Читать книгу: «Неисповедимы пути туриста», страница 4

Каждый из нас немного расстроился от незапланированной утери финансовой наличности. Но ненадолго. Когда через полчаса мы въехали в швейцарский город Лугано нам тут же захотелось взамен утраченных финансов петь душевные романсы. Он разместился в окружении гор на берегу одноименного озера. Мы не спеша прошли к центру, большинство старых зданий которого были выполнены ломбардском стиле. Город был насыщен старинными площадями, видовыми майданами, парками и променадами. Когда мы, в ожидании традиционного кофе, сидели в открытом, на берегу озера, кафе, я прочёл в путеводителе фразу «dolce far niente», что в переводе с итальянского на русский означало «сладкое ничегонеделание». Она, как нельзя лучше, подчёркивала праздную атмосферу, которую создавали толпы туристов, осматривающих этот прелестный городок.

Следующую, запланированную ещё в домашнем задании, остановку мы сделали в городе Люцерн. Если Лугано был швейцарским итальяноязычным городом, поскольку располагался вблизи итальянской границы, то Люцерн, будучи недалеко от границы с Германией был, в основном, немецкоязычным. Он вобрал в себя, наверное, все прелести страны, включая расписные домики, деревянные средневековые крепостные стены и мосты, а также живописное извилистое, со скалистыми берегами, Фирвальдштетское озеро. Конечно, всего лишь часовая прогулка по этому живописному городу не могла дать полного впечатления об его истинной красоте. Однако, чтобы понять это, вполне достаточно было увидеть, один из старейших крытых мостов в Европе, средневековый Часовенный мост под двускатной крышей с красочными росписями под сводом, неотъемлемую часть городского пейзажа – башни-близнецы Хофкирхе и умирающий лев, высеченный в скале в память о героической гибели швейцарских гвардейцев, защищавших дворец Тюильри.

И снова серая лента, только уже, швейцарского автобана. Мы продолжаем со средней крейсерской скоростью двигаться к немецкой границе. Солнце уже преодолело больше половины своего пути по небесной сфере. Не успел я вспомнить старую заповедь советского командировочного, что первым делом нужно обеспечить себе ночлег, как на дороге, рядом с указателем поворота, бросился в глаза большой красочный щит, на котором было выписано «billige touristenzimmer». Видимо кто-то специально подсуетился, вовремя направив нас в «дешёвые комнаты для туристов». Свернув с автострады на узкую асфальтовую дорогу, мы проехали около десяти километров, пока не увидели трёхэтажный бревенчатый дом с уже знакомой нам вывеской «Gasthaus».

Характерно, что вышеназванный гостевой дом возвышался не на какой-то, пусть даже совсем небольшой, сельской улице, а посреди поля, на котором росли красивые цветы и даже колосились злаки. При поселении оказалось, что отель был вовсе не такой дешёвый, как, по крайней мере, нам представлялось. Но это была Швейцария, где чуть ли не в каждом домике чудились финансовые магнаты и всемогущие банкиры. Решив, что время искать другое, приемлемое на одну ночь, жилище обойдётся дороже, мы остались в этом странном отеле.

Не прошло и пяти минут после нашего заселения, как дородная хозяйка в голубой блузке с отложным кружевным воротничком и в чёрной плиссированной, с розовыми оборками, юбке принесла поднос, на котором красовались голубого цвета тарелки, наполненные сырным фондю. Важным, на наш взгляд, приложением к этому национальному швейцарскому блюду явилась бутылка белого вина. Но, наверное, ещё более существенным был радушный жест хозяйки со словами, что такое угощение является традицией отеля и за него не надо платить. После такого колоритного обеда этот гостевой дом уже не казался нам таким дорогим. Итог, как всегда, подвёл Эдуард, томным голосом проговорив:

– Всё было более, чем пристойно. После такого обеда по закону, вам известного, Архимеда полагается вздремнуть.

Он хотел ещё что-то добавить к сказанному, но я, успев перехватить инициативу, с укором сказал:

– Эдуард, опомнись! Отоспишься в Израиле! Мы же приехали Европу смотреть, а не дремать в постели.

– Снова ты со своей Европой, – миролюбиво пробурчал Эдик, – и что ты сейчас предлагаешь на ночь глядя.

– Во-первых, только пять часов вечера и ещё светло, – воинственно огрызнулся я, – во-вторых, до Цюриха, который считается неофициальной столицей Швейцарии, всего двадцать пять километров, максимум полчаса езды и, наконец, в третьих, даже темнота не помешает насладиться нам двухчасовой прогулкой по этому замечательному городу.

– Поехали, – прервала нашу стычку Люба, – только я за рулём, Эдик с картой, а Сеня с Милой могут спокойно целоваться на заднем сидение, обещаю, что подсматривать в зеркало не буду.

Уже через полчаса, как я и предсказывал, Люба парковала наш автомобиль на узкой, ведущей к озеру, улочке возле бывшего женского монастыря Фраумюнстер, в котором чуть позже мы осмотрим замечательные витражи Марка Шагала. Кто-то назвал Цюрих финансовым центром Швейцарии, кто-то её культурным сердцем, нам же он показался просто удивительным городом, по которому мы в предвечерних сумерках совершили увлекательное мини-путешествие. Поразили не столько даже узкие улочки старого города, к которым мы за время своего пребывания в Европе уже успели привыкнуть, сколько многовековые строения, от которых веяло уникальным запахом далёкого средневековья, прекрасный панорамный вид на Альпы, живописное озеро и извивающийся шлейф реки Лиммат. В конце нашей прогулки Мила обратила внимание на, как будто выпрыгнувшие их волшебной сказки, расписные дома с выставленной на подоконниках геранью. На одном из них Люба заметила небольшую мемориальную доску, из которой следовало, что здесь жил Владимир Ильич Ленин. По этому поводу бывший доцент Эдуард Могилевский, процитировав, незабвенные для него, строчки из студенческого фольклора:

– Студент спокойно может в сессию «валиться», ведь Ленин бы не стал «по фене ботать», его призыв «учиться и учиться» приятней, чем работать и работать, – взглянул на часы и уже менее торжественно произнёс:

– Господа хорошие, уже десятый час вечера, время позднее, несмотря на то, что «Ленин с нами», пора домой.

Но попасть «домой» оказалось совсем непросто. Эдуард Абрамович не то, чтобы подзабыл дорогу назад, а просто пропустил поворот к нашему, стоящему в чистом поле, импозантному отелю. Когда Люба развернула машину в обратном направлении, найти отходящую от шоссе узкую, не обозначенную на мелкомасштабной карте, дорогу оказалось ещё труднее. Всем было понятно, что местность, которая запомнилась в светлое время суток, в темноте выглядела совсем по-другому. В какой-то момент нашего автомобильного «гарцевания», вмонтированный в подсознание компас, подсказал мне, что мы почти приблизились к цели. Я тут же попросил Любу повернуть. Она послушно направила руль вправо и, проехав полкилометра, сказала:

– Сеня! Мне кажется, что эта дорога намного шире, чем та, которая вела к нашей гостинице.

На самом деле, Любе не казалось, это, действительно, была не та дорога. Пока Эдуард злорадно выговаривал:

– Вот тебе и твоя Европа. Не по Сеньке шапка, – Люба упорно двигалась вперёд. Через несколько километров показались огни, свидетельствующие, что это всё-таки не пустыня Сахара. Мы въехали в место, что на русском языке называлось деревней. Люба остановила машину возле магазина, который, по понятным причинам, был уже закрыт. Вокруг не было ни души. Мы молча сидели в машине, размышляя не столько, что делать, сколько, кто виноват в создавшейся ситуации. В данный текущий момент времени она казалась почти безнадёжной: ведь мы не знали ни названия населённого пункта, к которому относился наш «Gasthaus», ни название самого отеля (гостевыми домами здесь назывались почти все гостиницы).

Не помню сколько времени мы просидели в раздумьях о бренности бытия, в котором по мнения Эдика оказались не столько по воле божьей, сколько по моей прихоти посмотреть ещё один европейский город, как вдруг увидели одинокую фигуру мужчины, пересекавшего деревенскую площадь в столь поздний час.

– Сеня! Ты же, почти бегло говоришь, по-немецки. Быстро к нему и выясни, где находится наш грёбаный отель, – безапелляционно приказал мне Эдуард.

Я, чуть ли не кубарем, вывалился из машины и, подбежав к испуганному швейцарскому аборигену, опустив бранное слово «грёбаный», поскольку не знал его перевод, спросил

– Wo befindet sich unser hotel? (Где находится наш отель?)

В природе просто не существовало более глупого вопроса, поэтому вполне логично, что мой полуночный визави участливо спросил:

– А как называется ваш гостевой дом?

– Не знаю, – с прононсом незадачливого школьника ответил я, – вращая на пальце большой ключ от нашей гостиничной комнаты.

– Как это не знаешь, – рассмеялся он, глядя на моё, не совсем адекватное, точнее, отсутствующее, выражение лица.

Швейцарский подданный с интересом рассматривал мою растерянную физиономию, пока его взгляд не упал на антикварный длинный ключ, который я продолжал нервно теребить в руке. Вдруг, он как-то расторопно выхватил его у меня и прочитал на, прикреплённой к нему, металлической бирке «Fur dich» («Для тебя»). Незнакомец тут же объяснил мне, что это и было название нашего отеля. Он тут же, продолжая неистово хохотать, довольно внятно объяснил мне, что до нашего пристанища, если ехать по полевой дороге, всего полтора километра от места, где мы сейчас находимся. В случае возврата на шоссе, нам надобно через те же полтора километра свернуть с него и спокойно доехать до цели. Это займёт на пятнадцать минут больше времени, чем ехать по прямой. Мне уже было всё равно по прямой или по кривой, главное, что теперь я знал, куда ехать. Интересно, что, когда я попросил Любу повернуть, мой инстинктивный компас ошибся, наверное, всего на один градус навигации. В данный момент я был готов расцеловать швейцарского незнакомца. Вместо этого, со словами «Danke schon. Gute nacht» (Большое спасибо. Спокойной ночи) я крепко пожал ему руку, подозревая, что крепко зауважал степенный швейцарский народ. Вернулся к машине я уже с достаточно адекватным выражением лица.

Когда мы через пять минут по просёлочной дороге подъехали к нашему «Для тебя», Эдуард обнял меня и торжественно произнёс:

– Спасибо, за две вещи. За то, что показал нам Цюрих и за то, что доставил нас из него обратно.

Вчера вечером в Цюрихе, когда пили чай в приозёрном кафе, неожиданно услышали, как за соседним столиком разговаривают на иврите. По прошествии времени, когда уже много раз побывал за границей, я всегда удивлялся, что везде, всегда и повсюду встречаю своих соотечественников при том, что население Израиля едва превышало пять миллионов. Это было не столько даже непостижимо, сколько трогательно встречаться с земляками на чужой земле. Вот и сейчас, в кафе, наши новые знакомые, узнав, что мы ночуем в швейцарском «циммере», порекомендовали снять отель в Германии, невдалеке от границы, и уже оттуда совершать экскурсионные наезды в ту же самую Швейцарию. Просто, при том же качестве гостиничного жилья, у немцев оно было почти в два раза дешевле. Наши соотечественники даже посоветовали отель, в котором они остановились, и показали его местоположение на карте.

На следующее утро после раннего завтрака сразу же поехали по направлению к немецкой границе к месту, указанному нашими соотечественниками. Однако Швейцария не очень-то и торопилась выпускать нас из своих цепких объятий. Своеобразной преградой по пути следования явились знаменитые Рейнские водопады. Буквально через, можно сказать, академический час после выезда с нашего «Для тебя» мы уже стояли, можно сказать «для себя», на одной из, самых интересных, смотровых площадок, расположенной на скале в центре водопада. Она представляла собой остатки берега старого русла Рейна, который, собственно, и разделял потоки ниспадающей воды, образуя живописные каскады. Добрались мы до этой красочного уступа на специальной лодке для туристов с причала возле замка Вёрт.

Вообще, конечно, величие и великолепие водопада одним словом не опишешь. Это мощное творение природы просто поразило нас. Я ещё не знал, что через несколько лет буду точно также стоять на лодке, приближающейся к Ниагарскому водопаду, перед которым водяные каскады Рейна могут спокойно отдыхать. Но в эти минуты я и мои друзья не могли оторвать глаза от, стремящегося вниз, потока воды, превращающегося в фантастическое пенистое облако.

Нормальным туристам, после столь необычного «зрелища», полагаются ещё и «хлеба». Их мы обнаружили в недорогом замковом ресторанчике под открытым небом с видом на водопад. Красивые чашечки, наполненные капучино и латте с нежными круассанами завершили нашу двухчасовую прогулку.

Снова наш, ставший уже родным, Фольксваген, снова четырёхполосный автобан, снова я в роли штурмана. Границу с Германией мы пересекли без особых приключений, немецкий пограничник даже не удосужился взглянуть на наши одухотворённые лица, к тому же и дорожного налога при въезде в другое государство никто не потребовал. На заправке Эдуард вдруг вспомнил, что мы должны за два дня до вылета подтвердить свою посадку. Такую нелепую процедуру должен был пройти каждый пассажир чартерного рейса. Справедливости ради, я уже несколько раз пытался позвонить по, указанному в билете, телефону, но вместо ответа слышал в трубке только короткие гудки. Четверть века назад мы ещё не являлись, как сегодня, абонентами мобильной связи и разговоры с Израилем производили из уличных таксофонов. Это вовсе не являлась простой процедурой: для этого надо было набрать код, включающий в себя около двух десятков цифр. Сейчас, пока Эдик заправлял наше средство передвижения, я набрался наглости и, зайдя в небольшой магазинчик, попросил продавца позвонить со своего телефона. Улыбчивый, моего возраста, мужчина поинтересовался откуда я приехал.

В этом месте произошла неприятная осечка. Я вдруг вспомнил, что, работавшие со мной в одном отделе, коренные израильтяне перед нашей первой заграничной поездкой инструктировали меня:

– Во-первых, в целях личной безопасности не говорите на иврите, а во-вторых, не сообщайте никому, откуда вы приехали.

С первым запретом проблем не было, так или иначе, в любом случае мы общались на нашем родном, великом и могучем, русском языке. Со вторым табу произошёл неожиданный срыв. Я сказал улыбчивому немецкому господину, что мы приехали из Москвы. В этот момент он дозвонился до аэропорта и попросил наши авиационные билеты, чтобы сообщить номер рейса и дату вылета. Закончив разговор, он не преминул, как, собственно, и все экономные немцы, взыскать с меня плату за разговор, а потом, как-то не по-доброму улыбнувшись, спросил:

– Вы же сказали, что вы из Москвы, так почему в билете написано, что полёт в Тель-Авив?

Я покраснел от собственного лицемерия и, отведя глаза в сторону, стыдливо проговорил:

– Просто так получилось, что мы летим в Москву через Тель-Авив.

Хозяин магазинчика, как мне показалось, не очень благожелательно похлопал меня по плечу и гротескно пророкотал:

– Вам нечего бояться у нас в Германии. Мы до сих пор сожалеем о том, что сделали нацисты во время войны. Чувствуйте, пожалуйста, себя свободно. Всё будет хорошо!

Когда, уже сидя в машине, я рассказал друзьям о произошедшем инциденте, Эдик, сбросив скорость быстро мчавшегося автомобиля, философски заметил:

– Скорее всего, что этот мужик прав, но, наверное, не на все сто процентов. Думаю, что совсем не зря израильские самолёты в аэропорту встречают броневики, а не длинноногие немецкие фрейлины.

Буквально через полчаса мы припарковались возле разноцветного двухэтажного домика с вывеской «Landgasthof von ganzem Herz». В переводе с немецкого это длинное название означало – деревенская гостиница «От всего сердца». А уже через четверть часа у нас отпали все сомнения в достоверности этого вычурного заголовка. После моментального заселения хозяин отеля пригласил нас на веранду, где угостил тёмным, с мягким карамельным послевкусием, популярным в Германии, пивом «Dunkel». К непастеризованному свежему пиву, которое немцы называют «живым», поднесли традиционную к нему закуску под названием «брецель», что являла собой вкуснейшие солёные, щедро смазанные маслом и посыпанные крупной солью, кренделя. Пиво, и в самом деле, было живым в том смысле, что между мною, Эдиком, который иногда вставлял в разговор английские слова, и хозяином завязалась оживлённая беседа, по завершению которой до меня вдруг дошло, что наверное совсем не зря получил отличную оценку на экзамене по немецкому языку при поступлении в аспирантуру.

Во второй половине дня отправились в уже официальную столицу Швейцарии город Берн. Чтобы не тратить деньги за платную стоянку, припарковали машину за чертой старого города и уже через четверть часа, перейдя старинный мост через реку Ааре, оказались на центральной городской площади. Понадобилось всего два часа, чтобы осмотреть колоритный, со множеством древних красивых зданий, причудливых фонтанов, галерей, соборов и церквей, центр швейцарской столицы. Совсем нетрудно было обнаружить, что в этом очень чистом и аккуратном зелёном городе, как нигде, огромное количество разных оригинальных скульптур. Некоторые из них располагались на фасадах домов. Так и ходили с поднятой головой, чтобы не упустить интересные фрагменты. А ещё нельзя было не заметить, что городу подвластен какой-то, неведомый нам, размеренный образ жизни. Здесь не было суеты, везде тихо, спокойно и, можно сказать, философски уравновешенно, немногочисленный гуляющий народ на городских улицах постоянно улыбался и наслаждался неторопливым укладом своего бытия. Если бы не знал, то никогда не подумал, что нахожусь в столице одной из самых звёздных стран Европы.

К ужину мы вернулись в наш «сердечный» отель. Здесь нас ожидал сюрприз: ужин был бесплатный, поскольку, как чуть позже объяснил мне хозяин нашего пристанища, он был приурочен к празднованию 500-летия деревни, на территории который располагался отель. Население этого немецкого села, которое вряд ли превышало пятьсот человек, устроили праздник не для кого-то, не для показухи, как это у нас принято, а сами для себя. Практически все жители деревни, одетые в национальные костюмы, вышли на праздничное шествие. По сути дела, это был самодеятельный парад, который завершился импровизированным самодельным фейерверком.

Наступил последний день нашего пребывания в Европе. Решили заполнить его экскурсией в швейцарский город Базель. Старый город, как будто специально, был создан для пешей прогулки. Но, с другой стороны, его ещё и называют трамвайным городом. На этом виде городского транспорта можно ехать даже за границу, т. к. Базель находится в треугольнике трёх стран: Германии, Франции и самой Швейцарии. Но мы продолжали неторопливым шагом гулять по этому романтическому городу. Что можно сказать? Опять церкви, костёлы, соборы, древние памятники архитектуры и музеи, опять то, что мы называем Европой.

Но… В Старом Свете, наверное, больше тысячи больших и малых городов, и все они расположены на одном континенте. Мы часто грешим, что они похожи друг на друга, мол ничего оригинального, по сравнению с тем, что видели раньше, вы там не найдёте. На мой взгляд, это слабое оправдание, скорее даже, утешение для тех, кто любит отдыхать на собственном диване и путешествовать в соответствии с тем, что показывают на голубом экране TV. Как раз для них, кто-то и придумал расхожую фразу: «я эти горы в телевизоре видал». На самом деле, даже две деревни, расположенные на расстоянии нескольких километров друг от друга, вряд ли похожи по своей пейзажно-домовой архитектуре. Поэтому, туристическая отрасль и является чуть ли не самой прибыльной среди остальных.

Наш путеводитель яростно подчёркивал, что Базель являлся райским местечком для любителей шопинга, причём большинство магазинчиков продавали не бренды мировых фирм, а то, что сделано в самой Швейцарии. Пока мы с Эдиком выбирали для наших холодильников магнитики с видами городов, в которых побывали (Базель, Берн, Цюрих, Люцерн и Лугано), наши дамы отоварились знаменитым швейцарским шоколадом и разноцветными кругляшками сыров. Предметы женского туалета были непомерно дороги, по словам наших милых половинок выходило, что даже в самых изысканных тель-авивских бутиках цены на эти товары были в два раза дешевле.

Ближе к обеду мы выехали из Базеля, собираясь совершить «ланч» в какой-нибудь придорожной немецкой деревушке, где он обходился значительно дешевле, чем в дорогостоящих швейцарских ресторанах. В этот момент мы ещё не знали, что трапезничать будем в совершенно другой стране.

Произошло это следующим образом. С учётом последнего дня нашего знатного автопробега «по бездорожью и разгильдяйству», все немного расслабились. В сущности, никакого бездорожья не наблюдалось, мы ездили по беспрецедентно идеальным автобанам. Что же касается разгильдяйства, то оно имело место быть. Эдик гордо восседал на водительском месте, возле него приютилась его законная жена. Я же, вместо того, чтобы вооружиться картой и указывать Эдуарду, куда направить колёса Фольсквагена, на заднем сидении показывал Миле приобретённые сувениры. Только примерно через час наш водитель соизволил сказать своему штурману:

– Послушай, Сеня, хватит обниматься с Милой! Я тут обратил внимание, что на дорожном указателе высвечивается совсем не тот номер дороги, по которой мы ехали в Базель.

Пока я поспешно искал наше местоположение на карте, Эдуард заехал на заправку. Выйдя из машины покурить вместе с картой и компасом, я заметил, что на меня смотрит какая-та женщина. Она, правда, была совсем не длинноногая, но уж точно немецкой фрейлин. Подойдя ко мне, она учтиво спросила:

– Могу я чем-нибудь помочь. Я вижу вы сбились с пути. Куда вам надо ехать?

– Буду вам очень благодарен, – выговорил я, выстраивая правильно немецкие слова в предложение, – если подскажете, как проехать к немецкой границе.

Средних лет блондинка сначала уткнулась в карту, которую я держал в руках. Потом, видимо, не осилив её топографическую пунктуацию, обречённо взмахнула рукой и тут же распорядилась:

– Езжайте за мной, я тоже туда еду. Тут недалеко, всего навсего десять километров.

Эдик, успев заправить машину, погнался за этой белокурой немкой, которая превышала дозволенную скорость на двадцать километров. Через четверть часа подъехали к размеченной на автостраде линии, обозначающую границу между двумя государствами. Пока я тихо радовался, что обошлись малой кровью и уже скоро будем делать лёгкий перекус в немецкой деревушке, Эдуард резко притормозил и, мрачно улыбаясь, показал мне на дорожный знак синего цвета, на котором большими белыми буквами было выведено «France». Это означало, что, то ли я не сказал какую границу нам надо пересечь, то ли блондинка не поняла мой «аспирантский» немецкий язык. А ещё это свидетельствовало о том, что мы однозначно находимся в нескольких десятках метров от границы с страной любви, моды и высокой кухни, называемой Францией.

– Товарищ, штурман, – неожиданно рассмеялся Эдик, обращаясь ко мне, – смотри, одно колесо машины уже почти во Франции, – так давай направим туда и остальные.

– С тобой всё в порядке, Эдик? – участливо поинтересовался я, – нам ещё и в Германии есть, что смотреть.

– Да, ладно, Сеня, – продолжал канючить Эдуард, – сколько той хорошей жизни, потом в анкетах будешь указывать, что был в стране Наполеона Бонапарта и Жанны д’Арк. Мы ненадолго, подышим только воздухом Коко Шанель, угостим наших девочек мороженым и вернёмся.

Мой друг хорошо понимал, чем соблазнить прекрасный пол. Услышав про что-то, связанное с духами и про французское эскимо, до сих пор молчавшие Мила и Люба заметно оживились и, перебивая друг друга, заговорили:

– Всё, Сеня, поехали во Францию! Что тебе стоит, ты же так хотел в Европу, так посмотришь ещё один её великолепный кусочек.

Красивым ломтиком Старого Света оказался известный, далеко не всем французам, небольшой городок с привлекающим названием Сен-Луи. Даже в подробном путеводителе о нём не упоминалось. Ехали мы до него от границы всего двадцать минут. Эдик припарковал машину в самом центре городка, возле знака, где было написано что-то на французском языке. Не надо было быть потомком Антуана де Сент-Экзюпери, чтобы догадаться о запрете парковки в этом месте или об её оплате. Когда я обратил внимание Эдика на этот знак, он бесшабашно выпалил:

– Ничего, Семён, где наша не пропадала, прорвёмся!

Особых достопримечательностей в этом заурядном городке обнаружить не удалось. Когда же Люба напомнила мужу об обещанном «айс крим», ради которого мы, по сути дела, и ехали в эту французскую глухомань, оказалось, что в наших карманах отсутствует французская валюта. Это сегодня в, практически в каждой, европейской стране ты расплачиваешься только «евро». Тогда же во всех странах, где мы побывали, была разная валюта: в Австрии – шиллинг, в Германии – немецкая марка, в Италии – лира, в Швейцарии – франк. Во Франции тоже ходили «франки», но это были совсем другие франки, чем в Швейцарии. Чтобы их заполучить, надо было идти в банк, который в этом, больше похожем на деревню, городке ещё надо было отыскать и, хотя бы немного, пусть даже без прононса, но говорить на французском. В общем, угостить девочек мороженым было не так просто. Но бывший доцент Эдуард Могилевский был из разряда тех особ сильного пола, которые действовали по принципу: «мужик сказал – мужик сделал».

Мы с ним всё-таки нашли банк, и Эдик на английском языке попросил служащего обменять небольшую сумму немецких марок (ровно на две порции мороженого) на французские франки. Тому пришлось трижды (оказалось, что французы любят английский примерно также, как западные украинцы – русский) объяснить ему, что банковский налог в несколько раз превысит сумму обмена, который, в конечном итоге, так и не состоялся. Мила и Люба всё-таки полакомились французским мороженым при том, что выяснилось, что в пословице, высказанной Эдуардом в качестве обещания, имелись в виду не один, а два разных мужика: один, который сказал, а другой, который сделал. Другим оказался именно я, который уговорил продавщицу мороженого, немного понимавшую по-немецки, принять вместо французских денег немецкие марки.

Через два часа, когда вернулись к машине, обнаружили на лобовом стекле бланк об оплате штрафа за парковку. Вместо того, чтобы произнести:

– Вот видишь, Эдик, я же тебя предупреждал, – я сказал, – делать нечего, надо идти оплачивать штраф.

В ответ мой приятель, разорвав штрафную квитанцию на мелкие клочья, совсем не воинственно буркнул:

– Не пойду я больше в этот банк. Да и поверь мне, ничего не произойдёт. Всё будет в порядке. Поехали, пора прощаться с этой недружелюбной Францией.

Однако Франция не очень-то хотела прощаться с Эдуардом. Через месяц оттуда пришло письмо, что с его банковского счёта (реквизиты которого были в агентстве, где мы арендовали машину) была снята больше кругленькая, чем квадратная сумма за неуплату парковки транспортного средства.

На полях этой книжной страницы для острастки других путешественников уместно будет предать огласке подобный случай, который произошёл с, ещё одним, моим хорошим знакомым. Путешествуя по Америке, в хлебном городе Сан-Франциско ему тоже приклеили на стекло штрафную квитанцию. Точь в точь, как и Эдуард, он тут же выбросил её в ближайшую урну. Когда же через двенадцать лет он снова прилетел в США, на паспортном контроле ему предложили оплатить долг с той лишь разницей, что тогда он составлял всего двадцать американских «баксов», а сейчас больше тысячи долларов. Альтернативой мгновенной оплаты двенадцатилетнего долга служила немедленное возвращение в Израиль тем же рейсом, которым он прилетел. Это, так сказать, в назидание нарушителям дорожного движения за границей.

Утро следующего дня началось с назойливого непрекращающегося дождя. Но нам было уже всё равно: после обеда мы улетали домой. Не выспавшиеся Люба и Эдик посадили меня за руль, а сами мирно подрёмывали на заднем сидении. Штурманская навигация уже не требовалась, мы ехали по автостраде с подробными понятными указателями по мере нашего продвижения вперёд. До аэропорта города Мюнхен было около трёхсот километров, которые я собирался проехать за три часа. Добрались до него без особых приключений, не было проблем и со сдачей нашего Фольсквагена. Уже в здании аэровокзала обратили внимание, что регистрация на Тель-Авив производится на приличном расстоянии от рейсов на другие направления. Причём, именно в этом рукаве, а не в других, стояли полицейские с оружием в руках. Эдуард, разумеется, не преминул, не без едкой иронии, заметить:

– Не броневиками едиными нас здесь охраняют, чуть ли не, как в концлагерях.

В какой-то степени он оказался прав, когда пассажиров именно израильского рейса ввели в изолированный зал ожидания посадки с отдельными, только для израильтян, дьюти фри и двумя кафе. Наверное, был резон в словах Эдика, когда он говорил, что лучше бы немцы делали это в период второй мировой войны.

Четыре часа полёта пролетели незаметно. Это было наше первое возвращение из-за границы в Израиль. Символично, что, когда спускаясь по трапу нашего лайнера, я увидел на фронтоне здания аэровокзала надпись «Тель Авив», то впервые осознал, что прилетел домой. В то же время, совсем не иллюзорно, а вполне реально в, слегка возбуждённом, сознании откладывалось невообразимое ощущение эйфории от европейского «галопа», который мы успешно завершили.

.Глава 2

В страну жаркого солнца, ласкового моря, фламенко и корриды

(Испания)

(1997 год)

Испания, ты первая любовь,

Во мне живёт прекраснейшее чувство!

Страна, к которой сердце рвётся вновь,

Я к вам хочу, простите за безумство.

(Юрий Артамонов)

Испанский писатель Хосе Фернандес Санчес писал, что для «русских поездки по Европе в XIX веке носили почти ритуальный характер. Те, кого волновало здоровье, а заодно будоражила рулетка, отправлялись в Баден-Баден, любители прекрасного отправлялись в Рим, в поисках развлечений наведывались в Париж. Для получения образования ехали в Берлин, а оппозиционеры облюбовали Женеву. Тем самым все находили веские причины, чтобы отправляться в дорогу. У путешествий в Испанию не было никаких посторонних побудительных мотивов, и ничем иным, кроме как желанием узнать Испанию, они не объяснялись».

Следует признаться, что азартные игры и пустые развлечения меня никогда не волновали, бесплатное образование я получил ещё в СССР по максимуму, удостоившись третьей докторской степени, здоровье ещё позволяло избегать лечебных курортов. Поэтому, в соответствии с подсказанным писателем Хосе Фернандес Санчес, надлежало мне ехать именно в Испанию, как бы не имея для этого побудительных причин.