Читать книгу: «Мистификация дю грабли», страница 8
Часть вторая
«В лето 7090. Поставиша город Земляной в Новгороде. Того же лета изыдоша коркодили лютые звери из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие и молиша Бога по всей земле; и паки спряташася, а иных избиша…»
Новгородская вторая летопись (запись 1581 года).
В отсутствие князя Киев погрузился в забытье, расцвел, похорошел бы, как девица на выданье, но нет, он же ведь столица! Потому, в отличие от городищ прочих, тут же пошли интриги. А тут ещё слух прошел о пропаже гостя (купца) из далёкой Персии. Поиски привели к дракам, так как искать пропавшего гостя стали не только у девок бесстыжих и вдов, но и у семейных, строгих нравом замужних киевлянок. Ой, сколько тайн открылось миру, сколько морд было побито из-за измен, а гостя так и не нашли. Потому постановили на вече по обычаю древней старины и по нужде нынешней дождаться князя и уж на княжеском суде решить, что делать с пропажей и найденными доказательствами семейных измен.
Вернувшись из Чернигова, Владимир стащил с себя пропахшую потом кольчугу и знаком подозвал к себе Добрыню:
– Добрыня, вот че мне в голову вскочило… А как бы нам сроднить наших смердов с этими хохлами?
– Княже, ты о чем то это? – встрепенулся Добрыня, прихлебнув немного медовухи из походной фляжки с деревянной пробкой.
– Добрыня, ты видел, как смерды Чернигова себя вели? Видел? Так и норовили тиуна ножиком пырнуть, дружинника заманить да и оскопить! – махнул рукой Владимир.
– Ну, видеть видел, и што из того? – пожал плечами Добрыня.
– Дурень, государственной выгоды не видишь! Хохлов порешь и сношаешь, как хошь, а они крепчают, а они… крепчают и песни горланят. Дюже спивают. С нашими смердами породним, и не будут ножик пихать в зад нашему тиуну или голову за тыном дружиннику отрывать! Будут песни спивать! И стриги там с них подати, какие пожелаешь!
– А как эт… – зачесал бороду Добрыня, пытаясь, что-то понять из речи князя. – Да просто, Добрыня, – нахмурился Владимир. – На постой на окраину отправим богатырские заставы, гарнизоны добровольцев-иноземцев, а мужиков-хохлов в леса пошлем – грибы собирать! После грибов – по зимникам да на лесоповал зашлем, когда сокодвижение в деревах остановится. Пущай лес заготавливают для Киева. Им всё равно брёвна не нужны. Ветки пусть для своих мазанок задарма, без податей берут. Я им дарю. Я не жадный. Горбыли, ветки им, халупы свои строить, бревна для жилья в Киеве, ну и дрова на зиму. А баб с девками на помощь ратникам – границы стеречь.
– Смердов… – хмыкнул Добрыня.
– Че «смердов»? – гневно прищурился князь, поправляя на себе пурпурную рогожу, подаренную ещё бабкой Ольгой.
– Смердов жалко – свои ведь. Племя наше… А тут такое… – вздохнул Добрыня.
– Добрыня, ты че, хочешь вечно с кольчугой да со щитом, с булавой подати собирать? Не надоело? С хохлами смердов наших скрестим – их потомки сами приползут стремена дружинников лизать. – Ну, с этим ещё разберёмся. А шо там за шум в Киеве?
– Суд просят… – буркнул Добрыня.
– Глашатаям скажи, чтоб покричали – суд завтра будет в предградье, а заодно посмотрим, как дела идут в корчмах, – ссбрасывая с себя кожаные ремни перевязи, решил Владимир и тут же уточнил: – Скоко их уже в городе?
– Стока… – протянул к князю ладонь со сжатым большим пальцем Добрыня.
Князь подошел к двери горницы и, распахнув её, призадумался:
– Четыре… Не маловато? Прибыток надо посчитать… Ну, иди отдохни, да и мне пора, – с этими словами Владимир перехватил за длинные косички пробегавшую мимо девку и вмиг завалил её тут же на пол, судорожно задирая длинный подол на голову счастливицы. (Ну, князь – он князь, уважаемый читатель, да и времена тогдашние…)
– Кто здеся? – приподнявшись над девичьим обнажённым телом, поинтересовался Владимир и огляделся по сторонам. – А, это ты? Автор хренов… Пиши-пиши, да не наговаривай! – и с силой пригвоздил девку к небрежно оструганным доскам пола. Добрыня покачал головой и затопал к лестнице.
– Ой, батюшки-светы… – охнула девка и с радостью в голосе зашептала: – Княже, занозы ведь на жопе будут! У всех… де-е-евок за-а-а-нозы… потом выта-а-а-а… скивать при-и-и-ихо-хо-о-о-дится…
А князь знай себе в ответ только мычал по привычке.
Хм… Если всё так и было (а так оно и было, клянусь бородой и рогами Перуна!), то все мы, все – рюриковичи… А князь Владимир – отец, нет, равный Адаму родитель народа.
…Киевляне, удобно устроившись на своих коленях, бунтовали. Челядь князя гурьбой и криками дружно приволокла от городских бревенчатых стен помост и устлала его льняными полотнами. Перед ним, угрожающе постукивая мечами о щиты, встали в ряд дружинники. Владимир спешился с коня и по приставленной лестнице взобрался на помост. В центре его уже возвышался трон на высоких подставках. Князь запрыгнул на него с помощью Добрыни и Путяты и уселся, озирая через головы толпу дружинников, стоящую на коленях.
– Шо, опять бунтуем? – раздался громкий голос Владимира над притихшей площадью.
В ответ киевляне загудели, зароптали, в общем, повели себя, как есть, настоящими смутьянами. Владимир хмыкнул и дал отмашку рукой – по головам и спинам недовольных засвистели плети. Наведя порядок, князь обратил свой сумрачный взгляд на толпу иноземцев, выделявшихся своими нарядами и стоявших позади киевлян. Ими как бы предводил Прокопий, что вызвало удивление у князя. Прокопий делал какие-то знаки, чтобы привлечь внимание князя, но Владимир с недовольным видом в ответ покачал головой.
– Так, – грозно продолжил Владимир, – по очереди и не галдеть! Говорить по одному. Вот с тебя и начнём! – ткнул он пальцем в невысокого, но очень пузатого, взъерошенного киевлянина, которого держала за шиворот его жена:
– Княже, родненький, этот гад обзывает меня незнамо как! – затараторила жена. – У меня под полатями с этими, – она махнула свободной рукой в сторону иноземцев во главе с Прокопием, – меня, честную! Весь подпол перевернули, полати… А што там искать? Кричит, шо дети все не его… – не переставая тараторить, она трясла, как грушу, мужа, не очень виноватого с виду и порывавшегося стукнуть её кулаком или ногой.
Владимир сморщился и стал думу думать под всхлипы мужика с бабой. Дружинники с любопытством, не поворачивая голов, косились на супружескую чету. Владимир с мрачным видом оглядел толпу:
– У ково ещо такая ж беда случилась?
Толпа поднялась с колен и попыталась было рвануть к помосту, но дружинники были начеку и щитами и ударами мечей плашмя успокоили её. К ним на помощь подоспели десятка два конников, которые помогли оттеснить людей и навести порядок.
– У всех, што ли? – громко, со вздохом произнёс князь, стряхивая с себя какого-то жука.
– У всех… – гулко вздохнув, согласилась площадь.
– Так… – принял решение Владимир. – Тогда вот шо: с баб по пять кун, с мужиков по три куны! И расходитесь по делам…
– Батюшка, батюшка, разор, разор полный! – взвыла площадь.
– А че ж вы хотите?! – с трудом перекричал толпу Владимир. – Таким постыдным делом меня, князя, от дел великих совращаете! Я шо, в ваших портках прибираться буду и в порядок срам ваш приводить?
– Так по миру ж пойдём! – заплакали, крепко обнявшись, мужик со своей бабой, вмиг забывшие взаимные обиды.
– Вот гляньте, люди! – показал рукой Владимир на примирившихся супругов. – Жили – не тужили и не ценили покой в семье! А счас… по миру, по миру побредут!
Люди зарыдали, оплакивая свою долю и поддерживая возгласами пару. А князь, хитро улыбнувшись, по-доброму, по-отечески продолжил:
– Ладно вам, добрый я сего дня! Плату за работы в стольном граде знаете? Знаете… Не буду я брать с вас серебром, отработаете так за наказание, – толпа, ошалев от радости, забурлила. – Тихо всем! – заорал князь. – Построите в граде стольном капище. Перуново капище! Отработаете! Игоша, – обернулся Владимир к своей челяди, ища глазами своего казначея, – не пускать никого с площади, пока всех не отметишь, чтоб не было соблазна бесплатно улизнуть!
Второй полк дружинников бегом пустился оцеплять площадь. Постепенно люди с площади под их натиском переместились к городским воротам, где Игоша, приговаривая «и не вздумай смывать – соседи подскажут!», стал метить обреченных горожан кисточкой, макая её в небольшое ведерко с красно-бурой краской. Владимир привстал с трона и знаком подозвал Прокопия с его иноземцами.
– А у вас што? – выждав, пока не приблизятся к помосту все гости Киева, задал свой вопрос Владимир.
– Княже, – обведя рукой купцов, обратился к князю Прокопий, – человек у них пропал! Вот потому-то смута и произошла в городе. Я говорю им, что в городе искать надо, а они как с цепи сорвались, мол, со мной его в последний раз видели! Не верят они в чары славянок. Защити, княже, от навета.
Владимир во время этой речи Прокопия внимательно разглядывал на его груди цепочку с нанизанными на неё монетами:
– Дирхемы вроде? – поинтересовался князь, вглядываясь в монеты.
– Не верят мне эти, прости Господи! – перекрестился Прокопий и рукой во время крестного знамения как бы невзначай поправил монеты, чтобы князь не сомневался в его щедрой правдивости.
Купцы загалдели, затолкались, поочередно норовя протиснуться поближе к помосту, дабы князь выслушал именно его правду. К князю бочком пододвинулся Тарута-толмач и выжидательно поглядел на Владимира.
– Ну, а эти о чём? – не глядя на толмача, спросил князь.
– Да страхи жуткие рассказывают. Мол, недавно пропал гребец какой-то из Персии. На берегу нашли его пряжку от пояса, а сам он как в воду канул. Вот купец – то и подался в розыск. Хороший, мол, был раб – сильный, выносливый. А купца-то, Исрафила, вот этот самый проклятый грек увел. Все видели. И с гребцом его видели в последний раз. Разыскать требуют купца. Он у них в самом что ни на есть почёте. Уважаемый. Этот грек… – Тарута замялся на мгновение, но тут же продолжил: – Чародей и маг! Столько от него зла людям причинилось, один только какой-то Аллах знает.
– Надо же, дерзкие какие! – прищурился князь и хлопнул рукой себя по животу.
– Непуганые… – пожал плечами Прокопий и тяжко вздохнул.
– Но купцы всё-таки. Без них никуда. Так что слава дурная нам ни к чему. Что можешь в свое оправдание молвить? – приняв грозный вид, помахивая рукой и успокаивая крикливых персов, спросил Прокопия Владимир.
– Тайну великую знаю, княже, не при всех же её оглашать? – негромко произнёс Прокопий и смиренно поклонился князю.
– Какую ещё тайну? – нахмурился Владимир и дал знак Прокопию подойти поближе. – Ну-к сюда…
Прокопий подошел поближе и с самым серьёзным выражением лица так же негромко сообщил:
– Княже, придётся нам с тобой покинуть на время суд и посмотреть на всё своими глазами. Есть тайны, которые словами не объяснить.
– Но если мне это не по нраву будет? – с ухмылкой сказал князь и обратил свой взор на притихших купцов. – Да и они радость могут не испытать от праведности суда… – кивнул Владимир на купцов.
– Отвечу головой… – снова поклонился Прокопий. – В их присутствии.
– Смелый ты больно… – тихо промолвил князь, но так, чтобы его услышал только Прокопий. – Куда идтить?
– Здесь неподалёку… За тем перелеском утес. Вот туда и надо, – показал рукой Прокопий в сторону поросшего лесом берега Днепра.
– Ну, смотри… Сам себе меру выберешь… – согласился князь и с помощью Путяты слез с трона и прямо с помоста взгромоздился на своего коня. Купцы заволновались, засуетились, но князь грозно рыкнул в их сторону:
– А ну тихо вам! Ждать всем меня! – возвысил голос Владимир и добавил: – Дружина, постеречь этот сброд! Будет вам суд, будет!
Путь и вправду был недалёк. За перелеском, прямо у основания утеса, стояла странная шатровая башня – макушка её возвышалась над вековыми дубами, а по окружности в неё мог бы вместится двор киевлянина среднего достатка. Вокруг сооружения суетились люди, у входа лежал козел, изредка встряхивавший редкой бороденкой. Козел был больным, с проплешинами по бокам. Таких обычно волокли сразу на живодерню. Князь, кряхтя, спешился с коня, бросил поводья дружиннику и вошел в предупредительно отстёгнутый полог шатра. Внутри вначале было темно, но слуги Прокопия быстро сдернули конусную часть шатра, и князь внимательно огляделся. Перед ним по колено высотой был бортик бассейна, наполненный водой и прикрытый тяжёлой панцирной сеткой. Ничего странного Владимир не заметил и в недоумении обернулся к Прокопию:
– И шо?
– Княже, посмотри на воду… – глядя перед собой, предложил Прокопий.
– Ну и шо там я не видел? Поленья какие-то плавают… – недовольно пробурчал Владимир, ожидавший чего-то большего.
– Это не поленья, княже, это крокодилы! – торжественно произнёс Прокопий и хлопнул в ладоши. Один из слуг ударил длинным шестом по сетке. То, что князь презрительно назвал поленьями, вдруг ожило и задвигалось, беззвучно разевая огромные пасти…
– Да, зверюшки… Зубастенькие, – молвил Владимир, с любопытством рассматривая зверинец. – Застенчивые какие-то…
– Осторожно, княже! – предостерег Владимира Прокопий, становясь между ним и деревянным бортиком бассейна.
– Ты че это? – с недовольным видом произнёс князь и попытался отодвинуть Прокопия. – Слишком вольно себя ведешь!
– Подожди, княже, сейчас увидишь! – с этими словами Прокопий махнул рукой, и двое его слуг в одеждах иноземного покроя, приподняв край сетки, сбросили полуживого козла в бассейн. Бассейн ожил: взбурлила вода, затем мощными ударами хвостов были подняты волны с брызгами, и несчастное животное мгновенно оказалась разорванным на несколько частей, которые тут же поделили меж собой лязгающие огромные пасти с бессчётным количеством устрашающих зубов. Через мгновение всё стихло, лишь вода, успокаиваясь, плескалась о борта бассейна.
– Надо же… – ошеломленно произнёс Владимир, разглядывая покрасневшую от крови поверхность бассейна. – Ловко они… Только это вот… Че эт едой-то разбрасываетесь, а?
– Это для показа тебе, княже, а так они сами себе еду находят… – отрешенно глядя на поверхность воды, ответил Прокопий. – Пойдём, княже, а то выползти смогут. Тогда и нам не поздоровится.
– С едой-то побережней надо. Вот сейчас ещё ничего, а зимой… – махнул рукой Владимир. – Ни разу до весны в амбарах хлеб не удавалось сохранить. Людишки сожрут свое, а потом лезут в мои закрома… Приходится делиться. Правда, у людишек с деньгами всегда плохо, так и норовят задарма выпросить у меня. Так и где гость-купец?
– Посмотри, княже, погода какая, посмотри – солнце так и играет… – ответил Прокопий, любуясь отражением неба на водной глади бассейна.
– Хм, вот это правильно… Только не гостя надо было терять. Они же все на виду, на счету. Смердов, што ли, мало? Ну, вон из челяди на худой конец… – оглядываясь по сторонам, снизил голос князь и укоризненно покачал головой.
– Да случайно как-то вышло, княже. Да и не гость он вовсе, а лазутчик – вынюхивал всё что-то, вынюхивал, да под вечер и забрел сюда… Как всё произошло – ума не приложу. Вот и всё что от него осталось, – с сокрушенным видом промолвил Прокопий и подозвал знаком руки слугу. Тот, подойдя к Прокопию, склонил голову и, вытащив из-за пояса, подал ему туфли с загнутыми носками.
– Че это? – посмотрев на узоры на стоптанных туфлях, спросил Владимир и брезгливо поморщился.
– Тапки, княже, давно мы их не кормили… – пожал плечами Прокопий. – Сам же знаешь, почём еда…
– Да-да, знаю! Вот что, вернёмся на суд праведный и что порешим… – Владимир оглядел Прокопия и его слуг. – Гостя в розыск объявим! А чалма?
Прокопий кивнул второму слуге, и тот, вытащив из какого-то ящика при входе, подал её Прокопию:
– Не шёлк, княже, тряпьё… – помял в руках чалму Прокопий и в нерешительности протянул её князю.
– Поди, и одежонка какая осталась? – задумался Владимир, пристально глядя на Прокопия.
– Да какая там одежонка, халат рваный, штаны в заплатах… – горестно вздохнул Прокопий и досадливо махнул рукой.
Чалма была грязной и непривлекательной на вид. Поняв, что князь брезгует таким вещественным доказательством, Прокопий отбросил её в сторону.
– Он че, искупнуться захотел? – буркнул князь, разглядывая тряпку.
– Ну, кто ж теперь узнает? – развел руками Прокопий.
– Так и порешим! – протянул обе руки к Прокопию Владимир в знак примирения с обстоятельствами, которые всегда сильнее людей и государственных интересов. На эти протянутые руки перекочевала цепочка с монетами. Князь, слегка встряхнув её потом в руке и послушав еле слышный звон, определил на звук стоимость монет и с удовлетворением запихнул цепочку себе за пазуху.
– А скажи-ка, плут, зверюшки эти откуда? – спросил Прокопия Владимир строгим голосом.
– Из Царьграда, вестимо… – пожал плечами Прокопий. – Но в сам Константинополь их привозят из Египта.
– И че, там тоже их так кормят? – обернувшись на бассейн, поинтересовался Владимир.
– По-всякому бывает… Но на волю их там не выпускают. Они там в специальном бассейне. Он куда больше, чем этот, и там взрослые… Молодняк отдельно пасут, – разъяснил Прокопий, поглядывая с опаской в сторону чудовищ.
– Чё? – сощурился князь.
– Княже, мы тут молодняк привезли. Они ещё подрастут, и эта лохань маловата станет для них, – терпеливо разъяснил Прокопий князю.
– А какие они бывают? – с интересом поглядывая на водную гладь, спросил Владимир и замер, увидев направленные в его сторону пары глаз из-под воды.
– О, княже, огромадные! Одному такому целой лошади не хватает. Так, на зуб только попробовать. Вот и суди, какими вырастут. И живут они очень долго…
– А как же вы их сюда притащили? – оторопел князь от своего предположения.
– Ну, по повелению базилевса… – со всей скромностью чужестранца, на которую он только и был способен, ответил Прокопий. – Тебе в подарок.
– Шуткуешь? Подарочек? – рассвирепел князь, захлопав рукой по ножнам и оглядываясь в поисках своих дружинников.
– Да нет, как можно? – заговорил Прокопий успокаивающим голосом. – Наш базилевс… Он от чистого сердца своего, да будут его лета благословенными, снарядил наш базилевс вот этих… живодеров. Они и протащили. За каждой ладьей была затопленная клетка с поплавками и присобачена канатами к ладье. На поверхности кто там что разглядит… Так и добрались до града стольного Киева. Помучились только на порогах… Так что не думай, князь, чего худого. От доброты базилевса страдаем… Страдаем пред твоими очами.
– Много у тебя этих… зверюшек? – придя в себя от минутной вспышки гнева, спросил Владимир.
– Всего шесть, – глядя себе под ноги, ответил Прокопий. – Как по вере нашей, как в Библии сказано – каждой твари по паре. Три крокодила и три крокодилихи.
– Как всё у вас разумно-то… – поиграл желваками Владимир. – Сразу как-то расхотелось тебя казнить.
– Княже, мы же хоть и иноземцы, но твою доброту знаем, не вольно нам противу добра злом переть.
– Оно и правда, зачем выю мечу подставлять? – усмехнулся Владимир. (Прости, читатель, случайно вырвалось).
– Княже, – скрыв улыбку поворотом головы в сторону выхода, ответил Прокопий, – тебе ведь власть нужна. Власть на всю жизнь. А ты разве хочешь идти против своих пожеланий? Нет ведь. Прими наши правила, как свою власть укрепить и как ею пользоваться в свое услаждение, не боясь врагов.
– И… как же? – повернулся князь всем своим светлым ликом к обормоту, предлагавшему ему – князю Киевскому какие-то условия.
– Укрепи свою власть, княже, не только войной и миром, но и загадками… – вздрогнул Прокопий от грозного взгляда Владимира.
– Как это – загадками? – оторопел Владимир от такого предложения под внимательным взглядом Прокопия.
– Запугай и врагов, и друзей своих своими… мыслями и делами… Или выдумай им новый страх, если к прежнему они привыкли, – Прокопий произнёс всё это и с опаской стал ждать ответа князя.
– Так… – всерьёз задумался Владимир. – Так, страхом, значит?
– Думай, княже, думай. Вот как наш базилевс такие земли свои в повиновении держит?
– Страхом? – повернулся к Прокопию Владимир, но тот равнодушно пожал плечами. – Да, страх великую силу власти даёт! Нету страха – нету власти! Вот шо… Одну пару – в Новгород! В Волхове пусть страх наведут. Больно они там со своим вече носятся! Ещё парочку – в Галич! Ну и пару выпустишь здесь, в Днепр. Где поближе выпустишь… – вслух поразмыслив, решил Владимир.
– Как скажешь, княже… – склонился перед великим князем Прокопий.
– Выполняй! – громко вздохнул князь и пошел к выходу из уже не такого таинственного для него шатра.
Владимир, вернувшийся к месту суда без Прокопия, был очень немногословен:
– Ваше беспокойство мне, гости града Киева, очень даже понятно. Вот человек, – показал Владимир на Путяту, – он немедля займется розыском! Сейчас он, – Владимир успокаивающе подмигнул изумленному помощнику, – опросит всех вас. Вы расскажете ему приметы пропавших, – тут князь подождал немного, чтобы толмач успел докричать его последние слова и продолжил: – Даю слово, шо из-под земли сыщем! – при этих словах князь едва заметно ухмыльнулся в бороду. – Люди у нас не пропадают… зря. А если ишо есть у вас какие обиды и потери какие, вот вам человек – мой казначей. Звать Игоша. Как найти? Ну, это ваши старшие знают по податям, кои вы разумно платите. Счас из-за горя вашего и утраты снижаю размер оных на четверть… на цельный год! Так, кому ещё правеж мой нужен?
Из оставшейся небольшой кучки киевлян к восседающему на кобыле князю подошел старик с огромной седой бородой, но очень опрятно и чисто одетый. Он держался за дубовый резной посох, что добавляло ему уверенности и значимости не только в собственных глазах, но и у соплеменников.
– Знатная у тебя борода… – хмыкнул Владимир. – Ну, говори…
– Княже, да благословит тебя Перун на…
– Старче, у меня время дорогого стоит! – раздражённо оборвал Владимир старика. – Давай, дело говори.
– Княже, вот эти… – с этими словами старик махнул рукой в сторону молчаливых людей, и несколько из них вывели трёх связанных подростков. – От рук отбились. Никакого сладу с ними нет.
– Да чем же тебе мальцы эти не угодили? – удивился Владимир, рассматривая подростков.
– Долго перечислять. Вот сего дня с утречка переломали петуху ноги, шобы посмотреть, как он поскачет. Потом бабке слепой дорогу показать решили, так она чуть не утопла в пруду, а они реготали. Люди добрые спасли. Потом девчушку голой жопой на муравейник посадили. Потом, шобы грамоте не учиться, наставника обманом великим заперли в погребах за городом. Хорошо, хозяйки пришли за капустой и солёными грибочками. Так бы сгинул. Долго рассказывать… Иэх! – ударил посохом о землю старик. – Сделай, шо-нибудь, княже, всей слободе от них житья нет.
– А родители ихде? – приняв мудрый вид, поинтересовался Владимир.
– Один в бегах за долги, два других – углежогами в лесах промышляют. Матери с утра до ночи по домам ходют, языками, аки помелом, машут. Где дома у них – забыли, поди… – неторопливо, но доходчиво разъяснил старик и поклонился в пояс князю.
– А шо, по одному отроку у баб этих? – оглядывая малолетних преступников, спросил князь.
– Не, почему ж, княже, только мы сами их сосчитать не можем. Они по чужим дворам шастают, – огорчение старика передалось его спутникам. Они все тихо заохали, и были уже готовы хором запричитать, но старик как опытный пастух стукнул посохом о землю и, когда все затихли, продолжил: – Иногда с родительницами встречаются, и кто чей уже сами путаются меж собой…
– Ну и слободка у вас. А ну подведи этого! – приказал князь одному из двух дружинников, державших за поводья его лошадку. Тот равнодушно принял от горожан рыжего крепкого подростка с разбитым носом и подвел его к стремени князя.
– А пороть не пробовали? – поинтересовался князь.
– А што, по им не видно? – удивился старик.
– Так и шо?
– Отлежатся дня два-три и за старое… Они даже вон, в ворованных одеждах пред тобой! У людей воруют, отымают шо под руку попадёт… – повел посохом в сторону мальчишек старик.
– Каков злодей… – произнёс Владимир и, перегнувшись через луку, ухватил подростка за ухо и, слегка выкрутив его, приподнял злодея. Подросток взвыл от боли и ужаса. Князь отпустил мгновенно покрасневшее и опухшее ухо преступника, а затем, вытащив из стремени ногу, пинком опрокинул его навзничь.
– Так, моё решение. Родительниц найти, с полсотни плетей, связать и в острог на неделю. Опосля отправить на работы по строительству земляного вала. Этих же злодеев… неисправимых – в кандалы и к казначею, шоб добавил их в счёт торговли с Царьградом, – громко огласил свой приговор Владимир.
– Спасибо, княже! – в три погибели склонился перед Владимиром старик, не скрывая своей радости. Так же одобрительно загудели остальные.
– Ну, а теперь все к казначею на запись… – махнул рукой Владимир, завершая свой княжеский суд.
Дела государственные с делами домашними князь не путал, это всё он просто одинаково принимал близко к сердцу, не разделяя их меж собой. Сгорело ли поселение какое – людишки за недогляд свой и беспокойство князя доплачивали ему последним, что осталось после пожарищ. Подгорела ли каша – избитые кашевары взыскивали с гончаров и с поставщиков крупы мзду и несли тоже ему. Пропала чья скотина на выпасе близ леса – пастуха выпоротого община выкупала у князя. Ветер солому с крыш унес – князь не с ветра, а с жильцов взыскал толику немалую (солома-то по княжеским владениям намусорила!). И всегда и везде в таких важных делах теперь князь частенько прислушивался к Теодору.
Впрочем, недолго попугай ходил в советниках у князя. Должность эта издавна была «или-или». Или ты правителя заваливаешь под грудой обстоятельств и становишься полноправным соучастником траурных мероприятий по случаю удаления правителя в анналы истории, или пополняешь список несчастных мучеников прозорливости своих подельников. Подставил его Игил со своим семейством, подставил… Рядом с медвежьим загоном под гостевым теремом (ну, чтобы гости не скучали и не страдали ночным любопытством, как темнело, так медведей во двор выпускали) находились птичники. В одном из них узрел Теодор сводный хор индюшек, молодых, задорных. И не ведал он, кто ж его по всей этой путанице ходов и переходов дотолкал туда. А зря. То ведь Игил со своими домочадцами по делу развлекался с ним.
Вспомнил Теодор сад на берегу Босфора, где он оставил всех своих суженых и просто пернатых подружек, и так это взгрустнулось ему, что он и сам толком не заметил, как по очереди осчастливил всех изумленных таким вниманием заморского принца индюков и индюшек. После того дня как только ему удавалось найти предлог свалить с государевой службы, так он несся в это царство запретных наслаждений. И всё бы ничего, но по пути стал он захаживать и в гусиный вертеп. И если с индюками он быстро разобрался, начистив им клювы и не только, то вот с ревнивыми воинственными гусаками стало перепадать и ему. Но он нашелся и здесь: сообщил князю о чудодейственных свойствах гусиного мяса – вычитал ему даже из древнего пергаментного свитка трактат «О пользе гусятины на пиру и на войне». Автором Теодор назначил Аристотеля. Владимир лично с Аристотелем знаком не был, но гусятину он ценил и прежде. А потому, не сомневаясь в прочитанном, доверил Теодору контроль над меню с правом выбора гусаков на казнь.
С каким потом удовольствием Теодор наблюдал, как трещат своими поджаренными, румяными, хрустящими корочками в крепких зубах гостей Владимира его соперники. Особо злорадничал он, когда по его рецепту повара в ещё живых, но уже ощипанных его соперников впихивали яблоки. (Опять-таки по рецепту, строго по рецепту!) Яблоки он выбирал сам. Но взбунтовалась челядь. Всё как обычно: собрались одним прекрасным днём, встали на колени, лбами утрамбовали землю и хай подняли, что, мол, это такое? С голоду, мол, пухнем! Оно и правда: как вот только на репе да моркови жить и работать? Совсем отощали. Раньше хоть яйца в еду добавляли, а счас? Это что такое? (Яйца, как вы помните, высокородные славяне брезговали вкушать). Посмотрел князь на то, что ему челядь на коленях вместо обычных яиц показала, повернулся к Теодору, да как даст тому пинка! Так романтика птичьего разврата и закончилась. Теодору было велено ни на шаг от Владимира не отходить. Даже по нужде отпрашиваться обязали. Но срочно пришлось у населения Киева индюков и гусаков изымать, чтобы бунт челяди прекратить и их с колен поднять. Порадовать их свежими настоящими яйцами, а не этими разноцветными булыжниками.
Теодор не упускал из виду и своего злейшего врага – Игила. Прокопий снабжал его ладаном, которым попугай бессовестно изводил своего врага и его племя. Владимир иногда вмешивался в распри своих странных домочадцев, когда Игилу совсем уж становилось невмоготу, но делал это скорей чтобы поощрить скорых на злодейство соперников. Владимир, как видите, не был обделен приключениями и развлечениями. Ничего особенного он не видел и в противостоянии необъяснимого с естественным положением вещей, если это было не в убыток ему. Жизнь людей до сих пор соседствует с суевериями и со сверхспособностями Его Величества Случая. Короче, Владимир частенько путал границы между силами природы и волшебством своей власти. Нет, он не предлагал, как некоторые венценосные полудурки, выпороть кнутами Босфор или море, или реку, но в этом он не видел ничего невозможного или предосудительного. (Закон – это власть, а власть у того, у кого в руках закон).
Возьмите вот, к примеру, кошек. Ох, и блудница была эта царьградская Мурка. Ох, и блудливая. По три помета в год, и в каждом самое малое четыре-пять котят. Но власть князя – святое! Сам казначей князя по приговору Владимира раздавал котят боярам и князьям. С той поры остался с лёгкой руки князя обычай: отдавая котёнка в чужие руки, брать за него хотя бы копейку. Ну, тогда платили много. Бояре украдкой всхлипывали слёзно. Вы же знаете, какое умиление могут вызывать хвостатые, полосатые, а как умилялись люди, ощупывая свои пустые кошели после такого подарка. Плакали, но платили. Вот так по Руси и разбежались потомки Царьградской блудницы. И русичам пришлось смириться с новым, на века обретенным чувством сопереживания к мартовским воплям кошачьих свадеб. Вот вам и власть князя, вот вам и силы природы…
И вот как-то раз на шум и гам в верхней горнице примчались Добрыня с Прокопием. Повезло им как невольным свидетелям: по всей горнице при свете тусклых слюдяных оконцев летали перья и пух, полуослепший от прилипшего к лицу пуха князь яростно от кого-то отмахивался, а по углам волчком крутился попугай, пытаясь прикрыть хоть чем-нибудь свою беспощадно ощипанную тушку. На полу, среди вороха перин (византийская мода и сюда добралась) и соболиных накидок барахтались две бесстыдно оголенные девицы. А по горнице, ослепленный прилипшими к голове пухом и перьями, вращался во все стороны Владимир и продолжал яростно от кого-то отбиваться кулаками:
