. Юности,

ждать дальнейших указаний телепата». Судя по поступающим на мобильник новостям, на

юго-востоке пока всё было спокойно, ничего серьёзного не происходило, и в

Правительстве Москвы уже шли прения по поводу суммы выделяемых на реконструкцию

округа средств. Тем временем, наши коллеги из «Первой группы – Геодезической»,

отправлялись не то в Останкино, не то в Москва-Сити, чтобы озирать всё свысока, и они

уже сбегали вниз по бульвару, неуклюже размахивая крыльями. Крыльями махать – руки

заняты, а им тоже надавали какой-то аппаратуры, которую они распихали по карманам и

обвесились ей так, что взлетать у них толком не получалось. Вторая группа тоже путалась

в своих тросах, однако им было ещё сложней – они были полностью укомплектованы и им

предстояло «взять на поруки» ещё двоих, один из которых был весьма габаритной

комплекции. Мы со своими спринцовками выглядели просто легко отделавшимися,

первый раз я разбежался, однако с пяти метров всё-таки снова спикировал вниз и

достаточно больно долбанулся об асфальт. Со второго раза взлететь получилось, даже

как-то очень быстро я оказался на уровне крон деревьев бульвара, пытался развернуться,

чтобы дождаться Кирилла, и снова чуть не рухнул вниз, однако не рухнул. Через минуту

мы уже практически освоились, в том числе и резко делать повороты. В воздухе

приходилось кричать, кроме того, вторая группа с толстяком уже улетела, так что мы тоже

решили отправляться в путь. Нельзя сказать, что лететь было совсем не страшно, однако,

было какое-то сюрреалистическое ощущение, как будто мы летаем во сне. А во сне при

полёте страха обычно нет. Мы летели метрах всего лишь в тридцати от земли, облетая

особенно высокие дома (Кирилл предложил лететь невысоко, чтобы не светиться на

радарах; армия – это ведь теперь наши конкуренты в борьбе с оккупантами). Прохожие

внизу и в окнах, кажется, были в шоке. Правда, мне по-прежнему казалось, что они

осуждающе оценивают неподходящий мне размер моего костюма, да и гребешок у меня

на голове, по-моему, был какой-то затасканный. Мы решили полететь сперва вдоль Яузы,

а потом вдоль Горьковской линии железной дороги, чтобы быстрее оказаться в

необходимом месте, но тут у Кирилла заработала рация (оказалась и такая), и он чуть не

рухнул вниз, вытаскивая её из кармана. Поскольку тормозить в воздухе мы до этого не

пробовали, я снова неудачно приземлился на четвереньки, зато получилось приземлиться

точно туда, куда целился. Это была, кажется, Николоямская набережная, людей там не

бывает, а на проезжающие машины мы не обращали особого внимания. Кириллова рация

вещала хриплым голосом Колпачникова: «Ваш телепат засёк сигнал. Засёк сигнал.

Приём». Потом кашель. Кирилл что-то ответил. «Засёк сигнал. ТЭЦ в начале

Волгоградского проспекта… Проспекта… ТЭЦ… Прямо на трубах. Какой-то сигнал.

Летите туда. Потом она будет звонить напрямую – организуем связь. Приём». Кирилл

ответил, что «есть лететь на ТЭЦ, господин предводитель» (или что-то наподобие).

Мы решили подняться повыше, метров на пятьдесят, чтобы напрямую разглядеть

требуемые трубы и лететь прямо к ним. Пятьдесят – это сверху на самом деле гораздо

более захватывающе, чем представлялось снизу, так что мне пришлось даже начать

контролировать дыхание, чтобы немного успокоиться. Сперва мы полетели к трубам на

Энтузиастов, но потом спохватились и скорректировали направление. Под нами город

жил обычной спокойной жизнью.

Шесть труб (четыре толстых и две тонких высоких) не спеша дымились каждая в

своём ритме. Точнее, две толстые трубы у третьего кольца не дымились совсем. Вид,

разумеется, был потрясающим. Я бы мечтал поселиться в высоком доме с видом на такие

дымящиеся трубы. Один раз даже давал такую заявку риелтору. Однако качество домов и

эстетической инфраструктуры вокруг, которые рядом с такими трубами строят, всегда

оказывается «ниже плинтуса». У нас не было высотометра, но даже те трубы, которые

потолще, казались очень высокими. Мы принялись облетать их одну за другой, рядом,

переговариваясь. Белый пар медленно выходил из ближайшей трубы в каких-нибудь

десяти метрах от нас. С каким-то зловещим шипением выходил.

25

– Так что за сигнал мы ищем? – спросил я. – Какие тут вообще могут быть сигналы?

– Без понятия. Вот какой-то красный фонарь мигает.

– Ну, это для вертолетов, наверное. Точно не для нас. Тут таких много, смотри, и на

той трубе.

– Да, и на больших вверху горят, но не мигают. Наверх туда полетим?

– Надо? Наверное, полетим.

На уровне макушек верхних труб высота была такой, что, кажется, видно было

полгорода отсюда. Сердце билось сильно-сильно. Тёмной тучи на юго-востоке уже не

наблюдалось.

Видимо,

пожар

потушен.

Рация

снова

прохрипела

что-то

нечленораздельное, но поскольку мы были: а) высоко; б) далеко, мы так и не поняли нам

это или не нам, и спускаться посчитали бессмысленным. На второй высокой трубе, со

стороны неработающих, мигал синий проблесковый маячок, как на машинах экстренных

служб.

– Другой цвет.

– И крутится, а красные просто горят. Но если это и сигнал, как мы его

интерпретируем?

– Без понятия. Полетели к дальним трубам.

Спустившись к дальним трубам и почувствовав себя на уже покорённой ранее

высоте, страх совсем отступил. К костюму я уже прирос, как будто родился в нём.

Попытавшись локтём нащупать спринцовку с пузырьком и ощутив радость от того, что не

выронил её, я вдруг заметил на железной балке, сразу изнутри окольцовывающую эту

трубу синий предмет. Уже получилось приземлиться на боковую стенку трубы почти

идеально, но для поддержания баланса приходилось подмахнуть несколько раз правым

крылом, чтобы не свалиться в трубу. Она была не пустая, как я раньше всегда

предполагал, а забита ближе к основанию какими-то железными конструкциями. Кирилл

оказался смелее, присел на стену трубы и, отстегнув одно крыло, протянул руку к синему

кубическому предмету. Он был деревянным и окрашен синей краской. Мы сделали

несколько попыток открыть его, но потом решили лететь в Парк, благо через промзону

тут было совсем недалеко, и открыть его на земле. Кирилл затолкал мне его под костюм,

завязал поплотнее, и мы спрыгнули с трубы в сторону третьего кольца. Об этом Синем

Кубе мы потом, по-моему, благополучно забыли. Или он выпал где-то. Рация что-то снова

зловеще проверещала.

Минут через пятнадцать мы приземлились на лужайке в Кусковском лесопарке.

Лужайка представляла собой круглую площадку, покрытую несколько вытоптанным

газоном с исходящими от неё восьмью просеками. В этом парке мы оба были впервые, но

судя по нашему ксероксу с ксерокса, эта площадка находилась недалеко от места,

помеченного на нашей карте как Собачий пруд, где мы должны были встретиться с Ромой

и Алисой.

Атмосферу в парке, надо признаться, иначе как зловещей назвать было невозможно.

Во-первых, абсолютно никого не было, все лавочки по периметру площадки были пусты.

Во-вторых, и это было где-то на уровне тонких чувственных настроек (из того, что

ощущаешь, но не видишь и доказать не можешь), воздух вибрировал и всё было в каком-

то слишком сером цвете, как будто при просмотре чёрно-белой киноленты. Звук от

голосов также был глухим, как будто мы находились под водой. Сперва я списал это на

«закладку ушей» при резком спуске, но всё-таки это было что-то другое, и изменение

давления здесь ни при чём.

На крыльях, конечно, было проще лететь, чем волочить их за собой, но,

посовещавшись, мы решили выдвинуться к месту под названием Собачий пруд пешком,

по одному из неасфальтированных узких просеков. Имея желание созвониться с нашими

компаньонами, мы выяснили, что мобильная связь в этом парке недоступна, так что

теперь мы не можем узнать, что же творится в городе вообще и в районе нашего

26

пребывания в частности. Кирилл в пути рассказывал, что в данные спринцовки нужно

закачивать по двадцать миллилитров антимонстрина, остальное долить водой, абсолютно

любой водой. При нападении неизвестных существ нужно метиться в них струёй из

спринцовки. Гарантии никакой, но вдруг сработает. Это «вдруг» сильно не расстраивало -

воды в пределах видимости всё равно не было. Я слушал Кирилла и озирался по сторонам.

Судя по карте – нам направо. Такая же грунтовая просека, только всю её

центральную часть занимает неглубокая траншея. Тут же тишину прорезал шум, как

будто заработал какой-то трактор. Шум раздавался со стороны Собачьего пруда. А нам

даже нечем развести антимонстрин. Как я вообще здесь оказался, ведь по вторникам и

средам я должен вести занятие на курсах транссёрфинга реальности по предмету

«Иллюзорность как первооснова»?

Крылья наши, изначально и так не будучи кристально безукоризненными с точки

зрения белизны, после волочения их по кусковской земле приобрели совсем уж позорно-

пыльный оттенок. Будем надеяться, что неприятель будет сражён одной только их

неэстетичностью, покидает свои маскирующиеся под звук трактора орудия поражения и

скроется бегством, если не на другую планету, то хотя бы в район Полежаевской, где

Ударная группа №2, а также бригада социалистов-подрывников их встретят, надо думать,

во всеоружии. Воевать я ни с кем не готов, для меня уже достаточно и зловещей пустоты

этого парка. Однако то, что издавало тракторный звук, при ближайшем рассмотрении

оказалось членом нашей группы – тоннельщиком Ромой, в прошлом обыкновенным

галеристом. Звук, разумеется, исходил не от него, а от небольшого устройства, наподобие

мини-экскаватора, которым он и рыл эту траншею. Мы поздоровались, а Рома сказал, что

уже заканчивает подготовительные работы, предложил нам двигаться дальше к пруду, где

Алиса уже накрывала поляну по случаю окончания подготовительного этапа. В общем,

всё в нашем стиле, главное – придумать повод.

Собачий пруд представлял из себя ни что иное, как заболоченную лужу габаритами

двадцать на двадцать метров, находящуюся прямо в расширении просеки. Как сказала

Алиса, Собачьим он назван не только вследствие своих размеров, но и в буквальном

смысле: он служит очагом притяжения для сходящихся на водопой местных бездомных

собак. Алисе в нашей пятёрке также принадлежала транспортная роль, только в отличие

от наших нелепых нарядов на ней был красивый красный костюм, очень похожий на

костюм для занятий дайвингом. На берегу валялось какое-то алюминиевое

приспособление для полёта наподобие большого вентилятора внутри круглого цилиндра.

– Зато оно у меня слишком сильно шумит, почти как Ромин экскаватор, а вы,

наверное, летаете беззвучно и наслаждаетесь полётом, – произнесла она нам в утешение,

хотя у неё и не получилось подавить издевательский смех при взгляде на наше облачение.

Оказывается, они с Ромой, в отличие от нас, не усомнились в утреннем звонке г-на

Колпачникова, моментально примчались в Подколокольный, за что и получили новейшее

средство передвижения по воздуху и утром же приступили к рытью траншеи.

«Поляна», вопреки нашим ожиданиям, состояла вовсе не из космической еды из

тюбиков, а их обычных всевозможных нарезок и соков из пакета, как будто мы выбрались

на бюджетный пикник в тапочках недалеко от дома. Но и это оказалось весьма кстати,

поскольку я уже и не помню, когда ел в последний раз, кажется, это был салат позавчера.

Но прежде всего мы с Кириллом ринулись к луже и закачали спринцовки раствором.

Теперь мы можем встретить врага во всеоружии. Но никакого врага, как сказала Алиса, в

настоящее время в окрестностях этого парка не было.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ГОРОД

На следующий день после визита в скейт-центр я направляюсь в Видное. Бывает у

Вас так, что Вы где-то не бывали, но уже заранее представляете, как там всё будет и

27

насколько это всё Вам понравится? Программируете себя. Вот и я программирую – и

представляю, что уж Видное меня ничем не удивит, думаю, что я даже его не замечу, что

этот стотысячник такой же, как все соседние стотысячники и окраины

десятимиллионника. То есть никакие. С большими билбордами вдоль дорог и панельными

домами. Сами по себе такие дома не плохи – плохо то, что их так много одинаковых в

таком количестве. И почему-то я не вспоминаю, что в прежние времена столько людей с

радостью получали эти квартиры. Об этом как то и не думаешь, ведь радость – это

последнее, что приходит в голову, обозревая всё это безобразие.

Так вот, в самопрограммировании я ошибся, и весьма сильно. Съезжаю с МКАДа на

М4 и вижу, что в нескольких километрах впереди – там, где, судя по моей карте в голове,

должен быть город – небо как будто было светлее. День сегодня облачный, но именно в

этом месте облака уходят конусом куда-то вверх и заканчиваются открытыми воронками,

как лунные кратеры. И, кажется, что облака как будто вокруг этих воронок медленно

движутся. Хотя, может, это просто машина движется, или фантазия у меня движется.

С левой стороны шоссе открывается город. Над большинством зданий возвышаются

стеклянные треугольные призмы. Не над всеми, но над большинством. Причём, эти

призмы поставлены абы как, без учета формы и этажности здания. А на некоторых вроде

есть и четырехугольные. Сами призмы высотой от трёх до десяти этажей, то есть иногда в

полздания. Сворачиваю с шоссе и проезжаю табличку «Экспериментальный город

ВИДНОЕ». Типа наукограда, думаю, только в отличие от других подмосковных

наукоградов, чтобы понять это, можно не читать табличку.

Еду по проспекту Ленинского комсомола, призмы так и нависают над домами. Углы

оснований у них значительно выступают из прямоугольников крыш, солнце светит сквозь

облачные кратеры, и когда свет проходит сквозь призмы – воздух как будто

кристаллизуется, и можно поймать себя на мысли, что начинаешь видеть, что вдыхаешь.

Вдыхаешь запах озона и немножко жжёной резины, в общем, запах приятный.

А люди все такие обычные, как будто так и должно быть. Привыкли что ли. Ходят с

колясками, одеты кое-как, переходят дороги в неположенном месте. Вот и все известные

продуктовые дискаунтеры вдоль дорог, от них отдаёт тухляком и безнадёгой даже сквозь

озон и резину. Какое-то несоответствие. Как будто в Беларусь заехал – вроде и язык тот

же, и люди такие же – а какой-то подвох во всём, всё ненастоящее. Только если там все

заборчики и бордюрчики покрашены, луга зелёные, поля засажены, в коровниках есть

стёкла и коровы, то тут – эти призмы. А спрашивать не хочу местных: во-первых, меня не

поймут, призмы – это же так естественно, откуда это он тут такой приехал, а во-вторых,

внутренний голос призывает ничему не удивляться, ну, да, призмы – это же и правда

естественно. Внутренний монолог наподобие того, когда первый раз в сауне в Австрии,

или когда в провинциальном отделении полиции. Тут так должно быть и ничего

удивительного!

Московский Университет Философии и Права (точнее два его факультета)

располагаются на окраине. Здание явно строили с размахом – двадцати четырёх этажная

высотка с двумя пристройками разной этажности. Странно даже не то, что построен

только монолитный корпус, перекрытия и лестницы, а само здание стоит без окон и без

отделки, а то, что в здании действительно расположены факультеты – и расположены они

на верхних четырёх этажах, то есть с двадцать первого по двадцать четвертый. Знаю

примеры, когда нижние этажи уже обживают, пока верхние достраиваются, а тут

наоборот. Но оно хотя бы без призмы. Перед зданием запустение, парковаться приходится

в грязной жиже, и потом же по ней хлюпать до входа. Однако это не помеха для

некоторых студенток преодолевать её на высоченных лакированных шпильках.

Нормальный вход также остался в виде проекта – вместо подъёма по парадной лестнице

приходится подтягиваться – уровень цокольного этажа в районе пояса – а потом

отряхиваться от цементной пыли. Как я и предполагал, лифтовые шахты зияют пустотой,

функционирует центральная лестница в виде широкой спирали внутри атриума во всю

28

высоту здания, а с учётом высоких потолков – это почти бесконечная высота – от пыли

верха лестницы было не разглядеть. Как потом выясняется, «работает» ещё и пожарная

лестница с торца здания.

Пешком, так пешком. Как я понимаю, это тут никого не смущает, даже на шпильках.

То же ощущение, как будто в Беларуси. Если бы тут был институт физкультуры – одно