Читать книгу: «Песня для Корби», страница 20

Матово блестящий пластик письменного стола. Стеллажи вдоль стен. Часть из них занята книгами, на всех остальных – скатанные в рулоны листы бумаги. У окна – накрытый тряпкой мольберт. Окно открыто. После дождя на подоконнике собралась лужа. В ней, истекая красками, мокнет палитра.

У Корби перехватило дыхание. Казалось, что Андрей только что ушел отсюда, или не уходил вовсе, что он сейчас явится – из чистого воздуха, из солнечных лучей, из мягкого перезвона колокольчиков.

– Он что, рисовал? – еле слышно спросил Токомин.

Маргарита странно рассмеялась из своего кресла.

– Ты не знал? – удивилась она. – Он не рассказывал тебе?

Токомин промолчал. Комар оглянулся на него.

– Вашему сыну принадлежат все граффити на стенах клуба, который во дворе, – сообщил он.

Корби пересек комнату и дрожащей рукой стянул тряпку с мольберта.

Ткань беззвучно соскользнула на паркет. Под ней был смеющийся мальчишка. Одной рукой он приглаживал свои непокорные волосы, а в другой держал банку с пивом. Его черная шевелюра обрывалась в белую пустоту листа.

В комнату вошли другие.

– Это же ты, – сказала у Корби за спиной Аня. – Как красиво.

Корби стало нехорошо. Он слышал, как кровь стучит у него в ушах. Андрей. Корби мог поклясться, что он нарисовал это позавчера, в день своей смерти. Он нарисовал это смеющееся солнечное лицо после их позорного утреннего разговора.

Корби зажмурился и все равно чувствовал в глазах горячую резь подступающих слез. «Почему он не показал это мне? – подумал он. – Если бы я увидел это раньше, я бы все сделал по-другому. Зачем он пытался говорить свои неловкие сбивчивые слова, когда у него было это?»

Он почувствовал, как кто-то теребит его за руку, и открыл глаза. Это оказалась Алеся. Она больше не сидела у Ани на руках. Она стояла перед Корби и снизу вверх смотрела на него.

– Не плачь, – сказала она. – Братик не хотел, чтобы ты плакал.

По лицу Корби прошла нервная судорога.

– Это тот, кто приходит из долин, хочет, чтобы ты плакал, – продолжала Алеся. – Он всех делает другими.

Неожиданно она подцепила у себя на шее незаметную цепочку и вытянула из-за ворота ключ.

– Вот, смотри, – сказала она. – Братик мне это дал. Он говорил, что ты найдешь, что этим открыть.

Корби машинально подставил руку, и Алеся вложила ключ ему в ладонь. Он был простой, матово-серебристый, и казался ужасно холодным и тяжелым.

Корби услышал, как скрипнула кровать, и оглянулся. Там сидел Андрей. Он был в домашних шортах, а на его обнаженной груди висел такой же ключ, как тот, который Корби сжимал в руке. Тело мальчика было полупрозрачным, его лицо мерцало в лучах заходящего солнца. Призрак чему-то улыбнулся, соскользнул с кровати и опустился на одно колено. Он пошарил рукой под кроватью и вытянул оттуда тяжелый черный чемодан.

***

Корби почувствовал, как его несильно ударили по щеке. Он помотал головой и очнулся.

– Ты опять… – испуганно начал Ара.

– Да знаю, – оборвал его Корби. Он разжал кулак и увидел, что у него на ладони по-прежнему лежит ключ. Металл уже не казался таким холодным.

– Ник, – попросил Корби, – загляни под кровать Андрея. Там должен быть старый черный чемодан.

– Откуда ты знаешь? – спросил Комар.

– Мне так кажется, – ответил Корби. Он подумал, что хочет, чтобы это была ошибка, шутка, галлюцинация, чтобы Андрей ничего им не оставлял. Но он знал, что чемодан там.

Ник мгновение смотрел на него, потом, как Андрей, встал на одно колено и пошарил в полутьме под кроватью. Что-то глухо звякнуло, потом зашуршало. Ник вытащил чемодан на свет. На черной коже стояли вылинявшие от времени штемпели английской таможни.

– Что там? – поинтересовался Ара.

– Не знаю, – дрогнувшим голосом ответил Корби. Он сел на край кровати Андрея, перевернул чемодан и увидел замочную скважину для маленького ключа.

– Я помню этот чемодан, – вдруг сказал Токомин. – Я его купил пятнадцать лет назад, и потом Рита с ним уехала из страны.

Корби взглянул на отца Андрея, потом вставил ключ в замочную скважину и повернул. Раздался тихий щелчок. Половинки чемодана распались, и на пол россыпью вылетел ворох рисунков.

– Везде я, – прошептал Корби.

Он сидит за партой в классе. Он стоит на лестнице клуба. Он лежит в сугробе, во дворе школы. Веселый и грустный. Стриженный покороче или отпустивший длинные волосы. Здесь не было плохих рисунков. Все либо хорошие, либо гениальные. Комар и Ара принялись собирать их с пола.

Под первым слоем лежал второй. Корби увидел, что часть рисунков сделана по-другому. Они были старые, карандашные, нарисованные не на А4, а на клетчатых тетрадных листках. Он поднял одну из график и увидел мальчишку в расстегнутой куртке, идущего по асфальтированный дорожке. Это был он, но не сейчас, а пять или шесть лет назад. Это была дорожка, идущая мимо забора колледжа, по которой он тогда ходил в школу. Корби схватил другие листы. Он увидел себя рядом с машиной отца. Он увидел, как мама у подъезда ворошит волосы на его голове.

– Комар, – слабым, непослушным голосом позвал Корби.

Комар с ворохом А4 подошел к нему. Корби протянул ему первый попавшийся из тетрадных листков.

– Ты с Пашей, – сказал Комар.

Ник тоже подошел к постели Андрея, поднял один из листков. Мгновение он молчал, потом показал Корби рисунок.

– Кто это с тобой? – спросил он.

Корби помнил тот день, тот момент. Это было за полтора месяца до катастрофы, в последнюю теплую неделю бабьего лета. На рисунке они с отцом играли в бадминтон на траве в двух десятках метров от забора колледжа.

– Это его отец, – ответил за Корби Комар.

Ник изменился в лице.

– Верно, – согласился он. – Корби здесь совсем мальчик.

– Ничего не понимаю, – прошептал Корби.

– Все-таки ты знал его, – сказал Ник. – Только это может объяснять старые рисунки.

– Андрей наш одноклассник, – пробормотал Корби. – Как он мог знать меня раньше?

– Ты лгал нам, – обвинил его Ник.

Корби помотал головой.

– Я ничего не понимаю, – повторил он. Друг несколько секунд всматривался в его лицо, потом смягчился.

– Может быть, ты забыл? – спросил он.

– Может быть, – сказал Корби.

Комар по одному вынимал листки из чемодана, рассматривал и собирал в стопку.

– А я понимаю, – вдруг вмешался он. – Ты не знал этого парня. Зато этот парень знал тебя.

Он сел на кровать рядом Корби и развернул раскрашенные карандашом тетрадные листки.

– Точка зрения, – пояснил он. – Присмотрись к точке зрения.

– Чьей? – не понял Ник.

– Художника, – ответил Комар. – Взгляд всегда сверху. Крупных планов почти нет.

Он сунул половину листков в руки Корби, другую половину Нику. Корби начал перебирать рисунки.

– Он смотрел из окон, – догадался он. – Из окон той частной школы.

– Верно, – кивнул Комар. – Эврика. Тогда он еще не так хорошо рисовал, и то, что он рисовал, больше зависело от параметров изначальной сцены.

– О какой школе речь? – спросил подошедший к ним Ара.

– О колледже, который был прямо рядом с моим домом, – объяснил Корби.

– И мы мимо него ходили в школу, – добавил Комар.

Корби посмотрел на Токомина. Тот стоял в центре комнаты и странным, завороженным взглядом скользил по вещам своего сына.

– Где Андрей учился четыре года назад? – спросил Корби.

Тот ответил не сразу.

– Когда они вернулись из Англии, я оплатил ему частную школу, – наконец, проговорил он. – Только Рита почему-то забрала его оттуда.

– Где была эта школа? – поинтересовался Комар.

Токомин назвал улицу. Корби и Комар переглянулись.

– Это она, – сказал Комар.

Корби посмотрел в чемодан и ощутил, как кровь отливает от его лица. Под карандашными рисунками лежала книга. Она была самодельной, с клееным вручную матерчатым переплетом, с обложкой из толстого картона, на которой был изображен город.

Город был похож на город за нарисованными окнами клуба и одновременно на знакомый Корби вид ночной Москвы. Подростка охватило неясное предчувствие. Отчего-то он вспомнил ту непогожую ночь, когда стоял на краю дороги в оранжевом свете уличных фонарей и смотрел на то, что осталось от машины его родителей.

Осторожно, как сапер мину, Корби поднял книгу со дна чемодана. Она оказалась удивительно легкой. Хотя она была закрыта, между ее твердыми картонными страницами оставались большие интервалы. Там что-то было. Прежде чем решиться открыть книгу, Корби заглянул в нее сбоку, но увидел только слои клееной бумаги.

Он почувствовал, как Ара положил руку ему на плечо. Рука друга была теплой и легкой. «Спасибо, – подумал Корби. – Да, я боюсь. Но у меня нет выбора. Я уже здесь. К этому все шло». И он медленно перевернул первую страницу.

***

Это была книга с раскладными картинками. Над разворотом поднялась панорама из объемных аппликаций. Чем шире раскрывался переплет, тем выше вставали фонарные столбы, фигурки людей и ступени крыльца, с которых они сбегали.

Над страницами была ночь. Уличные фонари разбрызгивали блики оранжевого света. Впереди бежал мальчишка без куртки. Его лицо было искажено страхом, ветер трепал светлые волосы. Андрей.

За ним гнались пять подростков: четыре парня и девушка. В их руках сверкали ножи. Они скалились и щурились, как хищники, вышедшие на охоту. Маленькая стая. Старшему было около восемнадцати лет, младшему – не больше, чем Андрею.

– Он что, нарисовал свою смерть? – спросил Ара.

– Нет, – прошептал Корби. – Это было раньше. Я знаю это крыльцо.

Он дотронулся пальцами до объемных темно-серых ступеней. Его рука задрожала. Он знал, но никак не решался сказать. За него это сделал Комар.

– Это опять та частная школа, – произнес он. – Ее центральный выход.

– Но нарисованы те же, кто его убил, – заметил Ник. – Я узнаю девушку и вот этого, который бежит третьим.

– Синие глаза, и так же скалится, – подтвердил Ара.

Корби непослушной рукой перевернул страницу. Над следующим разворотом поднялась мастерски вырезанная ограда колледжа. Андрей балансировал над остроконечными прутьями решетки, а мимо его виска пролетал брошенный одним из преследователей камень.

«Он бежит к дороге, – подумал Корби, – они гонят его в темноту, прочь от людей, которые могли бы помочь». Он вспомнил, как стоял там в точно такую же ночь и видел рядом с тормозным следом машины своих родителей сбитое и перекореженное тело подростка. «Как знакомо, – промелькнуло у него в голове, – как будто…»

Его мысли остановились, рука машинально перевернула страницу, и вот уже Андрей выскакивает на дорогу, преследователи за ним, они почти касаются его, бегут по газону у него за спиной. Вперед вырвался подросток лишь немногим старше Андрея. Его лицо показалось Корби смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где мог его видеть, только почему-то был уверен, что этого парня не было среди тех, с кем они столкнулись в школе.

– Мне кажется… – пробормотал отец Андрея. Он теперь тоже склонялся над книжкой. Вокруг Корби сгрудились все, кто был в комнате. Комар и Ник сели на кровать по обе стороны от него.

Корби перелистнул еще одну страницу.

Прежде, чем разворот полностью раскрылся, ему показалось, что он умирает. Его сердце больше не билось, он больше не дышал. Его руки ослабли, он выпустил из них книгу, и она упала на пол.

Корби сидел без движения. Он вспомнил, когда видел того подростка. Он вспомнил это, как только увидел, как над следующим разворотом поднимается изображение темно-синей легковушки. Этот подросток был там, в ту ночь, на дороге. Это его сбил отец Корби.

– Осторожнее, – сказал Ник. Он поднял книгу с пола и снова развернул ее. Андрей пробегал перед тормозящей машиной, а первый из преследователей, отброшенный ударом бампера, падал на обочину. Его ноги были неестественно вывернуты, от коленей разлетались брызги крови.

– Мне кажется, я знаю вот этого, – договорил отец Андрея. – Это сотрудник полиции, который все время досаждал нашему следователю.

Он коснулся пальцем фигурки самого старшего из преследователей.

– Что? – спросил Ара. – Лейтенант Белкин?

Ник развернул последнюю страницу. Андрея на ней не было. На одной стороне разворота дымилась разбитая машина с капотом, забрызганным кровью. На другой – подросток, указанный отцом Андрея, склонялся над сбитым товарищем и щупал его пульс.

– Лицо действительно похоже, – признал Ник.

– Это же машина родителей Корби, – перебил его Комар.

– Покажи, – наклонилась ближе Аня.

Корби закрыл глаза. Он почти не слышал их слов. «Андрей мог умереть на четыре года раньше, – подумал он, – но вместо него умерли мои отец и мать».

Корби вспомнил, как утром, три дня назад, они спускались вниз по лестничной клетке от квартиры «Зеленых Созданий», и Андрей начал что-то говорить про судьбу, а он его перебил. «Все было бы по-другому, если бы я дал себе труд его дослушать», – подумал Корби.

– Здесь что-то еще, – сказала Алеся, – кроме картинок.

Она наклонилась и сняла последние листки со дна чемодана. Под ними, сверкая золотом и серебром, лежал DVD-диск.

Часть пятая
ОГОНЬ В НЕБЕ

Я люблю тебя, друг,

Я люблю тебя, друг,

Я люблю тебя потому, что ты – это ты.

Но ты должен спасти нас, друг.

Джим Моррисон

Глава 29
Выбор

Корби сидел как оглушенный. Вокруг постепенно разгорался спор.

– Раз мы знаем одного из убийц, – говорил Ара, – надо срочно звонить в полицию.

– Во-первых, он не убийца, – возражал Ник. – Его не было в школе. Во-вторых, как мы можем звонить в полицию, если он сам работает в полиции?

Отец Андрея достал свой сотовый.

– Отнимите у него телефон, – потребовал Ара. – Он же сейчас снова прикажет кого-нибудь убить без разбора.

Ник и Алекс подошли к Токомину. Казалось, что сейчас снова начнется драка, но в этот момент из гостиной донесся усиленный динамиками домашнего кинотеатра голос Андрея.

– Привет, – сказал он. – Есть два варианта: либо я погиб, либо все настолько изменилось, что я сам достал этот диск из своего чемодана, чтобы показать его вам.

Несколько мгновений он молчал, потом добавил:

– Но это вряд ли.

Он замолчал, и в комнате тоже наступила тишина. Было слышно только какой-то фоновый звук, похожий на шум ветра. Токомин сам опустил свой мобильник обратно в карман и быстрыми шагами вышел из комнаты Андрея.

Корби, как зачарованный, поднялся с кровати и пошел за ним.

Когда он вышел в гостиную, Аня и Алеся, разбираясь с пультом, стояли перед телевизором. На экране было небо. Камера слегка дрожала в руке оператора, и вместе с ней слегка дрожали растворившиеся в беспредельной вышине легкие перистые облака.

– Я многое должен объяснить, но не знаю, как, – продолжал Андрей. – Почти никто мне не верит. А те, кто поверил, хотят меня уничтожить.

Голос стих, остался только звук ветра. Камера медленно опустилась, и стало видно землю. Шаровидные кроны ив над маленькой речушкой, яблони, цинкованные крыши дач, а за ними, до самого горизонта, темно-зеленый массив леса.

У Корби перехватило дыхание. Он вдруг понял, откуда ведется съемка. Это была крыша их школы. Это был их ручей, только показанный сверху, с высоты птичьего полета. Поворачивая камеру, оператор пошел вдоль края крыши. В кадре появился мостик, продолжение ручья, далекие поля, потом жилая многоэтажка. Камера снова поднялась вверх и показала солнце, плавящееся над верхним углом здания. Все утонуло в свете, и мгновение на экране телевизора был только белый прямоугольник.

А потом из сияния снова выплыло небо, только уже другое, и под другим небом было другое солнце. Камера нырнула вниз и показала крыши соседних домов, маленький двор, разгороженный на две части, и стену с лицами музыкантов-самоубийц.

– Почти в каждом здании, где я бывал, я находил выход на крышу, – сказал Андрей. Его голос перекрывали шум ветра и мерный гул города с его ревом двигателей, шорохом шин, гудками. Он повернул камеру, и в кадре появилось его лицо. Ветер трепал светлые волосы. В больших, странных, солнечных глазах подростка отражалось небо. Он был очень бледен, и от этого его губы казались особенно яркими.

– Мама, я надеюсь, что ты здесь, слушаешь меня, – сказал он. – У тебя было столько проблем из-за меня. Ты потеряла семью, которую берегла. Потом были все эти бесполезные врачи. А я стал хулиганом, рисовал на стенах и залезал на крыши.

Маргарита пыталась рукой зажать рот, но из-под ее ладони все равно вырывались жалобные всхлипы. Наконец, она оторвала руку от лица и закричала: «Не могу! Не могу! Хватит! Перестань!», – а потом скорчилась в кресле и заплакала в голос.

Андрей продолжал говорить.

– Мама, – снова обратился он, – мне кажется, ты часто думала, будто я делаю это специально, чтобы мучить тебя. Это не так.

Он сбился. Его лицо исказилось.

– Мне самому очень больно, – сказал он. – Во мне живет зло. Я не просто так все это делаю. Я рисую, чтобы не сойти с ума. Я поднимаюсь вверх, потому что там он теряет силу. Я поднимаюсь, чтобы освободиться от него.

Андрей опустил взгляд и долго смотрел мимо камеры.

– Мама, я хочу, чтобы ты перестала ненавидеть отца, – пожелал он. – Я хочу, чтобы ты перестала думать, что я его ненавижу. Это давно не так. Он бывал неправ, как и все мы. Как и все мы, в этой истории он – жертва.

Андрей перевел дыхание.

– И самое главное, – закончил он. – Мама, если я умер, я хочу, чтобы ты жила. Я тебя люблю.

Его голос дрогнул. Он снова навел камеру на солнце, и все снова утонуло в белом свете. Несколько мгновений тишину нарушал только плач Маргариты. Потом из света появилось солнце, и оно опять было другим – алым, заходящим. Оно висело над самым горизонтом, а под ним был бескрайний город.

– Это вид из Москва-Сити, – тихо заметил Алекс.

– Да, – шепотом согласился Корби.

– Папа, – позвал Андрей, – я надеюсь, что ты здесь. Прошу у тебя прощения. Я пытался заставить тебя меня убить. Это было жестоко. Не представляю, какой была бы твоя жизнь, если бы тебе это удалось.

– Что? – спросила Маргарита.

Корби взглянул на отца Андрея. Тот стоял за креслом бывшей жены. Его бледное лицо застыло.

– Папа, – продолжал Андрей, – ты должен знать, что ты ни в чем не виноват и никому ничего не должен. Пожалуйста, не мучай себя и других.

Токомин издал странный горловой звук. Андрей повел камеру вверх, и все вдруг заполнилось белым туманом. Из-за пелены вставали дымящиеся трубы каких-то заводов, а ближе, под стенами здания, с которого велась съемка, раскинулся город из двух-, реже трехэтажных домиков стандартной застройки. По улице проехал одинокий желтый автобус. Маргарита подалась вперед. Она явно знала это место.

Камера резко повернулась и показала ноги в детских зеленых кроссовках.

– А что это за кнопка? – спросил звонкий мальчишеский голос.

– Я сама не знаю, – ответил веселый голос Маргариты.

В кадре появилось лицо белокурого мальчика лет десяти. Потом он, видимо, побежал, и все вокруг замелькало. Он остановился на углу крыши плоского здания и снова посмотрел в камеру. Он улыбался, но его глаза оставались совершенно серьезными.

– Этого никто не увидит, – тихо сказал он. – Никто, кроме тебя.

Камера снова задрожала, лицо мальчика исчезло, но скоро вернулось в кадр.

– Я кое-что придумал, – прошептал он. – У меня должен появиться братик или сестренка. Поэтому это для тебя, братик или сестренка. Я, наверное, уже умру, когда ты это увидишь, но я хочу, чтобы ты знал или знала, что я тебя люблю.

– Спасибо, – серьезно сказала Алеся. – Я тебя тоже.

– Ты вырастешь большой или большая, – продолжал маленький Андрей, – и сделаешь все, что у меня не получилось. Желаю тебе удачи. Пусть тебе повезет больше, чем мне.

Камера вздрогнула, раздался щелчок, и наступила темнота. Хотя вся запись длилась не больше пяти минут, все присутствующие зашевелились, как будто устали сидеть и стоять. Но вдруг голос Андрея раздался снова.

– Корби, если ты тоже здесь и слышишь эти слова, значит, произошло маленькое чудо, – сказал он. В темноте экрана что-то зашевелилось, вздрогнуло, щелкнуло – и вдруг появился маленький огонек. Пламя трепетало над зажигалкой, зажатой в руке подростка. Андрей, снова взрослый, стоял в кромешной темноте и еле-еле освещал свое лицо огоньком.

– Я не знаю, что я успел тебе рассказать, – прошептал он. – Мне всегда было трудно с тобой говорить. Наверное, я очень тебе неприятен. Наверное, это из-за того, что я ношу в себе. Прости, что лезу, что пытаюсь снова и снова.

Его голос пресекся, зажигалка погасла, и Корби вдруг показалось, что Андрей в темноте утирает слезы.

– Просто у меня совсем не осталось времени, – лихорадочным шепотом произнес тот. – Он вот-вот вырвется. Он сделал больно всем, кто любил меня, всем, кого любил я. Он высасывает их всех по капле. Моя мать стала почти призраком. Мой отец сходит с ума.

Андрей замолчал. Огонек зажигалки снова вспыхнул в темноте.

– Корби, – сказал Андрей, – прости, что смотрел на тебя из окон своего интерната, похожего на тюрьму. Прости, что начал тебя рисовать. Я не знал, что это будет что-то значить для тебя, не знал, что через год после того, как я сделаю твой первый портрет, из-за меня погибнут твои родители.

Он снова замолчал. Огонек погас. Было слышно, как Андрей дует на раскалившийся металл сопла зажигалки.

– А потом я пошел в обычную школу, первый раз в жизни в обычную школу, – Андрей рассмеялся, – и каково же мне было увидеть, что ты учишься в моем классе. Прости, что был нерешительным. Я все время боялся сказать прямо.

Голос Андрея сорвался.

– Ладно, – сказал он, – все это ерунда. Глупо, что я это записываю. Если ты это слушаешь, то, наверное, ты это все уже знаешь. – Он снова чиркнул зажигалкой. – Я просто хотел сказать, что то, что у меня в руках – это все, что тебе нужно для победы.

Андрей поднял вторую руку и поднес в круг света вокруг зажигалки свою ладонь. На ней лежала карточка «West Wind». Кадр остановился, потом на экране снова появилось меню видеопроигрывателя.

Все молчали. Даже Маргарита, наконец, справилась с собой и затихла. Корби опустошенным взглядом смотрел на синий экран. Его глаза оставались сухими, а лицо – спокойным, но сейчас он предпочел бы биться в истерике, как она или как он сам день назад.

«О какой победе он сказал? – с отчаянием подумал он. – Ведь все это одно сплошное поражение. Он упал с третьего этажа. Даже если он был жив, когда упал, потом он в любом случае умер. Мы никогда не будем друзьями. Я уже никогда не исправлю того, что оттолкнул его. Он уже никогда не скажет мне за это спасибо».

Корби почувствовал на своем плече руку Ника и вздрогнул. Друзья встретились взглядом.

– Ты снова возненавидишь меня? – еле слышно спросил Корби.

– Нет, – сказал Ник.

– Чем эта карточка может помочь? – поинтересовался Ара.

– Она все еще у тебя? – спросил Ник.

– Да, – подтвердил черный брат.

Он полез в карман, но карточку достать не успел. В прихожей раздался шорох. Все разом обернулись и посмотрели на вход в комнату.

Там стоял Белкин.

***

Он выглядел не так, как раньше. Не осталось ни кошачьей походки, ни военной выправки, ни темных очков. Его пиджак был расстегнут, и он странно придерживал его левую сторону. Первая мысль, которая пришла Корби в голову, была почти нелепой: он подумал, что Белкин несет за пазухой котенка. Уже потом до него дошло, что, скорее всего, это какое-то большое оружие, вроде автомата, и сейчас им всем предстоит умереть.

– Дверь была открыта, – странным тихим голосом сказал Белкин. – Могу я узнать, что здесь за собрание?

Первым на его появление отреагировал отец Андрея. Он безрассудно бросился вперед. На мгновение Корби узнал в лице Токомина то же выражение, с которым тот пытал его на крыше небоскреба. Шрам побагровел, на губах выступила пена. Мужчина налетел на Белкина и ударил его в лицо. Белкин упал навзничь. Это произошло очень легко, будто он еле держался на ногах. Он не пытался встать. При ударе об пол с его губ сорвался короткий стон.

– Что за собрание? – прорычал отец Андрея. – Я тебе все расскажу, гнида, убившая моего сына.

Он оседлал свою жертву и вдруг замер. Белкин больше не удерживал край своего пиджака – тот раскрылся, и стало видно, что он прятал за пазухой. Из левой стороны его груди торчала короткая рукоятка ножа. Вокруг нее по белой рубашке расползалось пятно крови.

Белкин жутко, бледно улыбнулся.

– Никто из них не знал, что у меня сердце с правой стороны, – сказал он и закашлялся. От уголка его рта по щеке потянулась ниточка кровавой слюны.

– Что за шутки? – спросил Токомин.

– Я пришел… сдаваться, – прохрипел Белкин и обессилено раскинулся на полу.

– Значит, ты один из них? – уточнил отец Андрея.

– Сами узнали?

Токомин вместо ответа схватил его за шею и начал душить.

– За моего сына, – рычал он. – Плевать, кто тебя на нож насадил, теперь добью.

– Нет! – крикнул Корби.

Он бросился к борющимся мужчинам, но его опередил Однокрылый Ангел. Он подскочил к отцу Андрея и тонкой, но жилистой рукой обхватил его сзади за шею. Токомин начал хватать ртом воздух. Корби вцепился в одну его руку, Ник – в другую. Втроем подростки оттащили его от Белкина. Двое мужчин, оба полузадушенные и один истекающий кровью, остались лежать на полу.

– Дайте мне это сделать, – бормотал Токомин, – дайте закончить.

Алекс повалил его лицом вниз и завернул руку за спину.

Корби остался стоять на коленях перед Белкиным. Тот долго лежал совершенно обессиленный, потом медленно поднял руку и тыльной стороной ладони вытер кровь, текущую из уголка рта.

Несколько мгновений Корби не мог ничего сказать. Его мысли перепутались. Он лишь осознавал, что вот сейчас перед ним лежит человек, который, наконец, может ему объяснить, что происходит. И при этом он был союзником убийц Андрея, разрушителем.

Внезапно из всех вопросов, которые мучили Корби, выделился один, самый насущный.

– Они рядом? – поинтересовался он. – Те трое?

– Они поехали убивать Андрея, – сказал Белкин.

– Что? – переспросил Ник.

– Убивать Андрея, – повторил Белкин.

Ник лихорадочно облизнул губы.

– Он не умер? – спросил он.

– Он жив, просто на нем маска смерти, – сказал Белкин.

– Братик жив, – повторила Алеся.

Корби почувствовал, как по всему его телу внезапно выступили мурашки. Его бросило в жар. Он услышал глухой звук падения тела, оглянулся и увидел, что Маргарита, соскользнувшая с кресла, в обмороке лежит на полу.

– Где они? – спросил Ник. – В морге?

– Мы забрали его из морга, – ответил Белкин, – а дальше мнения настолько разошлись, что Леонид решил меня списать.

Он скосил глаза на торчащую у себя из груди рукоять ножа.

– Ты защищал Андрея? – уточнил Корби.

– Да, – подтвердил Белкин.

– Я ему не верю, – вдруг вмешался Ара. – Корби, вспомни, как они напали на нас в школе. Один отвлекал, пока другие подкрадывались.

Корби напряженно посмотрел на него, потом на остальных. Маргарита лежала в обмороке. Андрей держал Токомина. Свободны были только маленькая Алеся, Аня и Комар.

– Аня, закрой дверь в квартиру, – попросил Корби. – Комар, проверь окна и другие комнаты. На нас могут напасть.

Его старые друзья послушались. Лица у всех были бледные.

– Есть простой способ проверить, притворяется он или нет, – сказал Ник. Он взялся за нож и потянул его вверх. Белкин издал хриплый крик. Его лицо из бледного стало желтоватым, на лбу выступили крупные капли пота. Трясущейся рукой он попытался остановить Ника.

– Отпустите его! – закричала Алеся. – Он спасал братика!

– Прекрати, – потребовал Корби.

– Если вытащить нож, он быстро умрет от кровопотери, – издалека предупредил Однокрылый Ангел.

Ник остановился и снял руку. Его трясло. Он все же кое-чего достиг. Теперь из груди Белкина торчала рукоять и один сантиметр лезвия.

– Если ты не будешь говорить правду, я буду вытаскивать его из тебя, – дрожащим голосом предупредил Ник.

– Не надо так делать, – с ужасом сказал Ара.

Корби посмотрел на Ника.

– Мы не будем поступать, как они, – решил он.

– Все окна закрыты, во дворе спокойно, – сообщил Комар. – А ему надо бы вызвать скорую.

– Вызывай, – за всех согласился Корби.

– Если приедет скорая, мы не сможем больше его допрашивать, – возразил Ник.

Корби закрыл глаза, и мгновение сидел в молчании. «Что я сейчас сделаю? – подумал он. – То, что сделал бы раньше, или что-то другое? Андрей сказал, у меня есть все, что мне нужно. Что я сейчас сделаю?»

– Если он говорит правду, нам надо спасать Андрея, – ответил Нику Корби, – а это значит, что у нас нет времени на лишние действия. Больше не будет мести, разборок, допросов.

В наступившей тишине стало слышно, как Комар разговаривает по телефону. Алекс отпустил Токомина и тот, отдуваясь, перевернулся на спину.

– Зачем было убивать Андрея? – спросил Корби.

– Незачем, – прошептал Белкин. – Это была идея Леонида. Он совсем озверел в своем лесу.

– Кто такой Леонид? – спросил Ник.

– Высокий, – ответил Белкин, – здоровый, с голубыми глазами.

– Оскаленный, – узнал Корби.

– Где они теперь? – спросил Ара.

– Далеко, – сказал раненный. – Они повезли его за город. Туда, где все началось.

– Что началось? – поинтересовался Корби.

Белкин схватил его за руку. Его ладонь была скользкой от пота и совершенно ледяной.

– Мы что-то нашли в лесу, когда были детьми, – зашептал он. – Оно наводило ужас. Сводило с ума. Заставляло страдать. Люди предпочитали скорее убить себя, чем приблизиться к нему хотя бы на сто шагов.

***

Падали, кружась, осенние листья. Ветер шумел в кронах деревьев. Солнце только зашло, но в глубине леса уже наступили сумерки. На коленях посреди желтой палой листвы стоял подросток, еще почти ребенок. Его лицо было запрокинуто вверх. Он смотрел на старый клен, на нижних ветвях которого повесился человек.

Дерево слегка раскачивалось на ветру. Толстая, натянутая до предела веревка скрипела и терлась о сучья. На ней с передавленной шеей висел мужчина в форме милиционера. Его лицо превратилось в кровавую кашу. Две вороны, каркая, делили распухший, синий язык мертвеца.

– Я не верю, что это мой отец, – сказал подросток. Дрожащими, перепачканными в лесной земле руками он начал растирать свое лицо. Корби узнал его. Это был Белкин. Сквозь видение он продолжал слышать жуткий, прерывающийся рассказ раненого.

– И так получилось, что пять детей собрались вместе, чтобы избавиться от него, – шептал тот. – У него были длинные руки, и оно мучило всех нас. Оно мучило и других, но те были не в состоянии поверить в него и просто гибли.

Листья закружились, тьма сгустилась, картинка исчезла. Корби увидел того же подростка, но чуть повзрослевшего. Он стоял на автобусной остановке у асфальтированной лесной дороги и разговаривал с другим мальчиком, чуть помладше. Тот был светловолосым, с голубыми глазами, уголки его губ то и дело растягивались в нервной кривой усмешке.

– Мой отец любил жизнь, – сказал Белкин. – Он не мог убить себя.

– А моя сестра никогда бы не стала спускаться в овраг одна, – ответил белобрысый мальчик. – Она боялась оврага.