Читать книгу: «Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра», страница 6

Не плачь, печёнка!

В шесть утра мы прибыли в славный городок Бийск, и, не успев высунуть заспанные физиономии из вагона, воткнулись в толпу водил на перроне, готовых везти нас во все концы вселенной. Тут нам по-настоящему повезло, был найден удачный по деньгам вариант «казели» до Акташа: за 900 рэ с носа мы погрузились в её недра. И даже ещё не знали, какие мы счастливчики, ведь водителем той «казели» оказался дядя Юра – прекрасный шофёр, который потом столько лет возил нас по Алтаю. В салон залезли ещё три незнакомых походника: два убелённых сединами мужика с просоленными ветрами/дождями лицами и бойкая женщина в роли сведущего во всех вопросах проводника.

Мужики были такими просоленными, что скоро закимарили, а мы принялись грызть остатки мама-папиных пирожков, любуясь видами околобийских лесов, а потом – серыми петлями Катуни. Особенно офигевал Димьян, он в таких местах был впервые; хотя большую часть жизни и прожил как бы «на Алтае», но в плоских, как блин, степях. Я смотрел на брата и любовался: повзрослел парняга, два года срочной службы не прошли даром… Совсем недавно ещё «снял его тёпленьким» с дембельского поезда в Новосибирске, короткостриженого, не по погоде одетого, новоиспечённого сержанта ракетных войск. Не доехал сын до родителей, выхватил его по пути старший брат и повёл с корабля на бал, с перрона в офис, где усадил за стол, дал тарелку с обедом и ложку: кушай, братишка!

Оставил я его в кабинете с двумя сотрудницами, и ушёл на совещание. А как вернулся, вижу: сидит неподвижной статуей, к еде не притронулся, только зыркает мрачно исподлобья.

– Ты чё! – говорит мне потом. – Я два года в одну харю не ел, только с ротой, а ты хочешь, чтоб я один на глазах у девчонок хомячил!

В знаменитом Шукшинском селе Сростки мы, ясен пень, тормознули, и все по кругу… обмочились в колоритном уличном заведении. Не уличном даже – полевом толчке посреди пустыря за трассой. Бетонный кубик с двумя входами без дверей. Примечание: мужской толчок справа, а женский слева, но это вам без разницы, т.к. очередей в них обычно нет! Настолько там колоритно…

Поговорили о Василии Макаровиче, вспомнив «базовые» фильмы, и устыдив Илюху, который, как выяснилось, не видел даже «Калину красную». Дальше вокруг начали неумолимо расти лесистые сопки. Водитель нам попался весёлый. В хорошем смысле этого слова. Всю дорогу он болтал с девчонками, с комфортом разместившимися в кабине, в вип, так сказать, зоне. А потом Юрий Борисович и вовсе порадовал – музыкальным сопровождением маршрута…

Но сперва мы долго ехали в состоянии сомнамбулического полусна. Остановились на перекус в Усть-Семе, в злачном кафушнике «У Никаноровны». Точили пирожки, печенюшки и прочую домашнюю снедь. Усть-Сема – большое «узловое» село на правом берегу Катуни, от него начинается Чемальский тракт, уходящий в сторону Куюса. Вокруг кишат, шмыгают туда-сюда разномастные туристы. Через реку ведёт внушительный автомобильный мост «федерального значения», с которого можно любоваться изгибами и перекатами бирюзовой алтайской красавицы. Эта железобетонная конструкция – первая в своём роде на Чуйском тракте.

Я зашёл в магазин и купил себе носовой платок. Лупите меня совковыми! Но я – дитё цивилизации, не могу срать под себя, и питаться травой!⁷ Ну, то есть, не хочу всю неделю сопли в кулак собирать. Ведь наверняка сопли собирать придётся, а?

Что ещё рассказать про этот густонаселённый, по алтайским меркам, пункт? Ах, да, отхожее место в Усть-Семе не супер! Но от постороннего глаза и ветра, которых почти нет, спасает…

Снова благородные виды Катуни, нависающие над ней серебристые утёсы.

– Было бы неплохо поселиться вон на том!

– Ага, построить себе домик, и поставить сортир на краю, чтобы дырка уходила прямо в пропасть!

– Это был бы номер…

Все согласны поселиться в любом месте по соседству с Катунью. От великой реки хоть и веет холодом, но также исходит сила, первозданная чарующая мощь. Не залюбоваться ею невозможно. Кто видел Катунь хоть раз, подтвердит. Тяжёлые пласты воды плавно перекатываются через выступы в твердокаменном ложе, с тугим усилием смещают друг друга; река тянется, как огромная струна, как жила голубой энергии – туда, в туманную даль, к ещё большим сибирским рекам и ледяным северным морям. Красивейшая исполинская Змея, воплощение древней магии и самых могущественных сил жизни. При всей видимой тягучести поток развивает большую скорость, поскольку перепад высоты от истока до устья – целых два километра!

И ведь рождается она не где-нибудь, а на самой Белухе. Не говорите, что это простое совпадение! Величайшая гора и главная река, мать и дочь, две прекраснейшие алтайские богини-чародейки. По-алтайски, «Кадын» значит «госпожа, хозяйка», а в древнетюркском языке – просто «река». Питает её истоки ледник Геблера, что на южном склоне Катунского хребта, в современном Казахстане. Она движется к Оби, прорезая скалы, прорываясь через Ороктойскую теснину, где преодолевает порог с красноречивым названием Тылдыкпень. Ширина Катуни в том каньоне всего каких-то два десятка метров, а глубина доходит до семидесяти!

Обросшие лиственницами и кедрами берега похожи на богатое меховое платье. Кстати, к Ороктойскому мосту, одному из самых живописных мест Алтая, где «морщинистые» чёрные скалы сдавили хрупкий на вид девичий стан Госпожи, можно попасть на авто по той самой дороге на Куюс, так что всем рекомендую!

А мы едем по левой стороне, к Семинскому перевалу. Великан Сарлык – по легенде, один из окаменевших великанов-богатырей, посланный вдогонку за сбежавшей от отца Кадын – высочайшая точка Семинского хребта. Интересно, что сбежала Кадын к юноше-красавцу Бию, то есть, река, которую мы зовём женским именем «Бия», в сказаниях алтайцев – мужчина, жених Катуни Бий.

Перевал я чуть было не проспал (на обратном пути была такая же беда). Просто он незаметный! О том, что мы уже на перевале, поведало лишь какое-то особенно напряжённое урчание «газельки», кряхтевшей от невидимого глазу затяжного подъёма. Тряпочно-верёвочной чепухи, мёду в фигурных пластиковых баночках и прочих фенек-бирюлек покупать на развале не стали, а поехали дальше, к высоким горам, которые здесь заметно покрепчали в плечах и полысели в плане растительности.

На перевале Чике-Таман поразительные виды. Сам перевал – змеящийся по крутому отрогу Теректинского хребта серпантином, и фоном для этого зрелища – золотистые горы и чудесные алтайские небеса. Интересно, что высота Чике-Тамана меньше, чем у Семинского, на полкилометра, но визуально он выглядит выше, потому что крут и грозен. Совсем не соответствует своему тюркскому названию: «плоская подошва». Здесь все проезжающие делают программную остановку «на пофотаться». Соответственно, из добавленных глупым человечеством красот наверху – географически-биографические художества на многострадальных скалах, как-то: «ПЕТЯ 19..мохнатый год», «ВАСЯ СВЕТА», «ЕБЕНИ 2005» Ей-ей, не вру, есть там и такое! Полагаю, речь в данном случае не о месте рождения, а об умственном развитии авторов надписей.

Отходим по технологическим нуждам вверх по склону. Туда, где высота пугающе прекрасна, где обрывается в бездну небольшой тупичок. И что вы думаете? На краю дороги, над обрывом, стоит-таки деревянный туалет – прямо как мы мечтали! Дощатая дверь с закрывашкой-вертушкой, крыша из куска шифера, и очко ромбиком выходит… прямо под откос. Угнали же идею на корню!!!

Вот такой фекал мэтерс.⁸

И снова поехали. Спустя какое-то время опять стали соловеть и клевать носом, но дядя Юра просёк момент. Тут-то он и завёл свою развесёлую водительскую музычку! Три человечка из «группёшки для народа» перекладывают, не мудрствуя лукаво, популярные песенки на собственные слова. Позже узнал, что называется всё это безобразие «Мурзилки». Текстовки не слишком интеллектуальные, порой скабрезные, но не до пошлости. И вперёд – поют, то есть, радуют простых граждан нашей широкой страны. Получаются балдёжные такие опусы, в спектре от развлекательных до обоссыкательных. В частности:

 
Не плачь, печёнка,
Пройдёт цирроз!..
 

или:

 
Ведь он придёт, он придёт, День Десантника,
И на плечо упадёт мощная рука,
Сапог кирзовый меня подтолкнёт слегка,
И я пойму, что я здесь не один…
 

Наверное, в другой обстановке я признал бы их махровенькой и достаточно примитивной попсой, но здесь несложные вирши оказались удивительно к месту. О, с каким задором Борисыч ложился под них на скорости в крутые извилины Чуйского тракта! Ух-х! – оставалось только молиться, чтобы там, за скалой, не было встречного лихача с аналогичной музыкальной подборкой!

На столь весёлой волне мы немного разговорились с соседями, солёными мужиками. Послушали советы, как лучше возвращаться к Тракту на обратном пути из гор.

И вот мы в Чибите…

И вот мы в Акташе…

И, наконец, прибываем в Мены (Мену?), где вываливаемся на свежую травку, раскидываем рюкзаки, и договариваемся с Борисычем на обратную ходку. Договорились. Выдали ему пятьдесят процентов аванса в обмен на синюю визитку, и он укатил под музыку, оставив «бывалых» наедине с дикой в своём верхнем течении рекой Чуя. Илюха почему-то произносит с ударением на последний слог: «чуЯ».

– Какая ещё «чуЯ»? Не шаришь ни… черта!

Из специализированных источников узнаём, что «чу» по-алтайски значит «вода, река». Чуете теперь?

В этом походе Илюха у нас за старшего. По возрасту он такой и есть, плюс за плечами у него Аккем и Белуха: не самая вершина, но всё-таки. Плюс один к опыту и уважухе.

Первоначальным его планом были Бельтир и река Талдура, в верховьях которой мы должны были наблюдать «восхитительный безжизненный пейзаж». Он же – «лунный»… Бельтир – это посёлок, который почти полностью был стёрт с лица земли Чуйским землетрясением 2003-го года. Тогда там были толчки силой более семи баллов, а четырёхбалльные отголоски долетели даже до Новосибирска. Но маршрут мы скорректировали не поэтому. Проблема в том, что «лунные пейзажи» не входят в число моих излюбленных, мне подавай зелёный лес, полный запахов и птичьих голосов!

Сейчас на месте прибытия, близ слияния Чуи и Маашея, по-летнему спокойно и безмятежно. Над покатым чуйским берегом, укрытым тенистыми зарослями ивняка, склонились старые, поросшие травами и кустами утёсы. Чуя разительно отличается от Катуни: вода в ней серая, непроглядная, с большим количеством породы. Но течение такое же стремительное, с белыми бурунами на перекатах. На Чуе находится целый ряд порогов пятой-шестой категории сложности, в том числе небезызвестный Бегемот, где проходят соревнования сплавщиков и постоянно гибнут люди. Эти странные люди – любители экстрима… Возможно, в то самое время, как мы мирно раскладывали рюкзаки на берегу, чуть ниже по течению сгинул ни за что ни про что сплавщик из Австрии. Забегая вперёд, скажу, что тело его, или то, что осталось от тела, найдут только в следующем, 2007-м году… Нет, мы здесь совсем не за этим, мы – по другой части.

Девчонки aka Таня с Леной пошли смотреть на заброшенную ГЭС – мегалитическое сооружение, возвышавшееся в отдалении, а мы, мужская половина человечества, ясно, уселись трапезничать! Умяли последние плоды цивилизованного мира в виде помидоров и копчёной курицы, и получили последние наставления от засоленных мужиков. Попрощались с ними, дождались девушек и… ПОШЛИ.

Пятеро храбрецов.

Зашагали «в гору»: буквально сразу же полезли вверх по уступам, а потом прыгали с них. С непривычки настроение от похода поползло вниз. За первый час в ногах проснулись давно забытые, сомнительные ощущения… А поясница! И рюкзак ещё этот… гляди, как на спину присел… Разжился тут!..

– Смотрите! Маашей впадает в Чую!

Замерли над треугольником, образованным двумя красивыми реками, дивимся. Чуя разлеглась в узкой долине между двумя сглаженными хребтиками, их бока словно покрыты мягким зелёным плюшем. Иссиня-белая маашейская вода вливается в мутные чуйские струи, не сразу смешиваясь с ними, а расходясь по руслу широким сапфировым полукругом…

– Вот это зрелище!

– Как с хедэншолдерсом!..

– Фантастический вид!

– Эй, под ноги смотри, разиня, так можно и упасть! Красоты потом, на фотографиях посмотрим…

Шутка юмора.

Мост через Чую добротный, с традиционной защитой опор от наводнений: мощные колоды из брёвен, заполненные изнутри камнями; углы колод рассекают поток воды. Но переходить всё равно страшновато. Под серыми от времени досками внизу чудовищно ревёт, словно требуя жертв, беснующаяся река. Ей кланяются кронами свесившиеся с берегов к воде ветлы.

На мосту довольно оживлённо, для гор. Прошли через целый строй «стрелков». Сначала некая наяда развела Димьяна на пачку сигарет. Да, парняга у нас курящий, после армии. Потом совсем уж молодые девицы на берегу пустились перед нами в пляс, выклянчивая денег или шоколадку. Предприимчивым девицам мы просто поаплодировали, и двинулись вверх на косогор по одноколейке. По ней, якобы, на 66-м ГАЗу легко ездят… Местами меня брало сомнение, что здесь вообще может проехать что-либо колёсное.

У самого устья Маашея туристы на стоянке нам предложили чаю, но соглашаться было несерьёзно, ибо мы ещё даже пороха не понюхали («ибо нехер!»). Все полезли в гору, а я спустился к речке и набрал голубоватой ледяной воды, заодно понаблюдав за процессом стирки: чувак запускал шмотки в реку, как это принято в походах, на длинной верёвке, – а река их бешено полоскала. Я и сам такое практикую. Не всегда удачно (см. ниже в этой книге). Но в Эрлаголе, помнится, за какие-то двадцать минут Чемал великолепно сделал мне из сплошного куска грязи обратно чистенькие джинсики.

Даже и по дороге, крутой подъём отнял много сил, усыплённых месяцами сидячей работы, от которых задница давно уже расквадратилась. Вскоре нам попался камень с мемориальной доской: в этих местах погибли альпинисты (как Ленка говорит – альпиндяи), и это тоже своеобразный сигнал! Примем его к сведению, и продолжим путь.

Оглянувшись, вижу, как лента Чуи рассекает теснину меж хребтами, прибегая из долины, которую так и хочется назвать «Чуйской» :) Хотя та – совершенно в других широтах, и течёт там совсем не Чуя, а река Чу! Спешу очистить доброе имя алтайской реки от нездоровых ассоциаций с ганджубасом: многострадальная Чуйская долина, где оптом собирают дикорастущую коноплю, находится, уважаемые читатели, в Киргизии и северном Казахстане!

За той долиной, которую вижу я, встаёт плоским массивом Улаганское нагорье. Оно увенчано, как короной, зубчатой цепью более северных хребтов.

Эх, вверх! По Маашею. Прелестнейший лесок, солнышко веселит, голубое небо обнимает, молочная река освежает… Такой поход я люблю! Твёрдая тропа, и ножки сухонькие. Неправдоподобная погода. Идеальные виды, идеальные кадры. Чистая студёная водица из ручья звенит в гортани.

Пока дошли до подходящей стоянки, уже и завечерело. Встали на Каракабаке. Речонка такая в стиле рококо: рокочет уж больно громко. Падает с горы и убегает в Маашей. Тут густые смешанные заросли. Романтика. И даже, как стемнеет, жутковато. Но журчание вод успокаивает и настраивает «бывалых походников» на правильный лад. Лес, вечер – а комаров ноль. Воздух!!!.. Ням-ням.

Я в лесу видел волчка. Ну, мне так показалось: он быстро шмыгнул.

– Да это собака была! – махают рукой ребята.

Я упираюсь. Если и собака, то, как минимум, Дикая Собака Динго! На Собаку Баскервилей и Белого Клыка не претендую.

«Дисёнки» пошли в Каракабак купаться. У меня от этой темы дрожь по телу, и отнюдь не эротическая! Вечер и так… бодрит. Но Илюха, вслед за девочками, тоже в прохладных струях понежился, поотжимался там, чертяка. Натурально, разделся, встал на четыре конечности, и – раз-два, десять отжиманий! Илья – мой друг с первого курса, парень весёлый, простой и жизнерадостный, а в передрягах и испытаниях всегда был твёрдым, как кость. Жёсткий такой борец. И одновременно чересчур оптимистичный. Некоторые люди преувеличивают трудности, так вот Илья их преуменьшает. Особенно легко он обращается с километрами пересечёнки на карте, где они выглядят сантиметрами и миллиметрами. Ему принадлежит фраза: «Перепрыгнем с Северо-Чуйского на Южно-Чуйский, кого тут идти-то между ними! Чик! – и всё!»

Такой у нас бодрый и воздушный командир. Чик-чирик! Я бы прозвал его «Жестяной барабан»!⁹ Если Фолькер Шлёндорф позволит.

Костёр, чай, первый романтический ужин – всё это нет смысла описывать далёким от туризма людям. Это ПОХОД, друзья мои чайники! А ужин в походе – для вас только это и пишу! – всегда необыкновенный. Туха, сгуха и КАША! Наши «дисёнки» готовят лучше всех на Северо-Чуйском хребте!!! Подруги и боевые соратницы. Танюха – девушка Ильи, и Ленка… Ленка – она всегда сама по себе… Ну, очень боевая.

Распределили посадочные места в палатке, согласно купленным билетам. Палатка четырёхместная, а нас пятеро, размещаться будем по-селёдочному. Стали укладываться, я оглядел отведённую мне жилплощадь и радостно говорю:

– Я буду спать, как бог!

Тут в палатку заглянула Ленка, и из её уст прозвучала ГЛАВНАЯ ФРАЗА ДНЯ:

– Сейчас я лягу, и ты будешь спать, как ПОЛУбог!

Полубоги

Во второе утро мы проспали АЖ до девяти часов! Ну, типа, день, аналогов не имеющий. Так же, как аналога не имел день первый, в коий мы с Димьяном вообще не употребляли Алкоголь (с ударением на первую букву).

На утренней планёрке решено было пиликанить сегодня до самого Перевала, чтобы встать под ним, и назавтра «в шесть утра, а лучше в пять» щемиться на ледник, пока он не подтаял…

Наверное, нужно пояснить. Ледник, он же глетчер, каковых я прежде никогда не встречал и не мерил шагами, – это ледяной поток, медленно спускающийся с гор. Так было написано на карточке в детском географическом лото, которое мне подарили в первых классах школы. Ледяной ледник – это понятно. Но давайте разберёмся, за счёт чего он спускается? Оказывается, под действием собственного веса. Как кусочек вара: расколется, если по нему ударить, но постепенно примет форму стекающей капли, если положить его на наклонную поверхность. Так и многовековой снег, спрессовавшийся в ледяную массу, медленно течёт с вершин в долины. Сила тяжести неуклонно двигает его вниз. А, скорее, наоборот, уклонно… В научной литературе это называется вязкопластическим течением. Всем ледяным хозяйством планеты заведует наука гляциология.

Ледник постоянно наступает и отступает, в зависимости от изменений климата. Будучи изначально снегом, он проходит такую интересную стадию преобразования, как фирн – плотно слежавшийся, зернистый «снеголёд». Ледник не просто плывёт по поверхности, он обладает такой массой и мощью, что крушит скалы и срывает почву, пробивая и расширяя своё ложе, изменяя строение гор. По сути, эти ползучие глыбы формируют новое лицо планеты. Конечно, всё это длится тысячи и миллионы лет. Наступающий глетчер толкает перед собой морену – массу камня и земли, которая при отступлении льда остаётся стоять в ущельях и долинах извилистыми Китайскими стенами. Стаявшие льды оставляют после себя причудливый рельеф, часто с совершенно удивительными формами: «висячими» долинами, узкими грядами-озами, U-образными тоннелями-трогами и чашеобразными цирками в их основании. Меня особенно привлекают цирки: многообещающее название!

Мы ждём циркового представления, и поэтому планируем на сегодня и на завтра боевые деньки. В пять часов подъём, а в шесть – на перевале… Ледник, состоящий на своей поверхности из рыхлого снега и припорошенный совсем уж свежим снежком, с первыми лучами солнца начинает подтаивать. В результате чего неосторожные граждане, лишённые специальной экипировки, могут увязнуть, да чего греха таить – провалиться! Ну, мы-то бывалые, нам-то сказали, что перевал сложности 1Б проходится без проблем в обычной обуви…

Все наши оптимистичные бонапартовские планчики разрабатываются под освежающую утреннюю влагу, которую непрерывно сообщает лесу набрякшее отчего-то небо. Настроение от похода слегонца подпортилось… Но в голове уже вставали разные экзотические картины. Воображение подстёгивалось тем, что у нас в запаснике, а именно в рюкзачке у Димьяна, было дважды по тридцать метров верёвки: это, несомненно, должно скрасить нам пребывание на перевале категории 1Б.

– Ну, пошли…

Вверх по Маашею ведёт симпатичная торная тропка, настоящая набитая колея, аккуратно виляющая среди трав и кустиков, прошивающая лесные кущи. Идти по ней – одно удовольствие, катишься, как колобок или волшебный клубок из сказки, дивясь окружающим пейзажам. А они очень необычны и приятны на вид. Над отрогами взмывают в поднебесье смолистые кедры, пенная река, как нож, врезается в берега и вытачивает из скал причудливые узоры, в ложбинках прячется мелкая живность…

Поваленные стволы деревьев напоминают доисторических животных, особо кривые и извилистые – каких-то исполинских червяков, застывших в неподвижности на долгие века. Конусы гор упираются в речные берега, по ним сбегают камнепады, тут и там пронизывающие густую бровку хвойного леса, подступающего к самой воде.

Близ гладкой отмели из матово-серого маашейского песка я обнаружил совершенно невообразимую штуку. Трон! Этакий полулежачий престол, образованный остатками давно обрушившегося в реку могучего кедра, теперь он нависает над широким разливом Маашея. Это ложе как будто предлагало мне себя, и я возлёг на него, словно Лесной Царь.

Хотя никакой я не царь, а просто усталый путник, успокоенный и умиротворённый колдовским местом, зачарованный архитектурой природы – столь естественной, и столь неповторимой. Моё бренное тело покоится на вековом седалище из крепчайшего древесного корневища, надо мной застыли, сдвинув скалистые плечи, дремлющие каменные титаны, а подо мной катятся перламутровые волны, убегая в недостижимую вечность.

Шли мы так, шли, и по пути объелись всяческой ягоды: жимолости, смородины, шикши. Шикши в лесках и на пригорках были целые плантации, и на них мы воистину «паслись». Когда видишь столько вкусного и бесплатного, забрало падает даже у «бывалых», и они как-то… забывают про Бонапарта, вместе с Наполеоном.

И, конечно, я нашёл бадан! Который якобы «тут не растёт»… Ну что вы, право, как дети малые!.. Истинный торчок везде травку отыщет! Набили щёки круглыми чёрными ягодами, собрали необходимое для бодряков количество волшебных чёрных листиков бадана. Отдыхаем по-чёрному. Но совсем позабыть про план нам не даёт врождённое чувство ответственности…

Хоть и с остановками, мы неотвратимо шли вперёд. И вскоре увидели Озеро. Разлив реки, как часто случается с горными озёрами: такая уж у них судьба, такая родословная. Это озеро – широкий разлив Маашея. Очень красивое, даже какое-то «заповедное» место. Но обходить его нужно долго и вдумчиво, по не очень красивым на ощупь (наступ?) камням. Илюха констатирует:

– Курумник.

Тоже мне, нашёлся умник!

Из озера кое-где торчат скелетики затопленных водой и погибших деревьев. Зрелище, вызывающее противоречивые чувства.

Остановились, задрали головы все впятером. Отсюда обалденный вид на Маашей-Баши, высочайшую гору Северо-Чуйского, и на ледник, из которого река Маашей естественным образом проистекает. Находятся такие (наш командир тоже им сочувствует), кто называет Маашей словом «Мажой» – так вот всем им промеж глаз вожжой!

– НЕВДУРЕННЫЕ ПАНОРАМЫ!

Вереницы гор, утопающих в облаках. В том самом цирке, что под славной вершиной Маашей-Баши, плавает большое пуховое облако! Оно повисло где-то посередине горы, опоясывая её, как гигантская балетная пачка.

Эти невероятные картины и бодрый шум реки, вопреки тоскующей и плачущей погоде, слегка поднимали наш «рейтинг», и некоторым (мне) даже захотелось петь. Отсюда – песня. Но не про зайцев, а, скажем… про Ленку. Почему бы и нет?

 
Тихо плещется вода…
Голуба-ая Ленка!
 

«Голубая Ленка» песню не поддержала.

Замедлились у Кедровой стоянки, которая являет собой целую совокупность стоянок между Маашейским озером и большим ручьём – речушкой? – не хочу врать, но, может быть, это Карасу? (с надеждой в голосе). Там нам попались большие группы гораздо более бывалых, чем нежели мы. И поведали, что мы движемся в правильном, более того – единственно возможном направлении. И что скоро всё будет, в том числе искомый Нижнешавлинский перевал, с которого «если повезёт, сможете спуститься и без верёвок».

– Хм, ну это… Ну, нам-то чё, верёвок у нас ажно две!

За речушкой мы ещё сильнее замедлились, и скоро совсем остановились на обед из горячего чая. А это НАДА, т.к. ветер поднялся что-то не к добру. От чая, костра и окружающей вопиющей природы всем, в общем, приятно и хорошо. Ленка, допустим, в какой-то момент краснеет от костра. Может, такое и в другой раз случалось, но сейчас это не принципиально. Илюха заметил, что Ленка теперь не Голубая – а Красная! Эту идею он сразу же и преподнес присутствующим. Обнародовал, всем на радость. Это же натуральный левел-ап!

Как известно, красные драконы в «Heroes of Might and Magic II» являются улучшенными зелёными и, в свою очередь, сами улучшаются до чёрных… Я напомнил об этом важном факте тем, кто не знал. Но предложенный окончательный апгрейд Ленки до Чёрной был и ею, и Таней проигнорирован. Женская солидарность, или как-то так…

Ладно, тогда я пошел фотографить Маашей.

Какая сила чувствуется в этой реке! Сколько в ней энергии, сколько бесчинства и могущества! Чистота, холод и мощь. Белая пена разлетается от ударов о полутонные вековые валуны. Они недовольно гудят, но вода, не обращая на это внимания, устремляется дальше. Новые, новые валы… груды воды, плиты воды, толщи. Вода как воплощение чистоты и жизни.

Я влюбился в Маашей.

Дальше мы пошли прямо по реке, по извилистому руслу, размытому весенним половодьем и высохшему до следующего разлива. Такой своеобразный островной-полуостровной песчано-галечный пляж, во многих местах заросший непролазными дебрями. Пробираясь через них, играли в белок: грызли орешки, изюм, курагу и семечки. Всё, что грызётся. Запивали речной водой из стынущих ладошек. Морось и холодная водица против тщедушного городского тела: в конце конца, к вечеру у меня заболело горлышко. Таня дала мне «Звёздочку», которую Димьян на дух не переносит, но ему пришлось потерпеть. Я мазался каждую ночь, благоухая на всю палатку. Эх, плохо мы ещё приспособлены для гор!

Бывая в диких уголках нашей родины, я с удивлением обнаруживал, что в туристический сезон для них характерно наличие своеобразного интернационала. На Байкале мне встречались люди со всех концов света: от студентов-словаков, путешествующих по России автостопом (!) до семьи канадцев, которую мы застали на верхушке очень крутой горы за интересным занятием… мама кормила грудью годовалого младенца! Потом папа надел на спину основной рюкзак, а рюкзачок с малышом повесил на себя спереди – и они продолжили путь… Поразительно расслабленные люди: в чужой стране, в диких местах, с малышом – на горе, куда иные едва поднимаются! Вот что значит – люди другого менталитета, у них отсутствуют клетки и решётки в голове…

Северо-Чуйский хребет также оказался богат на иностранцев. В верховьях Маашея нам попались двое парнишек в чёрном, по говору мы «округлили» их до чехов. Уж больно смешно они коверкали русские слова. В определённый момент мы достигли некоего неопределённой национальности мужика, сообщившего, что дальше на морене леса нет, и последние дрова находятся здесь: да, верно, в виде вот этих корявых низкорослых деревец! С данного места, покрытого грудами ссыпавшихся с морены валунов и чахлой полуживой растительностью, уже хорошо просматривался белый язычок ледника.

– Ну а вам, – мужик ткнул пальцем, – надо вон туда, вверх по камешкам.

Русский-то мужик, по ходу.

– Зашибок! Давайте собирать хворост!..

– Давайте…

Я, вместо «вверх по камешкам», попёрся вдруг куда-то не туда, влекомый неистребимым желанием «сократить». Соскучился за день прыгать с валунчика на валунчик… Но от судьбы и от Илюхи не отвертишься: пришлось возвращаться и ломать сушняк вместе со всеми, формируя весёлые вязаночки, как на картинках в детских сказках. Там старые согбенные бабушки всегда носили на горбу такие вот вязанки, а добрые молодцы, бравые солдатики и просто хорошие мальчишки им помогали. «За кизилом на Тарки-Тау». Была и такой детский книжка. В ней старый дагестанский джигит рассказывает о житии-бытии в окрестностях Махачкалы. В одноимённом рассказе его внук с приятелем идут на гору Тарки-Тау за ягодой, а на иллюстрации мальчик собирает на склоне сушняк, чтобы подбросить под колёса забуксовавшего грузовика…

Вот ведь штука – память! И как только я вспомнил этот эпизод из книжки для дошкольного возраста, спустя столько лет! Тактильная память…

Здесь, в кривых кустах, да на острых каменьях, пришёл песец моему «моднявому» розовому дождевичку на кнопочках. (За сорок рублёв, между прочим, купил китайское дерьмецо! Шиз!) А тут, очень кстати, и дождик пошёл. Обнадёживающий. Настроение от похода чуть-чуть ухудшилось. Но там, наверху, говорят, метрах в пяти-десяти – да нет, в пятидесяти! – есть тропа по гребню морены!.. Какое счастье!

Пристроив вязанки поверх рюкзачков, группа из пяти лиц (два бородатых и три принципиально безбородых: Таня и Лена – в силу физиологии, и Дима – по моральным армейским убеждениям ежеутренне сбривающий с лица растительность) незатейливо двинулась вверх по валунчикам. В поисках заветной тропы «на Перевал», навстречу освежающему ветерку. Нет, лучше скажем – дождливому ветерку. Пожалуй, что ветреному дождю.

Можно долго описывать прелести восхождения по морене, а также величие открывающегося глазу Цирка из пяти вершин, окаймляющих снежную чашу… – но, сдаётся мне, весь этот цирк лучше опустить, и сделать так, что мы УЖЕ ПРИШЛИ к озерку.

Озерко отчаянно бирюзового цвета образует ниспадающая водопадиком безымянная речка, которая потом сама же и вытекает из этого озерка, и уже бурным потоком уносится в Маашей. Или ладно, хрен с вами, господа руководители и идейные вдохновители, в Мажой… Ишь ты, лишнюю букву им выговорить тяжело! А мне вот ни сказать, ни напечатать не трудно! И гораздо более красивое название – Маашей, и более оригинальное!

Люди, которые, конечно же, присутствовали и тут, на стоянке у озерка, с готовностью махнули руками в нужную нам сторону. И этот взмах был настолько неопределённым, что добрая половина отряда (я и Танюха) … опять упёрлись не туда. До места стояночки «под перевалом» мы двое доковыляли последними. Про то местечко надо сказать особливо: весьма мокренькое местечко в неприютных травянистых кочках возле заваленного камнями ручейка. И наиболее большие из них камни – есть безальтернативное пристанище для тех, кто хочет какать. Чему имеются многочисленные свидетельства… И ВОКРУГ, как сказал бы Илья, – КРАСОТА НЕОПИСУЕМАЯ!