Читать книгу: «Звезда империи»

Шрифт:

ISBN 978-5-4483-5603-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1
Мой мир

Сегодня 23 день Месяца урожая, день, который изменил мою жизнь и судьбу империи. Я молодой парень 22 лет, сын рыбака из рыбацкого поселения Норонмель. Вся моя жизнь прошла в этом поселении, с детства я помогал отцу ловить рыбу в большом заливе, самом живописном уголке нашей империи. Иногда, когда в заливе было мало рыбы, мы заплывали немного дальше, и я мог видеть издалека высокие белые стены Города пяти царей.

Этот город располагается на большом острове, окружённом водой Сапфирового моря. Город был разделён на шесть частей, пять из которых принадлежали царям пяти царств, находившихся вокруг моря, а шестая часть была общая, центральная и самая роскошная. В этом городе, несмотря на его внушительные размеры, никто не жил. В нём располагалось множество храмов, чьё величие потрясало любого приблизившегося к ним. Высокие мраморные колонны и длинные ряды ровных ступеней были необходимыми частями храмов, не говоря о множестве скульптур, окружавших все постройки. Каждому из царей принадлежала своя часть города, и каждый хотел переплюнуть всех остальных в роскоши и красоте своих храмов, построенных в честь их любимых богов. Только лишь в центральной части города усилия объединились и вылились в постройку главного храма, возведённого в честь верховных богов Марана и Гурана – двух братьев, сросшихся одной стороной своего тела и смотрящих в разные стороны. Сорок колонн высотой в шестьдесят локтей украшали храм с каждой стороны, сорок ступеней вели к его подножию. Впрочем, обо всем, что находилось в священном городе, я мог знать только по рассказам отца, который узнал всё это от своего отца, рассказывавшего про одного нашего предка, который служил в гвардии самого императора Казиуса, объединившего все царства под своим владением и положившего начало новому летоисчислению.

Сейчас 198 год Второй эпохи, эпохи легендарных завоеваний, пришедшей на смену Первой эпохе, которую называют эпохой философов. Из отцовских рассказов я знаю, что до эпохи философов люди не правили на земле, тогда были времена правления гигантов. Их рост достигал трёх человеческих, они были сильные и умные настолько, что без труда поработили человеческие племена, жившие на берегу моря и соседних землях. Для проживания они выбрали большой остров, находящийся в море, и построили там руками рабов город, называемый позднее городом шести золотых ворот. В этом городе ворота были сделаны из красного дерева, обитого золотом. Ворота были намного больше обычных, под стать гигантам. Гиганты правили людьми около пяти веков, используя их для добычи золота и выращивания необходимой для пропитания пищи. Все богатства скапливались на острове за высокими каменными стенами, построенными из белых кирпичей длиной в пять локтей. Так продолжалось бы и поныне, если бы не болезнь, поразившая гигантов во время расцвета их империи. Они стали умирать один за другим, страх и смятение появились среди них. Чувствуя скорую кончину, оставшиеся в живых решили уйти на север в поисках спасения, но были убиты людьми, почувствовавшими их слабость. После этого люди поплыли на остров и ворвались в город. Оставшиеся там гиганты не смогли оказать серьёзного сопротивления и были истреблены все до одного, убиваемые людьми с непомерной жестокостью. Это была месть, месть за пять веков унижения и страданий. Город гигантов был разрушен и разграблен, только лишь стены остались нетронутыми. Золотые ворота тоже были испорчены людьми, от ярости не щадившими ничего. В последствии ворота заменили на новые, обитые железом, а позже и вовсе сделали в одной из створок небольшие ворота размером, достаточным для людей. Полностью же ворота открывались только во время праздников или во время доставки крупных грузов внутрь города.

После того, как с гигантами было покончено, пришлось брать бразды правления в собственные руки. Решили, что будет правильно, если всеми племенами будут управлять лучшие из людей, самые умные и достойные, способные править мудро и справедливо. Так началась эпоха философов, эпоха правления Великого совета, состоящего из сорока человек. Город шести золотых ворот был перестроен и стал местом жительства и работы Великого совета, остальные люди населяли окрестные земли, постепенно расселяясь во всех направлениях.

Сначала были основаны два города: Зармель и Маралл. Зармель находился возле Косого хребта на востоке, а Маралл —

на юго-западе. Зармель изначально был городом рудокопов, работающих на золотых рудниках, а в Маралле жили землепашцы. Оба города быстро развивались и стали достаточно крупными для того, чтобы быть самостоятельными. Но ещё до отделения в Зармеле стало мало места для всех жителей. Рудники не вмещали такого количества работников, а бросать родовое дело никто не хотел.

Тогда простолюдин по имени Барук, уважаемый многими человек, решил найти место для постройки нового города возле Косого хребта. Идея понравилась многим, и, поддерживаемый единомышленниками, Барук выдвинулся со всеми на восток. К вечеру они дошли до небольшого холма, на склоне которого и решили заночевать. Глубокой ночью на лагерь напал медведь и несколько человек кинулись ему навстречу, схватив первое попавшееся под руку оружие. Медведь был убит, но в этой схватке также погиб и Барук. Позже на этом холме была построена смотровая башня, названная его именем.

На следующее утро путники продолжили своё движение вдоль горного хребта, осматривая окрестные земли. К полудню они добрались до одного места, очень неплохо выглядевшего: ровная долина с удобными подходами к горам. Здесь и был основан город Заргель. Здешние люди по характеру немного суровее жителей Зармеля, скорее всего из-за того, что Заргель находится севернее и живут здесь немного выше в горах. Добытое здесь золото везут в Зармель на продажу или для обмена. Остальные города появились значительно позже этих трёх, уже перед разделением наших земель.

Примерно через семьдесят лет был основан город Квинтий, получивший своё название от имени основавшего его царя Квинтия Полоумного, как его называли в те времена жители его земель. Он всю жизнь был одержим разными идеями, не поддававшимися разумному объяснению. Для начала он захотел построить свой город в виде пятиугольника, не взирая на то, что местный ландшафт не позволял этого сделать.

В результате строительство затянулось на многие годы, забрав много человеческих сил и даже жизней. Когда, наконец, город был построен, царь захотел построить самые большие в империи конюшни. На их строительство ушло два года, могло бы уйти и больше, если бы зодчие не убедили его строить конюшни в более удобном месте. Вместимость этих конюшен была около двух тысяч голов, и они всегда были заполнены, несмотря на то, что численность всех конных отрядов Квинтия едва превышала пять сотен всадников. Зато все другие цари покупали у него лошадей, предпочитая не возиться с их разведением.

Самым последним городом, основанным в наших землях, стал Марель. Сюда переселились коммерсанты со всей империи. Город стал одним большим рынком, на котором деньги можно было обменять на любые товары и развлечения. Гордостью Мареля была крупнейшая в империи арена, на которой проходили состязания между лучшими атлетами, а раз в месяц проходили поединки между бойцами и дикими животными. Многие храбрецы, ведомые зовом денег и славы, были разорваны зверьми на клочки. Во время таких поединков обычно делались ставки, и некоторые люди выигрывали солидные деньги, но больше было проигравших, промотавших своё состояние в погоне за наживой. Запах лёгких денег многих одурманил в этом городе, ставшем похожим на сумасшедший дом, где все были помешаны на богатстве. Обычно там, где бывают деньги, бывают и жулики. И Марель не был исключением из правила. Улицы наводняли шарлатаны, дурачившие толпу, и мелкие воры, которые незаметно шныряли между прохожими, опустошая их карманы.

Марель, пожалуй, можно назвать самым грязным во всех отношениях городом, конечно же, не считая Берга. По бедноте Берг превосходит все прочие города империи, находится он на северо-западе, на полпути к Огненному хребту. Такое невыгодное местоположение города выбрано из-за того, что Берг ранее был поселением для преступников, отбывавших там длительные сроки заключения. Впоследствии, когда были построены крупные тюрьмы во всех городах, необходимость везти заключённых через полимперии отпала, и Берг стал местом жительства бывших узников и всех остальных людей, ставших изгнанниками законопослушного общества. Правитель Берга не имеет своей части в Городе пяти царей. Огненный хребет издавна считался гиблым местом и непригодным для проживания. Многие искатели богатств не вернулись оттуда живыми, а те, кто вернулся, рассказывали, что хребет состоит из одних вулканов, постоянно извергающих огонь и дым. Старожилы Берга помнят один год, когда вулканы были особенно оживлёнными. Тогда город засыпало толстым слоем пепла, а небо пару дней было чёрным.

Об имперских просторах я знал больше остальных благодаря отцу, никогда не отказывавшему мне в просьбе рассказать что-нибудь интересное о местах, в которых я никогда не был и вряд ли когда-нибудь буду. В детстве на мой день рождения он мне однажды подарил большой пергамент с нарисованной на нём картой. В тот вечер я был без ума от счастья, я мог теперь увидеть почти вживую все наши земли, ближние и дальние. Отец всегда меня баловал, наверное, потому, что я был единственным сыном. И я отвечал ему ответной любовью, старался его не огорчать. Когда мы вместе рыбачили, я подолгу смотрел на его загорелое морщинистое лицо, излучавшее тепло и умиротворение. Рядом с ним мне всегда было хорошо, иногда мне хотелось остановить время и растянуть один миг в вечность. Представить свою жизнь без этого доброго старика я не мог, он был для меня не просто отцом, он был для меня всем.

Глава 2
Одиночество

Холодный северный ветер дул с самого утра, нагоняя серые тучи. Обычно в это время года бывает тепло и солнечно, но на этот раз похолодание пришло необычайно рано. Проснулся я очень поздно, голова жутко болела, кровь стучала в висках подобно молоту Ундермана, отзываясь гулким эхом внутри моей головы. Отец был давно в море, наверное, не хотел меня будить, раз я сам не проснулся. Стоило мне открыть дверь дома, как в лицо ударил прохладный порыв ветра. Я выглянул из лачуги и посмотрел на небо. Тучи неслись по нему с большой скоростью, что-то непонятное и угрожающее было в их поведении. Какая-то внутренняя тоска никак не покидала меня, было отчего-то тяжело на душе. Я решил пройтись по берегу моря и вышел из дома. Кругом было безлюдно, лишь ветер гулял между ветхими домиками. Тучи набегали и набегали, воздух стал холодным и заставил меня поёжиться. Вскоре ветер стал дуть ещё сильней, смешавшись с морской влагой, холод стал пронизывать насквозь, дополняя внутренний холод. На горизонте уже сверкали молнии, предвещая сильную грозу, и я думал об отце, который сейчас был один посреди моря в маленькой лодочке, один в руках безжалостной стихии. Я должен был быть там, рядом с ним, как и обычно, но я стоял на мокром песке, всматриваясь в горизонт, освещаемый вспышками молний.

За спиной я услышал чьи-то голоса, которые заставили меня обернуться назад. Это старик Берг со своими внуками старался как можно крепче привязать лодку. Этого старого скрягу в нашем поселении никто не любил за его скупость и мелочность. За это его и называли Бергом, сравнивая с самым ничтожным городом, считавшимся клоакой империи. Как его звали на самом деле, уже никто не помнил, наверное, и он сам в том числе, поскольку всем хватало его прозвища. Очень редко с его лица сходила наигранная улыбка, больше похожая на оскал беззубой собаки, остатки волос на голове всегда были взъерошены и торчали по обоим бокам, накрывая уши. У Берга была самая большая лодка, в которую обычно помещался он сам, трое сыновей и несколько внуков, которых всего было восемь. Вокруг их семейства всегда была какая-то беспрерывная возня, все безумно суетились, как будто боялись что-то забыть или не успеть сделать. И даже теперь, когда все давно привязали свои лодки, дружная семейка, наверное, уже в пятый раз стала проверять прочность креплений, сопровождая все свои действия малопонятной мне речью. С их усердием можно было бы давно построить замок или даже свернуть горы, но вместо этого старик Берг бегал вокруг лодки, натыкаясь своим большим животом на кого-нибудь из детей.

Порывы ветра стали такими сильными, что стали сбивать меня с ног, дождь вовсю хлестал меня по лицу ледяными струями, а я стоял и смотрел в горизонт, где море давно уже смешалось с чёрным небом. Струи холодной воды стекали по лицу, которое почти онемело от холода, но я ничего не чувствовал, мои мысли были далеки от тела. Гром гремел над самой головой, но мне казалось, что он доносится откуда-то издалека, совсем из другого мира, отделённого от меня целой вечностью. Моё тело тоже было далеко от меня, я его уже не чувствовал, ноги сами собой подкосились, и я сел на мокрый песок. Откуда-то издали до меня донёсся чей-то голос, он был едва слышен, возможно, даже мне просто казалось, что я что-то слышу. Я прислушался, но вокруг меня не было ничего кроме шума дождя и ветра. Но тут голос послышался мне ещё отчётливей, он как будто звал меня, теперь уже заметно громче, чем в прошлый раз. Мне захотелось обернуться, но окоченевшая от дождя и ветра шея не хотела повернуть голову назад. Сделав большое усилие, я оглянулся. Ко мне приближался Вик, старый друг моего отца, с которым они вместе выросли и вместе воспитывались моим дедушкой, потому что Вик был сиротой. Его полное имя было Виконтиус Сардус, он был потомком некогда знатного и богатого рода Сардусов. Однако богатство и почёт обошли его стороной из-за того, что его дед был незаконнорожденным ребёнком, сыном конюха. Осиротел он в самом детстве, когда его отец утонул в море, а мать умерла ещё при родах. С тех пор он жил в нашей семье, моему отцу он был как брат, а может быть и ещё ближе, они всегда всё делали вместе, даже женились в один день.

– Хватит тут сидеть, пошли в дом, – сказал Вик, заглушаемый шумом грозы.

Я молча смотрел в песок, не делая попыток подняться. Вик молча взял меня под руку и потянул к себе. Пытаясь хоть немного помочь ему, я зашевелил ногами, которые двигались как чужие. Путь до дома мы преодолели в обнимку, хотя правильней было бы сказать, что только он преодолел, потому что я просто висел у него на плече, вяло перебирая онемевшими ногами.

Свеча осветила сумрак небольшой хижины коптящим пламенем, подрагивавшим от моего тяжёлого дыхания и неуверенных движений Вика, всё ещё поддерживавшего меня под руку. Прохладный воздух казался мне горячим после холода дождя и ветра, пальцы на руках всё ещё не слушались меня. Вик развёл огонь в очаге и поставил греться воду, намереваясь сделать мне отвар из трав.

– Сейчас схожу за травами и сделаю тебе отвар, вмиг оживёшь, – говорил Вик с улыбкой, пытаясь меня подбодрить.

Он скрылся за дверью и очень скоро появился вновь, сжимая в руках небольшой мешок.

– Сейчас посмотрим, что тут у нас… так… это не то… тоже, не то… ах вот она – огненный язык, от всех болезней лечит. Мой дед был большим знатоком всяких трав и снадобий, от чего угодно мог вылечить, любого на ноги ставил, за это его все ценили. Мой отец от него многое узнал и передал мне.

Рассказывая про своего деда, он ловкими движениями растирал траву и сыпал в воду, которая начала закипать. Воздух наполнился резким, но приятным запахом отвара. Моё тело уже почти согрелось, и я подошёл поближе к огню, чтобы просохнуть. Шум на улице не стихал, кажется, он даже стал ещё сильней, сильный порыв ветра хлопнул незакрытой дверью. Вик слегка покосился в сторону двери и покачал головой.

– Похоже, боги разгневались не на шутку, недаром нам вчера был послан знак, – сказал он задумчиво.

– Какой ещё знак? – спросил я.

– Ты ведь и сам вчера видел утром рыбу на берегу. Ночью повыскакивала из моря и утром мёртвая лежала на песке.

– Разве это что-то может значить? – недоверчиво сказал я.

– Все говорят, что это неспроста. Поэтому сегодня никто не вышел в море.

И только теперь, после этих слов, я поймал себя на мысли, что все лодки были привязаны, вероятно, с самого утра, значит никто даже не пытался попробовать рыбачить. Но мой отец был не из числа тех людей, которые верят суевериям и сумрачным знакам. Он, по-моему, даже в богов не верил, хоть и поклонялся им изредка. Возможно, он это делал просто по привычке.

– Вот, возьми, скоро остынет, – Вик протянул мне горячий отвар.

Я подул на него и сделал маленький глоток. Вкус был терпкий и немного горьковатый, чем-то напоминающий вкус лесного мёда. Почти сразу после первого глотка я почувствовал прилив бодрости, казалось, будто тёплая волна растекается по моему телу. Я сделал глоток побольше, вторая волна тепла растеклась ещё быстрей. «Недаром его деда все уважали», – подумал я. Отвар был выпит, и вместе с ним ко мне вернулась жизнь, какое-то стремление что-нибудь делать охватило меня. Мне было безразлично что, главное что-то делать, хоть прыгать на одном месте. Вик, увидев блеск в моих глазах, улыбнулся и сказал:

– Да-а-а, сразу видно, что трава хорошая. Её мой дед давал тем, кому надо было зуб вырвать или вытащить из ноги случайно воткнувшуюся ветку, боль снимает лучше любого заговора. Только от неё слишком прытким становится человек, если много выпьет, то лучше связать его, – Вик расплылся в широкой улыбке.

Я и сам уже стал понимать, что лучше присесть и успокоиться. Кровь стучала в висках, но уже не так, как утром, а намного приятней. Сумрак хижины стал отдавать домашней теплотой и уютом, тем более в сравнении с той темнотой, которая была на улице. Казалось, что на дворе давно уже ночь – так там темно было. Лишь редкие вспышки молний освещали наполненный дождём воздух, и сразу после этого наступала кромешная тьма. Стены дома немного поскрипывали – ветер был очень сильным, его сила чувствовалась всем телом, когда очередной порыв заставлял стены и крышу дрогнуть как от удара молотом. «Похоже, сегодня боги действительно не в духе, раз решили наделать столько шуму», – подумал я. Остатки отвара Вик слил в большую чашку и снова поставил воду на огонь.

– Сейчас я тебе ещё одну траву заварю, от неё легче спится, а то в таком состоянии ты до утра точно не заснёшь.

Через некоторое время новая порция отвара согревала меня изнутри, вкус был горько-пьянящий. Очень скоро моя взбудораженность действительно отступила, уступив место спокойствию и умиротворению. Для верности я налил себе ещё и выпил одним глотком, теперь оставалось лечь на кровать и ждать, когда придёт ко мне сон. Долго ждать не пришлось, тени и очертания предметов стали расплываться, звуки приглушаться, и я не заметил, как провалился в мир сновидений.

Новый день пришёл ко мне неожиданно, пришёл рано утром вместе с криком морских птиц и солнцем, заглядывавшим через окно и слепящим глаза. Так быстро и легко я ещё не просыпался. Всю ночь проспал как убитый, и теперь, рано утром, когда пробуждение пришло так легко и так внезапно, сладкое потягивание доставляло непередаваемое наслаждение. Свежим воздухом, пахшим морем и южным ветром, дышалось легко и хотелось, вдохнув, его не выдыхать.

Окинув взором домашнюю обстановку, я вспомнил про всё произошедшее со мной вчера. Дома было пусто и тихо, скорее всего, отец вернулся очень поздно и уже уплыл обратно в море, опять не разбудив меня. Это означало, что весь день мне нечем будет заняться, кроме починки крыши, которая после ночного шторма была немного покосившаяся.

Дверь на удивление осталась цела и с лёгкостью открылась, тепло солнца и свежесть воздуха ещё раз заставили меня закрыть глаза и сладко потянуться. Птицы летали низко и кричали, приветствуя начало хорошего дня. Небо было абсолютно чистое с парой маленьких белых облачков, уже уносимых ветром за горизонт. Ещё немного влажный песок был тёплым, прямо у берега моря покрытый какими-то чёрными водорослями, выброшенными во время шторма. Последние лодочки отплывали от берега, уходя за горизонт в сторону ослепительно яркого солнца, вернувшего нашему заливу жизнь после ночного кошмара.

Весь день был впереди, и я решил пройтись по берегу в сторону небольшого холма, за которым начиналась роща. В этой роще водилось много разных мелких зверьков, на которых я охотился в детстве. Поймать никого не получалось, но зато эта детская забава всегда очень радовала меня. Помню, как отец мне сделал длинный лук из большой ветки и учил меня стрелять. Поначалу было больно держать лук и натягивать голыми пальцами тетиву, которая врезалась в кожу, но со временем я привык и даже стал довольно-таки метким стрелком. В те годы лесным обитателям хорошенько доставалось от юного стрелка, мучавшего птичек и белочек. Но мне всегда хотелось настоящей охоты с настоящим оружием. Раз в пару лет любители охоты из нашего селения собирались и шли загонять кабана или кого-нибудь ещё из крупных животных. Тогда все наши мальчишки смотрели на охотников как на богов, наши глаза горели от восторга и восхищения, наверное, каждый мечтал в детстве стать охотником, взять в руки настоящее оружие и пойти в лес навстречу опасностям.

Тем временем я уже подошёл к роще, деревья расступились передо мной, и я углубился в зелёное море. Здесь было так спокойно и красиво, что хотелось раствориться в этой прекрасной зелени и стать лесным духом. Высокие деревья устремлялись своими вершинами в небо, почти доставая до лёгких облачков, мирно плывущих по небу. Я пробирался сквозь кусты и высокую траву, приближаясь к ручью, издали приветствовавшему меня своей прохладой. На его берегу раскинулась одна небольшая полянка, которую я облюбовал ещё в раннем детстве. там было безумно красиво, попав туда однажды хотелось остаться жить навсегда среди этого лесного великолепия.

Земля стала совсем мокрой, и это означало, что до ручья осталось совсем немного, ещё несколько шагов, и я очутился на мягкой траве моей поляны. Казалось, что это место нисколько не изменилось с прошлого года, когда я в последний раз его навещал. Всё так же здесь стояли высокие деревья, обвитые длинными растениями, всё так же журчал ручей и порхали бабочки. Те деревья, которые уже отжили свой век, лежали друг на друге и поросли сплошь зелёным мхом, который свисал с них как плед. Лучи солнца, проходившие сквозь кроны деревьев, играли в воздухе пылинками и букашками, создавая в воздухе причудливые хороводы. Наверное, это место было единственным, где я хотел бы остаться навсегда, время здесь как будто останавливалось и растягивалось в вечность.

Я прилёг на траву и посмотрел вверх, а там были всё те же деревья-великаны, рвущиеся в небо, которые по-прежнему мирно покачивались в самой вышине, переговариваясь между собой тихим шелестом листвы. В них было что-то величественное, что-то вечное, по сравнению с ними я ощущал себя букашкой, маленькой, но родной им букашкой, частью леса, частью всей этой прекрасной природы. И мне хотелось раствориться во всём этом, стать ветром, чтобы тихо шелестеть в полуденный зной листвой в густой зелени деревьев и колыхать высокую траву. У ветра было то, чего не было ни у кого из людей, у ветра была свобода, он жил только для себя и был там, где ему хотелось. Так всегда было и так будет всегда, во веки веков.

Всё окружавшее меня с самого детства казалось мне живым: все деревья, предметы, камни. Когда кому-то было одиноко и тоскливо, я был в дружной компании моих собеседников, с которыми я разговаривал при любом удобном случае. Мне всегда было что им поведать, а они всегда готовы были меня выслушать и поддержать своим молчанием. Мне казалось, что так я могу лежать вечно, просто лежать и смотреть в небо, слушать шелест листвы и журчание ручейка, даже голод не чувствовался. В такие моменты было очень легко на душе, и мысли сами уносили меня в сказочные дали, чаще всего я мечтал о путешествиях, о настоящей свободе, когда я буду предоставлен сам себе и буду вольным как ветер.

Ни разу в жизни я не уходил дальше своего поселения и этой рощи, но с самого раннего детства мне было интересно, что находится за рощей, за холмом, что будет, если я буду плыть всё дальше и дальше, так далеко, как я ещё никогда не заплывал. Со временем желание узнать это только усиливалось, но возможности удовлетворить своё любопытство у меня не было. Наверное, сыну рыбака суждено прожить всю свою жизнь и состариться в Норонмеле, точно так же, как и всем его жителям.

У простых рыбаков не бывает в жизни ничего кроме рыбалки и обыденных хлопот, занимающих всё время. Такая жизнь всегда меня тяготила, мне хотелось чего-то другого, чего-то необычного, великого и прекрасного. Много раз мне хотелось всё бросить и уйти в манящие дали, просто так взять и уйти, и идти куда глаза глядят, просто идти вперёд, не думая о том, что будет завтра. Но это были всего лишь мечты, быть свободным я мог только в своих мыслях, меня ждала такая же жизнь, как моего отца и всех прочих рыбаков. Рождённый от рыбака не может быть кем-то другим, судьба не даёт человеку выбора, он лишь песчинка в этом мире, которой суждено занять своё место среди тысяч других песчинок. Поэтому всё свободное время я проводил в одиночестве, оставаясь наедине со своей мечтой, хотя бы в мыслях я мог к ней немного приблизиться.

Пока я лежал на траве, время быстро летело, так быстро, что я и не замечал, как оно проносилось мимо меня. Мой взор снова устремился на небо, солнце было уже совсем высоко, а это означало, что близился полдень, и мне пора уже возвращаться обратно и заняться починкой крыши. К этому времени лесные жители совсем оживились, бабочки вовсю летали, казалось, их тут море, так много их было. Белки прыгали по веткам, с интересом поглядывая на меня, маленькие ящерки одним движением запрыгивали под большие камни, не желая подпускать меня близко к себе. «Всё-таки надо будет здесь когда-нибудь построить дом», – пронеслось у меня в голове. Жить в таком замечательном месте я бы не отказался, даже если бы мне пришлось испытывать некоторые неудобства лесной жизни. Тем временем я уже вышел из рощи и направился к дому, надеясь на то, что Вик остался дома. В таком случае я мог бы сразу взять у него инструменты для починки крыши, так как у нас их никогда не было.

Песок раскалился до такой степени, что по нему было больно ступать, и приходилось идти по самому берегу моря, где он охлаждался морской водой. Вчерашняя буря и сегодняшняя жара – это что-то странное, такого я не помнил с детства, обычно в это время погода бывает тёплая, но не жаркая, хоть месяц урожая только и начался. Может быть Вик был прав, когда говорил о плохом настроении богов, так нещадно солнце ещё никогда не палило.

Когда я подошёл к поселению, в воздухе висела мёртвая тишина, жара всех загнала по домам, даже возле дома Берга не слышалось привычной возни его семейства. Не заходя домой, я сразу направился к дому Вика, чтобы не терять время и побыстрей закончить всю работу. Ещё издали я заметил, что Вик стоит возле порога и смотрит в море. неужели ему не было дела до палящего солнца, которое загнало всё живое в тень?

Вик заметил меня и повернулся в мою сторону, сделав пару шагов навстречу. Вместо обычного приветливого взгляда его лицо излучало какую-то тоску и озабоченность. Этот странный взгляд меня насторожил, у него явно что-то случилось, пустяки его никогда не заставляли меняться в лице, он всегда был спокойным и умиротворённым. Я подошел, вопросительно смотря на него, намереваясь узнать о причине его невесёлого настроения.

– Добрый день. На тебе лица нет, что-то случилось? – спросил я.

Вик задумчиво посмотрел на меня, ничего не отвечая, казалось, ему сложно подобрать слова для ответа. Я ещё более удивлённо посмотрел на него, заподозрив, что случилось что-то неладное. Я хотел было снова спросить его о причине его столь странного поведения, но он опередил меня своим ответом:

– Твой отец до сих пор не вернулся… – ошарашил он меня своим ответом.

– Как это не вернулся? Он приплыл позже всех, как и обычно, а утром снова отплыл в море.

Но Вика моя мысль не убедила, а, скорей, опечалила. Опустив глаза, он мне сказал:

– Вечером его лодки не было, и утром тоже… пара человек сегодня отправились в то место, где он любил рыбачить.

Я не хотел верить в то, что слышал, этого просто не могло быть. Отца могло унести далеко в море в шторм, но он должен был успеть вернуться, если не вчера, то сегодня. В любом случае должно было быть объяснение его отсутствию. Но в голову лезли только ужасные мысли, которые я безуспешно пытался от себя отогнать. Больше всего меня убивала моя беспомощность, я абсолютно ничего не мог сделать, ничем не мог помочь своему отцу. У меня не было даже лодки, на которой я мог бы отправиться на его поиски, и от этого мне становилось невыносимо больно. Я готов был делать что угодно, даже что-нибудь бессмысленное, лишь бы хоть как-то помочь ему. Ноги не могли стоять на месте, они как бы рвались куда-то, постоянно нервно подрагивая, руки то сжимались в кулаки, то снова разжимались.

Вик, пытаясь меня хоть как-то поддержать, взял меня за руку чуть выше локтя и сказал:

– Нам сейчас остаётся только ждать и просить милости у богов. Если им будет угодно, то всё обойдётся.

Вик пытался своим тоном и видом выразить уверенность в сказанном, но его дрожащий голос выдавал сильное волнение, ему, наверное, было трудно сохранять внешнее спокойствие, ведь мой отец был ему дороже любого из друзей.

Моя нервная бодрость неожиданно сменилась сильной слабостью, которая особенно сильно чувствовалась в ногах. Они, только недавно готовые нести меня куда угодно, еле удерживали меня в равновесии. Думая о том, что я могу сейчас сделать, я всё больше чувствовал своё бессилие, с каждым мгновением всё более осознавая свою ничтожность, ведь я всего лишь песчинка, а что может поделать маленькая песчинка в таком большом мире? Наверное, только затеряться в нём и сгинуть навсегда. «Как только я мог раньше думать, что я что-то значу? Зачем я так самоуверенно считал себя хозяином своей судьбы, если я даже сейчас, даже в такой важный для меня момент не могу сделать абсолютно ничего, почему я раньше этого не осознавал? И теперь, когда я должен спасать самого дорогого мне человека, вместо решимости и самоотверженности меня заполнила пустота, самая настоящая пустота, которая, завладев моими мыслями, наполняет бессилием разум, заставляет моё тело быть куском мяса, а душу – тряпкой», – эти мысли меня терзали до боли.