Читать книгу: «Неисповедимы пути туриста», страница 10

Главной целью этого незапланированного виража являлось «восьмое» чудо света – остров, и гора на этом острове, и замок на этой горе, в конце концов, и аббатство в этом замке, которых объединяло общее название – Мон-Сен-Мишель. В ряду мировых достопримечательностей этот небольшой скалистый остров занимал особое место. Да и, в самом деле, например, у Лувра есть множество достойных конкурентов в разных странах мира, можно найти и что-то похожее на кварталы Монмартра или даже на Эйфелеву башню. Но отыскать аналог Мон-Сен-Мишелю невозможно. Этот природный феномен абсолютно уникален. Да и, по большому счёту, вряд ли существует в мире, неожиданно вздыбившаяся на ровном месте, гора, которая приютила на своей вершине монастырь, а на почти неприступных склонах – целый средневековый городок с миниатюрными улочками и крошечными домиками. Самое интересное и диковинное, что дважды в сутки самые высокие в Европе приливы превращают Мон-Сен-Мишель в неприступное место, до которого совсем непросто добраться.

Уже наступившим утром мы приступили к реализации моего винно-коньячного проекта. Наш «Mercedes» лихо мчал по живописной местности, которую наш путеводитель обозвал словом Бретань. За окном всё время мелькала двухцветная идеалистическая картина: белоснежные коровы, пасущиеся на яркой зелёной траве на фоне холмов, заросшими лесами из бука и вяза. Проехав примерно сто километров, мы увидели дорожный знак с названием незнакомого города Ренн, который являлся официальной столицей герцогства Бретань. Несмотря на мои призывы не заезжать в него, Саша всё-таки повернул и притормозил машину у исторической площади Place des Lices, окружённой эффектными старинными зданиями, в которых теснились магазины, небольшие ресторанчики и кафе. В одном из них мы подкрепились кофе с, уже ставшими привычными круассанами, и я, отобрав у Саши руль, направил машину в герцогство Нормандия к цели нашей поездки – Мон-Сен-Мишель. До него было всего семьдесят километров, и я надеялся, что уже через час мы будем любоваться этим уникальным островом.

Мой прогноз был более, чем оптимистическим. Несмотря на то, что мы добрались до него всего за сорок пять минут, ещё столько же времени ушло, чтобы найти место на парковке и на перегруженном шаттле по мосту-дамбе добраться до острова.

Может кто-то будет смеяться и не поверит, но с первых же минут меня окутала такая мощная энергетика этого «обалденного» места, что слегка кружилась голова, в которой почему-то проносились слова из забавной песенки, которую пел Андрей Миронов в фильме «Бриллиантовая рука»: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть. Там живут несчастные люди-дикари, на лицо ужасные, добрые внутри». Этот смешной текст, конечно же, не соответствовал тому, что мы увидели. Во-первых, зелёным остров был только своей малой частью, поскольку он представлял собой скалу, на которой тайга не могла быть даже изначально. Во-вторых, путеводитель повествовал, что тем, кто доберётся до вершины острова, до самого монастыря, будет сопутствовать удача. И, наконец, в-третьих, никаких ужасных и, тем более, несчастных людей мы здесь не видели. Наоборот, тут присутствовали лица, наверное, не одной тысячи паломников, которые светились радостью и добротой.

Вполне очевидно, что нет ни малейшего смысла рассказывать многовековую историю острова: желающие без труда найдут её описание в паутине Интернета. Уместно только упомянуть, что саму церковь аббатства, которая находилась на высоте 80 метров над уровнем моря, начали строить ещё в 9-ом веке.

И вот, миновав королевские ворота, мы начали подниматься по крепостным валам, продвигаясь по нескольким сотням ступеней мимо, величественных, древних арок, лестниц и анфилад, пока не достигли монастырских стен. Когда же, наконец, поднялись на вершину скалистого острова, перед нами открылось изумительное зрелище. Оказалось, что в то время, когда мы бродили по старинному городку и поднимались по, кажущимися непреодолимыми и бессчётными, ступеням вперёд и вверх, море убежало от острова. Просто начался отлив, который, словно каким-то фантастическим насосом откачал воду и вскрыл перед нашим взором огромную долину, с неподдающимися описанию, странными следами и очертаниями на илистом дне. Буквально через несколько часов волны Атлантики снова набегут на фантастический остров Мон-Сен-Мишель, но мы уже не увидим этого очередного чуда, спускаясь вниз к паркингу, где оставили машину.

Перехватив умоляющий взгляд Саши, я понял, что он призывает меня немедленно уступить ему роль водителя нашего элитного авто. Что, впрочем, я немедленно и сделал, поскольку надо было определиться, куда ехать дальше и что в этом «куда» делать и смотреть. Расстелив перед собой карту, я сказал Саше выехать на дорогу А 84, ведущую в Париж. К моему великому сожалению, у меня не было никаких путеводительных материалов, указывающих, что нам делать в этой живописной Нормандии. В конце концов, когда мы уже почти два часа находились в пути, до меня дошло, что надо действовать наобум, не то, чтобы ехать, куда глаза глядят, а просто сама дорога заведёт нас в красивое место. Ведь мы ехали не по пустыне Сахара и не по каким-нибудь Кара-Кумам, а из окна машины перед нами пробегало великолепие и очарование Нормандии, что указывало на то, что там, где мы остановимся, там и будет хорошо. Дальнейшие события подтвердили правильность моей бесхитростной стратегии. В какой-то момент я попросил Сашу съехать с 84-ой дороги и свернуть на шоссе А 13. В ответ на моё указание, он послушно повернул в, заданном мною, направлении, не забыв при этом спросить:

– Почему из всех существующих номеров дорог ты выбрал «чёртову дюжину».

– Потому, что, – ответила за меня Слава, – для евреев число тринадцать является счастливым числом.

Я не стал выяснять у свояченицы в какой части «Пятикнижия Моисеева» она это вычитала. Просто в это время я увидел указатель, что следующий поворот приведёт дорогу в город Довиль. Почему Довиль, а никакой другой? Трудно сказать, возможно он рифмовался с фамилией де Тревиль (капитана мушкетёров) или ассоциировался со словом кадриль (бальный танец французско-русского происхождения). Что бы там ни было, судьба привела нас в неизвестный город Довиль.

Маленькая стрелка городских часов остановилась на цифре «4». Времени было вполне достаточно, чтобы понять, где мы находимся. Через короткое время до нас дошло, что оказались в курортном городе на берегу Ла-Манша. Чуть позже мы узнали, что именно здесь, а не в Париже, открыла свой первый бутик Коко Шанель, именно здесь, а не в Париже, была снята легендарная мелодрама «Мужчина и женщина», получившая около сорока престижных наград.

Довиль предстал перед нами аккуратным зелёным городком, представившим богатым людям прекрасную возможность расстаться со своими деньгами. По всему было видно, что жизнь здесь течёт неспешно и размеренно. Повсюду красовались вывески звёздных отелей, пылала яркой зеленью трава полей для гольфа, сквозь вычурные ограды голубилась вода закрытых бассейнов и призывала к себе неоновая подсветка казино. Когда мы остановились возле одного из них и увидели, входящих в резные двери этого игорного заведения мужчин в элегантных чёрных фраках и женщин в роскошных длинных платьях, то я, в своих дешёвых джинсах и выцветшей футболке, почувствовал себя изгоем на этом гламурном и чужом празднике богатой жизни.

В скромной кофейне маленькая чашечка эспрессо стоила столько же, сколько и ужин в Нанте. Когда же я зашёл в одну, не из самых шикарных на первый взгляд, гостиниц и поинтересовался стоимостью номера, приветливый портье назвал мне цену, от которой у меня просто закружилась голова. Он критически осмотрел меня с головы до ног и, тут же сообразив с кем имеет дело, написал на листке бумаги «Trouville-sur-Mer», знаками показывая, что нам надо ехать именно туда. Из всего этого, получалось, что в Довиле можно жить, если у тебя имеется масса лишних денег, и ты хочешь почувствовать себя кинозвездой. Мы вовсе не принадлежали к разряду людей, которым загорелось вдруг зайти в казино, выпить непомерно дорогое шампанское и до утра танцевать в ночном клубе. Вместо этого мы просто гуляли по курорту, осматривая роскошные виллы, изысканные отели и дорогие марки машин, как бы подглядывая в пласт чужой, абсолютно незнакомой нам, жизни.

Когда я, наконец, удосужился посмотреть, что написал мне услужливый менеджер отеля и догадался найти написанное им на карте, то оказалось, что нам надо было проехать всего девять километров, чтобы попасть в соседний, менее аристократичный, чем Довиль, нормандский городок Трувиль-Сюр-Мер. Он тоже являл собой небольшое уютное местечко на берегу синего моря. Из достопримечательностей нам приглянулась только ратуша и своеобразный парад очень ухоженных, в совершенно разных стилях, вытянувшихся вдоль набережной, красивых домиков. По сравнению с Довилем всё здесь выглядело гораздо проще, а главное дешевле. Без особых проблем мы сняли номер в гостинице эконом класса и поужинали в недорогом ресторанчике при ней.

Прямо из широкого окна отельного буфета, где мы привычно заправлялись нашим утренним кофе, открывался великолепный вид на пролив Ла-Манш. Мы долго всматривались в его лазурную гладь, не спеша взирая на песчаные пляжи Нормандии с одной стороны водного рукава и очертания туманного Альбиона – с другой. На душе было радостно и немного тревожно. Мажорно от того, что в данный момент мы видели две самые знаменательные европейские страны: Францию и Англию. В тоже время мы не очень понимали, где сейчас находимся, в акватории Атлантического или Северного Ледовитого океана, которые соединял живописный пролив с французским названием. Минор охватывал по безотрадной причине, что сегодняшний день ставил, может быть и не жирную, но всё-таки чувствительную, точку нашего пребывания в Европе. Это был наш последний день во Франции. Около полуночи самолёт авиакомпании «Эль Аль» должен был вылететь из парижского аэропорта Орли.

Расстояние до воздушных ворот Парижа составляло чуть больше двухсот километров. Чтобы не любоваться в течение трёх часов скучной лентой автострады, с которой вряд ли можно рассмотреть что-либо захватывающее дух, я решил заехать на двухчасовую передышку в, находившемся ровно на половине нашего пути, город Руан. Именно там была сожжена знаменитая Орлеанская дева, Жанна д’Арк. Чуть позже мы увидим высоченный крест, стоящий на месте её гибели.

Итак, текущий полдень ознаменовался нашим приездом в, расположенную на берегу Сены, историческую столицу Нормандии. Стоял конец сентября, неяркое осеннее солнце всё-таки сумело раскрасить серый камень, из которого были сложены большинство зданий старого города, в желтоватый колер. Всё складывалось удачно: даже машину удалось бесплатно припарковать в центре города. Как только вышли из нашего авто, нас тут же заключила в свои объятия готика средневекового города. Он производил неизгладимое впечатление своей неординарной архитектурой. Просто здорово было тут, ни о чём не думая, совершать лёгкий, ничем не озабоченный, променад. На узких улицах грудилось много старинных, прекрасно украшенных, зданий. Можно было часами рассматривать их резные двери, причудливые окна с цветами на подоконниках и всякие затейливые узоры на стенах. На всём этом ретроспективном фоне широченным веером располагался необозримый океан магазинчиков с, притягивающими к себе, изощрёнными витринами, из которых обязательно хотелось, что- нибудь извлечь и положить к себе в сумку. Тем не менее отпуск подходил к концу, и в виду подлинного, как говорят в банках, дефицита платёжного баланса ограничились покупкой мелких сувениров. Зато избавить себя от французского перекуса мы не удержались. После посещения церкви «Жанны д’Арк», прямо напротив неё, проявился недорогой ресторанчик. Из рекламы, возле входа в него, можно было понять, что, если вы приехали в Нормандию, чтобы попробовать местные сыры, то вы оказались в нужном месте. Что сказать, мы действительно, насытилось там грудкой индейки в камамбере и блинами с сыром из козьего молока. По нашим расчётам, этого должно было хватить до ужина, который в аэропорту особыми изысками не отличался.

Однако здесь мы глубоко ошибались. Когда мы без проблем, но с чувством непритворного сожаления, сдали наш «Mercedes» в прокатное агентство «Budget» и прошли в здание аэропорта Орли, оказалось, что наш рейс задерживался на несколько часов. Примерно через полтора часа по радио объявили, что пассажиры, улетающие в Тель-Авив, должны подойти к информационной стойке. Там нам выдали непонятные талоны, на которых из десятка французских слов я понял только два: Merci и Pardon. Подавляющее большинство пассажиров, улетающих в Израиль, говорили на иврите, поэтому один из них объяснил, что за задержку рейса нам полагался бесплатный ужин и, возможно, гостиница за счёт авиакомпании.

Я вдруг, чисто по ассоциации, вспомнил, что когда мы всей семьёй, с ещё маленькими детьми, отдыхали в Ялте, мы тоже приехали, чтобы улететь домой, правда не в парижский аэропорт Орли, а в украинский (в то время советский) Симферополь. Я совсем не зря подчёркиваю географию воздушных ворот двух стран, именно в этом вся разница. В Симферополе нам сразу сообщили, что рейс (не только наш, а и все остальные) задерживается не на несколько часов, а всего на два дня. Вряд ли французские мадам и месье могли хотя бы приблизительно представить, что творилось в здании аэровокзала и прилегающей к нему местности. Вероятно на баррикадах Парижа во время революции было больше порядка, чем в крымском аэропорту. Предприимчивые жители окрестных сёл тут же, совсем не бесплатно, сдавали уголки своих жалких лачуг взволнованным пассажирам. Не без оснований тогда полагая, что через два часа полёта я буду уже дома во Львове, я оставил в своём кошельке всего двенадцать рублей, десять из которых пришлось заплатить за ночёвку на чердачном сеновале ветхой избушки. На оставшиеся два рубля я купил какое-то самое дешёвое печенье, которое и скармливал своим девочкам. Вот такой незабываемый финал нашего семейного отдыха в Крыму.

Эндшпиль англо-французского путешествия был, мягко говоря, более успешным. Когда я увидел на своём талоне число, обозначающее сумму, которую я могу потратить на свой аэропортовский ужин, я пришёл в, не такой уж и лёгкий, ступор. Простой расчёт показывал, что на эти деньги я мог бы накормить печеньем не только всех задержавшихся пассажиров аэропорта славного Симферополя, а и всех его работников, включая лётный состав и симпатичных украинских стюардесс. Чтобы не особо растекаться взбудораженной мыслью по древу, скажу только, что конкретно мой ужин состоял из лукового супа, антрекота с салатом, кофе с заварным пирожным и бокалом сухого красного вина. Правда неплохо, совсем не хотелось улетать не только в Крым, а даже в уже, ставший родным, Израиль.

Тем не менее, уже через час после ужина, мы оказались в салоне «Боинга». Самолёт только начал набирать высоту, а моя жена после деликатесного ужина уже мирно подрёмывала в своём кресле. Я тоже пытался прикрыть глаза и прикорнуть во время четырёхчасового перелёта. Но мне почему-то не спалось. В иллюминаторе мигали огни ночного Парижа. В голове проносились строчки из малоизвестной песни Владимира Высоцкого «В душе моей – все цели без дороги, Поройтесь в ней – и вы найдёте лишь Две полуфразы, полудиалоги, А остальное – Франция, Париж…». Истинный смысл слов гениального барда, я вспомнил только через несколько лет, когда побывал практически во всех столицах Европы. Воскресил их в памяти потому, что осознал, нет для меня на этой земле лучшего города, чем Париж. Оказалось, что Высоцкий только вторил Хемингуэю, который, ещё до него, писал «если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой». Я не жил с юных лет в французской столице. Но, по правде говоря, такого праздника души я не чувствовал в холодном и чопорном Лондоне, не испытывал в гламурной Швейцарии и не ощущал даже в беззастенчивой Барселоне и в молодцеватом бесцеремонном Мадриде. Просто французскую столицу обволакивала не только какая-то особая атмосфера безудержного веселья, пышной нарядности и напускной беззаботности, а накрывал фееричный цунами неприкаянной романтики и сказочного волшебства.

Конечно, часть туристов, посетивших французскую столицу, могут сказать, что местами в ней грязно и замусорено. Это – правда, и в этом мы убедились воочию, проживая в слякотном еврейском квартале. Но ведь Париж, это не маленький городок, а громадный мегаполис, в любом из них можно увидеть подобное, но не окунуться в такой душевный восторг и трепет, который вряд ли произойдёт в другом месте.

Для многих туристов Париж – это, прежде всего, город роскоши и моды, запах, исходящий из филигранных флаконов с духами Chanel и дизайн Пьера Кардена. Им нравится не только рассматривать витрины дорогих магазинов, а и получать истинное наслаждение от шопинга в роскошных бутиках. Кто ж виноват, что далеко не все понимают, что истинной жемчужиной Парижа являются не столько даже Елисейские поля с Триумфальной аркой, сколько богемный Монмартр, не столько знаменитая Эйфелева башня, сколько задумчивая Сена и не столько Собор Парижской Богоматери, сколько неспешные прогулки по улочкам и мостовым романтического города. Это может быть даже столик в уютном бистро, где можно не просто выпить чашку кофе, а увидеть, как студенты готовятся к экзаменам, как кто-то ищет уединения или, наоборот, назначает встречу, неважно, дружескую или деловую, или просто сидит с газетой или книгой в руках, или, не мудрствуя лукаво, наблюдать за суетливыми и одновременно ленивыми всплесками парижской жизни.

Вероятно, при желании всё это можно отыскать и в других европейских городах. Но абсолютно точно не обнаружишь там такого благоухания импрессионизма, как в Париже. Я вовсе не имею ввиду роскошные музеи Мармотан, Оранжери и Орсэ или полотна знаменитых художников Клода Моне или Камиля Писсаро. Просто импрессионизм, как близкое мне по духу направление в искусстве, всегда стремился к воспроизведению переживаний, впечатлений и настроений в отрыве от действительности. Именно такая чувственная реанимация возникает на парижских улочках, когда привычные и ординарные реалии отодвигались на задворки твоего восприятия, а на абстрактных, но в тоже время осязаемых, авансценах мысленного созерцания появлялись романтика, непревзойдённость и фантасмагоричность. Если перевести это на язык поэзии, то кто-то по этому поводу написал: «Как же прекрасна осень в Париже, Жёлтые листья, солнце чуть ниже, Милых уютных кафе вереница… Той красотой невозможно напиться».

Мне так и не пришлось заснуть этой перелётной ночью. Разве могут слипаться глаза, когда тебя накрыла всепоглощающая любовь к городу, куда не просто хочется вернуться, а может даже некоторое время пожить там. Не возникает же любовь на пустом месте, она просто случается и случайно нагрянула, оставив в душе колорит волшебного города, звуки французского аккордеона и запах терпкого вина.

Глава 4.

От Мюнхена до Амстердама

(Германия, Швейцария, Франция, Люксембург, Бельгия, Голландия)

(1999 год)

 
Салют, привычная Европа!
Привет, привычный Старый Свет!
Готов в ладоши я захлопать,
Тебя прекрасней в мире нет!
Чуть-чуть устало и привычно,
А всё же вечной красотой,
И современной, и античной
Пленяешь ты, мой дом родной!
Не столь, возможно, экзотичны,
Но очаруют навсегда
По-европейски поэтичны
Деревни, сёла, города!..
(Кросби Томашевич)
 

Снова осень, снова, искрящийся багрянцем и позолотой, европейский сентябрь, снова город Мюнхен, который англоязычные туристы называют не иначе, как «Toytown» (игрушечный город). Да, мы с Милой уже во второй раз прилетели в баварскую столицу, на это раз только вдвоём. Опять прокатное агентство «Avis», опять, уже ставшая привычной, заморочка с получением автомобиля. На этот раз нас ожидал сверкающий, объёмом 2000 «кубиков», «Volkswagen Passat». Ещё в Израиле мы решили, что не ограничим прилёт в Мюнхен только осмотром его аэропорта, носящего имя бывшего премьер-министра Баварии Франца Йозефа Штрауса. Расстояние от него до железнодорожного вокзала, где находилась гостиница, которую мы сняли на две ночи, составляло сорок километров. Часы показывали уже семь вечера, поэтому мы без промедления покинули паркинг аэровокзала. Уже через час, без особых приключений, мы искали место стоянки нашего «мустанга» в районе отеля. И, о удача, нам просто сказочно повезло, буквально в трёхстах метрах от вокзала обнаружился свободный просвет между двумя, стоящими у тротуара, автомобилями, в который, хоть и с трудом, но протиснулся наш немаленький «Passat». Причём, никаких знаков, запрещающих эту парковку, мы не нашли. Конечно же, припарковать бесплатно авто, почти в центре полуторамиллионного города, можно было считать не иначе, как улыбкой Фортуны. На что моя жена, то ли мечтательно, но больше, наверное, философски, улыбаясь, заметила:

– Если повезло в начале какого-либо процесса, то непременно успех будет сопутствовать и в его дальнейшей реализации.

Следующий пункт программы, в виде устройство в гостиницу, тоже был успешным. Уже через какие-нибудь четверть часа мы входили в стерильный, сияющий, чуть ль не девственной, чистотой, номер привокзального отеля. В нём было, пожалуй, всё, что надлежало быть в хорошей трёхзвёздочной гостинице. По этому поводу из мини бара тут же была извлечена небольшая бутылочка немецкого бренди, с мало что говорящем названием «Asbach», и распита без закуски в честь начала очередного европейского странствования. Пока суть да дело, время приближалось к девяти вечера, и мы с Милой вышли просто на туристическую рекогносцировку местности, окружающей городской вокзал. Детальному знакомству с столицей Баварии отводился завтрашний день, а сейчас мы просто шагали по вечернему, изобилующему своей средневековой готикой, немецкому городу.

Возможно, начавшийся осенний моросящий дождь напомнил нам, что последний раз мы ели ещё в самолёте, далеко не царский и, наверное, не очень питательный, ланч. Первая, зовущая своим красочным неоном, вывеска заведения, предлагающая съестное, высвечивалась незнакомым словом «Hofbräuhaus». На поверку оно оказалось больше питьевым, чем кормящим. Мы и святым духом не ведали, что попали в пивную, где когда-то решались судьбы мира.

Кто мог подумать, что именно здесь вместе с Надеждой Константиновной Крупской бывал вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. Именно здесь он вместе с Плехановым, Мартовым и другими редактировали большевистскую газету «Искра». Но ещё теснее эта пивная была связана с историей Третьего рейха. Здесь прошло заседание Немецкой рабочей партии, на котором Адольф Гитлер объявил об её переименовании в Национал-социалистическую партию. После его назначения в 1934 году рейхсканцлером Германии, национал-социалисты стали отмечать годовщину создания партии именно в «Hofbräuhaus». Как ни странно, но после нацистов эту пивнушку, ставшую сегодня, известным на весь мир, легендарным, шумным, со своей уникальной аурой, пивным рестораном, посещали даже президенты США и СССР – Джордж Буш и Михаил Горбачёв. А ещё, так уж случилось, что сегодня, в остром желании перекусить, заглянула сюда, далёкая от внешней политики, израильская чета Ходоровых.

Однако просто перекусить не получилось. Несмотря на то, что в меню значились традиционные баварские закуски: копчёные колбаски, свиные ножки, сосиски и капустные салаты, главным здесь, конечно, являлось, его величество, пиво. Я обратил внимание, что его подают исключительно в кружках, ёмкостью в один литр. Выпить на двоих, к тому же и ещё на ночь глядя, два литра пенистого напитка представлялось нереальной задачей. Учитывая это, я попросил озадаченного официанта, на доступном мне немецком языке, принести нам два бокала, один из которых должен быть обязательно пустым. Удивление официанта стало понятным, когда я перелил поллитра пива в пустой бокал. Боковым зрением я заметил полное недоумение, рядом сидящих, страстных любителей этого напитка. Некоторые из них даже привстали со своих мест, чтобы получше разглядеть того, который взял на себя смелость глумиться над, чуть ли национальным, достоянием немцев. В этот момент, похоже к месту, я вспомнил, как в одном из ресторанов Парижа, его заокеанский гость, позволил себе разбавить марочное французское «Jean Marie Ravenau» своей любимой «Coca-Cola». Тогда под бурные и одобрительные аплодисменты гостей ресторана французский гарсон сильнейшим пинком в зад выставил незадачливого американца за дверь заведения. Мне повезло: немецкий кельнер оказался тактичнее своего французского коллеги, ограничившись, то ли укоризненным, то ли угрожающим, мановением указательного пальца. Последнее, что заполнилось в этом грандиозном, вмещающем в своём лоне четыре тысячи человек, ресторане – это несколько десятков, вытянувшихся в один ряд, резных дубовых дверей, за которыми скрывались стерильно чистые туалеты, имеющие прямое отношение к главному угощению этого заведения.

Грядущее утро ознаменовалось нежным цветом осеннего солнца, которое красило не стены древнего Кремля, как пелось в затёртом советском шлягере, а утончённую линию средневековых, суетливых и шумных, мюнхенских улиц. Вроде бы ничего необычного: ведь мы уже видели Мадрид, Париж и Лондон. Тем не менее, город сразу покорил своей чистотой, аккуратностью, уютом и непохожестью на вышеозначенные столицы. Всего в километре от вокзала – главная достопримечательность Мюнхена, небольшая, но очень колоритная, площадь под названием Мариенплац. Мы долго любовались башней Собора Пресвятой Богородицы, Старой и Новой ратушей и колонной целомудренной Святой Марии.

Потом целый день, почти не заглядывая в путеводитель, гуляли по, не совсем обыкновенному, городу, осязая чуть ли на клеточном уровне его диковинную атмосферу. Мы старались сворачивать с центральных улиц, где многочисленные туристы беспрерывно щёлкали затворами, ещё существующих в то время, продвинутых фотокамер и непременно попадали в тихие задумчивые переулки, которые, как раз, и раскрывали истинное волшебство этого города. Нам всё время встречались совсем древние, но ещё жилые, здания, старые, не обозначенные в туристских руководствах, милые церквушки. Когда уставали, то просто садились в уютный трамвайчик, который уносил нас в неизвестные закоулки, баварской столицы. Вечером, за гостиничным чаепитием, моя милая Мила, как бы подводя итог увиденному, заключила:

– Бог его знает, как это происходит внутри нас. Сначала мне казалось, что после европейского Львова, где мы с тобой выросли, нас будет нелегко чем-нибудь удивить. Потом я думала, что осмотрев главные европейские столицы, в Старом Свете уже просто нечего обозревать. И вот сегодня, знакомясь с ещё одним из его городов, я поняла, что, действительно, нельзя объять необъятное. Но каждый новый элемент любого города уникален по-своему. Так что, продолжение следует.

Продолжением увиденного был, находящийся на границе с Австрией, немецкий городок под необычным и длинным названием Гармиш-Пантеркирхен. До него было всего девяносто километров, и уже через час мы парковались возле отеля Almenrausch & Edelweiß. В путеводителе я вычитал, что в этом недорогом, в стиле рококо, «циммере» туриста поджидали приятная хозяйка Грета, кружка тёмного пива с сыром и плитка шоколада на подушке. Когда навстречу мне вышла средних лет, полная, но очень красивая женщина, я тут же, в немалой степени ошеломив её, поинтересовался, не её ли зовут Грета. Хозяйка оказалась не только приятной, а и разбитно-весёлой. Когда я осведомился положено ли мне пиво, и как насчёт стиля рококо, она, виновато взглянув на Милу, торопливо промолвила «Ich bitte um Verzeihung» (прошу прощения), чмокнула меня в щёку, вооружила бокалом пива и, схватив за руку, завела в бело-розовую комнатку, которая несмотря на свою малогабаритность, напоминала миниатюрный зал, в котором вот, вот начнётся красочный карнавал или изысканный бал. Тут же бросилось в глаза, что на, покрытых голубой вышитой наволочкой, подушках лежали шоколадки «Schogetten». Получалось, что насколько хозяйка Грета была поражена моей осведомлённостью об её отеле, настолько же я удивился правдивой информации, полученной из путеводителя на русском языке.

Основной целью поездки в Гармиш-Пантеркирхен являлось покорение самой высокой точки Германии, горы под названием «Zugspitze», высота которой составляла 2962 метра. На самом деле, предполагался не столько штурм этого, почти трёхтысячного, пика, сколько покорение его заснеженного венца посредством, так называемого, зубчатого поезда, который взбирался почти на самую вершину. Но, как назло, горы покрылись туманной дымкой и заморосил мелкий дождь, что затрудняло увидеть, запланированную мной, уникальную 360-градусную панораму с 400 альпийскими пиками, разбросанными по четырём странам: Германии, Австрии, Италии и Швейцарии.

Что делать? Не сидеть же в «рококовой» комнате и видеть заснеженные горы в телевизоре. Пришлось вместо горного путешествия вооружиться зонтами и, по совету хозяйки Греты, прогуляться по старинной улице Людвигштрассе, которая являлась главной туристической аттракцией городка. Здесь сохранились исторические постройки самых разных периодов и стилей. Все они были украшены росписями на темы библейских сюжетов. Когда мы вышли из антикварной булочной Крец, где восемь поколений этой семьи занимались пекарным делом и где к свежезаваренному кофе нам подали ароматную выпечку, то сквозь лиловые тучи стали пробиваться робкие солнечные лучи. Время уже перевалило за полдень, и подниматься на высшую точку Германии было поздно. Тем не менее основной достопримечательностью Гармиш-Пантеркирхен являлись не средневековые улицы, а, окружающие его, альпийские горы. Поэтому, опасаясь очередного дождя, мы, не мешкая, сели в наш «Passat» и переместились в место, называемое «Partnachklamm». В переводе с немецкого это слово состоит из двух частей: Partnach – река, стекающая с вершины «Zugspitze», которую мы так и не покорили, и «klamm», что переводится забавным словом «прищепка». Всё вместе это означало, не что иное, как очень живописное, небывалой красоты, горное ущелье. Его протяжённость составляла восемьсот метров со стометровым перепадом высот.

От места парковки до начала ущелья надо было пройти около двух километров. Если бы не красочный щит у лесной тропы, ведущей к ущелью, мы бы и не узнали, что оставили наш «Passat» возле стадиона, где в 1936 году проходила первая зимняя Олимпиада.