Читать книгу: «Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта», страница 4
Глава десятая
Бешенство разума. Красный дракон Мао.
«Я – вождь земных царей, я царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидона я ниспровёрг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Надпись царя из династии
Аргонидов в переложении.»
Валерия Брюсова.
Сегодня Председатель великой страны не вкушал мозги маленьких обезьянок и не торопился вкушать женское грудное молоко молоденьких мамочек. Вечность молодости не получалась. Вечность здоровья, тоже. В чём-то, самом главном, природа не доработала для великих и величайших. У крышки гроба, почему-то, все не только равны, но и жалки. Жаль. Очень жаль.
Старый, больной и дряхлый, но ещё великий и ужасный, для большой страны, Мао сидел на диване под клетчатым пледом, ёжился от проникающего озноба. Взгляд у него был притухшим, но по-прежнему, узким и злым. Племянник, незаметный и незаменимый, министр-советник, настороженно сидел напротив и чутко ловил глухие слова мудрого и всесильного дяди.
Неподвижное лицо Председателя серело и бледнело от внутренних болей организма. Он медленно, шаркающее, выдавливал из себя внутренние обиды собственных болячек.
– Что-то мне всё хуже. Что-то плохо и хуже. Жить, даже не охота от болячек внутри. Готовы, эти тибетские старики, меня лечить, оживлять: или не готовы?
– Наши официальные доктора не спешат, советуют тщательнее изучить их методы, возможности.
– Они, что, тупые? Полгода изучают. Всю жизнь работают по специальности, практикуют, людей режут миллионами, а толку? Где прогресс в науке? Зачем наши доктора тогда, хватит иностранных, они умнее. За деньги, но совестливее, эффективнее.
Гномик умно пожал плечами, кивнул головой.
– Дядя, но по вас не скажешь, что вы при смерти.
– Если б ты знал, как это мне даётся. Пока не подох, надо думать о стране. Этим, наверное, и живу. Цель и есть сама жизнь.
– И вы один с такой великой целью.
– А её хотят от меня отнять. Сволочи. Ублюдки. Всё, что я великого строил, присвоить себе. Политические негодяи.
– И исторические, тоже.
– Верно мыслишь. Я всегда верил тебе.
И великий Кормчий, зло и с душевным пафосом советского агитатора, мощно давил на дрожащую в комнате спёртую атмосферу подозрительности и страха.
– Что-то эти черти от меня важное скрывают? Мне бы не было так всё хуже и хуже. Следи тщательней за моим личным доктором Ли Чжисуем.
– Не может быть, дядя. За каждым доктором, лично, постоянно следим. И за стариками, за каждым следят наши опытные, преданные революции, агенты.
– Толку. Толку. Может, кого-нибудь из них, пора пристрелить?
– Надо подумать. Найти в ближайшем роду каких-нибудь предков подозрительных.
– А стариков, тибетцев?
– Какой смысл? – Небрежно брякнул племянник. – Им всем за сто. Для них день или год не играет той роли, как для обывателя.
Мао медленно привалился на подушку после минутного неожиданного напряжения.
– Никому нельзя верить. Никому. Все партийные прохиндеи дружно притихли и терпеливо, очень терпеливо, ждут моей затянувшейся, долгожданной смерти. Скопом. О власти моей каждый козёл сладко мечтает. Подонки. Нет, надо немножко пострелять негодяев. Миллионов двадцать, тридцать. Вон сколько их развелось. Сам не знаю сколько. В стране давно жрать нечего, а они в наглую плодятся, как куры, кролики. Крысы ненасытные. Что за страна? На войну всех гнать надо. На войну. Кто там у нас первый враг?
– Ну, как всегда – злобные Советы, нахальная Америка, тупой Запад.
– Погнать пешочком на границу пару миллионов новобранцев с автоматами. Пусть потешатся шумною пальбой из всех видов оружия. Скучно нашему великому, бедному народу. Нет живительного, исторического адреналина. Да и мне скучно. Может я и болею от того, что нет хорошей, большой, агитационной, народной войны с врагами. А так, хоть встряхнусь душою. Кровь веселей по жилам моим побежит. Будет что народу ладного сказать. Да и недовольных всех на бойню потянем. Пусть дружно воюют за революционные идеалы. Пусть. А то совсем зря живут. Сколько времени нам надо, чтобы перевести армию на военное положение?
– На временное военное положение хватит и трёх дней. А чтобы начать военные действия, нужна скрытная работа полугода.
Мао ехидно оскалился.
– А мы скрытно не можем?
– Трудно. Много москалей живёт у нас вдоль границы. Очень много.
– Интернировать. В лагеря рассажать.
– Все поймут, что к войне готовимся.
– Неважно. Сколько у нас на сегодня танков?
– Десять или двенадцать тысяч.
– Ну, и всех их вперёд, в атаку. Пусть пыль великую поднимут. Как наша боевая конница в прошлые века.
– А горючее? У нас столько ни грузовиков, ни бочек с солярой и мазутом нет, чтобы обеспечить все танки.
– Что за страна, долбанная: ничего нет.
– А снаряды? – Умно и тактично подсказывал племянник, начинающему болезненно бредить, Председателю. – За каждым танком несколько грузовиков с запчастями гнать надо, или два три военных эшелона за одной только дивизией. Да и у нас просто мало толковых, опытных танкистов. А молодые – это горькие трактористы.
– А самолёты? Истребители. Бомбардировщики. – Злобно ухватился за следующую тему Мао.
– Около трёх тысяч. Но половина времён японской оккупации. Старые советские, американские, английские борта. Несколько французских, более новых. Но это ничто в современной долгой войне, на высоких скоростях и при подавляющей огневой мощности.
– А ракеты?
– Работа идёт. Полным ходом. Но нужно время.
– А его нет! Нет! – Истошно крикнул старик и зачесался нервно в животе.
Гномик молча кивнул. Добавлять не имело смысла. Мао подозрительно, болезненно вращал зрачками. Надо было вызывать врача. Но, Председатель остановил рукой.
– Не надо. Я просто так думаю. Мыслю. Так легче.
Старик пусто смотрел по сторонам. Красная драпировка его комнаты, нередко, так давила своим существом на слабеющее сознание Председателя, что иногда, кроме боли в голове и нервах, он более ничего не ощущал и не сознавал.
– Что придумать? Что? Народ не должен чувствовать, ощущать, видеть старение их великого, любимого лидера. Иначе страна завянет, как брошенный цветок под ногами врага. Её затопчут орды иноземцев: страну предадут забвению и разграблению. А потом и порабощению, как при недавней японской оккупации. Древнейшая империя не должна упасть врагам под ноги. Нужен новый мощный рывок вперёд. Нужно новое неожиданное движение. Найди правильную тему. Начинай всенародную пропаганду.
Министр-советник выпрямился, сел. Глаза настолько сузились, что почти закрылись.
– Нужно найти внутреннего врага.
– Кого? Линь Бяо давно почил. Лю Шаоци, тоже. Тэн Дэхуай, также. Генеральный секретарь Чжан, там же.
– А Чэнь Бода где?
– При мне. Секретарём у меня.
– Я, как-то, и не заметил, когда ты его при себе оставил. Всё думал, куда этот тихий мерзавец так ловко исчез? А куда, не понял.
Мао хитро хихикнул
– Потому что тихий. Может Московия помогла?
– Ну не понял я, дядя. Здесь надо подумать. А ваш политический преемник, дядя? Он ещё в силе? Всё же министр Общественной безопасности. А Ваш близкий друг, генерал Чу, его заместитель. Они работают вместе, но взаимности между ними немного.
– Хуа Гофэн? Я, как-то, о нём уже и забыл из-за долгой, пожирающей мою волю, болезни. Надо подумать. Так, так, так. Вызывай из Кан Шэна (Совет безопасности) генерала Чу: поговорим. Вот, как оно, хорошо. Неплохо. Я и взбодрился, и повеселел, даже лучше себя чувствую.
– Я рад дядя, что тебе стало лучше.
– Спасибо. Ступай. Готовься. После смерти Чжоу Эньлая обстановка в стране накаляется, становится неопределённей. Думай больше. Ищи заразу в наших рядах. Ну, будь.
Племянник подобострастно поклонился и быстро исчез за дверью.
Председатель ещё глухо и злобно, некоторое время, покрякал на окружающую среду и надолго притих на широком диване. Взгляд медленно шарил по стенам большой комнаты: и, с движением хитрых, недобрых глаз неторопливо уходило бесшумное время, куда-то за далёкий, туманный горизонт необъятного пространства и невидимого глазу пёстрого цвета радиоволн.
Но всё, в подрагивающем воздухе великой страны, оставалось достаточно напряженно и настороженно. И никто, ничего не знал, и не догадывался, что будет завтра, тем более, после завтра. Народ заговорено бубнил цитатники Мао. Партия зорко следила, чтобы бубнил каждый, бубнили группами, орали толпами, большими толпами, целыми демонстрациями, всем семисотмиллионным народом. Спецотделы бдительно следили, чтобы все орали громко, чётко, с расстановкой и, обязательно, весело.
Никакой показухи. Вживую. Не фальшивить. И только с любовью. С большой партийной любовью к единственному и неповторимому.
Над смертельно больным, не засыпающим, вечно злобным стариком, в высоком небе стоял сплошной гул от раскаленных в великой любви и глубочайшей признательности, раболепно преданных, китайских глоток.
Вот это организация. И именно большевистского толка. И любовь по заказу. И рабство по расписанию.
Для всех и каждого.
Аминь, ничего не подозревающие, господа хорошие.
Всем аминь.
Будьте.
Глава одиннадцатая
Ван.
«Если дурак при власти, то народ идиот:
или наоборот».
Всё и всех, лично и правильно, подозревающий начальник охраны «Запретного города» и личный телохранитель Председателя, Ван Дунсин, подозрительно и придирчиво проверял караулы, сам расставлял у дверей проверенных солдат, снова и снова расспрашивал обязанности и права караульного.
– Какие права у часового? – неожиданно и глухо рыкнул он на немолодого уже, сержанта внутренней охраны.
– Часовой лицо неприкосновенное, товарищ полковник.
– Правильно, сержант. Кто тебя может сменить?
– Лицо, приведённое вами.
– Молодец, сержант.
Полковник тяжело хлопнул сержанта по плечу.
– Кому ты ещё подчиняешься?
– Начальнику караула.
– Нет. В «Запретном городе» на посту вы подчиняетесь только мне. Начальнику караула вы подчиняетесь после смены. Ясно!
– Ясно, товарищ полковник!
– Если на вас нападут: ваши действия.
– Уничтожить нападающего!
– Если их несколько?
– Уничтожить всех.
– Если начальник караула внезапно нападает?
– Уничтожить его.
– Если я нападу?
Сержант сначала запнулся, но потом смело выпалил: – и вас тоже я должен уничтожить.
– Молодец. Завтра получишь лычки старшего сержанта.
– Служу китайскому народу!
– Не бойся стрелять врагов. Не бойся. От этого гордость в личном сознании, и важность тебя такая охватывает, что ты чувствуешь себя богом. Полезное чувство для воина-солдата. Иначе солдат не солдат. Тюфяк гражданский. Баба.
Полковник, по-доброму, крепко похлопал сержанта по плечу.
– Здесь ты служишь только великому Председателю. Мне подчиняешься, но служишь ему. Сколько у тебя патронов?
– Тридцать пистолетных и пятьдесят винтовочных.
– Гранаты?
– Четыре штуки.
– Ты знаешь, что в соседних комнатах медитируют очень старые монахи.
– Старые? Нет, товарищ полковник.
– А почему ты так переспросил?
– Проводят здесь каких-то, но не очень старых.
– А сколько б ты дал?
– До вашего вопроса, лет шестьдесят, семьдесят. А сейчас, не больше восьмидесяти.
– Им всем за сто лет.
Сержант от удивления округлил свои узкие глаза.
– Их не трогай. Это древние лекари, ведуны старики. Безобидные, как полевые одуванчики. Они лечат Председателя. Но, присматривай за ними. Если что подозрительное, мне немедленно докладывай.
– Будет сделано, товарищ полковник.
– Особенно вот за таким интересным монахом.
Полковник показал ему фотографию.
– Понял, товарищ полковник.
– Завтра я тебе придам в подчинение пятьдесят солдат, и ты будешь ответственен вот за эти комнаты. И за монахов.
Сержант предано кивнул.
– Будешь теперь получать в пять раз больше.
Часовой чуть не подпрыгнул до потолка от давно желаемой, ожидаемой, приятной неожиданности.
Полковник внимательно посмотрел на сержанта.
– Впереди большие политические и государственные перемены. Будь бдителен.
– Служу китайскому народу!
Полковник хлопнул караульного по плечу и быстро пошёл по светлому, розовому коридору в отдалённую комнату. Там сидели Ван и трое древних, моложавых старцев. Он молча кивнул всем и присел рядом. Не глядя ни на кого, важно, заговорщицки заговорил:
– Уважаемые, скоро появится для аудиенции с хозяином, генерал Чу. После встречи с ним он зайдёт к вам. Какое ваше высокое мнение о дражайшем здоровье главы великой страны?
– Уважаемый товарищ Ван Дунсин, мнение древнего консилиума однозначное, неприятное: не больше шести месяцев проживёт великий глава.
– На сколько это точно?
– На столько, на сколько он протянет от наркотических уколов ваших недобросовестных докторов.
– Вы уверены, что наши доктора действуют во вред Председателю?
– Это нельзя сказать, потому что уровень вашей медицины очень низок. Что может сделать даже добросовестный школьник там, где требуются знания и опыт тысячелетий?
– Подумаем.
– Но, товарищ полковник, всё равно готовьте большой, расписной, с красным крепом, мраморный гроб. Плакальщиц. Траурные знамёна.
– Уважаемый Ван, вот вы взрослый и мудрый человек, вы не чувствуете, что наши политики не знают, что дальше по государственному управлению страны делать? Как жить самому, находящемуся в бедственном положении, забитому народу.
– А при хитром и мудрейшем узурпаторе Мао мы знали, что делать и как жить? Страна ничего не делала, кроме как глобальные глупости, кровавые партийные репрессии, интенсивно готовилась к войне со всеми, да плюс ещё репрессии и террор против всех недовольных в своей стране. И это, у вас, считается великим политическим курсом, мудрым историческим правлением? Или это просто банальная, кровавая, зверская защита режима отдельной личности? Защита подлого рабовладельца от праведного суда народа. Вся государственная пропаганда работает на то, чтобы доказывать рабам, как мы хорошо и правильно жили при великом, историческом, неподражаемом больном параноике, возвышенном дураке, творческом идиоте.
– Но страна при нём не развалилась.
–Какая-то необоснованная, жалкая, словесная чушь, пропагандистская пустышка. Даже при японской оккупации страна не развалилась. С чего это она вдруг развалится только от того, что новые чиновники придут править? Это сами политические бездари вечно прикрываются этой темой, чтобы отстаивать свою абсолютную, но никчемную в истории, рабовладельческую власть. Вспомните всю историю страны: две с половиной тысячи лет самому государству Китай; сколько бездарей правило в тех пыльных веках, потом захват Китая монголами: и что? Где монголы? Никаких следов, вроде бы, самого могущественного государства в истории. Даже столицы нет. Наши политики не только поголовно тупы, но и бездарны в обосновании своих личных, амбициозных целей. А от этого страдает сам народ. Веками. А чиновничья страна, просто сама, никак, не может развалиться усилиями самих чиновников. Не получается никак. Это простому человеку лучше жить без чиновников. А чиновнику всегда лучше работается именно в большой стране. Легче воровать.
И десятки институтов работают над тем, как ловчее, мудрее обманывать народ. А ведь, в любом случае, обмануть можно двадцать, двадцать пять процентов населения, не более, остальных просто прессуют и гнобят, чтобы боялись и в тряпочку молчали. А для молчаливых задумчивых холуёв показывают красивые, дутые цифры преступных, во всём, всенародных выборов. И поэтому, поэтому – задумчиво и медленно тянул чемпион – ничего хорошего, в ближайшие десять лет, народ Китая или другие народности, как и Тибета, не ждёт. Ни при Мао, ни без Мао. Да, и преступники, никогда не были, даже, средними, посредственными правителями. Они думали лично только о себе, лично о своей власти, лично о своей семье, лично о своей дутой, надутой исторической значимости.
– А вот скажите, уважаемый Ван, у Китая есть большое историческое будущее?
– На сегодня нет. Технически мы слабее маленькой Японии, крошечной Голландии, Бельгии. О чём говорить? А что будет через двадцать, тридцать лет, это гадание на свежей кофейной гуще. Мне, чего-то думается, что скорее СССР развалится, чем что-то в Китае переменится. У них пятнадцать, слишком различных по интересам и религии от несторианского Кремля, республик; не говоря об автономных и прочих. Тем более, что радикальное православие и радикальный ислам не объединишь. А репрессии и террор никогда не были объединительным оружием, идейным материалом. А вот Китай однородный на девяносто девять процентов.
– А Дэн Сяопин?
– Если ему дадут возможность что-то сделать и время, чтобы это всё успеть сделать. Он ведь тоже не молод. Всё у нас – пока что пустынные, зыбкие, туманные пески смутного времени непредсказуемого будущего.
Полковник встал, поклонился.
– Я убегаю, уважаемый Ван, приближается генерал Чу. За ним, может, и генерал Чан появиться. Что-то Мао предсмертное, серьёзное, неожиданное замышляет.
Они бесшумно разошлись. Ван с мудрецами ушёл к остальным патриархам. Полковник проверить и лишний раз взбодрить охрану.
Тихий, незаметный, генерал Чу, бледной тенью колыхающего призрака прошёл мимо застывшего полковника, приветствуя его легким взмахом руки. Тот пошёл рядом, показывая часовым, чтобы они отходили на шаг или два в сторону.
Мао вяло приоткрыл глаза, когда лёгкая мелодия звонка подсказала, что в зал входит приглашённый посетитель. Он пальцем показал, чтобы генерал присаживался поближе.
– Ну, мой старинный, верный дружок, ты очень неплохо, для бойца не видимого фронта, выглядишь.
Генерал смотрел на давнего друга и видел на его неподвижном высохшем лице сереющую предсмертную маску.
– Мне уже давно так не думается, брат Председатель.
Мао кисло улыбнулся. Холодный блеск глаз долго мутнел в его отрешённом взоре.
– Не скромничай. Говори проще. Здесь свидетелей нет. Что ты мне можешь предложить, для того, чтобы бурно встряхнуть нацию? Скучно мы живём. Работа не идёт. Воевать не с кем. Враги притихли, как мыши, не выдают себя.
– Почему? Хитрюги Советы, свои атомные, баллистические ракеты везде расставляют вдоль наших границ.
– Как близко?
– Не очень близко, но достаточно опасно для нашей государственной, национальной безопасности.
– А получилось бы как-то захватить какие-нибудь новые секреты ракет молниеносным рейдом наших спецполков?
– Всё у Советов находится в горах, глубоко под землёй. А там почти невозможно что-либо украсть.
– Как и у нас, в Тибете?
– Точно так, дорогой Мао. Горы, климат гор, не позволяют небольшим отрядам долго существовать там. Они просто гибнут в горах.
– А наши ракеты ещё плохи?
– Не просто плохи, а очень плохи.
– Сколько же нам надо времени, чтобы приблизиться по уровню технологий, хотя бы к средним странам?
– Никто не ответит сколько времени. А вот новейшие технологии надо постоянно воровать, как это делал Сталин. И всё время покупать, как это и сейчас делают японцы.
– Но у нас не мало своей хорошей техники имеется. И что? Наши учёные не могут постоянно улучшать, совершенствовать старые танки, самолёты, корабли?
– Всё упирается в новые прорывные технологии, материалы. Химия сейчас важнейшая передовая наука. Она даёт новым материалам важнейшие качества и по прочности, и по лёгкости, и по токопроводности, и по другим важнейшим параметрам.
– Но и вы мне говорили, что у нас больше всех важнейших сырьевых материалов в земле находится.
– Да. Но их нужно ещё достать из земли. А для этого тоже нужны новейшие технологии.
– Заколдованный круг.
– Очень похоже.
– Кто его разорвёт?
– Время.
– А его у нас нет.
Генерал кивнул головой. Но, Председатель тоже покрутил головой и внешне, прямо-таки, заметно взбодрился, оживился.
– У простака Брежнева его тоже немного.
– А что с ним?
– Ну, тебе, шпион, это надо знать лучше меня. По данным наших агентов идёт стабильное ухудшение здоровья. Это даже заметно во время официальных приёмов.
Мао ехидно захихикал.
– А я думал, только у меня стабильное ухудшение здоровья.
– Время никого не щадит. Хотя, что мы знаем о жизни? Только то, что мы видим. Но мы многого не можем объяснить. Оно за гранью нашего понимания.
– Вроде всё так примитивно в жизни и неинтересно в бытии, но объяснить проблематично. Всё упирается в детали.
– Из деталей всё и состоит.
– Вот, почему оно так? Казалось бы, живёшь, живёшь. Никаких проблем со здоровьем. А потом, неожиданно – бац. И понеслось: то то, то это. То там, то сям, болит, ноет, напоминает, угрожает.
– Это напоминание свыше о бренности бытия, напоминание о боге. Мы должны о нём помнить. Болезнь – это напоминание нам о том, что недалёк час встречи с ним.
– Ты для церковной исповеди притащил ко мне свою неуемную голову?
– Исповедь дело личное. Освобождение души от тягот прошлого, вот в чём ответ.
– Ну, ну. Нахал. Я ещё не просил отпущения грехов. Мои исторические добродетели превышают мои грехи.
– Несомненно, брат Мао. Но человеческие души всегда требуют дополнительной внутренней чистоты.
– Умён. Хитёр. Мудр. Такое ощущение, что ты иезуитские колледжи раньше заканчивал.
– С годами, оно само в голове складывается.
– Вот это верней. Но получается, чем больше мудрости, тем больше болезней.
– Не совсем. Монахи Тибета, Индии, Непала, Бутана, да и наши монахи – многим за сто, но болезней в них не видно.
– Почему так?
– У них сохранилась чистота души.
– Можно подумать, что они с детства уже святыми становятся.
– Ну, что-то от этого есть. Не каждый ведь в монахи идёт.
– Ой, читал я и о них: киллеры, убийцы, насильники. Все у них есть.
– Согласен. – Внешне не упорствовал генерал. – Но, такие, не долго живут. Высший Разум всех видит.
– Одновременно?
– Конечно. Он нас создал, он нас и принимает обратно.
– Что-то не по-христиански.
– Ну, бред уголовных государственных преступников, всегда был политическим и историческим бредом для народов и государств.
Мао сел, охая, опёрся на стенку мягкого дивана. Генерал пробовал помочь, но Председатель остановил его рукой.
– Не надо. Я ещё, пока, сам двигаюсь. А вот ты, какой-то, прямо-таки, оппозиционер стал. Ранее, ты так не говорил.
– Перед смертью можно.
– А что мне можно?
– Не знаю. У правителей свои мысли, свои права на историю.
Нас же никто не помянет в письменах: ни плохо, ни хорошо. Нас просто не было. Время было, шло, но нас, как бы, и не было и в то, и в это время. Мы все проходим в истории под сакральным прозвищем «Народ». Вот это виртуальность.
– У вас и ответственности никакой.
Генерал согласно кивнул. Показал глазами на небо.
– Но головы рубят, опять же, тем, кого вроде бы в истории и не было.
Председатель выпрямился, довольно посмеялся определению генерала и, так же, довольно, потёр руки.
– Но, всё же, некоторых из этих отщепенцев, тоже долго помнят.
– Только узкий круг историков.
– Не только. О них ещё и фильмы снимают.
– Жалкое утешение.
– Это ты меня просто успокаиваешь. В истории всё не так. Но ты, давай по делу. Всё же генерал, а не чайник пустотелый какой.
Генерал разложил папку с исписанными листами на столик.
– Первое: опасное приближение американских и советских ракет к нашим границам. Второе: угроза растущей экономической мощи Японии нашим интересам. Тайваня, тоже. Третье: угрожающее военное напряжение на западных границах Тибета. Четвёртое: разработка атомного оружия Индией, Израилем, Пакистаном. Пятое: большое скопление кремлёвских и британских агентов в Афганистане. Начинает бурлить Польша.
Генерал замолчал. Мао через несколько секунд подсказал продолжить следующую тему.
– А по внутренним делам?
– Первое: глубокая технологическая отсталость. Производственная пропасть, ничем не заполненная. Второе: недоедание в провинциях. Третье: усиление диссидентских настроений в обществе. Четвёртое: Гонконг. Макао. Пятое: усиление военной мощи Тайпея (Тайвань). Но, товарищ Председатель – наверное, нам следует, также, как и в Штатах, и в Советах, активнее развернуть космическую программу.
– Согласен. Но ракеты у нас слабые.
– Штаты нам помогут, если мы им сможем помочь раскрыть места расположения ракет на восточно-азиатских Тихоокеанских берегах Советов.
– Так в чём проблема?
– Во времени. Наша диаспора в России работает.
– Молодцы. А что мешает нам кое-где и дезу Советам подсовывать?
– Американцы всё проверят. Они уже с космоса неплохо землю видят. И довольно подробно – до трамваев, машин, сараев.
– Как? – неподражаемо скривился Председатель и заковырялся бамбуковой палочкой в зубах.
– Оптика у них высочайшего класса. Мельчайшие детали улавливает. Они уже делают по детальную карту земли и городов с точностью до домов на улицах, деревьев в лесу, камней в пустынях.
– Так почему же они не видят с космоса работы на земле, в горах. Подвоз ракет. Они же огромные.
– Проверяют себя. Многие работы на земле могут быть обманными. Много карьерных разработок. И сверху, ещё, недостаточно понятно: ракетный объект или сырьевой?
Мао согласно кивнул.
– Да-а. Сколько же у них денег?
– У кого?
– И у России, и у Америки.
– У Советов работа почти бесплатная. Штаты сами доллары печатают и нам продают. Вот вам и деньги. Огромные деньги.
– Хитро и мудро. Чем и отличаются американцы от прочего мира. А что мы можем предложить бурного, хаотичного, бренному миру?
– К сожалению, ничего. Пока мы не поднимем экономику до уровня, хотя бы среднеевропейской страны, мы не представляем интереса для развитого мира. Никому наши рикши и земельный, ржавый металл не нужен. Нужен экономический прорыв, как в Японии.
– А что для этого нужно?
– Экономическая свобода производителя.
– А компартия? А Я?
– Под руководством вашим и партии.
– Как это?
– Пусть крестьянин свободно выращивает на земле растительной продукции столько, сколько сможет продать и сам накормиться со своей землёй.
– А раньше было не так?
– Извольте, брат Мао. Если народ голодает, то отчего?
– Отчего? – Мао потёр подбородок. – Неужели народ голодает? А население отчего так стремительно растёт?
– Это исторически. Травы у нас хватает. Белков в траве практически нет.
– А рис?
– Рис – это злаковые, бобовые. Это не трава. Но, и Риса не хватает государству. Но, нужны, ещё, коровы, свиньи, овцы, козы, куры, утки, морепродукты – нужно всего и очень много.
– Надо издать нужный закон по этому поводу.
– И чем раньше, тем лучше.
Мао позвонил в колокольчик. Вошёл секретарь.
– Чэнь, прикажи завтра подготовить Закон о разрешении свободного сельскохозяйственного производства продукции во всём Китае.
Секретарь поклонился в знак исполнения, но вставил: – А земля, товарищ Председатель?
– Что земля? – Мао непонимающе уставился на секретаря. – На земле пусть и выращивают всё.
– Но у нас закон, что земля принадлежит государству.
– На государственной земле пусть и растят.
– Они и растят: в колхозах, коммунах, общинах, сами по себе.
– Так почему они голодают?
– Не известно, товарищ Председатель.
Мао повернулся неподвижным лицом к незаметному генералу.
– Мне ничего не понятно, выращивают же рис и траву.
– Они не свободны.
– В чём?
– В использовании своей продукции.
– Что-то я снова не понимаю. – Мао привычно, как хищник, оскалился. – На государственной земле растить, а продукцию себе присваивать.
– Не всю. Часть в качестве налога государству.
– А остальную?
– Пусть продают народу.
– Тогда ни я, ни партия не нужны народу.
– Не совсем, общее управление государством необходимо из центра.
– Нужно собрать Малый Совет и всё обдумать. До этого, мы же, как-то, жили.
– Именно, как-то.
– Ты меня раздражаешь. Неужели мы до этого не тот курс указывали и проводили? Всё было по ранее разработанному, обсуждённом и принятом на очередном съезде, партийному плану.
– В том то и дело, что мы жили по планам не нами разработанными, но Кремлём. А у них постоянные планы рассчитанные, чтобы народ всегда и вечно был беден, обманут и холуйственно предан.
– Это я и без тебя знаю. Поголовное рабство – основа коммунистической идеи. Но, сам курс был правильный.
– Да, но сам дьявол в детали прокрался.
– Вот те на. Детали в дьяволе – в земле, в траве, в рисе.
– Именно. И это главное. Сытый народ работает лучше: качественнее, быстрее. Менее склонен к бунтам.
– Что-то я многого в деталях не понимаю, не помню. Или мне об этом, раньше, мало кто говорил. Не настаивал. Что-то вечно и нудно о другом, не существенном, может, и не правильном болтали. Лозунги, прокламации, крики на съездах, музыка, песни. Всем было весело. Рожи толстые. Никто не голодал.
Генерал умно промолчал, а секретарь стоял, как неподвижный истукан с острова Пасхи.
Мао снова откинулся на подушки.
– СССР также живёт.
– Да. И поэтому тоже крепко отстаёт от США и Запада. Даже от никчемной и позорной Японии.
– Не понимаю, как это они что-то новое придумывают?
– Да, интересно. Вот сейчас наши агенты в Америке и Англии собирают информацию на какие-то счётные машины – компьютеры их называют. Внешне, чушь какая-то. Огромные шкафы, с какими-то детальками, с целый дом. Радуются. Продают друг другу. Премии раздают. Какая с них польза? Десять человек больше сделают, чем эта жестянка с лампочками. Да и наши специалисты не видят в них никакого будущего. Как они такую аппаратуру на самолёт поставят? На большие корабли, это ещё, как-то, и можно. А на ракеты? А они всё это в секрете держат. То ли промышленная деза, то ли чёрт что ещё? Не понимаю. Вот выписал их технические словечки: аноды, катоды, термокатоды, пальчиковые лампы, полупроводники, диоды, транзисторы. Не понять. Но, если вспомнить ранние самолёты, первые железные корабли – такие же, монстры из страшных снов. А прошло время: и на тебе – летают, стреляют, космос уже аппаратами занят. Рации, радары, телефоны – уму не постижимо. Нашему.
– Надо, чтобы наши учёные всё это постигли.
– Да, индусы, японцы посылают своих студентов в Штаты, Англию, Францию. Те приезжают оттуда, понимают, учёными становятся. Надо своих студентов посылать туда.
– Посылайте! Кто мешает?
– Надо решать на уровне правительства.
– Решим. Без проблем.
У Мао вдруг неожиданно и резко закатились глаза вверх, он тяжело и прерывисто задышал, хватаясь в области живота и сердца.
Генерал нажал кнопку, в комнату вошли трое врачей во главе с Ли Чжисуем, и личный телохранитель Ван Дунсин. Врачи начали производить расслабляющий массаж и одновременно укрепляющий укол. Контрразведчик резко выговорил глуховатым голосом: – Он должен жить. – Показал пальцем Вану: – Следи, пожалуйста, уважаемый Дунсин. – Секретарю показал выйти из комнаты. Сам, тоже, быстро вышел следом.
В коридоре начальнику общей охраны дворца.
– Товарищ полковник, полная караульная готовность ко всему. Посты удвоить, менять каждый час. Как монахи?
– Ожидают.
– Наверное, они больше не понадобятся. Председатель очень слаб.
