Читать книгу: «Иосиф и Сталина», страница 6

Когда между парами занятий выдавалось свободное окно, Иосиф бродил по запутанным коридорам высотного здания университета. В этом хаотичном перемещении по практически необозримой топологии главного корпуса, он находил какой-то, никому непонятный, блаженный восторг. Да и, по правде говоря, было, чем восхищаться. Так называемая сталинская высотка на Воробьёвых горах была всего на год старше Иосифа. В те годы это было самое высокое здание в Европе. Ни птицы, ни люди ничего подобного в Москве никогда не видели. Иосиф не знал, что если бы он сумел обойти все многокилометровые коридоры этого здания, то увидел бы по его сторонам 50 тысяч помещений, которые достигали на 32 этаже высоту 180 метров. Многие профессора университета утверждали, что, возможно, благодаря этому уникальному зданию, страна заняла лидирующие позиции в науке и в образовании.

Несколько меньший, а точнее, никакой восторг не вызывало у Иосифа общежитие. Когда он впервые переступил его казённый порог, уже при входе ему бросилось в глаза нечто похожее на афишу. Она совсем не являла собой анонс какого-то будущего мероприятия, скорее это была некая таблица запретов, в которой рефреном шла строка «не должен». Это был, по сути дела, нелепый припев к грустной песне, посреди которой были угрожающие слова: студент не должен являться в общежитие позднее 22.00, не должен появляться в нетрезвом виде, не должен курить в комнате и в коридоре, не должен приводить к себе в комнату девушек (парней) и т. д. и т. п.

В комнате с Иосифом жили ещё два парня. Один из них, Володя Великанов из древнего города Мурома, когда впервые вошёл в каптёрку (так он по армейскому сленгу назвал их жилое помещение), вместо приветствия приклеил на задней стороне двери свой анонс, который он назвал заповедями для проживающих. Эти предписания, заимствованные им, по его признанию, со стен общежития космонавтов, гласили следующее.

1. Биоритмы у всех разные. «Жаворонки» в 6 утра уже на ногах, «голуби» просыпаются в 8 часов, а «совы» могут спать до обеда. Поэтому старайтесь не шуметь ночью и рано утром.

2. Опасайся уродливости бытия. Встал с постели – прибери вокруг себя. Поел, попил – вымой посуду.

3. Постучи в дверь, в том числе и в свою, неизвестно, чем в данный момент занимается твой сосед.

4. Лучше заниматься образованием или наукой не в комнате, а в библиотеке.

5. Будь открытым и коммуникабельным.

6. Будь толерантным, ведь общежитие это весь мир в миниатюре.

7. Готовить – дешевле по деньгам и для здоровья. Это лучше, чем есть всякую дрянь в общепите.

Выполнение предписаний, вывешенных при входе, было для Иосифа совсем не обременительно, поскольку он в жизни не выкурил ни одной сигареты, вкус спиртных напитков был ему малоизвестен, а мысль заводить чужих девушек в комнату ему даже в голову не приходила. Зато заповедям Володи Великанова он пользовался неукоснительно. С ними, и в самом деле, жить было легче. К тому же, несмотря, что Володя из Мурома своим могучим телосложением был похож на богатыря Илью Муромца, он отличался невиданным добродушием и покладистым нравом. Третьим соседом оказался не очень разговорчивый, но очень серьёзный Толик Титаренко из украинского города Львов. Так сложилось, что именно эта троица получит красные дипломы с отличием по окончанию университета. Вполне возможно, что в немалой степени этому способствовало и выполнение ими всех заповедей совместного проживания. Но, разумеется, в намного большей степени это произошло потому, что Толик прикрепил к каждой их двух, свободных от окна и входной двери, стенок две красивые картонки. На одной из них было написано: «Ввиду краткости нашей жизни мы не можем позволить себе роскошь заниматься вопросами, не обещающими новых результатов», на другой: «Из ничего – ничего и проистекает». Обе цитаты принадлежали любимцу Анатолия, величайшему физику нашей эпохи Льву Ландау. Поскольку кумиром Иосифа был Альберт Эйнштейн, то Владимиру не оставалось ничего другого, как считать своими идолами и того, и другого. Вполне уместно предположить, что именно они и стимулировали эту троицу стать настоящими физиками и сформировали из них блестящих учёных в будущем.

Володя Великанов, кроме физики, очень любил футбол, причём не столько играть, сколько ходить на стадион. Вместе с тем, деньги на посещение стадиона, чтобы посмотреть игру любимой команды «Спартак», были далеко не всегда. Поэтому, ему часто приходилось слушать трансляцию матчей голосами, любимого футбольными фанатами, диктора Вадима Синявского. Придя как-то с футбольной биржи, Володя, решив повеселить друзей, рассказал им анекдот: возвращались как-то известный диктор радио Юрий Левитан и спортивный комментатор Вадим Синявский после работы домой и разговорились о том, что их относят к числу самых известных в стране людей.

– Давай проверим, – предложил Синявский.

Они зашли во двор, где ребята гоняли футбольный мяч. На вопрос:

– Ребята, угадайте, кто мы такие? – последовал однозначный ответ, – Жиды!

Вместо ожидаемого смеха, Толик за спиной Иосифа покрутил пальцем у виска, показывая другой рукой на соседа. Володя ещё не успел сообразить, что к чему, как Иосиф, резко повернувшись к нему, громогласно, чуть ли не по слогам, отчеканил:

– Тебе не кажется, не совсем уважаемый приятель, что за такие анекдоты морду бьют.

Пока абориген Мурома соображал, как его тщедушный сосед по каптёрке собирается хлестать его по физиономии, Иосиф, размахивая руками, прокричал:

– В таком случае, если тебя на лекции спросят, кто такие, Эйнштейн и Ландау, предлагаю тебе тоже раскатисто, чтоб все слышали, заявить:

– Жиды!

У Владимира на глазах выступили слёзы, он приблизился почти вплотную к Иосифу и чуть слышно промолвил:

– Прошу тебя, бей, бей, как можно сильнее! Заслужил! Только помни, сорвалось с языка. Не хотел обидеть ни тебя, ни тем более великих физиков, в которых, поверь, я души не чаю.

Вечером, несмотря на запрет, он притащил купленную на последние деньги четвертушку водки и водрузил её на стол вместе с несколькими солёными огурцами, чёрным хлебом и кусочками сала. Перехватив недоумённый взгляд сожителей, он не очень внятно пробормотал:

– Так получилось, что я нарушил толерантность, которая обозначена в заповедях, лично мною вывешенных на двери. Прошу меня простить, клянусь, что больше такое не повторится.

– А причём здесь водка, – мрачно спросил Толик.

– Просто я хотел бы, – плаксиво промямлил Володя, – чтобы мы, в знак моей клятвы, выпили за наше русско-украинско-еврейское содружество не только во время учёбы, а и крепили его в течение всей жизни.

Приятели, будучи не в силах отклонить столь торжественный тост, закашлявшись, пригубили водочный напиток. Почти полная четвертушка ещё долго лежала в шкафу, пока не была использована на компрессы в медицинских целях.

Что же касается Володи Великанова, то буквально через несколько месяцев он полностью реабилитировал себя перед Иосифом, когда отработанным боксёрским ударом сбил с ног старшекурсника. На заседании комсомольского бюро факультета Владимиру хотели вынести строгий выговор. Однако, когда он гневно проронил секретарю бюро:

– А ты бы не сделал тоже самое, когда студент, получивший двойку на экзамене, обозвал профессора Шварцмана «жидом пархатым».

Поскольку рассмотрение персонального дела комсомольца Владимира Великанова получило широкую огласку на факультете, то оно автоматически перешло на осуждение студента, оскорбившего профессора. Принцип пролетарского интернационализма в данном случае был соблюдён. Похоже, что принцип был взят Володей на всеобъемлющее вооружение и в дальнейшем. Порукой тому являлся факт его скоротечной женитьбы на студентке столичного медицинского института Ирине Абрамовне Гофман. Злые языки утверждали, что это было связано с московской пропиской будущей супруги. Однако, кто-кто, а Иосиф абсолютно точно знал, что основой их брака было небывалое, ярко вспыхнувшее чувство, нерастраченной до этого, взаимной любви.

Глава 7
От сессии до сессии

В один из дней Иосиф в качестве донора безвозмездно сдавал кровь, в результате чего получил освобождение от занятий. Не так часто выдавалось у него время для ничего неделания. Да, по правде говоря, и слова он такого не знал. Библиотека, в которой он хотел ознакомиться с новой периодикой по физике, оказалась на санитарном дне. Пришлось вспомнить, что в московском институте геодезии и картографии учится его казанский одноклассник, которого Иосиф и решил навестить. Благо общежитие находилось недалеко от Курского вокзала, возле которого он в данный момент находился.

Войдя в комнату, где жил Камиль, Иосиф сразу почувствовал затхлый запах сигаретного дыма и спиртного. За столом вместе с его приятелем сидели ещё один парень, который наливал в давно немытые стаканы что-то из бутылки, на этикетке которой было написано «Солнцедар». Иосиф и не ведал, что содержимым этой ёмкости являлось низкосортное креплёное вино, которое окрестили правильным названием «бормотуха». Видимо, после его распития потребитель излагал свои мысли не очень членораздельно.

Увидев на пороге Иосифа, Камиль бросился к нему и, крепко обняв его за плечи, радостно завопил:

– Вот и кореш мой объявился, как раз во время, третьим будешь.

Несмотря на свою отдалённость от выпивающего братства, Иосифу, конечно, было известно, что при развитом социализме было принято выпивать «на троих». Традиция упиралась своими корнями в стоимость бутылки водки, которая стоила два рубля восемьдесят семь копеек. Вместе с закуской, плавленым сырком «Дружба» по цене 13 копеек, получалось ровно 3 рубля. То есть, чтобы выпить водки и закусить, выходило точно по рублю с потребительского носа. А рубль обычно жена выдавала мужу каждый день на обед. Вот и соображали страждущие на троих.

Иосиф, разумеется, не горел желанием быть третьим, четвёртым или даже пятым. Но выпивающий народ считал «отказника» либо больным, либо крайне неуважающим своих собутыльников. Поскольку и это не было секретом для Иосифа, он посчитал нужным оправдаться:

– Ребята, извините, мне сегодня нельзя, я сегодня сдал поллитра крови.

Собутыльник Камиля, протягивая ему стакан, радостно провозгласил:

– Пей, дорогой, не стесняйся, от этого напитка твоя кровь будет только здоровее.

Камиль, зная непьющий нрав своего одноклассника, сбивчиво прогнусавил:

– Да, отстань ты от него. Не видишь, что моему другу сегодня нельзя.

Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, если бы в комнату не ввалился какой-то блондин с яркой девушкой, явно восточного происхождения. Он тут же залпом осушил, предназначенный для Иосифа стакан, и, подмигнув ему, что-то прошептал Камилю на ухо. Тот тут же подхватил своего однокашника под руку и вывел из комнаты. За ними поспешно ретировался из комнаты и собутыльник.

– Что случилось, Камиль? – недоумённо спросил Иосиф, – пожар, землетрясение или потоп.

– Можно и так сказать, – рассмеялся Камиль, – просто Валентин должен срочно переспать с Гульнарой. Мы об этом заранее договаривались.

Сказать, что Иосиф был в шоке от слов одноклассника, успев про себя вспомнить слова римского оратора Цицерона «О времена! О нравы!», означало сказать ничего. Обернувшись на стук закрываемой двери, он увидел на ней, незамеченную ранее, выписанную красной гуашью, надпись «Прежде, чем зайти сюда, подумай, нужен ли ты здесь!», чуть ниже, уже зелёным цветом, красовалась ещё одна текстовка «Рефракция – продажная девка империализма!». Если первая реляция просто вызывала недоумение, то вторая порождала вопросы. Иосиф знал, например, что рефракция есть не что иное, как преломление световых лучей. Но какое отношение это оптическое явление имело к проституткам и социальному строю, было выше его знаний как в физике, так и в социологии.

Пока он раздумывал о гносеологических корнях прочитанного, Камиль дёрнул его за локоть и буквально втолкнул его в дверь, противоположную от «рефракционной». Прежде, чем переступить порог ещё одной комнаты геодезического общежития, Иосиф успел краем глаза заметить при её входе ещё один вывешенный шедевр, который скромно гласил: «Чего хочет женщина, того хочет Бог, – но только Бог и знает, чего она хочет! Поэтому, есть женщина – есть проблема, нет женщины – тоже проблема». Когда же, Камиль втолкнул его вовнутрь со словами:

– Девочки! Знакомьтесь, это мой друг Ося, мы вместе с ним учились в школе, – одна из них, привлекательная брюнетка, оторвавшись, от рамочного зеркальца, стоявшего на столе, заворожено выпалила:

– Ой, какой красавчик! Там у вас в Казани все мальчики такие привлекательные. А я думала, что все татары на Чингисхана похожи.

Иосиф хотел было сказать, что Чингисхан вовсе не татарин, а монгол, а также раскрыть, кто он на самом деле по национальности. Но Камиль, предвидя этот опрометчивый шаг, сквозь смех решительно фыркнул:

– Какая разница, Рита? Татары, монголы или татаро-монголы. Абсолютно неважно. Важно только то, что Ося учится в МГУ на физическом факультете.

– Ничего себе студентик, – вступила в разговор рыжеволосая Анечка, – ты и в самом деле соизволил спуститься к нам с ваших богемных Воробьёвых гор.

Третья «проблема», в обличии миловидной толстушки Даши, тут же саркастически, поинтересовалась:

– А может талантливый физик решит нам задачки по инструментальной оптике наших приборов, которые нам, как раз завтра, необходимо вклинить в проект.

– Нет проблем, – тут же откликнулся Иосиф, – всё будет сделано в лучшем виде.

– Проблема в твоём глубоком заблуждении, – язвительно проронила Рита, – сомневаюсь, что даже в течении часа ты сможешь решить такие специфические задачи.

Не прошло и пяти минут, как Иосиф придвинул Рите несколько листочков с решением около десятка задач, выписанных с объяснениями разборчивым почерком.

Рита, выдыхая в приоткрытую форточку сладковатый дымок от сигареты «Ява», мечтательно заключила:

– Ты посмотри, какой умный, а я думала просто милашка-мальчик, на Ален Делона схожий. Спасибо тебе!

– Одним спасибо не отделаешься, – возник вдруг из небытия, задремавший Камиль, – положен Осе поцелуй от красивой девушки.

Рита тут же подбежала к Иосифу и наградила его таким всепроникающим засосом, которого он даже от Эльвиры не удостаивался. Он ещё не успел отдышаться от этой, такой неожиданной и в тоже время приятной, акции проблемной геодезистки, как она, не отпуская своих рук с его плеч, томно прошептала ему на ухо:

– Если хочешь большего, прелестник, оставайся на ночь у нас в общежитии. Обещаю, что найду место для всеобщего расслабления.

С одной стороны, Иосиф не понимал, как чужому человеку можно оставаться в месте, где он не живёт. С другой, юный физик пытался себе внушить, что под расслаблением он и Рита понимают не одно и тоже. Но присутствовала здесь ещё и третья сторона. У апологета теоретической физики вдруг взыграло то, что называют мужским началом. Причиной тому являлась не только жгучая красотка Рита Полякова из сибирского града под названием Омск. Весь сыр-бор касательно женского аспекта вклинился в мозговые извилины Иосифа из-за информации, пересказанной не только студентами, а и преподавателями физического факультета МГУ.

Речь шла о величайшем физике Ландау. Поговаривали, что когда он шёл гулять по дачному посёлку, он внимательно осматривал всех, встречавшихся ему, женщин, внимательно обозревая, прежде всего, фигуру каждой из них. Ведь совсем не даром на одном из философских семинаров другой физик-теоретик, академик Яков Зельдович сказал:

– Формы должны быть такими, чтобы их хотелось взять на содержание.

Что же касается, Ландау, то, ни одна женщина не уходила от него недовольной. Получалось, что его, и на самом деле, боготворили дамы всех возрастов и вероисповеданий. При этом, Лев Ландау заводил множество адюльтеров, оставаясь при этом продолжать жить со своей женой. О его сексуальных похождениях ходили легенды. В принципе, всё это было из области «хотите верьте, хотите нет». Только через 40 лет после смерти учёного на экраны кинотеатров России выйдет фильм «Мой муж – гений», в котором его создатели полностью подтвердят вышеотмеченное.

В этом ракурсе у Иосифа стали появляться шальные мысли о том, что, может быть можно, известное выражение трактовать и в несколько иной форме, т.е. «Что позволено Юпитеру, то позволено и быку». Здесь подразумевалось, что он выступает в роли быка, которому следует учиться у кумира не только постигать квантовую физику, а и не чуждаться притяжения к красивым женщинам. Только вчера ночью, ворочаясь от бессонницы, Иосиф раздумывал об этом. Уснул он только под утро, причём приснилась ему какая-то обольстительная, без одежд, очаровашка, с которой он лежит на багряно-жёлтой листве среди осеннего леса. А уже сегодня, возникшая из ниоткуда, изящная и привлекательная Рита Полякова предлагает ему нечто из области приснившегося.

Пока Иосиф прикидывал «Что делать» и «Кто виноват», Рита, не давая ему опомниться, схватила его за руку и, вытолкнув в коридор, громким шёпотом взволнованно прошептала:

– Послушай, мальчик мой нецелованный, тут проживает не элита из МГУ, а пролетарское студенчество.

– Ты имеешь в виду, – перебил её Иосиф, читая очередную вывеску на одной из дверей, – что здесь находится, беспокойный и горячий народ геодезистов-полевиков.

– Именно так, мой Ален Делон, – подтвердила Рита, – да и ночь у нас, под стать им, будет такой же беспокойной и горячей.

От этих слов у Иосифа похолодело под сердцем. Он судорожно оглянулся вокруг себя, будто его вели на эшафот, но ничего подозрительного не заметил. Перед ним тянулся всё тот же полутёмный коридор, слегка подсвечиваемый рядом тусклых лампочек на прокопчённом потолке. Камиль куда-то незаметно исчез в этом перегоне, а Рита, прижимаясь к нему, продолжала ворковать что-то, не долетающее до слуха озабоченного Иосифа. Он услышал только обрывок её последней тирады:

– Осенька, милый, притормози, ты куда так разогнался. Станция Березай, приехали.

Прибауточной станцией Березай оказалась комната под чёртовым номером 13. Не успела Рита приоткрыть эту дверь, как оттуда раздался хор нетрезвых голосов, поющих «ночь мы прогуляли, день мы проболтали, а потом не знаем ни бум-бум, так выпьем за гуляющих, за ничего не знающих, так выпьем за проспавших, за сессию не сдавших, так выпьем за сдающих наобум».

– Ничего себе, текстовка, – поразился про себя Иосиф, – у нас таких песен не поют.

Не успел он переварить услышанные слова, как, увидев на пороге Риту, один из парней преподнёс ей эмалированную кружку с вином, а весёлый гитарист, сменив тональность, скороговоркой пропел: «Так наливай студент студентке, студентки тоже пьют вино, непьющие студентки – редки, они все вымерли давно». Рита, на ходу поправляя аккомпаниатора, тут же уточнила:

– Не вымерли. Они все замужем давно.

Она подскочила к одному из ребят, сидевших за столом, и, чмокнув его, совсем не так, как Иосифа, в щеку, радостно прощебетала:

– С днём рождения, Славик! Что бы ты дожил до предстоящей сессии и сдал её. Вот тебе мой скромный подарок.

При этих словах она вытащила из бумажного пакета, который держала в руках, бутылку водки «Столичная».

– Ничего, себе скромный, – радостно проблеял именинник, – стоит целых три рубля и ещё семь копеек в придачу. Ты что, мать, повышенную стипендию получила?

– Да у меня в этом семестре вообще нет стипендии, – без сожаления брякнула Рита, – просто у меня папочка заколачивает неплохие деньги, работая водителем на международных перевозках в Совтрансавто.

– Уважаю твоего папочку, – торжественно провозгласил Славик, разливая водку в, неизвестно откуда взявшиеся, шаровидные банки, применяющиеся при простуде.

Протягивая этот лечебный сосудик и Иосифу, в его не очень трезвых извилинах что-то просветлело и он тут же прохрипел:

– А ты кто такой, откуда будешь?

Иосиф, не переставая думать, что же произойдёт сегодняшней ночью, невпопад ответил:

– Я из Казани.

– Значит, сиротой казанской будешь, – понизив голос, скаламбурил Славик.

– Прекращай свой допрос, именинник, – перебила его Рита, – это Иосиф, ни мало, ни много студент-физик из МГУ, мой новый бойфренд.

Иосиф впервые слышал новое для него словосочетание, однако, несмотря на скудный лексикон английского языка, сумел соединить существительные «мальчик» и «друг» в одно. Когда удалось понять, что Рита презентует новоявленного дружка как своего возлюбленного, создалось впечатление, что его как бы в звании повысили, вроде, как ефрейтора произвели в генералы. Но до генеральских погон, в смысле исполнения эротических фантазий Иосифа, было ещё рано. В этот момент он так проникся амурным миражом, что на полном автомате, не осознавая своих действий, выпил водку из банки, предназначенной для прикладывания на спину. Зато, буквально, через несколько минут он уже в полной степени осмыслил, что совершил не совсем пристойное действие, хоть и сделал это первый раз в жизни. Сразу же запершило в горле, сильно закружилась голова, а в ногах появилось ощущение, что кости там заменили ватой. Рита, взглянув на чуть порозовевшего бойфренда, оценила его изменившееся состояние с высоты своей привлекающей женственности. Она усадила Иосифа на стул, не забыв при этом взгромоздиться ему на колени, приблизила свои зовущие губы к его устам на близкое, но в тоже время на недосягаемое расстояние и нежно пропела:

– Если хочешь поцеловать красивую девочку, то непременно выпей ещё одну рюмочку.

Пьянеющему от мизерной дозы алкоголя Иосифу, очень хотелось поцеловать Риту. В той же степени ему совсем не хотелось принять ещё одну баночную дозу хмельного зелья. Но оказалось, что за всё в этой жизни надо платить. Свалившаяся с неба, подружка категорически отказывалась наградить его горячим поцелуем, совершение которого завладело мыслями Иосифа. Не отдавая себе отчёта, что будет дальше, он залпом, как настоящий алкаш, осушил, протянутую Ритой баночку. Ну а дальше его окутало что-то похожее на, неощущаемую ранее, эйфорию. Сквозь туман до него долетали простые гитарные аккорды и слова студенческого шлягера, что мол живут студенты весело от сессии до сессии, а сессия всего два раза в год. Несмотря на хмельное марево, всё больше заползающее в его голову, Иосифу казалось, что он продолжает мыслить диалектически. Он, придерживая одной рукой Риту за талию, другой схватился за гитарный гриф, который упирался ему в плечо, путанно пролепетал:

– Я не понимаю, как можно жить весело от сессии до сессии. До сессии надо тяжело работать, чтобы постигнуть…

– Что постигнуть, отличник, ты наш, – засмеялся гитарист, отстраняя от него гриф, на котором он медленно перебирал струны.

– Постигнуть то, – чуть ли не по слогам вторил Иосиф, – что ты должен проверить во время сессии.

– Все слышали? – ухмыльнулся Славик, – казанский сирота открыл нам Америку. Он, что не знает, что мы аккуратно готовимся к экзамену: старательно пишем шпаргалки и тщательно заготавливаем «бомбы». Ну а девушки на прекрасной части своих ножек, скрываемых длинной юбкой, пишут формулы.

От обилия полученной и неведомой информации Иосиф стал даже постепенно трезветь. Он медленно повторял про себя:

– Надо же, на ногах пишут формулы. Даже Ландау до этого не додумался.

Он медленно переваривал, сказанное Славиком, пока в его, воспалённом от водки, мозгу снова не прорезалось услышанное слово «бомба». Он тут же стеснительно протянул:

– А что за такие боевые снаряды вы используете на экзаменах?

– Ты не знаешь, красавчик мой, что такое, бомба, – искренне промурлыкала Рита, прижимаясь к нему своими округлыми грудями.

От этого прикосновения у Иосифа снова закружилась голова и он уже не слышал, как кто-то из геодезистов объяснял ему:

– Понятие «бомба», дорогой товарищ, физик, представляет собой не что иное, как готовые ответы на таких же листах, как выдают на экзамене. Весь фокус заключается в том, что надлежит незаметно найти нужный лист в, специально вшитом, накладном кармане пиджака и выложить его на стол.

Когда Рита, отодвинула свой притягивающий бюст от груди Иосифа, до его слуха долетела только заключительная фраза специалиста по сдаче экзамена:

– Таким образом, задача студента, сдающего экзамен, это списать ответ на вопрос, а цель преподавателя – поймать его за этим благородным занятием.

Когда Рита соскользнула с коленей Иосифа, чтобы заполнить баночки очередной дозой «Столичной», мысли его на какое-то мгновение вернулись в привычное русло и он, нервно передёрнув плечами, заключил:

– Вы уж простите меня пьяного. Я такой же студент, как и вы. Но категорически не приемлю того, что происходит у вас.

В это время Рита, женским чутьём осознав, что подопечный отвлекается от намеченного ею курса, резко прервала эту речь, пытаясь влить в него очередную порцию спиртного. Но взбудораженного Иосифа уже невозможно было остановить. Размахивая невпопад руками и, срываясь на фальцет, он взволнованно толковал своим полупьяным оппонентам:

– Я вообще не понимаю, что у вас тут происходит, в комнатах далеко не парфюмерные запахи, под ногами горы мусора. Средства общения – вино и водка, какие-то мистические то ли бомбы, то ли фугасы и совсем непонятная жизнь, которую вы называете от «сессии до сессии». А на учёбу, которая является причиной вашего присутствия здесь, вам вообще наплевать.

Словно подтверждая правоту Иосифа, гитарист продолжал петь «что за предрассудки, есть три раза в сутки и ложиться в тёплую кровать! Мы ж без предрассудков, едим один раз в сутки, а на остальное наплевать!».

Рефрен этой песни, подыгрываемый незатейливыми аккордами шестиструнки, раздражал, обычно немногословного, Иосифа до такой степени, что он возмущённо продолжил:

– Приглашаю вас всех на экскурсию в моё общежитие. Посмотрите, как физики живут, как науку штурмуют и как живут не от сессии до сессии, а от Демокрита до Ньютона, от Аристотеля до Эйнштейна и от Архимеда до Ландау.

Неизвестно сколько времени Иосиф продолжал бы свой воспитательный монолог, если бы Рита не положила его руки на свои пухлые красивые коленки. Этим завлекающим действием она снова привела своего физика в, готового на подвиги, мужчину. Он тут же забыл про Резерфорда, Герца и Ломоносова, отваживаясь поцеловать при этом свою спутницу в пылающую щеку. Многоопытная Маргарита, воспользовавшись моментом, сумела влить в него ещё одну порцию 40-градусного напитка. Буквально через пять минут её подопечный, забыв обо всех знаменитых физиках и не очень знакомых лириках, уже достиг нужной кондиции.

Не дожидаясь, когда Иосиф снова придёт в состояние дискуссировать с её приятелями, Рита, пропев им итальянское «аривидерчи рома» и, подхватив своего дружка под руку, с быстротой молнии ретировалась из комнаты. С трудом преодолев 30-метровую коридорную дистанцию, нетрезвая пара буквально вломилась в комнату, где жила студентка Полякова.

– Ну вот и пьянь тропическая заявилась, – послышался девичий голос со спального места напротив кровати, на которую водрузились Рита и Иосиф.

– Открой окно, – приказал тот же голосок, – а то спиртным несёт, дышать невозможно.

Иосиф хотел было привстать и подойти к окну, но Рита схватила его за ремень брюк и убаюкивающе попросила:

– Да не слушай ты эту рыжую лисичку, от неё только что парень ушёл с точно таким же запашком из уст, которые она жадно целовала.

Мыслительный аппарат Иосифа работал в направлении, что он должен делать с Ритой, чтобы достичь того, чего физик Ландау добивался от своих любовниц. Несмотря на это, в проблесках своих не очень трезвых умозаключений он уразумел, что эротическая атрибутика в этой комнате является константой. Рита, словно догадываясь, что происходит у него в голове, ласково прощебетала:

– Осенька! Забудь про всё. На Аньку не обращай внимания, она нам не помешает. Всё идёт по плану.

Но Иосиф не привык к реализации таких, немыслимых по его мнению, проектов. Он молча стоял перед, уже оставшейся в коротеньких сиреневых трусиках и такого же цвета бюстгальтере, Ритой. Она, как русалка с распущенными волосами, стремительно спрыгнула с кровати и, присев перед ним, стала расстёгивать ему ремень и снимать брюки. Иосиф, будто в каком-то гипнотическом дурмане, не двигался с места, заворожено вглядываясь в пухлые и упругие бугорки её груди, выбивающиеся из лифчика. Когда он остался в своих, чёрного цвета, трусах, которые почему-то называли семейными, Рита то ли критически, то ли смешливо глянула на, как она считала, готового к употреблению, Иосифа и легонько подтолкнула его к цветастому матрасу, мятая простынь из под которого валялась на полу.

Но студент славного МГУ не был готов к подобному употреблению. Внезапно, совсем не к месту развивающейся матрасной эротики с Ритой, в нетрезвом воображении Иосифа возникла Эльвира. Только обнажённая черноволосая красавица была не в помоечной комнате в общаге и не на видавшем парные голые тела пожухлом матрасе. Она просто ненавязчиво выставляла своё, до сумасшествия очаровательное неприкрытое, естество на фоне, залитой солнечным светом, берёзовой рощи. Иосиф, как во сне, всматривался в эти прекрасные очертания, а Эльвира, интригующе улыбаясь, своим маленьким пальчиком манила его к себе.

В это время Рита, уже абсолютно голая, безответно прижималась к размякшему, по сути дела, парализованному Иосифу. Он же, как ей показалось, не хотел предпринимать никаких активных действий, чтобы овладеть добровольно отдающейся ему сибирячкой. Даже тогда, когда Рита, как бы невзначай, коснулась своей нежной рукой его детородного органа, она не почувствовала, чтобы хотя бы одна мышца его тела напряглась или дрогнула в преддверии наступающего наслаждения. Она резко отстранилась от Иосифа и разочарованно вскрикнула:

– Не думала, что в столичном университете обитают молодые импотенты.

Рыжая Анечка, которая со своей постели наблюдала за этим полуэротическим водевилем, не удержалась и, покатываясь со смеха, тихо, но так, чтобы все слышали, пролепетала:

– Так тебе и надо, подруга. Не будешь в следующий раз кого попало в своя мятую постель завлекать.

…Несмотря на некоторое отклонение от нормы, испытанное при мимолётной встрече с Ритой, жизнь студента физического факультета МГУ Иосифа Перельмана продолжалась. Все экзамены в зимнюю сессию он сдал на отлично и получил даже повышенную стипендию, что отнюдь не было помехой для его скромного бюджета. Серьёзная учебная нагрузка несколько отодвинула его воспоминания о не совсем удачном дне, проведённом в общежитии геодезического института. Однако по ночам его мучали тягостные мысли об этом злополучном времени. Получалось, что де-юре он имел счастье вживую обозревать двух очаровательных обнажённых женщин: Эльвиру и Риту. А де факто он всё равно оставался девственником, так и не познавших их. К тому же его крепко удручало, что он потерпел фиаско с последней из них как мужчина.