Читать книгу: «Вкус жизни», страница 4
Жил мечтой Резин-первоклашка – купить какао, жёлтую баночку «Несквика» с тем самым кроликом на пластмассовой упаковке. Но упаковка стоила очень дорого. Не по карману его семье. Ещё вдобавок к нему нужно молоко приобрести, тоже не дешёвое. И вот Резин определил цель на взрослую жизнь – из всех напитков на свете всегда пить исключительно «Несквик».
Так как Резин жил в неблагополучном районе города, с детства его окружали алкаши да наркоманы. На лестнице обретался знакомый бомж, который будучи трезвым или подшофе, с ним здоровался, когда же упивался вусмерть, Резин шлёпал мимо него, молча обходя вытянутые ноги в старых ботинках. У подъезда маячили соседки-проститутки, работающие ударно – и ночью и днём, и в снег и в дождь, всегда в своих в модных цветастых одеждах.
Из игрушек у Резина была лишь проволока, которую в достаточных объёмах он находил на свалке неподалёку. Алюминиевая проволока даже лучше конструктора – из неё можно было сделать абсолютно всё. Машины, самолёты, зверушек.
Резин с малых лет пытался заработать. Он сдавал бутылки. У дяди-алкаша достать бутылок не получалось – алкоголь тот пил исключительно из пластика. Приходилось выпрашивать у пьяниц на районе. Особенно помогали пьянчуги с первого этажа – они пили исключительно из стекла. Ребёнок из той квартиры – шестилетка Саша – предложил Резину совместный бизнес: помогать тащить все эти бутылки в приёмник, так как сам он не мог поднимать такие тяжести. За услуги грузчика Резин получал процент с прибыли. Сердце мальчишки Резина возрадовалось: первая работа – наконец он сможет купить ту заветную жёлтую банку «Несквика»! Позже во дворе открылся приём стеклотары, и Резин стал не у дел. Теперь Саша сам мог носить пакеты с бутылками. И вот шестилетний работодатель уволил Резина за ненадобностью. Но Резин не растерялся, нашёл новое дело – начал сдавать металлолом. Искал везде, где можно. Немного подзаработать тут тоже получалось. Но это были большие тяжести для обычного ребёнка. После походов за железками болело всё тело, и ходить за ними приходилось очень далеко. Резин выискивал напарника, чтобы нести, например, детали от движков авто. А ведь ещё в школу надо ходить. На какое-то время он даже перестал сдавать металл, искал что-то другое, потом, не найдя, возвращался и снова бросал. Но конкуренция не давала продохнуть. Наркоманы и алкаши уже начали спиливать и сдавать в металлоприёмник целые заборы. Однажды в борьбе за металл наркоманы пробили мальчонке Резину голову. За то, что тот отнимал частицу заработка на металле. Слава Богу, молодой организм быстро восстановился от травмы. Резин опять вернулся к изготовлению игрушек.
К игрушкам из проволоки добавились игрушки из дерева. Резин с друзьями уже начал целое производство по изготовлению. Оригинальные игрушки они обменивали у малышей на настоящие из магазина. Потом продавали их в переходах метро. Но милиция не разрешала вести бизнес – их гнали из подземных переходов и с рынков.
В восьмом классе, выйдя утром из дома в школу, Резин обнаружил у подъезда подгоревший компьютерный блок. В те времена начался компьютерный бум, и ПК уже переставал быть редкостью. Благодаря подвальным торговцам деталями потихоньку в домах начали появляться компьютеры. Резин, смекнув удачу, сразу прибрал ценную находку. В этот день он не пошёл в школу. Целый день, орудуя кривой отвёрткой, ковырял компьютер. Поставил себе задачу его починить. Резин ходил по домам более-менее понимающих в электронике людей и спрашивал, как ремонтировать те или иные элементы. Обошёл всех умельцев района – так у Резина появилось понимание того, что нужно делать, и вскоре он уже разбирался в программах, устройстве и сборке компьютеров.
И вот началось – все знакомые в округе несли чинить их компьютеры. В основном это были собранные с горем пополам подвальные системные блоки.
За починку и установку программ Резин брал меньше, чем другие, поэтому к нему начали обращаться. Получив прибыль, Резин нанял первоклашек, чтобы те клеили его объявления. Везде, где можно и нельзя было их клеить. На дорогах могла встретиться даже обклеенная объявлениями ремонта электроники машина.
Появились деньги, часть прибыли Резин отдавал матери. Мама Резина была очень доброй и совестливой. Она не умела обманывать, поэтому и жилось ей тяжело. Она отдавала последнее другим, более нуждающимся людям. В то время с такими принципами можно было разве что выживать.
В зрелости Резин уже имел опыт в области программирования. Работал в крупной фирме, занимающейся ремонтом и оптовой продажей электроники. Его ценили за честность и трудолюбие, и был он одним из тех людей, без которых дело не идёт. Резин, казалось, даже удачно женился. И всё вроде шло хорошо. Но тут Резин начал получать от жизни жестокие удары. Сердце заливала кровь. Финалом и так переполненного через края горя стала внезапная болезнь. Резин не мог работать и вернулся опять к бедности. И тут вдруг он оказался для всех обузой. Жена Резина начала раздражаться. Говорила, что бо́льшая часть жизни кружится вокруг него: «Тебе что, всё прощать теперь? Если ты болен? Что, у меня своих проблем мало?» Развелись. Теперь Резин стал одиноким и ненужным человеком.
***
Сегодня день посещений. Каждый больной ждёт этот день. Ждёт, когда к нему придут родные люди. Ведь стены больницы могут довести до ручки даже самых сильных.
Обеденное время, посещения разрешены уже с утра, но никого ещё не было. Вся атмосфера палаты говорила, что посещений не ожидается. И от этого стало особенно грустно…
Внезапно в коридоре послышался детский смех. В палату сломя голову вбежала крохотная девочка и застыла резко в проходе. На ней светился розовый милый костюмчик, а на голове пальмочками стояли хвостики с разноцветными резинками. Ей года три. Сжав кулачки, ребёнок стал внимательно рассматривать странных жильцов этого чудного белого помещения с кучей кроватей, на которых лежали незнакомые ей люди. Вдруг среди незнакомцев она заметила своего дедушку, и лицо девочки залилось непередаваемой радостью. Ребёнок весело запрыгал и, хлопая в ладоши, кинулся к деду. Радостные возгласы огласили палату и сбили напрочь серую безысходность нашего пребывания в лечебнице. Это к Марату Рустамовичу пришли сын с внучкой. Первые посетители. Лицо Марата Рустамовича озарилось счастьем. Впервые за всё время он улыбается и смеётся. Девочка начала непослушно носиться по палате. Подбежала к Прохорову и непосредственно, как все дети, принялась рассказывать, чем сегодня занималась – от поедания невкусной каши с утра до встречи со страшным кондуктором в автобусе.
– А я вот катался на аттракционах! На длиннющих, высоченных горках! – воскликнул Прохоров, вытянув руки высоко вверх.
– Да-а-а? – радостно восклицала девочка.
Сын принёс отцу что-то в большом пакете. Наверное, сменные вещи. Поиграв минут десять с резвящимся ребёнком, Марат Рустамович тяжело задышал. Позвал рукой сына поближе и что-то тихо сказал. Сын от услышанного казался потерянным, он вопросительно всмотрелся в глаза отцу. Потом подозвал ребёнка к себе, и они начали прощаться.
– Идите домой. Всё будет нормально, – кивнул головой Марат Рустамович.
– Пока, отец. Если что… позвони…
– Пока, деда! – махая ручкой, подпрыгивала внучка.
Марат Рустамович улыбался, провожая домашних взглядом. После их ухода он обессиленно лёг на кровать и хрипло закашлял.
– Надо выбираться отсюда, – выдохнул Марат Рустамович. – Старость нужно провести с внуками. Им надо всё передать, рассказывать то, что я считаю главным, нужным и полезным.
– Воспитывать детей следует только на классике. Если на развлекаловке, всё – обучения не будет, – добавил Прохоров.
– Как это выбираться?! А лечиться-то как?! – громко поинтересовался Резин.
– Жизнь-то – она одна. Завтра может и прекратиться. Мы должны быть готовы, чтобы нас понесли хоронить. И ничего страшного в этом нет. Мы приходим и уходим… – ровно проговорил Марат Рустамович.
Болезнь Марата Рустамовича долго не давала о себе знать. Он всегда был энергичен и здоров. Каждое утро начинал с длительных походов в горы. С великим энтузиазмом он занимался развитием своего небольшого спортзала и тренировкой учеников в родном предгорном городке. Много времени он отдавал работе с молодёжью. Бывало, Марат Рустамович даже проводил с ними изматывающие схватки, в которых с лихвой давал фору любому.
Обычно рак гортани прячется, тихо развивается в незримом месте. Часто без каких-либо симптомов. И из-за этого, как правило, обнаруживается в конце, на поздних стадиях. Поэтому, когда Марат Рустамович начал беспричинно задыхаться, терять слух и когда исказился голос, родные вызвали врача. Узнав диагноз, Марат Рустамович даже не изменился в лице, как будто он давно уже всё знал и понимал. В разговорах с родственниками он говорил: «К смерти я готов, в принципе, я всё успел и умирать мне не страшно. Конечно, где-то можно было бы ещё поднажать, но раз пришло время, то всё нормально. “Поднажмут” уже мои дети, потомки…»
В дверях появилась девчонка, c виду лет двенадцати. Она стояла неподвижно, держа в руке пухлый пакет. Испуганными глазами она осматривала каждого жильца палаты – кого-то искала.
– К кому такая молодчинка пришла? – вопросил громко Прохоров. – Ещё такой тяжеленный пакет притащила – наверное, конфетами набит! – добавил с улыбкой Александр Ильич.
– Даша! – откликнулся Коновалов. – Я тут! Подойди!
Девочка прошла вдоль кроватей, волоча пакет по полу.
– Да дай я сам! Что ты надрываешься? Где мама? – подойдя к дочке, обеспокоенно спросил Коновалов.
– Я набрала всего… Твой костюм принесла любимый, туфли. Поесть…
– Да зачем мне тут костюм? Где мама? Как ты сюда доехала?
– На автобусе. У мамы дела… Она прийти не смогла, – тихо проговорила девочка.
Коновалов повёл её к себе, в уголок у окна. Приподнял и усадил на кровать, сам присел рядом. Он всё понял про жену и перестал расспрашивать любимую дочурку. Коновалов видел, как тяжело даются ей слова и насколько влажными были её глаза. Кажется, по секундному щелчку она может вдруг разреветься.
– Да всё тут ясно! – вдруг воскликнул ранее затихарившийся Резин.
– Да что тебе ясно! – стиснув зубы, бросил в ответ Коновалов.
Похоже, если бы не дочка, сидевшая барьером рядом с Коноваловым, то Резин лишился бы ряда зубов в своей фирменной насмешливой улыбке.
Взгляд Коновалова опять упал на дочку, и тот сразу успокоился и даже улыбнулся.
– Ну как ты? Как школа?
– Да достала школа.
– Ну что ты! – смеялся Коновалов. – Надо потерпеть.
Разговаривали они долго. Наверное, часа два. Со стороны было видно, как ранее хмурый сибирский здоровяк оживился, общаясь с родным человеком. Эта маленькая девочка придавала отцу неведомый по размеру запас сил.
***
К вечеру появился врач с той самой молоденькой медсестрой. Лицо врача показалось необычным и запоминающимся. Выделялись большие глаза с умным взглядом. Нос с лёгкой горбинкой. По возрасту можно дать чуть больше тридцати лет. Выглядел он двое суток не спавшим. Медсестра, как и в прошлый раз, мерила температуру. А врач спрашивал у каждого о состоянии здоровья. Увидев меня, первым делом заявил:
– Вам ещё надо подождать, в ближайшее время будет сделана операция.
– А сколько ждать?
– Это уже не от меня зависит. Но всё скоро сделаем. Мария, проверьте температуру, – проговорил бегло врач.
Ко мне тут же подскочила эта хрупкая медсестра.
– Засучите рукав, дайте руку, – сказала она.
Я, протянув руку, попытался всмотреться в глаза медсестры. Но её взгляд, как всегда, смотрел вниз и бегал. И я не смог хоть немного в нём от всего отвлечься и расслабиться.
Тем временем врач подошёл к Прохорову:
– Те же самые боли?
– Да, в груди тяжесть, не проходит. Ещё кашель. Лечение не помогает.
– Ещё полечимся. В ближайшее время сделаем операцию, – дал вердикт врач.
Опухоль Прохорова нашли при плановом проведении флюорографии. Он никогда не курил, не пил спиртного и вёл здоровый образ жизни. Часто выезжал в походы. Прохоров искренне любил природу. Получал истинное торжествующее удовольствие от глубокого вздоха где-нибудь в горах или поле. Он мечтал покинуть этот мир в движении. Покоряя горную вершину или гуляя по безлюдному лесу после дождя… Но, к сожалению, дыхание чистым воздухом не огородило лёгкие Прохорова от рака.
Врач о чём-то серьёзно переговорил с Маратом Рустамовичем, потом подошёл к соседней кровати Резина.
– Ну что, а вы всё ждёте, пока выпишем?
– Конечно, у вас тут мрак. – Резин отвернулся.
Врач с улыбкой воспринял выпад Резина и продолжил:
– Надо провести анализы – после операции болезнь не всегда уходит. За этим червяком надо следить…
– Червяком! – громко усмехнулся на всю палату Резин.
Коновалову врач прощупал тщательно живот. Что-то записал в карточку.
– А сколько мне ждать? – спросил у врача рядом лежащий Тарасов.
Видно, что ороговевшая алая опухоль резала болью губу Тарасова.
– Вам надо ещё немного подождать, Потерпите. Пока у нас с вами всё идет по плану.
– Вот я хожу на разные процедуры. Препараты мне всякие вкалывают. Только себя гублю, а толк разве есть? Мы все терпим, потихонечку лечимся, стараемся. Лекарство пьём. Дай Бог, поможет. После распада Союза и постоянных кризисов в стране идёт процесс врачевания и восстановления. Это как водить битый автомобиль. Пусть хоть профессиональный шофёр сядет за руль – всё равно глухо ехать будет. Механики нужны, слесаря. Партия от народа, настоящие деятели. Когда такие будут? Нет таких. Есть только временные. Будем молиться, чтобы они хоть ход машины выправили. А там уж и простой водила справится, комфорт и порядок будет… – выговорил Тарасов полуоткрытым ртом, стараясь отстранить больные соприкосновения губ.
– Не переживайте, в лечении толк есть, – добро ответил доктор. – А про страну. Раз вы упомянули, скажу своё мнение: все ждут помощи от властей, президента, начальства на работе – от кого угодно. Но только не от себя.
Тарасов задумался. А врач уже повернулся к кровати слева. Там, лёжа на спине под сползшим на пол белым одеялом, всё ещё спал Гера. Вообще, обычно он спал, а если не спал, то сидел, уткнувшись в телефон.
– Просыпайтесь, просыпайтесь, молодой человек, – подойдя ближе к кровати, пытался разбудить его врач.
– Да тут я! Тут! – поднимаясь и усаживаясь удобнее, спросонок выдавил Гера.
– Вам после обеда в процедурный кабинет.
– Хорошо! Хорошо! Как скажете… – недовольно проговорил он и снова уткнулся в подушку.
Врач и медсестра вышли. Палату охватила тишина.
– Так быстро пробежались. Видно, на поток работа… – вдруг нарушил молчание Резин.
«На поток работа…» Я вспомнил лицо терапевта, которая поставила неправильный диагноз отцу после микроинфаркта. Он ходил к ней на осмотр из-за болей в области живота. А она лечила его от панкреатита. Почему в её пустой голове не пришла даже мысль, что у человека в таком возрасте могут быть проблемы с сердцем? Если инфаркт развивается по задней стенке сердца, тогда человек будет испытывать боль в области живота при инфаркте. Если бы врач работал не «на поток» и относился не наплевательски, был профессиональнее, у отца не произошло бы ещё два инфаркта…
У сонного врача была своя история. Его звали Владимир. Онкологией он решил заняться ещё до поступления в медицинский. Однажды ему в руки попался журнал «Здоровье», в котором были расписаны новые методы лечения рака разной степени. Идея спасти человека от смерти, используя при этом новые технологии и препараты, прельстила Владимира. Профессии более важной он не представлял. В итоге после окончания средней школы он поступил в медицинский институт в своём городе. На старших курсах уже отправился на практику спасать людей в областной онкодиспансер. Масштаб человеческого страдания поразил разум и душу Владимира: «насколько же разнообразен был мир боли…». Великое количество мук, от утончённых до самых глобально разрушающих, уготовила мать-природа человеку… На сердце становилось страшно… Не всегда удавалось спасти человека, но слова благодарности от больных он получал почти ежедневно. Владимир прекрасно понимал, что при количестве пациентов в пятьдесят – шестьдесят человек крайне сложно войти в обстоятельства каждого конкретного, да что там – хотя бы запомнить имена… Сочувствуя страданию людей, некоторые врачи сразу выкладывали неизлечимым, что лечиться уже поздно, и отправляли домой умирать. После такого опыта Владимир осознал: у государства катастрофически не хватает денег на борьбу с онкологией. Работать в больнице, где нет доступных квот, нужных препаратов и, что самое важное, сопереживания к больным, он не хотел. Владимир не сдержался и переехал в Москву.
После долгих скитаний он попал в интернатуру в московский онкоцентр. Там он получил ценную практику. Люди в надежде на излечение приезжали со всей страны и ближнего зарубежья. Каждый раз новые клинические случаи. Наблюдал «спасение» – редкие уникальные операции. Но и смерть встречалась часто. Тут он впервые воочию увидел новые методы лечения. Получал удовольствие от работы с современной передовой техникой, но и в то же время дивился тупости системы. Высокотехнологичное оборудование в наличии, но для него нет расходных материалов. Такие аппараты могли продлить жизнь человека на многие годы, но из-за нехватки трубочек и насадок больным приходилось ждать от трех до пяти месяцев. Ждать приходилось и госзакупок – пока министерство здравоохранения проведёт тендер и получит расходный материал. В связи с этим на врачей идёт постоянное давление от близких больных пациентов. Люди по полгода ждут направления на операцию, собирают анализы, и вдруг их разворачивают со словами «квот нет, в следующем году идите за новым направлением». А к этому времени нужно собирать анализы заново, а это снова под шестьдесят тысяч выйдет. Но главное – уходит драгоценное время, рак продолжает развиваться, убивать… Из-за всей этой тупости врачи и выгорают.
Перед глазами Владимира проходило много молодых людей. К примеру, деловой, успешный менеджер вдруг чувствует боли в груди, он думает: ничего, покашляет и пройдёт, но не проходит… Врач объясняет ему, а тот в шоке и громко спорит, говорит, спортсмен и никогда даже не курил. Когда приходит бабушка под семьдесят – восемьдесят лет, вроде бы логика есть, но когда молодая женщина, только родившая, – у Владимира сжимается сердце…
Через год Владимир попал в ординатуру в другой государственный онкоцентр, один из крупнейших и лучших в стране. Там он окончательно понял: онкопациентов в стране гораздо больше, чем может охватить наша медицина. Тут попадались случаи отправки людей домой – «доживать», сколько и как получится. Но этих ещё можно было спасти… Спору нет, бесплатная медицина лечит, но на всех её не хватает… Претензии, скорее всего, к системе. Врачей мало – больных и бюрократии много. Многие сокурсники Владимира ушли работать в частную медицину. Они не раз предлагали ему перейти к ним в сферу платных услуг. Там, по их рассказам, лечат на любых стадиях развития рака, даже людей на IV стадии – активно лечат. Однокурсники считают, что в государственный онкодиспансер он всегда сможет вернуться, а в частную клинику – надо хотя бы попробовать. Они утверждали, что в частном секторе опытные врачи, программы обучения, зарубежные командировки, современные препараты. В частной медицине назначали больному процедуры и препараты, которые не нужно было бы ждать. Против волны пациентов государственных онкоцентров, в частных в разы меньше людей. Продлевают жизнь, а не выписывают домой помирать. Но да, всё имеет свою цену. Лучше платно, но про жизнь, чем бесплатно и в могилу. Здоровье не купить, но время – можно… Владимир всегда выслушивал товарищей-коллег, но продолжал работать в бесплатной медицине. Он знал, что многие государственные учреждения оборудованы и обеспечены лучше частных. Но понимал, что не хватает врачей, из-за зарплат и нагрузки. «Ведь кто-то же должен остаться и усердно работать?» – так считал Владимир. Он ежедневно наблюдал чёрствость коллег, но сам сострадание не терял. Владимир верил: врач-онколог должен быть ещё и психологом. Знать, что и когда сказать. Иметь сочувствие и давать надежду…
Сегодня в ординаторской пусто. Владимир мог спокойно поработать. Кабинет врачей был средних размеров. По периметру располагались рабочие столы с компьютерами. В углу нашли место небольшой диванчик, холодильник, на нём микроволновка. Над каждым столом закреплены навесные деревянные полки с десятками картонных толстых папок. А над диваном картина с видом на берёзовую рощу. В центральной части ординаторской располагался длинный стол, за которым обычно проходят заседания персонала. В этом кабинете врачи могли отдохнуть, заполнить необходимую документацию, поесть и переодеться. С утра здесь проходят совещания врачей отделения. Ночная смена сдаёт отчёты, заведующий высказывает претензии, пожелания, объявляет новости.
На столе Владимира икона Божией Матери. Время от времени он смотрел на неё, обдумывая тактику дальнейшего обследования и лечения своих пациентов.
– Прохоров, Джанаев. Плохо… – записывая результаты обследования, проговорил вслух Владимир.
Вся практика Владимира – нервотрёпка, запоздалые сожаления, упрёки самому себе. То поправляющийся больной вдруг выдаёт рецидив. То неизлечимо больной просит о помощи. Общее состояние тревоги постоянно висит в воздухе. Лишь изредка случаются дни без угрозы смерти, пациенты чувствуют себя лучше. Постоянная атмосфера горя уходит, и чувствуется облегчение. И тут Владимир понимает, в каком напряжении живёт… Со временем он, конечно, со всем свыкнулся. Владимир продолжал добросовестно и внимательно относиться к больным. Он пытался сделать всё возможное. Но эта тоска – тоска от мучений пациентов и от страданий их родственников…
***
Давили чёрные глубокие мысли. Я не мог с ними справиться и ворочался c тяжёлой головой в кровати. Я больше не в состоянии держаться. Мне нужно срочно отвлечься. Откинув резко одеяло, я встал и вышел в коридор. Коридор был охвачен светом и людьми. Проход представлял собой торопливую суетливую линию. Вдоль, по бокам на металлических белых скамейках расположились пациенты. Кто-то пребывал в одиночестве, с задумчивым отрешённым лицом, кто-то живо и эмоционально общался с родственниками. Медленным шагом пройдя немного вперёд, я остановился и присел на первое попавшееся свободное место.
Метрах в пятнадцати от меня стояла та самая медсестра – Мария. Стояла не одна – c молодым представительным врачом. Она смотрела на него так открыто и внимательно, будто раскрывала перед ним всю душу. Я чувствовал зависть и безысходность. Откуда у меня такие эмоции? Какая-то зависть, какая-то ревность… Зачем мне всё это? И без них тяжело… Надо отстраниться, надо понять. Осознание – мои мысли вдруг перешли в другое русло – всё же тут правильно, два соратника. Всё очень складно и верно – медработники с единой идеей, врач и медсестра… Тут видны большие перспективы, у них всё сложится удачно. По врачу видно: статный. Выглаженные чёрные брюки, манерные начищенные туфли. На руке блестят массивные часы, с виду очень дорогие. Думаю, он зарабатывает хорошие деньги… Конечно, такой типаж – все женщины его… Мария сделала шаг к нему. Мои глаза будто обожглись, я опустил голову, сердце снова охватила ревность. Внутри я почувствовал слабость… Её голубой приятный взгляд мне нужно срочно выбросить из головы. Нет смысла удерживать его в мыслях. Даже если этот взгляд помогал чувствовать себя лучше… Был бы я поздоровее да побогаче… Как этот, в белом халате…
В этот момент Мария рассказывала врачу, как устала: «Капельницы, документы – не успеваешь смотреть, что да как. Другие медсёстры не всегда могут передать информацию с другой смены. Из-за этого неразбериха. Не знаешь, у кого какое здоровье, у кого проблемы с головой, кто может сам поесть, кто – нет. Поэтому можешь пропустить и не покормить человека. Тебя ругает начальство – ты плохо работаешь, ничего не успеваешь. Ещё бывает, работаешь за процедурную и за палатную медсестру. Где же мне взять ещё часов шесть и пару рук?»
Молодой врач «в обратку» исповедовался Марии: «А знаешь, что у меня? Пять рабочих дней впереди, плюс два-три дежурства днём до пяти вечера, потом с пяти ты дежурный до восьми утра, c девяти опять работа – в итоге двое суток нет дома. Ненормируемое количество людей на отделении – минимум пятнадцать человек, да ещё другие пациенты. Бывает и по сорок человек, вдобавок каждый день истории болезней заполнять. Очень много документов. Плюс делать операции надо, если по плану операционный день».
Мария чувствовала, как они похожи с этим врачом. Она полностью открывалась ему. Мария верила в настоящую любовь. Образцом, высшим проявлением любви было случившееся в первые месяцы работы в онкоцентре: молодая, красивая пациентка, тридцать один год, раковая опухоль – четвёртая степень рака желудка и метастазы в нервной ткани. Никакой обезбол, наркота не помогали. Шло поражение тканей. Мария ревела из-за пациентки каждый день. Пациентка абсолютно голая, сдирает одежду с тела перед другими пациентами – ей всё равно, что подумают окружающие, она страдает. Тело режет, её выворачивает изнутри… У неё ребёнок и муж. Их не пускали к ней. Она трое суток не спала. Она хочет спать, но не может. Вся бледная. Измученная… Медсёстры бегают, но они не могут помочь… Ближе к вечеру появился суровый доктор. Но вся его суровость исчезла, когда Мария услышала слова этого мужчины. Он вёз больную на каталке по коридору, проговаривая: «Тихо, моя хорошая». От этих льющихся из самого сердца слов боль пациентки заметно утихала… «Вау, вот это врач!» – восхищалась тогда Мария. Позже она заметила кольцо на пальце доброго врача. «Но врачам же нельзя носить кольца? – подумала она. – Негигиенично…» Мария подошла к врачу, заговорила с ним на врачебном языке и поняла, что это вовсе не доктор, это муж пациентки. Он где-то достал белый врачебный халат и каждый день тайком пробирался в больницу. Как его до сих пор никто не заметил? Муж ухаживал за ней сутками… Катал днём и ночью на коляске. Метался в стороны, пытался одеть во время болезненных приступов, успокоить… Он заменял ей обезболивающее. От осознания всего этого Мария ушла проплакаться на лестницу. Рабочая смена Марии подошла к концу. Выйдя на следующую смену, Мария узнала, что пациентка отмучилась – умерла… Что будет с их шестилетней дочерью? Как муж будет хоронить любимую жену…
***
Когда я вернулся в палату, Коновалов уже вёл на повышенных тонах разговор с Тарасовым. Его бородатое серьёзное лицо сковало негодование.
– Вот ты про «шофёров» говорил, а я-то хотел этим самым шофёром быть. Людям пользу приносить. В любой сфере. Всё равно. Наше поколение было такое. Ну, по итогу я не оплошал, не стыдно перед людьми мне… – проговорил Коновалов.
– Ну и как? Получился шофёр? – спросил, уложив голову удобнее на подушке, Тарасов.
– Если взять твоё, друг, сравнение, то в каком-то смысле и побывал таким «шофёром». Чиновником в своём городе. Меня окружали друзья, но всё пошло косо – начали плохо мне делать. Не плечо помощи, чтобы все эти гнусные проблемы решить, подставляли, а все решили заработать. Представляете? А я знал, что так нельзя. В результате перестали мне верить окружающие. Давление оказывали. Убрать хотели, выставили шахматную партию против меня. Шах с матом сделать вздумали. Народ любил меня. А коллеги – нет. Не мог я говорить на их языке. Меня убрали, потому что я не брал того, что не моё. Не продвигал интересы всяких «чертей». Человек я прямой, говорил всё сразу. Не мог я прятаться по лисьим норам и кривить душой, лизоблюдничать. Говно я называю говном. А в жизни, конечно, были грехи и ошибки, но их я старался покрыть сполна. А кто говорит, что чист, либо врёт, либо глуповат. За свою жизнь Иисусов я не видал…
