Читать книгу: «Бегство… Следствие… Когда время…», страница 3

Шепель появился на удивление скоро – Колобок и протрезветь не успел. Низкий лоб, тяжёлая нижняя челюсть, чёрные кустики бровей, на вид можно дать как тридцать (это если в профиль), так и все пятьдесят (когда в фас и нельзя увернуться от спаренного с левым зелёным правого тёмного глаза его).

– Говори, шопля! – приказал Шепель, усаживаясь напротив Колобка.

Колобок, возомнивший себя важной персоной, обиженно надул губы. Не ожидал он такого приёма.

– Но Юрий, э-э-э, Николаич, я не хотел бы, чтобы разговор так вот, в ключе взаимных оскорблений…

– Кожявка, ты не меня ли ошкорблять шобралша? Ты жачем пришёл? Не тебе ли Ишпанеш велел обратно к швоим подаватьша?

– Было. Но я был вынужден бежать от Чиса и просить убежища. Я…

– Молчать! Ты был нужен там. Нам нужны предатели не тут, а там.

Предатель? Колобок, уже считавший себя двойным агентом, на слово «предатель» очень обиделся, глаза его наполнились слезами.

– Как вы так можете, Юрий Николаич? Да что же это такое? А я, между прочим, там своего человека оставил.

– Швоего человека? Ну-ну!

– Майкл, шофёр Чиса. Завербовал его в ваших интересах. Старые друзья и земляки. Мы и на халтуры вместе… К сожалению, не успели обговорить способы связи и эти, э-э-э, каналы передачи информации, – Колобок загнул один палец на левой руке (мизинец), а затем и все остальные – одним движением. Что дало ему основания полагать, будто он завербовал Майкла, двойной агент и сам не мог бы сказать. Просто его понесло. Не в состоянии остановиться, Колобок продолжал: – Я полагаю, необходимо подготовить… Подготовить и сообщить Майклу пароли, явки, шифры и… всякие средства по тайнописи. Он же в курсе всех дел же. Его помощь будет…

– Давай не будем о шифрах и явках. Ты нам должен подтвердить, что Комара жамочил Можгун. Нажывай ишполнителей. Ну!

Кого же назвать? Конечно, Лома. Его – в первую очередь. Его и… Нет, Лома и Чиса. Но, опять же, кто сказал, что Комара убили люди Мозгуна? О том, чтобы Мозгун и Чис собирались это сделать, он сроду не слыхивал.

Однако вдруг всё же это их рук дело? И Колобок, чтобы не казаться малозначительным и некомпетентным, изрёк:

– У меня нет прямых доказательств, но я думаю, это сделал Лом или Чис.

– Почему так думаешь? Реальную конкретику давай! Жначит, тебе ижвештно, будем говорить, что… Ну! Швоими шловами.

– Была какая-то возня. Комар – вип-персона, поэтому кому попало не поручат. Мне, например, никто не предлагал.

– Где Можгун? – продолжал допрашивать Шепель. – Чиш утверждает, что похитили.

– О! – вскричал Колобок обрадованно.

И он принялся рассказывать, как Чис чуть не разрезал его на мелкие кусочки за то, что он позволил себе усомниться в якобы имевшем место похищении босса. Колобок так увлёкся, что не заметил (изображал в этот момент Чиса, бившего подчинённого головой об пол), как Шепель поднялся и вышел из комнаты.

Обнаружив, что собеседник отсутствует, Колобок с минуту ошеломлённо молчал, пытаясь решить, на самом ли деле он разговаривал с Шепелем. Или, может, ему это пригрезилось? Если всё было в действительности, то выходит, что он полностью отрезал себе путь назад. Назад пути нет, а впереди… Впереди совершеннейшая неопределённость. Непонятно даже, предложат ли ему сегодня выпить или нет.

На следующий день, когда Колобок был уже трезв и растерян, ему велели позвонить Майклу и договориться о встрече. После непродолжительных уговоров Майкл согласился встретиться с Колобком и сказал, что перезвонит позднее. Позвонил он лишь спустя два часа.

Отправляясь на встречу с Майклом, Колобок чувствовал себя резидентом, осуществляющим контакт с собственным агентом, однако с первых же секунд разговора с «агентом» понял, что он очень заблуждался на этот счёт.

– Привет от Чиса, – сказал Майкл. – Рассказывай!

Колобок, получив привет от Чиса, в некотором роде даже онемел. Ему требовалось время, чтобы перестроиться. Он-то должен был обговорить с Майклом именно возможности устранения Чиса, а тут нате вам, облом. Выходит, что это Чис прислал Майкла на рандеву с Колобком, своим агентом.

– Чё молчишь? – поторопил Майкл. – Шепеля-то видел? Говорят, зверь зверем. Даже внешне.

– Майкл, тут, понимаешь, такое дело… В общем, от меня требуют, чтобы я помог убрать Чиса. Именно так. И требуют, чтобы я завёл своего человека в его окружении. Я и сказал, что ты можешь на это пойти. Ты как?

– А я что? Раз пришёл, значит, согласен.

Колобок оживился.

– Отлично. Говори, как подобраться к Чису. Ты на себя это можешь взять?

– Зачем? Пускай Чис сам решает, какую информацию сливать. А наше дело маленькое.

Колобок слегка скис. Получается, Майкл как был человеком Чиса, так им и остался. А он едва не вляпался. И в каком ключе продолжать разговор, он абсолютно не представлял. На его счастье, Майкл инициативу взял на себя.

– Чис, – заговорил он, придвигаясь поближе к собеседнику, – собирается в первую очередь устранить Шепеля. Велел узнать, какие тут подходы имеются. Ты должен выяснить всё, что касается его распорядка, привычек, связей, в общем, как к нему лучше подобраться, прокачать. Мы, конечно, тоже в этом направлении… Но мы сейчас практически на осадном положении. Представь, выезжаем обычно на трёх машинах, не меньше. Нас постоянно пасут. Когда обрушится удар, не знаем. Любая минута может стать роковой.

Колобок слушал Майкла и всё больше погружался в состояние жутчайшей тоски. Он обречён. Чис и компания обречены, а он – вместе с ними. А ведь и не жил ещё. Всего лишь четверть века с хвостиком и отмотал. А если вычесть годы бессознательного детства и годы школьные, когда мать и отчим, в ту пору ещё научный работник, и погулять-то отпускали по праздникам, заставляя учиться, учиться и снова учиться в физико-математической и музыкальной школах, то совсем ерунда какая-то останется. Да и год университетской жизни можно вычеркнуть – тоже ведь ничего путного, кроме зубрёжки и бубнежа преподавателей, не видал. В начале второго курса уж сорвался-то. Сорвался и вырвался. Вслед за братом.

Тяжёлые будни семейной жизни

Сквозь полудрёму Мозгун слушал бесконечные разговоры Натки по телефону, доносившиеся из кухни. Она обзванивала своих знакомых и то торжественно, то радостно, то с печалью объявляла, что намерена найти работу. Менялся периодически и голос её, звучавший кокетливо или насмешливо при общении с мужчинами, грубовато и не без высокомерия – в беседах с представительницами женского пола.

Мозгун хотел встать, пойти и сказать, что не стоит этого делать, что не нужна ей никакая работа, однако всё не мог решить, чего же хочет он сам.

Впрочем, он знает. Выздороветь он хочет, здоровым и сильным желает он быть. Да, выздороветь, а потом… А вот что потом? Об этом-то как раз и не думалось, не получалось у него на данную тему размышлять. Просто набегали образы и складывались в живые сцены воспоминаний, подчас не вполне достоверные, заставляя, однако, бешено колотиться сердце. И приходилось бежать, как из дурного сна.

Но как раз из сна-то можно сбежать, пробудившись окончательно. А вот от того, что даже не в голове, но словно бы вокруг… Сесть в поезд, в самолёт и улететь-уехать туда, где люди ходят вверх ногами, как ему представлялось в детстве?

Раньше надо было улетать. Хотя бы лет через пятнадцать после того, как перестали эти ненормальные терзать его детское воображение ходьбой вниз головою. А теперь – выздороветь, и как можно быстрее. Вынесло, вырвало его из колеи – он и растерялся, раскис, рассиропился. А эта женщина что хочет, то пускай и делает.

– Не надо хирургов и растворов этих омерзительных, – сказал он очень кстати возвратившейся в комнату Натке и не без отвращения поскоблил щетину на подбородке.

– Думаешь, простят тебе? Или у тебя, Костик, ещё деньги есть?

– Не в этом дело, – поморщился Мозгун.

– От меня избавиться хочешь? – Натка зло поджала губы. – Думаешь, ты первый? А я закалённая. Вставай и убирайся! У меня не сегодня-завтра работа будет!

– Натка! – попытался возразить Мозгун.

– И новый любовник! – припечатала Натка.

Мозгун молча собрался – что ему собирать-то? – и с полупустой дорожной сумкой через плечо вышел из квартиры. Потом, посидев у подъезда минут пять, надел очки с затемнёнными стёклами, поднялся, добрёл до машины и уехал.

Натка металась по квартире, ненадолго замирая то у одного окна, то у другого. Подбегала и к двери, чтобы посмотреть в глазок, даже и в течение некоторого времени после того, как автомобиль Мозгуна выехал из двора на шоссе, повернул направо и вскоре скрылся из виду.

И чего она взбесилась? Сама ведь виновата. Именно – ви-но-ва-та са-ма во всём! Взяла и выгнала! Он её трогал? Он что-то сказал такое, за что можно было бы бездомного человека, попавшего в трудную жизненную ситуацию, выгонять на улицу?

Когда её собственный отец отвёз и где-то оставил их кота Васиссуалия, сожравшего безобидного, слова никому не сказавшего за долгих пять лет одинокой жизни в клетке попугая Джека, она очень переживала. Она два дня ни с кем почти не разговаривала и даже не притрагивалась к мороженому, которого накупил папа-злодей, делавший вид, что раскаивается. Потом, правда, съела. Сколько лет ей было? Пять, наверное. А она понимала – Джека уже не вернёшь и надо жить дальше, теперь уже без попугая, упорно отказывавшегося повторять за ней слова, но – с Васиссуалием, который не виноват, что инстинкт одержал верх над разумом. А разумом кот, несомненно, обладал. Он всегда её внимательно слушал и готов был пожалеть, устроившись на коленях, если только не лень ему было спрыгнуть с любимого кресла и подойти к хозяйке.

Натка уже почти успокоилась, она даже начала подумывать о будущем, которое, она так решила, будет светлым, ярким и нескучным, когда в дверь позвонили.

– Ну вот! – воскликнула Натка и бросилась к двери.

За порогом стоял незнакомый мужчина, очень немолодой, с залысинами и брюшком, а в руках у него был огромный букет цветов. Руки Натки безвольно упали, а брови взлетели вверх и трагически изогнулись.

– Это не от меня! Нет! – поспешил её успокоить пришелец. – Ваш друг просил вручить! Да. И просил привезти вас в ресторан.

– Друг? В какой ресторан?

– Здесь недалеко.

– Как его зовут?

– Он не представился. И даже просил внешность его не описывать.

– И я должна дела все бросить… – развела руками Натка. – Нет, так не пойдёт. Неизвестно к кому…

– В ресторан же! Пожалуйста! – взмолился гонец. – Если я вас привезу… Короче, я ещё столько же получу.

– Цифру могу узнать? – прищурилась Натка.

– Я за неделю столько зарабатываю. Таксист. И щас такая конкуренция… Человек руку поднял – пять машин одна за другой…

– Но зачем я поеду в ресторан? Я и не одета.

– Я подожду.

Спустя сорок минут Натка была у ресторана «Эльбрус». Прежде чем выйти из машины, она обернулась к водителю и спросила:

– Он как вообще? Ну, внешне.

– Ну-у, – обнадёживающе протянул таксист. – Мне, конечно, трудно… Но, я бы сказал, что в общем…

Натка вздохнула.

– Ладно, сама посмотрю. Ресторан, между прочим, ни к чему не обязывает. Но если я кого бросила окончательно… Некоторые же как? Позвал, прогнал, потом опять, вроде как, воспылал. А я не такая.

Натка вошла в ресторан. У крайнего справа, шикарно сервированного стола мешком сидел Мозгун. Натка забрала его и, уже полуживого, отвезла домой. Сказала только:

– И чего нафуфырилась?

А потом время слегка ускорилось. Так всегда бывает, когда жизнь начинает входить в определённое в той или иной степени русло и словно бы устаканивается, приобретая хорошо различимые формы и очертания. В девять проснулся, в десять позавтракал, потом, конечно, куда-то ехать, что-то говорить и кого-то выслушивать, вставать, садиться и укладываться на кушетки, а то и делать покупки, предварительно помучившись с выбором.

Но всё это как бы в полусне и в периферийном свете сознания. А затем что-нибудь съесть, не очень вкусное, однако приготовленное с… Да, Натка очень старалась. Белый фартучек и косички бы ей – отличница с перспективами на медаль. Даже пирог с мясным фаршем пыталась испечь. И испекла. Непропечённым получился, и соли в тесто добавить не догадалась, однако после поджаривания на сковороде под кустарно изготовленным сырным соусом ушёл за милую душу.

А в среду утром, за несколько часов до того, как Натка в первый раз за последние четыре года отправилась на работу, они поругались. Но не страшно, а так, по-семейному, можно сказать. Конфликт вышел какой-то многоступенчатый, словно бы с переливами, несколько раз затухал он, а потом разгорался, получив очередную подпитку в виде умышленно подброшенной фразы необходимой степени колкости. А по децибелам верхней отметки и вообще достиг лишь перед самой финишной прямой, достаточно плавно перетёкшей в плоскость любовных отношений, тоже ровных и несуетных, однако с завуалированными под страсть мстительными пощипываниями-покусываниями и выворачиваниями-переворачиваниями.

Потом, уже отвезя Натку на работу, в Подмосковье, однако не особенно далеко, Мозгун попытался припомнить, с чего началась ссора. И вспомнил. Не сразу, правда. Мумией его Натка обозвала. Другой и внимания не обратил бы. Тем более – с перебинтованной, как у него, головой. А Мозгуна слово это задело, и неожиданно сильно. Мумией его мать называла, когда хотела выразить недовольство раздражающей её по какой-то причине сдержанностью сына, не способного, как она полагала, ни обрадоваться бурно, ни возмутиться чем-либо ярко и однозначно.

А сама? Да он в неё и пошёл. Только требовала и требовала. А когда был повод похвалить за что-либо, так даже терялась, прятала встревоженный взгляд и не находила слов. И она с таким усердием культивировала в нём чувство вины, что добилась стопроцентного в том успеха. И оно, это чувство, сожрало бы Мозгуна, не будь своевременно локализовано им и куда-то задвинуто, да так далеко, что стало со временем чужим и ненужным, как хлам на чердаке, забытый прежними жильцами.

Однако как хлам лежит и давит на стропила, так и это, локализованное и задвинутое, порой словно бы пережимало что-то живое и дающее возможность жить беспроблемно и радостно.

Спокойно спишь – потом не плачь

Испанец, Пушкин и Шепель сидели в ресторане и поедали телятину, шпигованную крабами, филе форели под соусом «Шампань» и запечённых сомиков, фаршированных грибочками.

– Кончать надо ш Чишом, – мрачно проговорил Шепель. – Шрочно. Не шегодня так жавтра доштавит он нам неприятноштей.

– Не печалься печалями, которые будут. Достаточно тех, которые есть, – успокоил Пушкин, смакуя во рту кусочек форели. – Сколько уж дней прошло, и где они со своими неприятностями?

Шепель постарался придать лицу максимум значительности (вышла, правда, голимая свирепость).

– Ушли в глухую оборону, но в любую минуту могут нанешти удар. Им терять нечего. Ешли идти на штурм, мы дешятки людей положим.

– А мы им нанесём удар пониже мобилы, – вдруг сказал Испанец и загадочно улыбнулся.

– О чём ты?

– Предоставим им информацию о том, где находится Мозгун. Усёк? Они сунутся освобождать его из плена, а там будет засада.

– Жашада?

– Да.

– У тебя ешть Можгун? – удивился Шепель.

– Нет, у тебя есть этот, как его…

– Колобок.

– Через твоего Колобка дадим им знать, что Мозгун находится там-то и там-то, а сами подготовим местечко. Они проведут разведку, убедятся, что охрана минимальная, человечек один, в крайнем случае – два. А когда сунутся, мы их покрошим.

– Надо, чтобы всей шоблой полезли, – сказал Пушкин.

– Не бзди с Трезором на границе, Чис на такое дело пойдёт собственной персоной, – заверил Испанец. – Желательно, чтобы это был домик в лесу, на отлёте. И дать им убрать наружную охрану. Чтобы увязли поглубже и не смогли отойти.

– Отдать им швоих бойшов? – возмутился Шепель.

– А что, у тебя нет одной-двух паршивых овец, которых отправить к дьяволу не жалко?

– Да найдётша.

– Не найдётся у тебя – у меня отыщется. Или вон у Пушкина. Ну так как?

– Правильно, – поддержал Пушкин. – Спокойно спишь? Потом не плачь. Охрана гаражей и дач.

– Ну, ш виду-то оно вшё, как будто, пушиштое и белое… – Шепель принялся задумчиво теребить остатки чубчика надо лбом. – Подштавы бы какой не шлучилошь.

А спустя несколько дней Колобок проснулся в страшной тревоге. Его словно окатило холодным мраком. Он дёрнулся и подскочил на кровати.

– Мертвешки шпишь, приятель.

Возле кровати, на стуле, сидел Шепель.

– Здрасьте. Я… Мне снился сон, – пробормотал Колобок.

– Штрашный? Вижу, что штрашный. Чего так? Шовешть нечиштая?

Колобок пожал плечами. О совести он как-то не думал. Он просто жил и на что-то надеялся. Не на что-то конкретное, а так, просто верил или хотел верить, что будет лучше, легче, веселей.

– А почему я тут? – решил пожаловаться Колобок. – Ребята каждый день куда-то… Я уже в сурка превращаюсь. Вот и сегодня…

– И для тебя дело имеетша, приятель, – перебил его Шепель. – Ты должен вштретитьша ш твоим Майклом и шообщить ему, где находитша Можгун.

– Босс? Но я не знаю, где он! Он пропал!

– А я тебе шкажу, – обозначил улыбку Шепель и протянул Колобку листок бумаги. – Вот тебе шхемка. Вот МКАД, а вот Ленинградшкое шошше. А дальше шмотри и жапоминай. Жапомнишь – отдашь мне.

Колобок принялся изучать схему. Значит, босс жив и находится в плену у Шепеля. Выходит, это Шепель его похитил. Зачем? Хотят выкуп получить? И что же, босс сидит в подвале, прикованный к батарее? Небритый, немытый, истерзанный? Вот бы освободить его! Пусть даже убьют, нет, ранят пускай, лучше – не очень сильно. И он стал бы героем. И всё стало бы, как прежде, даже лучше. Наверняка лучше.

– И как он? – не смог унять любопытства Колобок.

– Кто? – не понял Шепель.

– Ну, босс. В смысле, Мозгун.

– Тебя это шильно волнует?

– Ну-у, как… В общем… – замялся Колобок.

– Шхему жапомнил?

– А тут вот что? – ткнул пальцем Колобок.

– Жаправка.

– Понятно. Я всё запомнил.

– Чудешно, приятель. Шкажешь Майклу, что был на этой даче, на воротах штоял, и шлучайно ужнал, ражговор, мол, подшлушал, что в шокольном этаже томитша Можгун. Это для правдоподобношти. Не надо говорить, будто шам видел. Шлышал, мол, и вшё. И видел, как еду ношили. Понял? И пушкай он шообщит об этом Чишу. Мол, вштретил тебя, а ты ему проговорилша.

– Да, понял. Меня на эту дачу повезут?

– Жачем? Говоришь же, что жапомнил дорогу. Шегодня, ближе к ночи, жвякнешь Майклу и договоришша о вштрече. А пока отдыхай.

Шепель встал и ушёл. Колобок вскочил и в волнении забегал по комнате. Значит, босс жив. А если до сих пор не убили, то, возможно, и не убьют. Чис заплатит выкуп, и босса отпустят. Босса отпустят, а потом – что? Если отпустят, он потом вернёт выкуп в десятикратном размере. Где это видано, чтобы таких людей похищали? Как торгаша какого-нибудь. Нет, его не отпустят. Они побоятся его отпустить, прекрасно понимая, что это добром для них не кончится.

А для чего Шепель хочет сообщить Чису, где находится босс? Если дело в получении выкупа, то вовсе не требуется этого делать. Даже напротив, место содержания заложника всегда скрывается. Ну да, ясно. Они хотят, чтобы Чис предпринял попытку освободить босса и попал в ловушку. Они убьют Чиса, а затем босса. Убьют босса, а потом убьют его, Колобка. Зачем он им потом, с имиджем-то предателя? Вот и решай тут, как быть.

В итоге, взвесив все за и против, Колобок принял единственно верное, как ему казалось, решение. Встретившись с Майклом, он рассказал ему о полученном от Шепеля задании и поделился своими подозрениями.

– Так-так, – сказал Майкл, – значит, приготовили для нас ловушечку?

– Думаю, да.

– А босс действительно там находится?

– Вот этого я не знаю. За что купил, за то и продаю. А там он или нет, без понятия.

– Думаю, его там нет, – покачал головой Майкл.

Колобок забеспокоился.

– Но ты передай Чису, что если он хотя бы не имитирует попытку напасть на этот дом и освободить босса, то мне кранты. Они всё прочухают и поотрезают мне всё то, что Чис не поотрезал. Майкл, ты скажи Чису, что я ещё могу пригодиться. А вдруг я узнаю, где на самом деле находится босс? Пока живой, я имею потенциальную возможность оказаться полезным. Слышь, Майкл?

– Я понял, понял.

– Но ты скажи Чису, что я землю рою!

– Да скажу, скажу. Скажу, что роешь, что вся рожа в песке и глине. Успокойся.

– Издеваешься. Тебя бы в мою шкуру, – продолжал ныть Колобок. – Щас приедешь, вольёшь в себя граммов триста, и тебе захорошеет. А я даже выпить не могу.

– Не наливают?

– Сам держусь. Столько уже времени. Из последних сил, кстати. В подпитии я слишком смелый и неосторожный. Я, когда поддам… Да для меня что ты, что Шепель, что мужик из канавы.

– А вообще как там у Шепеля? Что за людишки?

– Звери все недоразвитые, – брезгливо сморщился Колобок. – В основном, уголовники и приблатнённые. Через губу разговаривают и друг дружку пасут, дятлы твердолобые. Поговорить с ними не о чём совершенно. Даже футболом не интересуются.

– Тебя-то пасут?

– Конечно. Ну, присматривают. Нас на квартире шестеро. Но меня почти никуда не берут.

– А сюда как, под контролем шёл?

– Не знаю. Вряд ли. А ты ничего не заметил? – Колобок осмотрелся по сторонам. – Меня же Шепель отправил.

– А прослушивать не могут? – продолжал расспрашивать Майкл.

– Не думаю. Они, по-моему, с техникой вообще не дружат. Чтобы радиозакладку сделать, надо знать, где мы сядем. Остронаправленный микрофон? Тоже нереально.

Колобок обвёл окружающее пространство скептическим взглядом. Они сидели в полупустом летнем кафе парка «Сокольники» и пили пиво с сушёными крабами.

А вечером состоялась шумная перестрелка по случаю покушения на Испанца. Испанца подкараулили около административного офиса его головной фирмы по отмыву денег, а именно – возле универмага «Онтарио». Первый выстрел был произведён из гранатомёта «Муха» в заднюю дверь джипа, второй выстрел, также из гранатомёта, – в правый бок. После этого защёлкали выстрелы двух АКСов.

Были убиты водитель и один из телохранителей Испанца. А сам Испанец уцелел. Он как-то очень оперативно, моментально-таки сбросив с себя привычную вальяжность, кинулся на пол и свернулся клубком, каким-то чудом уменьшившись в объёме едва ли не в два раза. Уцелел – не вполне. Одна из пуль прошила его голову навылет, пронзив обе щёки и покрошив при этом три или четыре зуба. Всего лишь три или четыре. И это – в силу некоторых благоприятных обстоятельств.

А вот если бы траектория пули была несколько иной, и плюс к тому Испанец не распахнул бы в практически беззвучном крике пасть, то он лишился бы гораздо большего количества зубов и коронок. Кроме того, ему, возможно, вырвало бы язык.

В тот же день, часом позднее, был расстрелян «Чероки» с тремя бойцами Чиса. Все трое погибли: двое скончались на месте, третий умер в больнице спустя три часа после начала перестрелки.

Подготовка операции

Морковка, вооружённый армейским биноклем, уже в течение четырнадцати часов лежал на опушке леса и наблюдал за трёхэтажным особняком, находящимся на краю строящегося коттеджного посёлка. Позавчера десять часов отлежал, и теперь – снова. Как будто больше некому.

Задача перед ним стояла вполне определённая: изучить систему охраны особняка, определить все пути подхода к нему, а также отхода. Необходимо было, кроме того, установить, сколько всего человек находится как в самом этом коттедже, так и в близлежащих строениях и домах, кто и чем занимается в то или иное время суток, какие машины и в какое время наведываются в эту часть посёлка. И, в конечном счёте, следовало узнать, где могут прятаться находящиеся в засаде (если таковая имеется) боевики противника.

Все, полученные в результате наблюдения данные, Морковка фиксировал посредством авторучки и блокнота, а также цифровой видеокамеры.

Ему уже давно хотелось и есть, и пить, а смены всё не было. Минеральная вода закончилась четыре часа тому назад, а чипсы, орешки и шоколадку он неосторожно сожрал почти что в самом начале своего сегодняшнего великого лежания в кустах. И помогал ему в этом, в уничтожении съестных припасов, Рома Ким, вскорости покинувший боевой пост по причине диареи, или попросту – поноса.

О том, что он давно обнаружен, Морковка не знал. И если бы это входило в планы противника, его давно бы взяли, потому как лишённый транспорта (на «Ниве» уехал Рома-дристун) и связи (сотовый в этом месте не брал) Морковка с его простреленной ногой был практически беззащитен.

Но он, Морковка, был везунчиком. Был везунчиком, знал об этом и почти всегда помнил. Во всяком, вспоминал достаточно часто. Даже подумывал о том, чтобы записать все случаи, когда удача приходила и обрушивалась, порой совершенно нежданная и оттого исключительно приятная. Зафиксировать всё, чтобы рассказывать, рассказывать и рассказывать. Так надо. Разговоры об удаче, успехе, о счастье вообще укрепляют, полагал Морковка, карму со страшной силой. Где-то она вот-вот, возможно, порвётся, а тут – раз, словно заплатка, чудодейственные слова, обрисовывающие очередную историю успеха.

Подобное привлекает подобное. По этой причине Морковка, сам по природе своей человек не особенно жизнерадостный и даже мрачноватый, избегал общения с людьми тухлыми и депрессивными. Пускай все окружающие желают праздника, страстно, сильно, непоколебимо. И – случится. И именно там, точнее, тут, где он и находится в данный момент перманентного ожидания жизненного успеха.

А почему он по жизни везунчик? Вопрос. Да, спас тех двух пацанят, хотя и сам был лишь на пару лет постарше. И, казалось бы, последовавшее давно уже перекрыло и нейтрализовало, ан нет, опять повезло – уже же из машины высадили, из той, в которой ребята на смерть отправились, в предпоследний свой путь.

Вот с кликухой Морковке не повезло. В детстве его, мальчишку писклявого, узкоплечего и остроносого, обзывали Буратином. Не нравилось, конечно. Однако когда вымахал под метр девяносто, в плечах раздавшись, неожиданно существенно вытянулся и заострённый нос его, приобретя при этом бурый оттенок. И родилось незаметно, а затем и прилипло обидное прозвище. Эх! А ведь и в драку бросался.

Разведданные, полученные, в том числе, и от Морковки, на следующий день в течение нескольких часов анализировали Чис, Лом и Плясун. По всему выходило, что вплотную приближаться к дому, в котором якобы содержался Мозгун, а уж тем более входить в него, просто смертельно опасно.

– Да не удастся уйти. Клянусь, Андрон! – твердил Плясун. – Те, кто ближе ста метров подойдут, не вырвутся из окружения.

– Ты предлагаешь с опушки леса пострелять в направлении их трёхэтажной халупки и драпать? – нервничал Чис.

– Но у нас четыре трупа за какие-то недели. Если и дальше так пойдёт, то с кем останемся? Ропот уже по рядам пошёл. А Испанец-то живой и почти что невредимый, разве что за щёку пока брать не может.

– Один выход, пожалуй… Да, в спину ударить, – задумчиво проговорил Лом и принялся поглаживать макушку заострённой кверху головы.

– Кому? Кто тебе её подставит? – раздражённо спросил Чис.

– Вот и надо как-то сделать, чтобы подставили. Я вижу такую картину: они окружили дом, а в это время мы атакуем их сзади. А потом уходим.

– Они окружат дом, когда ты войдёшь в него. И не только ты, но и вот он, Андрон, – резонно заметил Плясун, указывая пальцем на Чиса. – И никак не раньше.

Лицо Лома приняло загадочное выражение.

– А если внутри дома начнётся стрельба? – произнёс он.

Чис бросил на него свирепый взгляд и заиграл желваками. Затем предложил:

– Что ж, я не против, бери на себя роль камикадзе.

– А если поручить пострелять человеку, который вхож в этот дом?

– Охранникам?

– Домработнице, – снисходительно улыбнулся Лом.

– Ну-ну!

– Выясним, с кем она живёт и всё такое. Найдём подходы. Вряд ли её обыскивают. А у неё, наверно, имеются детишки или старенькие родители. Ну как?

Лицо Чиса осветила улыбка.

– А в этом что-то есть. Она, кажется, работает через день? Сегодня она работает?

– Да, сегодня. Обычно с обеда и до утра, – подтвердил Плясун.

– Отлично. Вот вдвоём и займётесь этим. Выяснить, где живёт, с кем и как. Деньги и страх – хорошие стимулы. Кстати, давно уже надо было узнать, кто она и откуда.

Немного пострелять да гранату бросить

Вчера Мозгуну сняли послеоперационные бинты, а сегодня он купил новые документы и трёхлетнюю «девятку».

– Послушай, Костик, я теперь с тобой в третий раз должна знакомиться? – в восхищении вытаращила глаза Натка. – Слушай, тебя не узнать! Кстати, тебе идут короткая стрижка и охотничья бородка. И мордольеро уже не такое опухшее. А глаза – вообще не твои. Когда у тебя будет хриплый голос и семенящая, а не утиная походка, тебя мать родная не признает. Ты походку-то репетируешь?

– Да, бывает. Только я уже не Костик, а Славик.

– А раствор пьёшь регулярно?

– До тошноты. По-моему, и так уже хриплый, как у Высоцкого.

– Ещё не совсем. Продолжай пить.

Мозгун никак не мог настроить себя с полной серьёзностью относиться к происходящим с ним переменам. А может быть, и следовало, ибо хандра-депрессия не проходила. Хотя и не было теперь прежнего упадка сил, но всё же он пребывал в том состоянии, когда возврат к прежней жизни казался невозможным.

– Со сменой имени и характер изменится, – сказала Натка. – Может, и мне поменять? А то опять брошу работу и буду дурочку валять.

– Ну и что? Возможно, лучше дурочку валять, чем за три сотни горбатиться. – Мозгун, покряхтывая, улёгся на кровать и закрыл глаза.

– Да у меня работы практически на пару часов или чуть больше. Зато на свежем воздухе. Трудно пыль смахнуть с мебелей да жратвушечку разогреть?

– Если бы я два часа пыль смахивал, то умер бы, вероятно, – со вздохом сказал Мозгун.

– Тебе к врачу надо. Как только станешь одноразовым, я имею в виду раз в неделю, то сама вызову «неотложку» и сдам тебя.

– Спасибо, ты очень добра.

– Надеялась, меня на работу отвезёшь.

Мозгун сморщился.

– Ты с ума сошла. Возьми денег и – на такси.

– Так зарплату и проезжу. Хотя если на дороге ловить…

Спустя час Натка была уже у края мостовой. Однако как только она подняла руку, тотчас из стоявшей поблизости иномарки высунулся мужчина и махнул ей рукой.

– Девушка!

Натка подбежала к машине и нагнулась к окну.

– Мне в Подмосковье надо, – сообщила она. – Сколько будет, если…

– Договоримся, – перебил её Лом, вышел из машины и открыл заднюю дверцу. – Прошу.

Когда Натка забралась в салон, Лом попросил её подвинуться и уселся рядом. Натка насторожилась, однако протестовать не стала. Сказала только:

– Ну-ну!

– Вас удивило, почему не на прежнее место, а сюда сел, к вам? – поинтересовался Лом.

– В общем, да. Клеиться, видно, собрался? А? Но я, увы, несвободна. Я всего лишь хотела добраться до места работы. Кстати, мне нужно…

– Да мы знаем, куда вам нужно, – опять не дослушал Лом. – Как знаем и то, что вы несвободны. Хотя и не замужем.