Читать книгу: «мечтатель_солдат_бунтарь. Головоломка», страница 2

Глава 4. Поле, ветер, любовь…

Три вещи меня поразили в жизни:

дальняя дорога в скромном русском поле,

ветер и любовь.

Андрей Платонов. Однажды любившие

Цифры соцопроса ни цента не оставили от Вятровых грез.

Федеральное ТВ и фабрики троллей, прозревал Олег, вновь приведут к победе бессменного Иванова. Ни блогеру Нагульному, ни бойцу Молодцову, ни львице Сопчук избиратель не поверит. Реакция соцсетей на Доброжилова: «Вон какие народы из тайги выползают». Один клоун – Ряженовский – уже есть. Второго не надо.

…Что делать? По чесноку отказаться от бабла прямо сейчас, разъяснив Доброжилову безнадежность затеи? Потерять все потом, со скандалом, когда «Точка» повесит проигрыш на «Милю»?

Или…

Светлым апрельским утром Вятр полетел по Казанке на восток. Отслоились, истаивая, слободы столицы, сверкнула, словно золотой зуб, церковка в Быкове, зарябил частокол сосен с гнилью генеральских дач. Олег родился жаворонком. Он утром вставал будто заново родившись. Он был всесилен: мышцы поют, как хор мира, и голову питает чистая кровь, живее жужжа внутри гранатовых десен почему-то…

…Мир ослепил Олега: вон суриковский юродивый истово крестит многопудовую матрону на амвоне храма, вон рыжий кабыздох под станционной скамейкой обнюхивает придирчиво солнечную пыль, а вон алеют драконы китайской фанзы на околице займища…

…За Коломной Олег разговорил инженера Пожилых, возможно в последнюю свою командировку посланного в Заитилье по надобностям «Госэлектро». Тот рассказал Вятру, как всю зиму простояла без тока деревенька Поярково в глуши на Мокше⁵. Однако причиной тому была не алчность энергетиков и не косорукость башмачкиных, а лишь праздник Крещенье, без пяти минут главный в государстве, да полное отсутствие денег на опохмел души у единственного в Пояркове мужичка, ветерана и инвалида. Он срезал сто метров линии, питавшей Поярково из райцентра, обменял у китайца-старьевщика на паленую пол-литру и от нее помер. А следом убыла и последняя бабушка в деревне, о чем район догадался только к весне – по признаку неполучения ею пенсии в Сбербанке…

Стоянка экспресса в Шацке – полторы минуты. До Сасова дежурная по станции присоветовала гостю пилить узкоколейкой.

– Пережиток царизьма, – подсказала. – Такую «утку» где еще увидишь?

В полдень вагончики потрюхали полупустые, на деревянных скамейках тряслись только редкие пенсионеры с бедняцкими покупками. Узкоколейка тянулась заглушенным ельником, в оврагах серели обсоски последнего снега. На полустанке гуртом ввалились лесные рабочие, ломы, матерщинники. Сбились голова к голове, раскинули карты, пошел «дурак», бессмысленный и беспощадный.

Остаток пути – от райцентра Кадома до окрестностей Пояркова – Вятр решился доделать на разбитом ЗИЛе рыбацкой артели. Грузовиком рулила тетка в пуховом платке и телогрейке.

– Все мужики пьянь, – пояснила, – а я трезвенник.

Олег попытался разговорить водительницу, но без толку.

– Откуда мне знать, кто ты есть? – сомневалась. – Может, ты ке-ге-бе…

На глинистом проселке отчаянно буксующий ЗИЛ вдруг потащило к обрыву. «Все?» – с тревожным облегчением подумал Олег. Его поразила чистота синего неба над широко разлившейся Мокшей. Он вцепился в поручень, до боли зажмурив глаза…

– Заснул, что ли? – интересовалась водительница.

Грузовик стоял на развилке метрах в ста от реки.

– Тебе туда, а мне туда, – пояснил пуховый платок.

– Сколько с меня? – спросил Олег.

– На майские отдашь.

Вятр остался один. В поле было тихо и солнечно, как в детстве. Лишь жаворонок наяривал по партитуре пашни.

Поярковскими избами обсыпаны были берега ручья, сбегавшего к Мокше. Домишки все стояли сикось-накось, с провалившимися крышами, без рам…

Точно вчера вечером насажен был на штакетину грубый глиняный горшок. «Кринка молока…» – повеяло на Олега сказками. Давным-давно то есть мужик привез с Кадомской ярмарки новенькую кринку; хозяйка, как младенца, оглаживала гостинец…

Год-другой кринка продержится еще на покосившейся штакетине. Потом колья догниют – забор повалится.

Сил противостоять этому не было больше, Олег опустился на труп плоскодонки у ручья.

«…Было время, вся держава российская мужиком держалась. Теперь же в середине России только Поярково мертвое. И все дальше разбредаются россияне – кто куда…»

Олег занес было ладонь, чтобы привычно провести ею по голой голове, но вместо этого лишь обхватил бесполезную свою голову обеими руками и надолго замер – один-одинешенек посреди Пояркова.

«…Чем заполнить пустошь российскую? Кто заменит крестьянина? Как убедить людей поддержать Доброжилова? Ведь ты – просто технолог. А история…»

 
                                          * * *
 

…Он проснулся. На дощатых полках стояли три или четыре Бабы-яги, клыкастый волчара и розовые пупсы-поросята. Прореха в обоях была находчиво завешена детским рисунком: конный лилипут целит копьецом в монголоидную головогору. Олег вдруг вспомнил: фокус-группа проходит в доме народного творчества, в дальнем от моря конце Хосты. Ровное бурление за стеной – горная река в половодье. А модератор группы – Майя Черемуха – Дункан и Цветаева в одном лице⁶.

Пока Вятр спал, группа мутировала. Пенсионерка-патриот все реже взрывалась в защиту президента. А остальные, включая сумрачного качка в углу и сухонькую тетеньку, стриженную под мальчика, «сторожиху по жизни», как она себя представила, наоборот, ожили. Свобода слова!

– Большое спасибо… Ну, все. Вы так… – мягко прервала «сторожиху» Майя. – Жаль, что… Есть правила фокус-групп. Нельзя ставить оценки…

– Опять «двойка»? – сыронизировала «сторожиха».

– Наоборот… Если бы вы… Но… – Майя надела очочки и тотчас сняла. – Последний вопрос… Представьте на минуту… Будто выборы президента России – в ближайшее воскресенье…

– На Первомай, что ль?

– Нет-нет… Вы просто представьте. И…

– Ты, Боца, не путай социёлога. Ишь, сидит!

– …вы голосуете за…

– …за Иванова Дмитрия Владимировича! – Патриотка энергично заскрипела стулом, победно оглядываясь вокруг. – И думать нечего: молодой, грамотный, непьющий!

– Ты, Капа, уже это… тут всех за… заагитировала, – вступил степенный, с седыми казацкими усами, доселе все более отхлебывавший чаю-кофею. – А я все одно за коммунистов. Всю жизнь за их голосую. И обратно пойду.

– А вот… вы? – Майя вновь надела очочки и испытующе посмотрела на качка. – Представим: выборы. И?..

– Я буду голосовать за президента России, мастера спорта по бадминтону Дмитрия Владимировича Иванова! Он много делает для развития спорта, и вся наша секция проголосует за него.

Результат был предсказуем. Человек семь или восемь из двенадцати собрались голосовать за Иванова. Еще два или три – за коммуниста Куканова.

Настал черед «сторожихи».

– А я – за Доброжилова! – Она даже слегка прихлопнула ладонью по столу. – Не знаю там, допустят его или как? Но он мушшина серьезный. Много чего пережил, я слышала. И потом, вот ты, Роз, улыбаешься, а я так скажу: он богатый! Меньше воровать будет.

…Не сегодня завтра старый Сочи окончательно доуродуют для новой буржуазии. Совсем ничего не останется от сталинского ампира под пальмами. Плюс оценки «фокусницы» кубанца́ми⁷ – от «Та брось ты, Олех, не парся!» до «Ну, такая, чепляет…» Слетаю-ка…

Встретиться уговорились в индийском ресторанчике «Кашмир» на набережной.

«И правда, не красавица, – локализовал он ее на дальних подступах к столикам. – Но точно чепляет». Не приглажены еще после «фокусов» мысли, лишь тычками помады подправлены губки… А уже не социология – стихи (я) … И не походка – па.

Хоста террасами спускалась к морю. По верхушкам деревьев еще разбрызган был закатный сурик, там верещал еще птичий базар. А внизу, у реки, к вам уже тянулась ледяная рука в зеленой перчатке.

– Нос замерз. Потечет еще… – Майя сморщилась. Улыбнулась. – Мы… Как тебе группа?

– Понравилась.

– И всё?..

– Я не спал ночь.

– А я?..

– Ну, мы.

«Мы» прошли еще немного вниз по Хосте. Под аркой пешеходного мостика из бока набережной были выдраны две или три плиты. Лазоревая струя реки тут закручивала замысловатую «обратку», в которой вертелся, боязливо приседая, красненький поплавок.

– Мы…

Поплавок тут утонул – и угрюмый рыбарь выдернул из бирюзовой воды крошечную рыбку, лилово сверкнувшую на солнце. Она запрыгала по асфальту и вмиг была обклеена песчинками ночи.

– Ты на «фокусах» будто танцуешь.

– Даже не «танцуешь», а «колдуешь».

…От «Кашмира» он ее довел до «Кубани» и даже зашел с нею решительно в гостиничный холл. Но вдруг врубил «заднюю». Борисоглебско-трехпрудные⁸ баядерки по-прежнему жили в чужом сюжете. Не его. Он вышел на круглую площадь перед гостиницей. Речка Сочи играючи ворочала валуны под мостом. Над городом-курортом мертво горела апрельская луна.

Он совсем было собрался вернуться к себе в «Рэдиссон», рука уже поднялась навстречу такси, и белый «Логан» было замигал правым поворотником… Но тут он представил, как войдет в стерильный пустой номер, как увидит пустое серебряное море… И извинительно помахал «Логану»: поезжай, кацо, я не твой клиент.

Они заказали чаю. Он предложил перейти на «ты». Чай был горячий. Она согласилась.

– Как зовут твою дочку? Настя? – вдруг спросила под утро. – От «воскресения»… Наверное, копия ты…

– Я ее вижу раз в сто лет.

…Небо над морем холодно отливало алюминием. О гальку звякали стеклянные трубочки волн.

– Как пусто на пляже… Мы ровно сутки вместе.

– Где взять союзников?

– В «Кашмире» ты мне стул. Ножки по кафелю – з-з-з…

– Какую писать программу?

– Ты – ветер, Вятр. А на земле…

– Как докричаться до избирателей?

Глава 5. Начала зла

Зло начинается там, где человек

начинает полагать себя

лучше других.

Иосиф Бродский. Напутствие

Димка не с бухты-барахты пошел в «контору». «Большой дом» – единственный во всем Ленинграде – опирался не на предательское чухонское болото, а прямо на твердую мантию Земли. И это масса планеты – не что-нибудь – искривляла траекторию Димкиной жизни.

У двери приемной он обернулся и по-разведчески «сфотографировал» всю картинку у себя за спиной. Людской поток, поливаемый ливнем, монотонно лился по Литейному. Потерю одной капли никто не заметит.

Димка вошел. В приемной всемогущего КГБ все оказалось ошеломляюще по-домашнему. Навстречу гостю поднялся из-за стола подчеркнуто доброжелательный лейтенант.

– Добрый день, – произнес десятиклассник старательно отрепетированное приветствие.

– Добрый день!

– Мне нужно поговорить. – От волнения Димка «поплыл», забывая вызубренный текст. – Мне нужно поговорить…

– Сообщить? – уточнил лейтенант.

– Нет. Скорее узнать…

– Узнать? – деликатно удивился лейтенант.

– Да. То есть, конечно, сообщить. И узнать. У меня есть паспорт.

– Ну что вы! Мы доверяем нашим гражданам. Паспорт не нужен. Пройдите, пожалуйста, в комнату номер три. К вам подойдет наш сотрудник.

В комнате три стоял примерно такой же, как у лейтенанта, – и такой же пустой – стол. К нему были придвинуты два стула. Это было понятно. Но рядом располагались еще поцарапанный журнальный столик и два кресла. Димка опять «поплыл». Он не понимал, куда садиться: за стол или за столик. «Мало того что я запутался в объяснениях, – ужаснулся он, – так теперь еще не свое место займу».

На всякий случай он выбрал более официальную позицию – за большим столом. Но сотрудник все не шел. Аскет Дзержинский со стены неодобрительно смотрел на комсомольца.

«Я же хочу как лучше. Как отец говорил… – стал оправдываться Димка. – Надо, чтобы везде был порядок… Ну, чтобы…»

– Добрый вечер! – В комнату вошел неприметный мужчина в сером костюме⁹.

– Здравствуйте, – подскочил десятиклассник.

– Капитан Копейка. Егор Егорович. – Чекист протянул гостю белую чистую руку.

– Иванов. Дмитрий.

– А может, без формальностей? – предложил Копейка. – Снимайте-ка вы пальтишко, Дмитрий.

– Спасибо.

– И садитесь-ка вы, Дмитрий, вот сюда-а-а… – Копейка указал Димке на одно из кресел, опускаясь напротив. – Вы, кстати, не курите?

– Нет-нет. – Димка пристроил мокрое пальтецо на вешалку и опять вспомнил про документы. – У меня есть паспорт… – Он протянул документ капитану и ответственно шмыгнул носом.

– Ну… – чекист лишь мельком заглянул в новенькую книжицу. – Это совсем не обязательно…

– А комсомольский билет не надо?

– Нет, не надо. – Копейка доверительно улыбнулся. – Давно в комсомоле?

– Два года.

– Молодцом!

«Сказать прямо, зачем пришел?» – шмыгнул носом Димка.

– Вас, наверное, привело к нам важное дело… – ободрил Копейка.

– Я хотел бы работать в Комитете государственной безопасности, – протек Димка.

– Да-да…

– Но я не такой наивный, – поспешил десятиклассник, – я понимаю: сначала надо учиться.

– Да-да…

– Поэтому я хотел бы у вас спросить: какой вуз надо кончить, чтобы прийти сюда работать?

– М-да… – Капитан внимательно посмотрел на крышку журнального столика, словно там была нацарапана подсказка. – Я обязательно отвечу на ваш вопрос. Но вначале, Дмитрий, ответьте на мой: чем, по-вашему, занимается комитет?

– Ну, КГБ стоит за… порядок. Чтобы всякие там… враги… не…

Димка замолчал, сглотнув от волнения.

– Может быть, чаю?

– Да. Нет. Потом.

– Хороший ответ, Дмитрий, – оценил Копейка. – Но надо иметь в виду, что комитет действует строго в рамках соцзаконности. Поэтому лучшее место учебы – это, я думаю, юридический факультет ЛГУ. Там и преподаватели хорошие, и… – офицер внимательно посмотрел на комсомольца, – вообще все хвалят этот факультет.

– Я слышал…

– У чекиста, Дмитрий, – пошло искушение, – холодная голова, чистые руки и горячее сердце. Станете таким – и вам откроются возможности, о каких обычные люди даже не мечтают…

 
                                          * * *
 

Оставшись один, искуситель подошел к окну. Отсюда хорошо было видно, как давешний мальчишка («Иванов Дмитрий Владимирович», – проверил себя Копейка), сутулясь под дождем, выходит на проспект. Вот на секунду задержался перед подземным переходом (проверяет, что ли, нет ли «хвоста»? ). И вот уже канул в бесконтрольные лабиринты города.

Капитан раскрыл журнал учета посетителей. Фамилия, имя, отчество, время прихода и ухода, краткое содержание беседы… «Главный враг коммунизма, – подумал Копейка, – бюрократизм!»

«Отрыв формы от содержания и придание этой форме самостоятельного содержания», – к месту подвернулось Марксово определение бюрократизма.

«Хорошо вот, я сейчас аспирантствую на юрфаке этом самом, – размышлял капитан, – а окажись на моем месте кто другой из наших – да хоть вон тот же примат Матюнин, – какой совет дал бы он вот этому Иванову Дмитрию Владимировичу? Учиться только на „пятерки“? В секцию самбо записаться?»

Капитан набрал трехзначный, внутренний номер телефона:

– Наташа, дай мне, пожалуйста, установку на Иванова Дмитрия Владимировича, 1965 года рождения, место – Ленинград.

«А ведь парень-то толковый, серьезный…» Копейка неспешно закурил, щурясь от серых миазмов «беломорины». «Это вам не пацанва, валом валящая в приемную после каждого повтора «Мертвого сезона» по ТВ. То есть, надо думать, посмотрел он и «Сезон…», и «Щит и меч», и все остальное из этой серии. Но путь-то выбрал единственно верный – учиться!»

Незаметно для себя капитан перешел к жанру проповеди на завтрашнем партшабаше (вариант: партсобрании). «Мы должны отделять зерна от плевел, товарищи! – смело бросал он в лицо формалистам матюниным. – Есть такие субъекты, которые за агентское вознаграждение заложат мать родную. А есть настоящие, чистые, честные, как этот вот самый Дмитрий Иванов. Не их ли имел в виду председатель КГБ товарищ Андропов¹⁰, призывая привлекать в органы перспективную молодежь? Грош нам цена, товарищи, если мы не выполним установку Юрия Владимировича!»

Звякнул телефон.

– Да, Наташа, слушаю. Так, так…

«М-да…» Капитан повесил трубку и перечел записи.

«Нормальное советское семейство. Ну, что дед по отцу был репрессирован в 37-м, это туда-сюда. Реабилитировали же…

Что у отца первая жена была еврейка – тоже, конечно, минус. Однако прожили всего год, развелись и больше контактов не имели. Не зафиксировано. Да и остепенился с годами. Теперь вот сопромат преподает, доцент, пользуется авторитетом в коллективе.

А на мать вообще ничего, всю жизнь инженерит на Кировском. Так что мамаша одни плюсы дает Дмитрию Владимировичу.

Однако сын за отца не отвечает, – правильно сказал товарищ Сталин. Хорошо бы теперь этого Иванова не потерять в общей, так сказать, суете… Может, даже подсадить на юрфак мальчишку. А там и…»

Глава 6. Оладьи

Нестыковки в «Стратегии…» выперли на первом же обсуждении в штабе.

– Это ж простая арифметика! – влетел Вятр к себе в кабинет, потрясая «записками сумасшедшего».

Такой вид, скажем, там имела российская социальная пирамида:

Upper – 5%

Upper Middle – 10%

Middle Middle – 20%

Low Middle – 40%

Low – 25%¹¹

Целевые группы предстоящей кампании при этом были обведены пунктирным квадратом, верхняя граница которого пополам рассекала «Upper», а нижняя – проходила между «Middle Middle» и «Low Middle».

– Что это за хрень? Сколько будет два с половиной плюс десять плюс двадцать? А, Леонид?

– Тридцать два с половиной, – осторожно предположил аналитик.

Олег для пущего разогрева воссоздал в памяти образ хипстера-социолога, со снисходительной иронией наставлявшего штаб по части целевых групп.

– Тридцать процентов! Это же гарантия поражения, не понятно?

– Не все социологи умеют считать до пятидесяти, – заметил Ленька-аналитик…

Над Вятровой «Брерой» завис некто в льняном костюме художественной пожеванности. На совещании он сидел по правую руку от Окоемова, но никто его не представил.

– «Альфа Брера Супер»? – уточнил жеваный. – Респект!

– Спасибо.

– Объем три с чем-то?

– Пять литров, от «Мазерати Купе».

Под «Радио Джаз» пять литров вынесли полулежащего Вятра на Садово-Триумфальную, с визгом крутанули под эстакадой на Цветном и помчали к Маяковке. Но тоннель был закупорен пробкой.

Олег матюгнулся, протек вперед по крайнему правому ряду и оттуда вклинился в общий поток. Ему злобно загудели. В зеркалах заднего вида сплошняком стоял черный радиатор какого-то мегаджипа. Вятр только плечами пожал.

За тоннелем он попытался вновь перестроиться вправо, но джип демонстративно пресек маневр. Он торжествующе прокатил мимо «Бреры» громадные черные «шиповки» и тут же, ступенчато меняя ряды, умчался вперед. Вызов?

По Садово-Кудринской машины еле ползли, обойти мастодонта было немыслимо, и «Брера» стелилась по асфальту метрах в ста позади. Но на площади Восстания Олег дал по газам и легко облетел соперника.

На просторах Зубовского бульвара он прочно удерживал первенство, но, чтобы свернуть к центру, ему надо было уйти под Крымский мост, сбросив скорость. Джип буквально вмазал «Бреру» в кучу машин, мешавших друг другу на повороте к Комсомольскому.

– Хрен те! – прорычал Вятр.

На Житной, у светофора, бирюзовая «Брера» и черный джип снова встали рядом. Им едва дали желтый, как «итальянка» молнией улетела в туннель. Катафалк, турбинно взревев, погнался следом, но на прямой у него не было шансов.

– Во как!

«…Какую, на фер, программу мог сконстетерить для Доброжилова экономист-теоретик, доцент-тридцатилетка? «Инновации – конкурентоспособность – экономический рост», – такое и произнести-то трудно, не то что исполнить. Это в Чили или Израиле инновационные бюджеты разогревают венчурный бизнес. А в России на каждого Кулибина – три бендера и пять башмачкиных. Инноватор останется с голой задницей.

…Была еще, правда, надежда на экспертов. Ухватил же сходу быка за рога старик Цвылев: «Человек – основная движущая сила экономики!» Увяжи он дальше экономический рост с ростом человеческого капитала – вот была бы и программа для Доброжилова…

…Да тут этот эмгэушник высунулся… Разом засрал суть дела идеологией…»

– Твою мать!

Джип снова был впереди. Как он обскакал «Бреру» на просторах Земляного Вала? Бесконечная история…

Они отмотали уже три четверти Садового кольца. Вятр, убей бог, не мог понять, зачем гоняться с бешеным бегемотом по забитой машинами Москве. Но перед светофором на Сухаревке они опять стояли, как на старте, бампер к бамперу.

Зажегся желтый, «Брера» вновь вырвалась вперед. Олег вдруг осознал, что ему противостоит очень странный джип – без номеров, траурно черный, с наглухо затонированными стеклами… Что там за люди внутри него? Сколько их? Да и люди ли?..

– Твою мать!

По-бандитски подрезанная «Брера» стояла двумя колесами на тротуаре, передний бампер – в дюйме от фонарного столба. Джип испарился. Олег, оглушенный, сидел, вцепившись в руль. «Гоночные» тормоза и двадцатидюймовые «лапы» едва удержали его на этом свете. Он огляделся: Садово-Триумфальная. Замкнутый круг!

«…Штаб может сколько хочешь накручивать круги по первопрестольной, но это все хождение таракана вокруг стакана. Президентские полки прочно стоят в центре. Как ты их разобьешь, „стратег“?»

 
                                          * * *
 

Адреналин было подстегнул Вятра лететь к Мурче, и его рука уже легла на мобилу, но…

«…Сколько мы с Мурчей? Года три? А вспомнить нечего. Разве что знакомство – под ободряющее подмигивание трактирщика-грека, на кручах Корфу… Ты ж не Мурчу любил – кубики на ее животе. Да останки твоего „я“ в тисках фитнес-ляжек…»

Олег позвонил Майе.

– …Ты? Я… Любишь оладьи?

– Самые вкусные делала наша домработница Оля… Откуда ты знаешь про оладьи вообще?

– Не знаю. Чувствую… Какой-то вибр.

«Опять танцы», – подумал он.

Они уговорили гору медовых оладий под бутылку ежевичного вина.

Окна ее квартирки смотрели внутрь камерного дворика в Хамовниках. Небо над домами было бело-голубое, с двумя или тремя оладьинами облаков у края. Был тихий летний вечер начала тысячелетия.

Но Мурча яростно боролась за Вятра! Ежевичные Майины губы отдавали Мурчиной горчинкой. Под белым Майиным платьицем прятались черные Мурчины стринги. Атлетка даже оттеснила танцовщицу к краю ковра, когда Олегов затяжной прыжок уж слишком затянулся. Он даже успел пожалеть, что Майя не Мурча, с которой давно растерял все страхи: получится – не получится. Но тут Майя, словно прилипнув к Мурче, завертелась с нею в головокружительном па-де-де – и атлетка пала на лопатки!

…Олег отдал словно бы не наперсток спермы, а сразу все свое мясо, с костями и жилами. Свободный дух его взлетел высоко-высоко над Москвой.

Но тут Майя ткнула пальцем во тьму, и оттуда – или так совпало? – полилась любимая Олегова песня со знаменитого в семидесятые «двойника» Стиви Уандера: «You’ve brought some joy inside my tears…» Сколько лет прошло после института: тридцать? Триста?

А получилось!

Сквозь распахнутую дверь балкона черная нить ночи медленно пронизывает комнату, и вот мы – словно бусинки на ожерелье города, и то ли он вокруг нас, то ли мы вокруг него – все медленно идет по кругу и вспыхивает, переливается, мерцает. Бриллиантовые спирали энергий в синей энтропии Вселенной…

– Но про Уандера-то я тебе точно не говорил. Откуда ты?..

Майя не ответила. Только острый язычок показала Вятру. И тут же спрятала.

«Нет, это не „проходняк“. Это – все, – вдруг догадался он. – Не я сейчас рулю. Мной…»

– Ты как-то стал рассказывать мне про пошлость, – продолжался магический танец. – Мы отвлеклись… тогда, но это показалось мне таким интересным.

– А! Моя идефикс: не остановим цунами пошлости – нам, сапиенсам, кранты. Пошлое – это ж прошлое, старое, б/у…¹² Да еще гаджеты… Это же мега-, терабайты… бэухи…

– У Цветаевой, я еще вспомнила: можно со-творить, а можно по-вторить. Но повтор – кража… И по-вторяют форму. Сущность – всегда со-творяется…¹³

Они долго молчали. Молчала и Москва.

– А Иванов? И пошлость?..

– Конечно! Он же мышиный царь, его подданые – серые мыши. Вместо своего «я» у них внутри одна попса (вариант: пропаганда). И, кто хоть чуточку от них отличается, тот для них враг.

– Но Доброжилов?.. Миллионы его…

– Да и он не мы. Но смотри: он всю жизнь против обезлички, против серых. Сколько они его ни гнобили – на Колыме, в арбитражах, – он все равно гнет свое. Верю, он и на выборах не отступит…

Старый фонарь у аптеки заботливо кутал серебряным крылом припаркованную под ним «Бреру».

Дух Мурчи, алчущий реванша, метался над крышами.

Серая мышь Маша в душном влажном подвале рожала, пыжась, рыжего слепого последыша, двенадцатого в помете¹⁴.

 
                                          * * *
 

Вятр летел по Ленинскому, когда ему шепнули: «Перенацель стратегию». Он навострил уши, но больше подсказок не было. «Fuck all strategies», – подумал.

Ночь с Черемухой начисто вымела мусор из его головы. Глупо улыбаясь, он вылетел на Воробьевы горы. «Брера» сбривала последние тени со щеки хайвея.

– …Русские – стихийные идеалисты. Восточная мечтательность препятствует освоению ими современных технологий. – Сойдя с автобуса первым, Фридрих галантно подал Мерседес руку, но испанка ее проигнорировала. – Посмотри хотя бы на нашу гидессу, Мерче. Если бы она выполняла свою работу по инструкции, она могла бы рассчитывать на приличные чаевые от нашей группы. Но она приволокла нас смотреть тривиальное московское утро. Очень сомневаюсь, что подъем в такую рань будет положительно оценен моими соотечественниками.

– Зато ты доволен, медок, – кусалась Мерседес. – Никто не полез к тебе с любовью al amanecer¹⁵.

– Твои суждения, Мерче, прискорбно односторонни. Если ты успела заметить, у края видовой площадки припаркованы несколько таксомоторов. Мы можем прямо сейчас поехать в гостиницу, и там я тебе докажу, что австрийцы не только отличные слаломисты.

– Спасибо, Фред. Конечно, утренняя зарядка для здоровья полезнее. Но рассвет над Москвой красивее.

Пока табор интуристов перекочевывал от автобусов к видовой площадке, Олег сходил с ума от нетерпения. Последними по переходу тащились поджарый ариец лет пятидесяти и чернявая пичуга с пирсингом на пупке.

«…Прицельную рамку кампании надо сместить на одну позицию вниз! „Высшим“ классом не стоит заниматься вовсе. От средне-высших хватит и половины. Сфокусироваться нужно на „средних средних“ и „низших средних“…»

Олег выдернул из «бардачка» шариковую ручку и прямо на обложке правил дорожного движения Российской Федерации быстро проверил себя: 5% (средне-высшие) +20% (средние средние) +40% (низшие средние) +5% (дно) = 70%! «А на совещалове по стратегии недотянули и до 40… Совсем другой коленкор!»

– Хозяевами России исторически являются чиновники. Москва – столица делопроизводителей, – продолжал Фридрих. – Правда, после Perestroika und Glasnost здесь появились новые персонажи. Видишь голубую «Альфу Ромео», хамовато припаркованную впритык к нашему автобусу? А вон тот господин – с голым черепом и в белоснежных джинсах – ее владелец. Как ты думаешь, Мерче, кто он?

– Судя по прикиду – богемный плейбой.

– Богемный плейбой, Мерче, вряд ли позволит себе автомобиль за семьдесят пять тысяч евро. Я полагаю, что это так называемый «новый русский», главарь местной мафии («триады», если я не ошибаюсь). Плюс бенефициар компактного месторождения нефти где-нибудь в сибирской тундре.

– А по-моему, он неплохой парень. У него глаза как у профессора Цимке с кафедры истории, – сказала Мерседес и подумала: «И, по-моему, в отличие от тебя, медок, он долбил свою подружку всю ночь. Видишь, как он идет – враскорячку и боком».

«…Американская модель! Мы пришьем Иванову контрабанду заокеанской модели в Россию. При ней, по Цвелеву, децильный коэффициент¹⁶ выше 10:1, а доля среднего класса в обществе меньше половины.

…Доброжилов выступит за европейскую модель! При ней «децил» падает до 4:1, как в Швеции. А доля «средних» доходит до трех четвертей. То есть Иванов – за олигархов, коммунисты – за нищету, Доброжилов – за средний класс, за золотую середину.

…Вот тут-то и пригодится фишка Костиных психологов! Доброжил – домовой¹⁷ – из язычества, из подсознания. Официозная РПЦ встанет за Иванова. Византийскому монотеизму мы противопоставим исконное многобожие! Добрый дух дома, здоровое начало, золотая середка души. Голосуйте за добро! Запомним…»¹⁸

– Россия богаче ста Австрий, но она не имеет будущего. Богатство у русских от Бога, они не хозяева. Они умеют только перекачивать углеводороды за границу. И тут же тратят заработанные деньги на покупку автомобиля стоимостью семьдесят пять тысяч евро.

– А по-моему, Фред, ты просто завидуешь этому парню.

– Вряд ли имеет смысл завидовать парню, который отправил на тот свет своего европейского партнера, уводит доходы в офшоры, а теперь прессует своей белоснежной шайссе заплеванный московский газон.

– Нет, медок, он всю ночь долбился и теперь просто ловит кайф от жизни. Жаль, что в европейских университетах не учат ни тому ни другому!