Читать книгу: «S.T. Since Tempore», страница 6
– А почему нравится? – как-то глупо и невпопад спросил Иван.
– Потому, что это правда! Чистая правда! – задумчиво ответил Маня и, отвернувшись, надолго замолчал…
ГЛАВА 8. В которой Фил и Соня стоят на мосту и беседуют о жизни… и смерти…
В жизни людей бывают слова, почему-то всегда окрашенные добрым чувством
грядущих счастливых перемен. Одним из таких слов является слово встреча. Недаром, христиане всех конфессий празднуют Сретение Господне. Сретение – та же встреча, только по-церковнославянски. Встреча с Господом. Как часто мы долго ждём какой-либо встречи, порою, как и Симеон Богоприимец, всю свою жизнь. По церковному преданию этот учёный переводчик (он переводил Библию с еврейского на греческий) прожил около 300 лет. С ним связаны самые сильные слова, которые автор видел на одной старой могиле: – «Ныне отпускаешь раба Твоего Владыко, по слову Твоему, с миром…» И каждый верит, что эта самая главная в его жизни встреча обязательно случится…Что она ещё впереди…
Так уж сложилось в нашем сознании, что слова, ассоциирующиеся с будущим всегда позитивны. Наверное, в большинстве своём, человек по натуре неисправимый оптимист и даже в апокалипсисе он видит будущее, а не конец, и будущее обязательно должно быть светлым, ну, а если нет, то мы непременно его исправим, должны исправить, ведь мы вторые после Бога, созданные по его образу и подобию, инфант терибл, но всё-таки его дети, его инфанты…
Фил был уверен в неслучайности всех якобы случайных встреч. Это глубокое убеждение он вынес из всей своей жизни. Казалось бы, ну, летишь ты со скоростью сверхновой в галактическом пространстве, еле успевая отмечать свои временные вехи, разбросанные в виде дней рождений то тут, то там, и в ус себе не дуешь. И вдруг, прихотливая судьба, немного сумняшася, сталкивает тебя лоб в лоб с другим таким же существом. И – стоп, вселенная останавливается, замирает и терпеливо ждёт пока вы, растерявшиеся и озадаченные этой нежданной встречей, выясняете отношения, пытаетесь понять зачем вы так понадобились друг другу, а довольные небеса ухмыляются, наслаждаясь вашим недоумением. И только оторвавшись от другого человека, вновь выйдя на свою орбиту и восстановив своё нарушенное душевное равновесие, спустя некоторое время начинаешь понемногу приходить в себя и понимать всю гениальность божественные задумки…
Соня была романтичной девушкой, потерявшейся в этом циничном 21 веке. Ей бы родиться несколько раньше, какой-нибудь младшей дочерью мелкопоместного дворянина. Глядя на неё, сразу всплывал образ тургеневских барышень, для которых жизнь была слишком уродлива и безрадостна. Которые, понимая всё это, находили какое-то болезненно-мазохистское удовлетворение в таком восприятии действительности, но перестраиваться не хотели, да и не могли. Ей было скучно и неинтересно среди своих сверстников, развлечения и увлечения которых казались ей убогими. Она находила отдушину в чтении фэнтезийных книг, погружающих её в другие миры, мир удивительных фантазий, где герои были благородны и отважны, жизнь изобиловала немыслимыми приключениями, а хеппи-энд был всегда гарантирован.
Последние два месяца вместили в себя столько событий, сколько Соня не переживала за всю свою предыдущую жизнь. Впервые с подружкой она побывала в другой стране. Голландия очаровала своими красками, будто какой-то сумасшедший художник разлил их по домам и улицам, одеждам прохожих и цветочным клумбам. Всё было слишком красиво. Оказалось, что можно беззаботно бродить по городу весь день, словно наркоман, наслаждаясь всеми мыслимыми цветами радуги и их немыслимыми оттенками. Оказалось, что иногда время не имеет абсолютно никакого значения. Его можно не замечать, вызывающе-нагло игнорировать и вспоминать о нём только, когда это нужно тебе. Неожиданно выяснилось, что ничего не делание такая же важная в жизни вещь, как и ежедневная работа, и это состояние тоже жизненно необходимо для твоего организма, как и другие важные вещи. К шести годам Соня уже точно знала, что любому человеку, большому и маленькому требуется уединение. Состояние одиночества, когда можно отдохнуть от всех. Родителей, друзей из детского сада и даже любимых игрушек. Что иногда очень, очень хочется тишины, и она с удовольствием забиралась под подушку, накрываясь с головой одеялом, и с наслаждением лежала там с закрытыми глазами, вслушиваясь в эту необыкновенную тишину, этот удивительный раритет повседневности, загадочным образом потерянный взрослыми толи по недосмотру, толи по глупости. Голландия подарила Соне ещё одно открытие. Оказалось, что организм периодически требует состояния ничего не делания, абсолютного безделия, свободы для всех органов чувств, когда они, находясь в свободном поиске, вольны самостоятельно перетекать по окружающему пространству вне привязки к поиску пропитания и денежных средств съёжившегося в ожидании неприятностей индивидуума. Наверное, это отголоски счастливого, беззаботного детства, оставшегося где-то на периферии съёжившейся с годами памяти, радостной свободы детского незнания, очевидное подтверждение Экклезиаста «в многой мудрости – много печали»…
Серый московский аэропорт встретил унылым дождём, мокрым грязным асфальтом и раздражёнными, угрюмыми людьми. Жизнь снова стала однообразно-унылой и бессмысленной, вяло ползущей в неизвестном направлении отсутствующих перспектив и желаний… Родина почему-то вновь оказалась сварливой мачехой, несильно обрадовавшейся приезду блудной дочери… Вновь сырость, вечная грязь улиц и отношений, бесконечные вереницы обречённо плетущихся машин и гнетущая московская атмосфера, стремящаяся уровнять всех до уровня земли. Внезапно в голову пришла мысль, что есть светлые, добрые города, а есть города, требующие для своего восприятия сильных средств – алкоголя, психостимуляторов или наркотиков. Только тогда они могут понравиться, только тогда пребывание в них может показаться нормальным… Своеобразие Москвы во всём – в её подавляющей серой безликости, циничном равнодушии её жителей, отсутствии искренности и повальной зависти. Она так и осталось наихудшим примером купеческой столицы, с наслаждением пускающей пыль в глаза приезжим, с повадками проститутки, стремящейся обобрать клиента под рассказы о большой любви, отсутствием интереса ко всему на свете, кроме себя любимой, и большим общежитием – городом одиноких, никому не нужных людей…
Такси вяло пробиралось по бесконечному потоку машин, добиравшихся в столицу из аэропорта. Ремонт дорог – это особая русская забава, придуманная вероятнее всего ещё в период татаро-монгольского ига, чтобы втихаря поиздеваться над захватчиками и сохранившееся в этом виде до сих пор. Ремонт в России ведётся всегда на самых узких участках и в самое неподходящее время. Думается, что русский матерный ещё и поэтому никогда не сотрётся из народной памяти. Сколько слов вспоминает русский человек проезжая такие участки! Как оживает генетическая память предков в такие минуты, а любой иностранец понимает, как скуден и ограничен его словарный запас. Впрочем, потихоньку интегрируется world в российский мир. Перед такси лихо втиснулась машина из соседнего ряда. Блеснули в традиционном «спасибки» сигналы аварийки, а на заднем стекле Соня смогла прочесть «Yahoo ею от Вашей вежливости», что несколько приподняло поникшее было настроение… Дома было пусто. Родители были ещё на работе. Двойственность чувств создавала определённый дискомфорт. С одной стороны было вроде приятно оказаться снова дома, в своей комнате со множеством не особенно-то и нужных, но своих вещей, а с другой стороны часть души рвалась обратно, в комфортно-уютное состояние другого города, где так понравилось и ощущение потери которого появилось только теперь…
Холодильник встретил стандартным набором продуктов из ближайшего супермаркета эконом-класса и сразу вспомнились тёплые круассаны с чашечкой кофе из ближайшего кафе, ещё минута и начал бы материализовываться запах свежемолотых зёрен. Стряхнув головой назойливое наваждение, Соня закрыла дверцу холодильника и, надев кроссовки, вышла из дома. Внутренний мир требовал побродить по несколько подзабытому городу, чтобы вновь привыкнуть к нему, ведь даже бессмысленные, на первый взгляд шатания, порою всё же имеют свою цель… Так уж мы устроены, что наше купеческое нутро постоянно сравнивает всё увиденное, услышанное, осязаемое. Не можем мы бесстрастно-абстрактно воспринимать окружающий мир, ведь даже в раю наши предки понадкусывали кучу яблок, выбирая лучшее, хотя все они были одинаковы. Поиск лучшего – что это? Все поглощающая жадность или вечный поиск идеала, неудовлетворённость обладания имеющимся или ода всему новому, жажда неизвестного или фиговый лист наших всеразрушающих страстей?
Итак, Соня легкой походкой углубилась в джунгли своего города… За её краткое отсутствие естественно изменилось слишком мало, чтобы быть очевидным для неё. Сумрачная нахмуренность однотипных улиц, мельтешение словно бы клонированных лиц и навязчиво-осязаемое чувство одиночество висевшее в воздухе услужливо-знакомо напомнили, что ты здесь, в первопрестольной. Словно бы и не было тех чарующе-весёлых, беззаботных дней голландского вояжа, отголоском сладких сновидений непрерывно маячивших где-то на периферии разума, зудящим напоминанием очевидности произошедшего и беспокойными нотками ностальгии бередящего немного успокоившуюся от обилия впечатлений нервную систему. Душа жаждала простора, вызывающе протестуя против безликого лабиринта одинаковых домов и тупиковости желаний и переулков. И выход был найден! Ноги словно сами по себе понесли на Крымский мост, где свободная стихия высоты моста так созвучна многовековой мощи излучины Москвы-реки, где серая монотонность городских кварталов даёт трещину и на поверхность вырывается та безудержность свободы, плотно утрамбованная многотонным монолитом городской застройки. Соня стояла на мосту, с восторгом взирая на незанятую ничем инородным перспективу, спокойно-неторопливые волны Москвы-реки мерно-натруженно скользили в даль, разрезаемые опорами моста, а шаловливый ветер кокетливо-неторопливо перебирал длинные волосы, шепча какие-то непонятные галантные комплементы в открывающиеся уши… Единственной дисгармоничной составляющей являлась стоявшая в двадцати шагах от неё на мосту одинокая фигура монаха с рюкзаком на плечах. Он, как и Соня, стоял на мосту, опершись на перила, и молча наблюдал за водами реки… Благосклонный читатель согласится со странностями устроения человеческой натуры, когда в толпе множества себе подобных мы их не замечаем, что называется, в упор, а одинокая неприметная фигура на мосту раздражает своей вызывающей неуместностью. Соня сначала корректно косилась на монаха, но он похоже и не собирался никуда уходить и тогда Соня стала откровенно смотреть в его сторону, всем видом показывая всю его неуместность нахождения в этом месте… Монах, а это был Филя, вдруг повернулся и озорно подмигнул Соне:
– Что, тоже любуемся! Я вот, как и Вы, тоже люблю один постоять на мосту, посмотреть. Успокаивает знаете, а то вот порою беспричинно всех вокруг ненавижу, кроме самого себя любимого, естественно… А здесь, вот хорошо и как-то спокойно. Мысли складываются как надо, да и о себе начинаешь правильно думать. А то вот считаешь себя порою пупом вселенной, перед которым все должны сразу разбегаться, тот стоит не здесь, это висит не там… Вы уж простите великодушно, если вам докучаю, пойду, пожалуй, потихоньку…
Соне почему-то вдруг стало очень стыдно…
– Подождите, пожалуйста! А вы можете постоять со мной… Немножко… – вдруг сказала она. – Меня зовут Соней… А вы монах?
– Да какой я монах! – улыбнулся, останавливаясь, Филя. – Монахи же во!
Он поднял руку.
– А я так… Сочувствующий… Странник я. Фил, значит. Хожу по миру смотрю. Как люди живут, где и как, значит. Ну, и Бог меня терпит… Пока… Так вот и хожу…
Они замолчали….
– А вы знаете, – сказал Фил. – Вот странно иногда получается. Довольно часто мы сразу определяем для себя, что за человек рядом. С другом, ну, или так скажем с потенциальным другом, – легко. И помолчать легко можно. Не угнетает это. Словно так и должно. А вот с человеком неприятным, молчать вроде бы как неприлично, но поговорить не о чем, да и, по большому счёту, совсем не хочется… Вот так вот…
Они замолчали. Под ними торжественно передвигала свои воды Москва-река. Проснувшееся солнце пока ещё безуспешно пыталось оторваться от горизонта. Старый знакомец ветер увлечённо перебирал стопки баннеров, а ласточки устраивали головокружительные пируэты в воздухе…
– Простите, – неожиданно для себя вдруг спросила Соня, нервно теребя липучку своего зонтика. – Наверное, это глупый и бестактный вопрос, но как вы относитесь к самоубийству?
Над перилами моста повисла неловкая пауза…. Они немного постояли молча…
– Вы знаете, – медленно начал говорить Филя, словно взвешивая каждое слово. – ежегодно около полумиллиона человек на этой грешной Земле добровольно уходят из жизни. А сколько человек пробует, а сколько думает об этом…Самоубийство, как я грешный думаю, в большинстве своём или своеобразная месть окружающим, или малодушие, даже, если это называть своими словами – трусость. Как говорят, "от обиды человеческия, или по иному какому случаю от малодушия"
Вот вы сейчас скажете, ну, как можно называть человека трусом, ведь он убивает не кого-то, а себя… Так я вам на это скажу, что и много тысяч самых геройских поступков совершены из-за трусости, боязни за свою собственную шкуру. Так и это… Сколько самоубийств было совершено из-за боязни ответственности за свои поступки и за судьбу других, из-за боязни предстоящих бед или будущих стеснённых условий, из-за неверия ни в собственные силы, ни в Бога… Решение то простое и неказистое, вроде лежащее на поверхности, но страшно глупое и, что самое страшное, не возвратное…
Это порою, как в детстве, спрячется ребёночек в чулан и не видать его. И от ответственности ушёл и вроде как тихо и спокойно… Но ведь выходить-то всё равно придётся, и отвечать за своих поступки тоже… Не решает это проблемы, как не верти, а не решает… Откладывается на потом это решение…
– Ну, а месть?.. – тихо спросила Соня.
– Месть?.. – Филя с участием посмотрел на неё. – Ну, что такое месть, вы небось сами знаете… Постоянно думает об этом человек, просто упивается… Вот увидите меня в гробу, сразу поймёте кого потеряли. Будете плакать и убиваться, да вот только поздно будет. Нету уже меня. И вот представляет себе он эту картину и самому жалко себя любимого до слёз и радуется, что эти истуканы – родители, или предметы любви, или друзья-знакомые будут мучиться. Помучайтесь, как и я! Мелкое такое гаденькое мстительное чувство, удивительно глупое, но страстно живучее. И прокручивается оно, словно ремень на шкиве с утра и до вечера, обрастая цветастыми подробностями. В придумывании пакостей ближнему мы непревзойдённые мастера. Только кому мы так хоти отомстить? А, как правило, самым близким людям, которых всё же любили и продолжаем любить и которые очень любят нас. Всему остальному миру мы не нужны. Помните, «отряд не заметит потери бойца и яблочко песню допел до конца». Поучается, мы мстим связанному с нами, то есть самим себе… Самое, пожалуй, ужасное, что все иные свои глупости мы можем исправить. Все, кроме этой… Получается, как в сказке про Колобка, я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл… Да только и от себя ты тоже ушёл…
Вам, девушка, никогда не казалось странным, что церковь не отпевает самоубийц и считает это тягчайшим грехом, который она на земле уже не может отпустить, так как всякий грех отпускается только при покаянии? Мы, милая девушка, "…знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу" (Рим.8:28). Я верю что все скорби и беды в течение всей нашей жизни, никогда не даются сверх сил человека. Собственный крест не может быть неподъёмным… Парадокс, но когда нам надо какую-нибудь вещь мы горы свернём, а когда касается понимания другого человека не можем приложить и одной тысячной доли этих усилий. Сколько трагедий произошло из-за глупого непонимания, неумения просто выслушать и понять другого, не безразличного тебе человека. Вместе с апостолом Павлом Церковь призывает: Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал.6, 2)".
Кстати, по 14 правилу Тимофея, епископа Александрийского, к самоубийцам относятся также убитые на дуэли. Именно поэтому в своё время митрополит Санкт-Петербургский Серафим и был противником отдания полных погребальных почестей умершему поэту Пушкину и не участвовал в его отпевании, и, если бы не участие будущего святителя Филарета в положительном ответе на запрос об отпевании к Николаю I, всё могло бы повернуться совсем по-другому.… А так отпевание совершали архимандрит и шестеро священников. Так, что нашему, Александру Сергеевичу очень повезло, что он скончался не на дуэли, а дома, успев попрощаться с семьёй, покаяться и приобщиться Святых Христовых Таин перед смертью.
Сохранились свидетельства, что после дуэли тяжелораненого, истекающего кровью Пушкина привезли в дом Волконских на Мойке и послали за священником из ближайшей церкви. Им оказался придворный протоирей Пётр Дмитриевич Песоцкий из Конюшенной придворной церкви, который прошел с русской армией войну 1812 года. В этой же церкви позднее и будут отпевать поэта, так как граф Строганов, занимающийся по просьбе жены Пушкина похоронами, внезапно получил отказ от настоятеля храма Исаакиевского собора в отпевании поэта, как самоубийцы. Однако, как свидетельствуют очевидцы княгиня Е.Н. Мещерская и князь П.А. Вяземский, отец Пётр, выходя со слезами на глазах после исповеди из комнаты умирающего Пушкина, сказал: «Я хотел бы умереть, как умирает этот человек!»…
По церковным канонам сюда же относятся и убитые во время разбоя преступники, а также люди, настоявшие на своей эвтаназии, и даже подозреваемые в самоубийстве, например, не принято отпевать утонувших при неизвестных обстоятельствах. Всех их нельзя отпевать в храме, поминать в церковной молитве за Литургией и на панихидах. Самоубийц не хоронят на кладбищах около церквей.
В помощь самоубийцам общество придумало эвтаназию. Знаешь, в жизни порою достаточно сделать один, по виду ничего не значащий, проступок, и за ним, как стая за вожаком, начинают наслаиваться другие, увеличиваясь в геометрической прогрессии. Думаю, также будет и с эвтаназией. Начиналось всё с больных, страдающих раком. Вроде бы благая вещь – зачем мучиться и мучить других, когда можно вполне безболезненно уйти от всего этого. Но, девушка, знаете, сколько людей покончили жизнь самоубийством ещё не страдая от болей, физически достаточно здоровыми? Они сдались на милость собственным страхам. А сколько онкологических больных пережили своих здоровых и молодых родственников. Не знаем мы пути божьи. Но разговор не об этом, сладка эвтаназия для общества. И постепенно начинаются разговоры об эвтаназии стариков, психических больных, асоциальных элементов – пьяниц, наркоманов. Чем мы лучше становимся тогда фашистов, пекущихся о здоровье нации и лучшим лекарством для этого считавших газовые камеры? Кто мы такие, решающие за Бога судьбы других людей?.. И получается – благими намерениями выстлан путь в ад. Общество вместо поддержки стоящего на краю, толкает его в пропасть…
Число известных самоубийц не поддаётся описанию, а сколько безвестных?.. Мы знаем великих самоубийц древнего мира – философа Сократа, греческого политика и оратора Демосфена, древнегреческого философа Диогена Синопского, эпикурийца Петрония, написавшего «Сатирикон», и Клеопатру, Марка Антония и Брута, Ганнибала и Нерона, Вирджинию Вульф, Адольфа Гитлера и Эрнеста Хемингуэя, Винсента ван Гога и Джека Лондона, Джуди Гарленд и Чайковского, Зигмунда Фрейда и Элвиса Пресли, Курта Кобэйна и Мэрилин Монро, Сергея Есенина и Марину Цветаеву, Генриха фон Клейса и Рюноскэ Акутагау, а также Иуду Искариота и Понтия Пилата…
«Отчаяние – злейший грех между всеми грехами. Созревшее отчаяние обыкновенно выражается самоубийством… Самоубийство – тягчайший грех. Совершивший его лишает себя покаяния и всякой надежды спасения» – писал когда-то наш святитель Игнатий Брянчанинов.
– Послушайте! – горячо начала Соня.– А вы знаете русского поэта-символиста и писателя Фёдора Сологуба? О нём ещё Корней Чуковский написал: «В самом стиле его писаний есть какое-то обаяние смерти. Эти застывшие, тихие, ровные строки, эта, как мы видели, беззвучность всех его слов – не здесь ли источник особенной сологубовской красоты, которую почуют все, кому дано чуять красоту»?..
– Это тот самый, который начертал символ «смерти утешительной», как он выразился в своей книге рассказов «Жало смерти». – полуутвердительно-полувопросительно ответил Фил. – Его литературный кружок в 1900 году был литературным центром Санкт-Петербурга. Ведь там были и Гиппиус, и Мережковский, и Блок, и Иванов, и Чуковский, и Белый. Его «Мелкий бес» своеобразное послесловие этих рассказов. Некоторые в столице считали его сочувствующим сатанистам. А его основной тезис, что «любовь, объединённая со смертью, творит чудо», согласись, довольно мрачноват…
– Так вот, – с нетерпением перебила его Соня. – В 1908 году Сологуб женился на переводчице Анастасии Чеботаревской. Они создали литературный салон на Разъезжей улице, в котором устраивались специальные вечера в честь новых интересных поэтов, там были Анна Ахматова, Сергей Есенин, Игорь Северянин. Кстати, Сологуб встречался не только с поэтами. Он встречался С Григорием Распутиным, Луначарским и Троцким. С помощью последнего он вместе с Блоком будет добиваться выезда за границу. Это разрешение было получено, отъезд в Ревель был запланирован на 25 сентября 1921 года. Однако томительное ожидание, прерываемое неисполняемыми обещаниями, надломило психику жены Сологуба, расположенной к сумасшествию. Именно в это время у неё случился приступ болезни. Вечером 23 сентября 1921 года, воспользовавшись недосмотром прислуги и отсутствием Сологуба, ушедшего для неё за бромом, Чеботаревская отправилась к сестре на Петроградскую сторону. Но не дойдя буквально нескольких метров до её дома, бросилась с Тучкова моста в реку Ждановку. А через четыре года её сестра Александра утопилась в проруби на Москва-реке.
А одна из моих любимых песен это Wonderfullife – песня британского дуэта Hurts из дебютного альбома группы «Happiness». Это песня основана на двух крайностях: первая – человек, желающий совершить самоубийство и вторая – любовь с первого взгляда. Герой стоит на мосту и готов спрыгнуть, но его останавливает женщина. Они влюбляются друг в друга с первого взгляда… В песне отражён небольшой отрывок из жизни, и мы не знаем, чем он закончится… Между прочим, это лучшая зарубежная песня года 2011 года…
– А Шекспир! – подхватил Филя, – Помнишь Гамлет рассуждает о самоубийстве: « О если б ты, моя тугая плоть, Могла растаять, сгинуть, испариться! О, если бы Предвечный не занёс в грехи самоубийство. Боже! Боже!..»
Мы, христиане, наиболее трагичны в своём отношении к самоубийству. Наши представления не позволяют нам воспользоваться этим сатанинским даром. По нашим представлениям, человек, добровольно в здравом уме отказавшийся от величайшего неоценимого дара Божьего – жизни, отказывается и от величайшего его утешения – жизни вечной. Но никто нам не запрещает, по другим великим дарам Божьим – любви и состраданию, постоянно молиться за этих людей. И я твёрдо верю, что Господь по неизреченному милосердию своему слышит эти молитвы, облегчая посмертную участь своих нерадивых детей…
