Читать книгу: «Холивар», страница 4

6 глава. Тук-тук-тук

Он открыл дверь, и на меня волной хлынула вода. Огромный поток воды. Я начала захлебываться, пытаться открыть глаза, всплыть, найти, как дышать. Все кругом бурлило. Я чувствовала мощное движение воды, которое затягивало меня в водоворот. Поток воды усиливался, руки и ноги мои стали неметь от такого напора.

Через какое-то время водоворот прекратился, и по ощущениям я оказалась в огромном водном пространстве. Воздуха оставалось все меньше и меньше, я начала судорожно махать руками, ногами, пытаться кричать, наконец, открыла глаза, но кроме мутной воды ничего не видела.

Это был один из моих самых страшных кошмаров, я всегда боялась именно такой смерти. И, когда я почувствовала, что уже не могу больше задерживать дыхание, в изнеможении я сдалась и открыла рот. Вода, на удивление, мягко и безболезненно проникла в горло, я ощутила слегка сладковатый вкус, похожий на сахарный сироп. Чем глубже проникала в меня вода, тем спокойнее я становилась, страх отступал. Оставалась только вода, я чувствовала, как вся наполняюсь ею. Как она проникает в жилы, смешивается с кровью, как попадает в пищевод и растворяется в желудочном соке. Мне не доставлял этот процесс дискомфорта. Наоборот, было очень легко и тепло. Глаза мои были открыты, я видела перед собою красно-желтые нити. Я не задавала больше никаких вопросов, мне было очень хорошо. Моего тела не было, моего разума не было. Была вода, одна бесконечная вода вокруг…

Я не знаю, сколько длилось это состояние, но в какой-то момент я вновь открыла глаза и ощутила свое тело. Все. Полностью. От макушки до пальцев. Какая-то невиданная мне ранее тишина появилась во мне. Я услышала себя. И благодаря этому, наверное, впервые в жизни, ощутила себя цельным живым организмом: вот пульсирует мое сердце, огромное, красное, сильное, оно равномерно гонит кровь по артериям.

Я вижу его, я чувствую его, я сердце.

Вот под сетью тончайших кровеносных сосудов расширяются легкие.

Я вижу их, я чувствую их, я легкие.

Вот темно-бордовая печень, селезенка, две округлые и ровные почки. Как гармонично устроен мой организм, как совершенен он в своем творении! Я вижу тебя, мой организм, я чувствую. Ничего лишнего, работа каждого органа отлажена и согласована. Я уникальна. Я неповторима…

Время пропало. Исчезли мысли. Я была лишь приглушенными ударами своего сердца. Тук. Тук. Тук.

***

– Тук, тук, тук! К вам можно? – толстенький, мягонький, невысокого роста мужчина в черном фраке, фалды которого сзади не смыкались и походили на надкрылья жука, постучал в полуоткрытую дверь и, не дождавшись ответа, потому как знал, что на этот вопрос ему никогда не отвечали, осторожно толкнул ее от себя. Тяжелая дверь из красного дерева, обитая кожей, в которой блестели серебряные мебельные гвозди, нехотя сдвинулась с места.

В большом полутемном кабинете за громоздким письменным столом с резными толстыми ножками, на котором безупречно ровно были разложены стопками бумаги, сидел мужчина лет шестидесяти. На сосредоточенном и даже суровом лице его застыли скука и безразличие ко всему происходящему. Он сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел в сторону окна с опущенными тяжелыми бордовыми шторами.

– Я зафиксировал еще несколько выходов, – толстенький человек уже пролез в кабинет, но на середину комнаты не решался выходить и оставался недалеко от двери.

– Один выход сегодня был из Москвы, один из Санкт-Петербурга.

Уставший мужчина за столом, казалось, совсем не слышал слов говорящего, ни один мускул не дрогнул на его напряженном лице, только губы задвигались, будто существовали отдельно от всего лица.

– Кто выходил? Фиксировали?

– Да, конечно. Девушка 32 года в Москве, и в Санкт-Петербурге был мужчина 40 лет, – толстенький, обрадовавшись ответу, продвинулся немного вперед, к центру кабинета.

– На место выезжали? – мужчина за столом, наконец, перевел взгляд на говорящего и поменял позу. Руки он, скрестив, положил перед собой, а голову наклонил вправо.

– Да, я сам только что с московского адреса. Мы схватили преемника, но он не реагирует ни на что.

– Знаю я ваше «ни на что»! Чтобы не смели его и пальцем трогать! – закричал вдруг мужчина, и весь кабинет завибрировал. Казалось, даже воздух и вся тяжелая атмосфера в этом помещении сразу же пришли в движение. Толстенький человек и вовсе затрепетал, как крылья бабочки, и сразу же стал каким-то легким, воздушным. Казалось, дунь на него сейчас, и он тут же вылетит в это окно, как гелиевый шарик.

– Да мы его… и не смогли бы… он ведь… – что-то нескладное выходило из уст шарика.

– Если, как в прошлый раз, полутруп мне привезете, поедешь сам лично вместо него на возврат, – теперь от безразличия не осталось и следа, за столом сидел мужчина – сильный и властный, глаза его горели холодным огнем, крылья носа раздувались при разговоре. Это был начальник. Предводитель. От одного взгляда на которого становилось не по себе.

После услышанных слов толстенький человек затряс нижней губой, говоря что-то в свое оправдание, но беззвучно.

Начальник вдруг опять потерял всякий интерес к говорящему человеку и происходящему вокруг. Он резко встал со своего места и быстро подошел к окну. Его походка была стремительной, движения четкими. Во всем его теле угадывались годы напряженных военных тренировок. Такая резкость и энергия в движениях совсем не сочеталась с его выражением лица и общим состоянием, в котором он пребывал еще десять минут назад.

Предводитель резко раздвинул тяжелые шторы, и в комнату ворвался дикий поток солнечного света. Комната будто встрепенулась ото сна.

Толстенький человек, откатившийся к тому времени уже обратно к входной двери, тоже заметно повеселел. Видимо, он знал об этом ритуале своего начальника и понимал, что, как и комната, которая только что наполнилась светом, настроение его предводителя сейчас изменится в лучшую сторону.

Но чуда не произошло, и, постояв немного в раздумье и посмотрев на недосягаемый для толстенького человека пейзаж, начальник так же стремительно задернул шторы и вернулся на свое место.

– Приведи мне преемника из последних! С этим со всем надо быстрее кончать! У них, – и начальник многозначительно поднял указательный палец вверх, – данные о ежеминутных выходах по всей России, а ты мне приносишь данные о двух! Чтобы в течение часа тут был преемник!

Последняя фраза была грозным криком, почти рычанием, и толстенький человек отступил на шаг назад, ударился об дверь пяткой, извинился, еще раз, не глядя, сделал шаг назад – как-то неловко у него это вышло – и в итоге он почти вывалился из кабинета, закрыв за собою дверь.

Оставшись в полутемном кабинете, предводитель еще с минуту смотрел на закрытую дверь, затем достал из выдвижного ящика стола маленькую записную книжку в красной кожаной обложке, открыл ее на том месте, где была закладка-ляссе, снял колпачок с серебряной перьевой ручки, лежавшей рядом со стопкой бумаг, и аккуратно что-то вычеркнул.

– Мне бы только узнать, в каком году этот заумный еврей сюда явится, только б узнать… – начальник говорил сам с собой. Комната опять наполнилась его злобой, это было так удивительно, как пространство вокруг человека реагировало на изменения его настроения.

7 глава. Сумасшедший дом или больница

Я открыла глаза.

Место, в котором я находилась, было похоже на палату больницы. Белые стены, в комнате только моя кровать, с одной стороны окно с прозрачными белыми занавесками, с другой – небольшая белая тумбочка, в дальнем углу виднелся шкаф с белыми дверями, а напротив – входная белая дверь.

Привстав и оглядевшись, я начала осознавать и осматривать свое тело. Одета я была в белую, кажется, хлопковую ночную рубашку, руки и ноги – подвижны. Лицо, голова, грудь – я быстрыми движениями ощупала свое тело – все на месте.

Ни боли, ни ломоты – ничего не ощущалось. Было такое впечатление, что я очень хорошо выспалась. Я давно не испытывала такого прилива сил. Из воспоминаний в голове крутилось только что-то связанное с водой, но что именно, я не помнила.

«Мужчина какой-то мне помогал».

Я встала с кровати, опустила босые ноги на пол. Покрытие, опять же, белое, было теплым и приятным на ощупь. Я уверенно встала и направилась к двери. В эту же секунду раздался стук, не дожидаясь моего ответа, дверь открылась, и вошла женщина.

«Я действительно в больнице», – подумалось мне. Ведь женщина была одета в медицинский халат, белые удобные тапочки, а в руках держала листы бумаги.

Женщине на вид было лет 30-35. Светлые волосы прядями проступали из-под медицинской шапочки, взгляд больших выразительных глаз сразу же располагал к себе, открытая улыбка подтверждала общий благосклонный настрой. Ее появление в комнате не вызвало у меня беспокойства.

– Здравствуйте! – заговорила врач первая. – Как вы себя чувствуете?

Я неосознанно тоже ответила ей улыбкой на улыбку:

– Спасибо, все хорошо.

Она подошла ко мне ближе и взяла меня за руку.

– Отлично, пульс полностью восстановился. Пить хотите?

– Да, хочу, – только после вопроса я осознала свою действительно острую жажду.

Она достала из кармана халата маленькую прозрачную капсулу и протянула мне.

– Вот, только сразу не глотайте, подержите немного во рту.

– Хорошо, – я взяла капсулу, положила в рот, и тут же, как после «Орбита Эвкалипта» (или какая там самая термоядерная жвачка), вся полость рта наполнилась свежестью. Это была ни вода и ни мята, это какая-то необычная и неведомая мне свежесть, от которой жажда моя мгновенно прошла.

– Ого! Круто! Что это за жвачка? – я посмотрела на врача (или медсестру – по одежде я не могла распознать ее специальность).

– Это два литра воды, – она все так же улыбалась и смотрела на меня открытым добрым взглядом.

«Та-а-ак, начинается!» – и вдруг, как лавина, на меня обрушились воспоминания.

Будущее. Переходы. Перелеты. Гарри Поттер. Элвис Пресли. Водоворот. И, видимо, смерть.

От нахлынувшего я еле устояла на ногах, и женщина в белом услужливо подхватила меня под локоть.

– Сама справлюсь! – я отдернула свою руку от нее.

– Эмма, все хорошо! – меня уже начала подбешивать ее голливудская улыбка.

– Мы здесь для того, чтобы тебе помочь.

– Мы? – удивилась я. Комната вдруг стала безразмерной и наполнилась одинаковыми женщинами в белом, которые улыбались и смотрели на меня приторно мягко.

– О, боже мой! Что это? – я закрыла лицо руками и слегка согнулась.

– Не бойся! Не бойся! – как заводные куклы жужжали со всех сторон женщины.

– Да свалите от меня! – я еще больше сгруппировалась и накрылась руками.

Тут же все смолкло. Я открыла глаза, выпрямилась и опустила руки.

Комната была пуста.

«Охренеть! Блин, я не хочу в дурку!»

Я вернулась обратно на кровать, села и начала рассуждать: «Что же все-таки происходит? Я с ума сошла? Я умерла? Я действительно оказалась где-то за пределами 2022 года?» Ответа не было.

«И не будет!» – я инстинктивно посмотрела в сторону двери. Там снова стояла эта же женщина в белом. Она была одна, все так же улыбалась, но теперь держала перед собой поднос с какими-то тюбиками.

«Зубная паста, что ли?» – подумала я.

– Нет, это не зубная паста, – мягко ответила врач и подошла ко мне поближе.

«Опять читают мои мысли!» – спокойно проговорила я про себя.

– Эмма, так и я тебе отвечаю по средствам мысли. Движения губами – это только твоя проекция. Если ты захочешь увидеть истинное наше общение, то я перестану шевелить губами и говорить мы сможем, просто улыбаясь друг другу.

Врач уже подошла ко мне вплотную.

«Так что это за тюбики?» – я не произнесла ни слова. Слова были в моей голове, и они там прозвучали, как мелодия.

– Это еда на ближайшую неделю, чтобы нам не тратить время на это, – с этими словами приятная врач протянула мне один из тюбиков, лежащих на простом медном подносе.

Я взяла. Покрутила со всех сторон. Тюбик как тюбик. Просто белый, без надписей и картинок. Точно похож на зубную пасту, и такая же мягкая консистенция внутри. Я поперекатывала туда-сюда содержимое и стала откручивать крышку.

– Нет! – врач аккуратно отстранила мою руку. – Не надо откручивать! Просто приложи к губам.

Я послушалась. Приложила к губам тюбик с «зубной пастой» и тут же ощутила во рту какой-то безвкусный холодный гель.

– Тьфу! – я сплюнула его на пол и туда же кинула тюбик. – Что это за фигня?

Женщина снисходительно улыбнулась.

– Тебя так долго промывали, а ты опять к своим мыслям и словам возвращаешься!

– Не поняла? – я внимательно посмотрела на нее.

– Эмма, а что тут непонятного, уже пора адаптироваться. Приходить в себя. Времени на твои вопросы нет, – от милой улыбки на лице врача не осталось и следа.

– Блин, да что ж вы так все быстро переобуваетесь? Я вспомнила, как Элвис так же вдруг ни с того ни с сего стал говорить со мной резко.

– Да потому что слишком много тратим время на тебя одну. И, знаешь ли, с двадцатого века люди быстрее все понимают, чем ты.

– Опять двадцать пять. Опять история с этим перемещением.

– В общем, Эмма, – женщина положила поднос с оставшимися тремя тюбиками рядом со мной на кровать и присела с другой стороны. Я повернулась, чтобы удобнее было слушать.

– Давай ты просто слушаешь и, как в школе, не задаешь лишних вопросов. Принимай действительность такой, какая она для тебя открывается. Договорились? – заговорщический тон женщины и правда напомнил мне нравоучения моей исторички со школы.

– Ну, допустим, – я скрестила руки на груди и отвела от врача взгляд в сторону.

– Так вот, ты не сошла с ума и не умерла, и не случился с тобой тот бред, который ты себе напридумывала. Ничего в этом необычного нет. Ты находишься здесь. В корпусе прибытия. Сейчас 2172 год от Рождества Христова, если тебе так проще.

– Да, блин, да, – я перевела взгляд на женщину, говорившую, точнее, посылавшую мне эти мысли. – Совсем ничего необычного. Каждый день со мной такое происходило, знаете ли.

– Нет, не знаю. По моим данным, тебя перевели сюда в первый раз.

Я цыкнула.

– Да я преувеличиваю! – ответила я.

– Постарайся понять: здесь только твоя реальность. Не надо постоянно ходить с широко раскрытыми глазами, как будто ты в сказку попала. Никаких сказок. Мы все здесь работаем. Так же и ты – выполнишь свои обязанности и вернешься обратно. Еще раз повторю. Пока мы будем находиться в обучающей, но твоей реальности, потом перейдем в общую реальность. Поэтому всякие нелепые ситуации, которые могут случаться, это будет дело исключительно твоих рук, точнее, головы. Мысли чисто, четко, и все пройдет гладко! Понятно? – врач говорила твердым, уверенным голосом и больше не улыбалась. Точнее, слова ее в моей голове теперь так звучали, а улыбка сошла с губ.

– Нет, не понятно! А почему вы сначала так мило мне улыбались, как в вип-палате частной больницы, а теперь резко изменили свой тон?

– Да потому что нужно было, чтобы твое сознание не отторгло мой образ. Ты же видишь, я и говорю на твоем языке, используя твои выражения, все это для того, чтобы не произошло раздвоения. Но уже слишком долго с тобой все работают. Надо двигаться дальше, мы все объясняем, объясняем, а ты все не понимаешь и не понимаешь.

«Не, ну надо ж, так на мою историчку похожа! Даже такие же фразы!»

– Ну, естественно такие же, тебе уже говорили, что все общение состоит пока из твоих воспоминаний.

– Я уже запуталась: говорю я или думаю. Вы так легко читаете мои мысли.

– Может, хоть это обстоятельство тебя научит думать, что говоришь и говорить, что думаешь! Здесь это очень важно. Запомни: в наше время нет совсем никаких границ, ни в общении, ни в отношениях. Здесь все предельно открыто и доступно. Поэтому очень внимательно отнесись к своим мыслям.

– Ага.

– И все-таки съешь то, что я тебе дала, – женщина встала, подняла с пола тюбик и протянула его мне.

– Да не буду я, тем более с пола есть! – я отодвинула ее руку.

– Эмма, мы тут не в бирюльки играем! Ешь – тебе говорю!

– Да вы что, лексикон всех учителей моей школы выучили? – я вспомнила, что так говорил наш физрук.

– Ешь! – она настойчиво протягивала мне этот тюбик.

– Блин, ладно, давайте, – я взяла. – А можно представить вкус курицы или пельмешек, раз я творец реальностей?

Женщина замотала головой, и по ее поведению я поняла, что опять что-то не то спросила.

– Да у себя спроси. Вот, правда, у меня эллины быстрее адаптируются, чем ты.

– Кто, блин? – я посмотрела на женщину так же, как смотрела в свое время и на историчку: как на больного человека, непонятно почему разгуливавшего среди здоровых.

Врач ничего не ответила, отошла от кровати и, мне показалось, с тоской посмотрела в сторону двери.

Я крутила-крутила тюбик, проговаривая про себя «пусть будет по вкусу, как жареная курица, пусть будет по вкусу, как жареная курица», наконец, попробовала то, что «наколдовала» – жидкий, прозрачный, безвкусный, холодный гель.

– Тьфу, блин… – я швырнула тюбик еще дальше, чем в первый раз.

– Может, вы меня обратно вернете? Ну что-то не получается у меня конструировать эту реальность. Может, и все остальное не получится.

– Да вернули бы, если бы это так просто было. Давно бы уже вернули, если б знали, что ты такой тупицей окажешься!

– Эй! Женщина, поосторожнее! Это мое слово! Не фиг его использовать!

Она опять замотала головой, и такое разочарование отразилось в ее глазах, что мне ее, а потом и себя, стало жаль.

– Ладно, вставай, пойдем. Будешь учиться в процессе.

– Вот это другой разговор! – я весело подскочила с кровати и тут же упала, будто ноги мои были связаны.

– Что за херня? – растянувшись на полу и больно ударившись подбородком, я подняла голову и обратилась к женщине в белом.

Она стояла, смотрела на меня сверху вниз, как на насекомое какое-то, и презрительно улыбалась.

Я попыталась двинуться, но ни руки, ни ноги меня не слушались. Только голову я могла поворачивать из стороны в сторону и поднимать вверх.

– Да что ж за херота здесь творится!

– Учись думать действенно! Отпусти прошлое! – ответила монотонно женщина.

– Да идите вы нафиг со своими наставлениями, как это, блин, действенно думать? Я двигаться не могу, при чем здесь мои мысли и прошлое? – я пыталась хоть как-то извернуться, чтоб встать, но все безрезультатно. Тело совсем меня не слушалось.

– Что ты хочешь сделать сейчас? – женщина наклонилась ко мне так близко, что я разглядела цвет ее глаз. Они были ужасные: светло-малиновые.

«Это линзы, наверное. Почему я раньше не заметила?»

– Потому что ты вообще замечаешь только то, что касается тебя лично. Примитивная форма поведения, забота только о своей безопасности и о своем питании. Ты действительно как насекомое. Мы очень ошиблись в выборе, – женщина выпрямилась и быстрыми шагами направилась выходу.

– Эй! Вы что? Вы что, прикалываетесь? Я тут одна буду лежать? Эй! Ладно, не уходите, я сейчас подумаю, как надо!

Она больше не оборачивалась. Резко открыла дверь и вышла. Я осталась одна в комнате.

«Да твою ж мать, ну вообще круто! Во что я ввязалась? Да нашла б я эти деньги за ипотеку».

Я потянулась из-всех сил подбородком вперед, наивно полагая, что смогу так хоть немного сдвинуться с места. Попытка не удалась.

«Думать действенно, думать действенно, что за фигня? Как это понять? Я и так всегда думаю, а потом делаю. Сейчас вот просто встану и пойду. Они говорили, что это моя реальность, а значит, управляю всем здесь я! Вот сейчас встану и пойду». Но я не двигалась. Недавние воспоминания о том, что я не могу пошевелить руками и ногами, были сильнее моего 32-летнего опыта движения.

Я лежала на полу в непонятной комнате, в неизвестном месте и плакала. Мне было жалко себя, жалко маму, жалко свою квартиру даже. Я вдруг остро ощутила, насколько же я беспомощна, слаба и одинока. Не конкретно сейчас, а вообще – в своей нынешней жизни.

«Я одна. Всегда и везде одна. И мне неоткуда ждать помощи, а потому и делаю всякие бредовые поступки типа вот этого перемещения. Блин, вот если б была у меня семья, нормальный муж, я сто процентов не влипла бы в такую историю».

И от осознания своей неполноценности я расплакалась еще больше. Руки и ноги все так же были обездвижены, я больше и не старалась двигаться.

«А какой смысл? Чуда не произойдет. Мне никто не поможет, это уже понятно».

Я лежала, уткнувшись лицом в пол, по щекам текли слезы, волосы лезли в рот, хотелось в туалет, к тому же в комнате, как мне казалось, становилось все холоднее и холоднее.

Не знаю, сколько я находилось в таком состоянии, но функции моего организма подчинялись законам обычной вселенной, а значит, если я хотела в туалет, то это желание никуда и не делось бы, пока его не удовлетворить. Это было ужасно. Хуже я себя еще никогда не ощущала. У меня уже была истерика, я кричала, плакала, звала на помощь – все безрезультатно!

И вдруг меня осенило.

«Я могу вот так пролежать еще неизвестно сколько, может, до самой моей смерти. А если так никто и не придет? Что мне от жалости к самой себе и обиды на судьбу? Я только слабею. Эта, как говорил Леша, позиция жертвы, как камень на шее брошенного в воду, только тянет вниз.

Блядь, это же ужас! Я описалась! Я лежу в луже своих слез и слюней! Что дальше?

Сначала я просто не могла двигаться, а как только начала раскачивать эти качели со своей несчастной судьбой – вообще превратилась в инвалида.

Да какого фига? Я не хочу так! Что я смирилась, как будто у меня нет выбора! Не собираюсь я, блин, сдаваться, надо шевелиться! Надо пытаться двигаться! Не лежать, как трупак в морге. Да и если подумать, не могут же вот просто, без причины, взять и отказать руки и ноги, не хочу в это верить! Я не собираюсь подыхать здесь, как овощ! Ни фига у вас не получится!»

Я дернулась со всей силы подбородком вперед, кончики носков оттолкнулись от пола, руки в локтях согнулись, ноги напряглись, и, отжавшись, я легко встала и пошла. Будто и не было никакого онемения, тело было послушным и легким, только рубашка липла к ногам. Я быстрым шагом подошла к двери и открыла ее.

За порогом стояла та самая женщина. Опершись о противоположную стену в коридоре, она рассматривала свои ногти. Когда я появилась, она скривила губы:

– Да уж… Говорю ж, эллины быстрее справляются! Пошли, страдалица! – она взяла меня за руку и повела по темному коридору. Пол был холодный, я шла босиком.

– Эмма, хватит уже. Иди спокойно, не бойся, не простудишься.

Мне не хотелось ей отвечать.

– Природа твоя такова, что только стресс тебя заставляет двигаться. Простейшие животные реакции. Подумай об этом, пока идем!

Я опять ей ничего не ответила. Я ненавидела всех: ее, себя, коридор и долбанную описанную рубашку.

Мы шли молча довольно долго. Коридор был обыкновенный: темный и длинный, по обеим сторонам типичные светлые двери. В конце коридора горел свет.

– Хм, свет в конце туннеля, – с сарказмом сказала я.

Врач не ответила.

«Терпеть не могу, когда на мои неудачные шутки не реагируют. Хоть бы хмыкнула в ответ».

– А зачем? – холодно ответила врач.

– А, да, забыла, вы ж в голову мою без спроса залазите.

– Ну, так не забывай, – мне так хотелось врезать этой врачихе или хотя б подножку подставить, чтобы она растянулась на этом холодном полу.

– Попробуй. Вдруг получится, – я не видела ее лица, но по голосу слышала, что она злобно ухмыляется.

Наконец мы дошли до того, что издалека мне казалось светом в конце туннеля, и остановились. Это была маленькая комната, из которой было три выхода, три двери, ведущие налево, направо и прямо. Эти архетипичные образы не давали мне покоя, сначала свет в конце туннеля, теперь, будто камень на распутье, эта маленькая комната. Мне вспомнилась надпись на камне из сказки: «направо пойдешь – коня потеряешь, себя спасешь; налево пойдешь – себя потеряешь, коня спасешь; прямо пойдешь – и себя и коня потеряешь».

– Эмма, – врач прервала мои рассуждения. – Мы могли бы не мучиться, а сразу дойти до этого места. И веришь, – голос врачихи вдруг стал мягким, – идти по песочку, смотреть на море или на горы, допустим, но, ты ж легких путей не ищешь, да? – сейчас она мне напомнила мамину подругу, тетю Валю. Та всегда приходила к нам в гости с охапкой своих проблем и бед и перед своим уходом, которого ждали все члены семьи, еще и умело развешивала на каждого из нас свои жизненные прогнозы и убеждения.

«Ну да, Эмма, ты ж легких путей не ищешь! Если в институт не поступишь, будешь, вот, как я, всю жизнь с дебилами коротать…» Ну, и все в таком духе.

И вдруг меня осенила такая мысль: «А ведь вся моя жизнь сейчас проносится передо мною! Она зашифрована в словах из прошлого, в воспоминаниях, в каких-то образах. Твою мать, может, оно вот так и происходит? Может, так и проносится вся жизнь перед глазами умирающего, только в зашифрованном виде?

– Да какая ж ты умная. Точно. Все так и есть, – врач развернула меня к себе и приблизилась почти вплотную. Я видела ее непонятно-малиновые зрачки, но, что странно, дыхания ее совсем не чувствовала.

– Да че вы ко мне так близко? – после некоторого оторопения я вырвалась из ее объятий.

– Думала, если в ухо тебе прокричу, ты услышишь.

– Че, совсем уже? – я еще больше отодвинулась от долбанутой женщины и уперлась спиной в дверь, ведущую прямо.

– Эмма, соберись! Выкинь этот бред из головы! Еще раз повторяю, если ты продолжишь жить в своих предрассудках, ты тут через день с ума сойдешь. Откинь все! Забудь все! Тети Вали, коридоры, Гарри Поттеры… Мы сейчас выходим. Ни о чем не думай, иначе мы еще полгода будем бродить по твоей шизофренической фантазии.

Я хотела ей что-то грубое ответить, но не успела. Врач открыла дверь за моей спиной.