Читать книгу: «Кукушка на суку. Акт второй», страница 6
Эпизод двадцать третий
Котловина
Утром мы вновь были измучены, разбиты и не способны к нормальному передвижению. Я плюнул на всё, и мы завалились спать. Расчёт был прост: надо постараться выспаться пока солнце не жарит во всю мощь. А затем с новыми силами двигаться в поисках проклятой дороги или ущелья.
Часа через три мы вновь двинулись в путь. Состояние организма было ужасным. Невозможно было понять: выспались мы или нет. В Питере я так жутко никогда себя не чувствовал даже после пяти бессонных ночей, проведённых в непрерывном кутеже.
Опять медленно, слишком медленно, но мы продолжали тащиться в заданном мной направлении. Было трудно, мы давно испытывали усталость и голод, а теперь у нас уже совсем не осталось воды: последние капли мы высосали утром. Сухие руки жажды сжимали горло. Голова была забита мрачными предчувствиями. Чтоб хоть как-то отвлечься, я вновь завёл разговор:
– И что, вчера я долго был в отрубе?
– Когда проснулась, ты уже лежал на земле в какой-то неестественной позе. Я подумала, что ты свалился от усталости и спишь. Решила дать тебе отдохнуть. Затем прошло с полчаса, но ты не шевелился. Присмотрелась, вроде даже и не дышишь. Тогда я испугалась. Стала толкать тебя – ноль. Думаю, всё – спёкся. Очень испугалась.
– За себя?
– Врать не буду и за себя тоже. Знаешь, оказывается так страшно остаться одной. Одной в этой бескрайней пустыне. Ни еды, ни воды, ни сил. Ни надежды на спасение. Вдвоём легче. Гораздо легче. Хоть поговорить можно.
– И что дальше?
– Когда я подумала, что ты умер, то мне даже прикасаться к тебе стало страшно. Тогда я вспомнила про зеркальце из косметички. Поднесла к твоему рту – оно потеет. Поэтому сразу стала тебя тормошить.
Я улыбнулся:
– А потом пожалела, что вернула меня к жизни.
– С чего ты взял?
– Я сразу набросился, обругал последними словами.
– Нет, теперь меня твоя ругань только радует. Раз ругаешься, значит мы ещё живы. Но ты не сразу очнулся. Я тебя долго тормошила и по щекам хлестала. Пока водой не полила, ты так и не приходил в себя. Бредил всё время.
– Бредил?
– Да, всё время Жанну звал, кричал, махал руками. Короче, вообще невменяемый был.
В голове всплыли мои видения про автогонки и Жанну.
– Мне привиделось, что здесь проходит маршрут гонки Париж – Дакар. И машины прямо на нас летят. А кругом песок, пыль из-под колёс. Очень боялся, что нас не увидят и задавят.
– Ну, а тут Жанна всех спасла.
– Типа того.
– Эта та самая Жанна, которая тебя бросила и в Швейцарию свалила?
О-па! Откуда она про неё знает?
– Это я в бреду говорил?
– Нет, не в бреду.
– Откуда тогда знаешь про неё?
– Знаю и всё. Не скажу.
Интересно! Я считал, что всё это моё личное, сокровенное, поэтому никому ничего не рассказывал. Даже Филя мало, что знает. А оказывается, про Швейцарию знаю не только я один. Многие знают. Все, кто не попадя, знают. Стоп! Марина могла разболтала. Это же она по моей просьбе узнавала про дату вылета Жанны.
– Погоди-погоди, я чего-то не пойму. Что-то ты про меня слишком много знаешь. Это уже переходит все границы. Сухарецкая наболтала?
– Марина Юрьевна? Ты это серьёзно? Не думаю, что она сплетница. Даже наоборот, вот как раз ей я бы доверила все свои самые страшные тайны. Абсолютно уверена, что никто и никогда не смог бы эти тайны из Сухарецкой вытянуть.
Я покивал головой – она права, на Марину это совершенно не похоже.
– Давай, колись, откуда ты про меня столько интимных подробностей знаешь?
– Ты в бреду болтал.
– Врёшь. Бредил я вчера, а ты мне ещё позавчера про то, что я альфонс выкатывала. За дурака держишь?
– Всё, отстань…
– Нет, ты мне скажешь!
Я остановился и схватил Виолу за плечи, практически упёршись взглядом в её лицо:
– Говори!
– Я тебе скажу, но потом, когда мы в другой более подходящей обстановке окажемся.
Сколько я не добивался, но так ничего из неё не выпытал. Партизанка, однако. Но Виола меня заинтриговала. Всё оставшееся в этот день время в пути я вспоминал про Жанну, Королевишну и Сухарецкую, перебирая в голове все варианты утечки информации. Хотел даже спросить Виолу в лоб про свою бывшую, но передумал. Спросить хотел из-за того, что в голове мелькнула мысль: а что, если это Королевишна послала девушку. Специально послала. Послала, чтобы меня здесь прикончить. Но мысль эта была из разряда суперфантастических. Если бы моя бывшая любовница захотела меня прикончить, она бы это спокойно сделала и дома, в России. Для этого не надо огород городить. Да если бы и послала со мной в пустыню кого-нибудь, так уж точно не эту гламурную девицу. Хотя теперь Виола уже совсем не выглядела гламурной. Она больше походила на бездомную пропойцу. С неё слетели остатки макияжа, лицо обветрило и осунулось, губы потрескались, под припухшими глазами – чёрные круги, волосы – пучок пакли. От костюма осталось только воспоминание, что он брендовый. Туфли Виола давно выбросила и теперь шаркала по земле стоптанными ботинками с чужой ноги. Да уж, как быстро всё меняется и как быстро ко всему привыкаешь. Привыкаешь? Ой ли? Да, чёрт возьми, страдания не красят. Наверное, и я выгляжу не лучшим образом.
Опять наступила ночь. Для меня это было самое страшное время суток.
Утром мы не сразу завалились спать. Почему? Перед тем, как упасть без сил на нашу переносную лежанку – странно, но мы теперь легко помещались на ней вдвоём – я привычно окинул взглядом безоблачный прозрачный горизонт и вдруг замер. Невысоко над землёй, далеко-далеко, практически над горизонтом, можно было различить тёмную точку. Мне показалось, что она двигается. Чёрт! Точно!
– Зеркало давай! – заорал я.
– Чего? – не поняла сильно заторможенная Виола.
От нетерпения я сучил ногами и буквально трясся. Такая разительная перемена в моём поведении сильно её озадачила.
– Зеркало! Зеркало! Зеркало! – мои руки едва не задевали её нос. – Твоё зеркальце из косметички.
– Не надо так орать. У меня голова сейчас взорвётся. Нет его.
– Как «нет»? – опешил я. – Как, нет?!
– Так, нет. Я его выбросила.
– Почему? – рычал я, практически прыгая вокруг своей непрактичной попутчицы. – Ты дура?
– Хватит орать! – усилила в ответ свой голос девушка. – Какая муха тебя укусила?
– Где ты его выбросила? – я готов был сломя голову бежать за ним. – Когда?
– Тогда и выбросила, когда подносила к твоим губам.
– Но почему? – логика её действий не укладывалась в моей голове.
– По кочану. Посмотрелась в него и поняла, что оно мне здесь в этой сраной пустыне больше не понадобится. Вот и выбросила.
– У-у-у! Господи! – я свалился на колени, со стороны это, наверное, выглядело слишком театрально, и воздел руки к небу: – Зачем? Зачем, господи, ты создал это безмозглое существо.
И я взревел. Мой рёв напоминал одновременно и рык льва, и хрюканье свиньи. А на выдохе – стенания шакала.
Виола слишком спокойно, как мне казалось, что меня бесило ещё больше, смотрела на меня и при этом качалась всем телом. Видимо сил на эмоции у девушки совсем не осталось. Она тихо спросила:
– И зачем тебе, красавчик, моё зеркальце? Выглядишь ты хреново. Это я тебе и без зеркала скажу. Совсем хреново…
И она рухнула на лежанку. Вертолёт в небе уже исчез. Э-х-х! Выбросила зеркало. Дура! А ведь внимание вертолётчика можно было привлечь отблеском солнца. Не зря в аварийный запас лётчиков входит специальный прибор – гелиограф. Отражённый с помощью его солнечный зайчик виден самолётам, пролетающим в сорока км от места аварии. Я махнул рукой: что тут поделаешь – судьба. Успокоившись, вздохнул, поправил её тело на лежанке и устроился рядом.
Я проснулся, вернее, очнулся, в жутком состоянии: тошнило, кружилась голова, болело всё, что может болеть. Воды, воды, где взять воды? Без воды никак. Никак не выкарабкаться. Что же делать? Надо идти. Не может быть, чтобы в пути нам не встретились люди, машины или какой-нибудь источник воды. Не может быть! Попалась же нам скважина! Пролетел же над горизонтом вертолёт! Значит жизнь вокруг нас существует. Просто нам не везёт. Мы двигаемся. Но, очевидно, двигаемся по необитаемому коридору! Может, надо резко свернуть и двигаться перпендикулярно выбранному мной направлению? Может быть. Но не факт, что это правильный выбор. Возможно, что эта проклятая дорога, овраг или скважина всего в полукилометре от нас. А мы лежим и сдыхаем от усталости, голода и обезвоживания. Сил совсем не осталось. Организм впал в полную прострацию и отказывался исполнять команды мозга. Надо полежать ещё чуть-чуть – тогда полегчает. Нет. Чёрт возьми! Не полегчает! Будет ещё хуже! Солнце уже высоко, а мы продолжаем валяться. Сколько человек может прожить без еды? Ой, думаю, что по этому поводу сейчас совсем не стоит волноваться. Без еды мы сможем ещё как минимум неделю скитаться. А вот без воды… Судя по состоянию моего организма, бог выделил нам на решение водной проблемы всего один день. Вопрос только когда этот день закончится: сразу после полудня или ближе к вечеру? Как тяжко, как тяжко, но надо подниматься. Вставай, Фёдор, вставай! Ты мужик, ты должен это сделать. Надо спасаться, надо двигаться.
И я встал. В глазах вертелось солнце, окружённое кучей мусора. Видимо, от испытаний последних дней в глазах полопались капилляры. Меня штормило. Чтобы не упасть я рухнул на колени и немного отдышался. После этого стал настойчиво тормошить свою попутчицу:
– Виола, вставай. Вставай, нам надо идти.
Она долго не реагировала, но в конце концов застонала и повернулась ко мне:
– Ты иди, – еле ворочая сухим языком, пробормотала она. – Я не могу. Мне плохо. Я сейчас умру. Иди один. Не хочу, чтобы ты видел, как я умираю.
Словно пьяный в стельку я стал её мять, щипать и вертеть из стороны в сторону:
– Нет, я тебе не дам умереть. Не дам. Сам сдохну, а тебе не дам.
Со стороны казалось, что два человека напились до беспамятства и теперь пытаются на автопилоте дойти до дома. Я вставал, тянул вверх Виолу, тащил её по земле и тут же падал рядом. Снова вставал и снова тащил. В конце концов я разработал свой организм до такой степени, что смог встать сам и поднять девушку. Перекинув её руку через свою шею, я поплёлся с ней по вчерашнему вечернему направлению: искать дорогу или овраг. Сидушку я бросил —таскать её сил уже не было. А вот пустую бутылку прихватил, мало ли что. Мы плелись, спотыкаясь, иногда припадая на колени, но шли. Вера в спасение таяла на глазах.
Когда таять уже практически стало нечему, прямо перед нами совершенно внезапно возник каньон. Не Колорадо – но всё-таки. От неожиданности я плюхнулся на задницу. Виола свалилась сверху.
– Всё, пришли… – еле слышно пробормотала она, не открывая глаз.
– Пришли, – согласился я. – Это овраг.
– «Овраг»?
– Да, овраг. Тот самый овраг. Мы до него дошли.
– И что теперь? – она с трудом находила силы продолжать диалог.
– Теперь мы спасены. Но только в том случае, если пойдём вдоль него, пока не упрёмся в скважину. Вот тогда мы спасены.
– А дальше?
– Дальше, утолю жажду и сбегаю за нашим «матрацем».
– А затем?
– Затем мы выспимся в этой чёртовой избушке.
– А потом? – продолжала допытываться, лежащая на мне пластом попутчица.
– Потом проснёмся и на заре двинемся по дороге к шоссе. Думаю, ветер снова оголил продавленную колёсами колею.
– А если не оголил.
– Оголил, оголил. Если бы дорогу заметало песком, Жандар никогда бы не нашёл этот короткий, по его мнению, путь.
– Лучше бы он сразу его не нашёл. Плохо песочек ты с нами поступаешь. В глаза лезешь, а дорогу не смог засыпать. «Фи» тебе за это.
О, да она уже пытается шутить! Значит новость придала ей сил. Надо вставать. Мы поднялись. Не скажу, что найденный нами знакомый овраг кардинально улучшил самочувствие. Но всё же, несомненно: надежды ободряют. Наша поступь стала более уверенной, мы перестали мотыляться из стороны в сторону. Виола даже попыталась двигаться самостоятельно, но это ей не удалось. Пришлось снова подхватить её. Дорога до скважины мне показалась бесконечной. Чёрт! Неужели мы так далеко ушли? Или мы идём по берегу этого каньона, будь он не ладен, в противоположном направлении? Нет, не может быть. Все мои расклады вычислены сугубо научным путём. Вон солнце, оно идёт на запад. А мы идём на юго-восток. Значит всё правильно. Значит вот-вот, и здание скважины должно появиться. Как хочется пить! Я бы напился даже из лужи. Говорят, в пустынях Мексики трудно умереть от недостатка воды. Там кругом растут кактусы, которые можно поесть – и ты уже напился. Жаль, что их не запустили сюда. Всякую дрянь запускаем: какой-то жуткий борщевик, колорадских жуков, амброзию и прочую гадость. А что хорошее – у нас ума не хватает. Вот и сдыхай теперь от жажды. Бред! Да где ты? Сейчас будет, сейчас. Но вскоре оказалось, что до скважины мы так и не дошли. Овраг упёрся в огромную впадину. Котловина была круглой, почти идеально круглой, но очень уж огромной и глубокой.
Мы стояли на верхотуре, обдуваемые ветром. А перед нами раскрывалась невероятно фантастическая красота. Глубокий провал, окружённый по периметру скалами, напоминающими по своему виду тысячу Храмов Святого Семейства, сведённых Гауди в одну непрерывную стену. Вид завораживал. Казахский продюсер не врал. Вот он чисто марсианский пейзаж! Не убавить, не прибавить.
Виола стояла на ногах, но при этом умудрялась всю свою массу повесить на меня. Для этого она обхватила мою шею руками и положила голову на плечо:
– Дошли? – прошептала она свой вопрос в моё ухо.
– «Дошли», – согласился я. – Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Мы дошли, но дошли до ручки. Судя по всему, мы приехали…
– Куда?
– Никуда. Просто, приехали. Как там говорил Саня? Саня говорил: «Кильманда но пасаран – здесь не пройти». Это конец.
– «Конец»? – так же вяло переспросила девушка. – Конец чего?
– Всего. Это тупик.
– «Тупик»?
Последний её вопрос я оставил без ответа.
И что теперь делать? Идти обратно? Надо подумать. Но думать не хотелось. Мысли приходили в голову с большим опозданием и ленью. Хм! Или это другой овраг, или я всё неправильно рассчитал. Блин, попытаемся просчитать заново. Так, так, так.… В голове прорисовался план местности: линия оврага и упершаяся в неё дорога. Они сходились практически под прямым углом. Мы с Вилой шли от оврага к шоссе. Затем после бури сбились с пути, свернув налево. Это мне так показалось, что мы ушли влево от дороги. Но если это так, то двигаясь в обратном направлении, мы обязаны были выйти либо на грунтовку, либо к оврагу. Мы вышли к оврагу. Пока всё правильно. Двигаясь вдоль оврага налево, нам должна была встретиться сначала скважина, а затем место, где погиб Жандар. Но ни того, ни другого на нашем пути не оказалось. Только котловина. Так! Понятно, где я облажался. Мы сбились, уйдя не влево от дороги, а вправо. Вот в чём ошибка. Поэтому, двигаясь вдоль оврага влево, мы удалялись от места аварии. И теперь, как дураки, стоим на верхотуре и пялимся вниз. Лемешев, ты идиот!
Мои размышления прервала Виола. Она легко и просто выдала каламбур, который здоровому человеку ни за что не понять:
– Почему стоим? Раз встали, давай ляжем и отдохнём.
– Мы дошли до края земли.
– «До края земли»? – удивлённым шёпотом переспросила она, словно выяснилось, что Земля всё же плоская. – А дальше что?
– Дальше ад.
– Федя, не пугай меня. Дай я посмотрю.
Она с трудом оторвала голову от моего плеча и, щурясь от солнца, открыла глаза. Сегодня она это сделала впервые. До этого момента её неизменным поводырём был я. Виола восторженно прошептала:
– Красиво, чёрт возьми. И ветерок обдувает. Блаженство. Кайф… Смотри! На дне этой впадины озеро.
Я присмотрелся. В том месте, куда она показывала, не было водоёма. Это перегретый на солнце воздух создавал иллюзию.
– Это мираж. Полюбовалась? Уходим.
– Куда? Куда ты меня тащишь?
– Раз мы стоим здесь, значит скважина в противоположном направлении.
Она упиралась, как могла. Мне с трудом удалось сдвинуть её с места.
– С чего ты взял, что она в противоположном направлении?
С одной стороны, хорошо, что она стала соображать. С другой, наши споры могут забрать последние силы.
– Все расчёты указывают на это, – спокойно возразил я.
– Расчё-ё-ёты, – скептически протянула она. – Твои расчёты тебя сюда и привели. Если бы ты правильно рассчитывал, мы бы уже три дня назад вышли на шоссе.
Ы-ы-ы, помирает уже, а всё на рожон лезет. Её амбиции родились раньше её. Я постарался промолчать и сгладить взаимное неприятие, но всё же не вытерпел:
– Если бы ты не капризничала и сразу пошла со мной тогда утром, когда я пошёл один, то мы бы дошли до шоссе ещё до наступления темноты. И пыльная буря, которая сбила нас с пути, не успела бы помешать.
– Эх, Федька, у тебя всегда другие виноваты. Жаль зеркала нет.
– Причём здесь зеркало?
– А нечего на него пенять, когда рожа крива.
Господи, как я не люблю бесконечный словесный бред этих бесполезных перепалок. Сколько мы в них теряем времени, сил и чести! Нет, Федя, не вступай в этот бой без правил и без победителей. Уважай себя. И я не ответил. Только спросил:
– Ну что: пойдём к скважине или здесь умирать ляжем?
Звучало это многозначительно, но абсолютно верно. Не знаю, что Виола подумала в тот момент, и как поняла мои слова. Но она согласилась:
– Пойдём. Хотя погоди, дай в последний раз посмотрю на эту красоту.
Она развернулась в сторону котловины и приложила ко лбу руку, как делает Илья Муромец на известной картине Васнецова. Я не стал ей мешать: пусть насладится. На душе было противно, неотвратимо противно. Плохие предчувствия выгрызали сердце по кусочку. Так пусть она порадуется хорошему виду. Марсианскому виду. Я не могу ей это запретить. Но в следующий момент Виола негромко воскликнула:
– О! Смотри! На другом берегу впадины город!
Я улыбнулся: в таком состоянии все миражи мира твои. Но всё же посмотрел. Чёрт, а ведь она права – там город. Да не просто какой-нибудь кишлак или даже районный центр – настоящий город. С небоскрёбами и домами пониже. Если бы я не видел фотографии новой казахской столицы, то просто бы усмехнулся. Какие небоскрёбы? Вы в своём уме? Но Астана же высится! Поэтому, кто его знает? Может, они понастроили небоскрёбов и в других городах. Хотя перед выездом я изучил карту Западного Казахстана, но вспомнить наличие хоть какого-нибудь крупного населённого пункта в этом районе так и не смог. А зачем вспоминать? Вот он, город, как на ладони! До него от силы километров десять. Мы должны дойти. Умереть на окраине такого большого города – стыдно. Чёрта с два! Мы дойдём. Я был уверен, что дойдём.
Эх, если бы я тогда не повернулся, а просто увёл Виолу в обратном направлении искать скважину. Если бы… Возможно, тогда всем этим передрягам наступил бы конец и больше уже никто бы не пострадал. Если бы… Это ещё один важный жизненный пунктик, о котором я всегда вспоминаю с особым сожалением. Но я повернулся, и после этого у меня уже не было выбора. А у кого бы он был? Вот он, город спасения, я его вижу. А скважину в этом краю злых джинов и шайтанов ещё надо было постараться найти. И дойти до неё нужны были силы. А город вот он, вот! Мимо него не пройдёшь! Поэтому я тут же забыл о скважине.
Как мы спустились на дно котловины, я вспоминаю с трудом. Но отлично помню, как, уже находясь внизу, посмотрел назад. Холодок пробежался по спине. Ужас! Мы должны были лежать с разбитыми головами. И не здесь внизу, а где-то там – в середине пути. Спасибо Виоле, что она смогла собраться и не виснуть мешком на моей спине.
На дне раскалённой за день котловины было душно. Нестерпимо душно. Несмотря на заряд положительных эмоций, которые придала нам надежда на спасение, силы были не безграничны. Мы прошли весь путь от одного края котловины до другого. Смогли пройти. Прошли все эти проклятые десять километров. Мне кажется, даже больше! Уже смеркалось, когда мы добрались до отвесной стены. Она скрывала от нас окраину города. Я задирал голову и видел только причудливые каменные столбы, ваятелем которых был не Гауди, а восхитительная мастерица матушка-природа. Хотя нам было уже не до любований. Первым делом я услышал, как шлёпнулась на землю моя попутчица. Мне не удалось привести её в нормальное состояние. Виолу мучила какая-то странная лихорадка. Девушка тряслась и сухие губы её трепыхались от выдыхаемого воздуха, выдавая звуки, похожие на лепетание ребёнка. Когда я насильно поднимал веки Виолы, зрачки убегали куда-то вверх, пытаясь спрятаться от меня где-то под бровями. На всякий случай я осмотрел её практически безжизненное тело. Но укусов не обнаружил. Видимо, это последняя финальная часть Марлезонского балета. Без воды нормальный человек может прожить не более трёх суток. Но в таких условиях, в которые попали мы, необходимо всё делить на три: скорость движения, дневной переход и количество дней без употребления жидкости. И что дальше? Можно было бы протащить её тело какое-то небольшое расстояние по равнине, но переть вверх? Практически по отвесным скалам? Это безумие. Поэтому я посчитал, что единственным шансом на спасение является моё одиночное восхождение. Там я найду людей и вернусь за девушкой. А что делать? Оставаться умирать вместе с ней? Это разве выход? Так я себя оправдывал, когда полез по скалам. Я думал, что начало подъёма – это всегда самый сложный участок. Нет, возможно, опытный альпинист просто рассмеётся, когда сопоставит мой рассказ с реалиями. Скалы были не самыми высокими, хотя и отвесными. Вдобавок в них находились уступы, почти ступени. Однако для меня в моём состоянии эта стена была Эверестом. Отдав последние силы, я вскарабкался на первую ступень. Здесь была широкая площадка, заполненная песком. Песочек меня и спас. Поднявшись на три метра на второй уступ, я сорвался. Забитые солями суставы плохо слушались. Нога соскользнула, уставшие руки не вынесли резкую нагрузку, и я полетел вниз. Летел долго. Понятно, что это звучит смешно. Но во время полёта перед глазами промелькнула вся жизнь. Я воочию убедился в сермяжной правде этой расхожей фразы. Вся жизнь: детство, отрочество, студенчество, мама, папа, друзья. Всё! Как я упал в канаву на велосипеде, как мне подарили собаку, как впервые сел играть в настоящую компьютерную игру, как поцеловал первую девушку и в ответ получил первую пощёчину, как нырял в море за часами, а выловил три ведра рапанов. Всё вспомнил. И это за те доли секунды, пока летел. В конце полёта я ожидал искры из глаз и хоровое пение ангелов на входе в райские кущи. Ну, не в ад же меня в таком возрасте? Я не успел настолько нагрешить: не воровал, не грабил, не руководил губернией, не работал в полиции. За что меня в ад? Но искр не последовало и соответственно не было ничего другого. Ни рая, ни ада. Я с размаху шлёпнулся в песок, поднял в воздух клубы пыли и затих. То ли сознание потерял, то ли решил отдохнуть. Не помню. Всё, как в тумане. Но отчётливо помню, что в реальность меня вернул звук. Да, звук. Странный звук, который время от времени то нарастал, то затихал вовсе. Он напоминал отдалённый бой нескольких очень мелких барабанчиков. Сначала я просто на него не реагировал. Но затем он вывел меня из себя, и я нашёл силы, чтобы подняться и отыскать источник раздражающего звука. Это была полулитровая пластиковая бутылка. Она попала в небольшой каменный мешок. Восходящие вдоль скал потоки перегретого воздуха отрывали бутылку от земли, но не могли вытащить её из этой каменной ловушки. В результате вдоволь настучавшись о стены, бутылка вновь успокаивалась на дне этого мини-колодца. А затом процесс взлёта начинался заново. Я даже смог улыбнуться уголками губ. Но в следующий момент схватил эту бутылку и открыл крышку. Да это же кола! В бутылке была тёмная жидкость. Всего пара глотков! Но для меня этот объём был равен ящику пива. Я едва сдержался, чтобы не залить всё в свою глотку. И это несмотря на то, что колу я не пью. Перепил её как-то – и как будто отрезало. Чёрт! Там внизу Виола. Надо сначала ей дать попить. Я всё же попробовал на вкус, то, что находилось в бутылке. Кола была горячей, но настоящей. Очень сладкой, очень горячей, но не испорченной. В ней даже газ оставался. При открывании бутылки слышалось очень громкое шипение. Естественно, что нагретая чуть ли не до кипения жидкость всегда будет шипеть. Но эта шипела, как свежая кола. Мне она показалась самой вкусной и свежей колой в мире. Я быстро спустился вниз. Виола лежала на том же месте и в той же позе. Я потеребил её тело и похлестал по щекам. Бесполезно. Она не реагировала, не издавала ни звука. Жутко видеть человека в таком состоянии. Но главное – она была жива! Пока, жива.
«Сейчас мы тебя реанимируем, – засуетился я, – сейчас». Я раздвинул пальцами её губы и стал по капельке вливать в образовавшееся отверстие колу. Думал ли я о микробах, о здоровье предыдущего хозяина бутылки? Нет, такая мысль даже близко не пролетела рядом с моей головой. Виолетта не реагировала, но через мгновение я увидел, как она едва шевелит губами, пытаясь проглотить поступающую в организм спасительную жидкость.
– Ничего, ничего, всё будет хорошо, – надежды на спасение не покидали меня. – Сейчас ты встанешь, и мы заберёмся на гору. Город совсем рядом. Виола, слышишь меня?
