Читать книгу: «Время истекло», страница 5
40. Соратник
Со стороны побережья снова надвигалcя шторм, но не это беспокоило. Здесь, на твёрдой земле, пропахшие гнилью водорослевых матов порывы ветра уже не представляли собой никакой опасности. Ну промочит тебя снова, обычное физическое неудобство не шло ни в какое сравнение с той угрозой, какую представлял шторм посреди колышущегося под тобой моря.
Когда ненадёжная пузырящаяся сероводородом опора может в любой момент разойтись под твоими мокроступами, то поневоле начинаешь прислушиваться к каждому дуновению.
Фигура долговязого мужчины, замершего у обрыва каменной гряды, невольно покачнулась в такт незримому прибою. Влево-вправо, морская качка преследовала морехода даже на суше.
Ну, полно. Фигура отошла от края.
Что-то сенатор задерживается. Или того хуже – решился сменить полётный маршрут.
Опреснительная станция – в паре тиков западнее, над ней бесполётная зона, но на восток – забирай сколько угодно. Вот это беспокоило куда сильнее.
Фигура повела головой из стороны в сторону, как радаром. Неловко выйдет, если весь этот путь сюда был проделан зря.
Пантеллерия осталась в сорока километрах на северо-восток отсюда, финальный переход народов моря во времена карфагенского расцвета, пограбить и назад, однако в наше время за двое суток преодолеть этот участок без поддержки с воздуха, скрываясь от патрульных дронов – уже само по себе подвиг. Сколько народу здесь утонуло в попытке перебраться на тот берег. Моторные лодки завязали меж смыкающимися водорослевыми просветами, рвались об острые края частых здесь скальных выступов борта «зодиаков», да если кто и добирался, не перевернувшись в грозу – любой нарушитель крупнее чайки отслеживался ещё на подходе, а там уж держись.
Со времён начала Войны за воду стрельба на этом берегу не прекращалась, даже несмотря на её формальное окончание, оставаясь своеобразным эхом затянувшегося конфликта, в котором все были против всех и все – сами за себя. Люди продолжали гибнуть даже не от рук других людей, пусть отупевших от бесконечной и бессмысленной мясорубки, но гибли автоматически, руководствуясь хладнокровными безжалостными алгоритмами защитных систем.
В теории, гашетку в итоге прожимал, принимая решение, живой человек, но это в теории.
И никому, никому из несчастных беглецов за все эти годы не пришло бы в голову двигаться не на север, к чёрным стенам далёкого и такого вожделенного для них Мегаполиса, а в обратном направлении, навстречу солёной пыли мёртвой Сахары.
Но перепачканная в подсыхающей бурой водорослевой слизи поверх гидрокостюма человеческая фигура проделала именно этот самоубийственный фокус, пешком, в одиночку. Об этом ясно говорила тянущаяся к ней от самого побережья цепочка следов, которые всё не спешил окончательно замести ветер. Впрочем, так далеко разведботы опреснительной не залетают, а с эшелона следы не заметишь.
Фигура меж тем и не собиралась прятаться, пройдя чуть вперёд, она выбрала небольшой участок, свободный от крупных валунов, привычным жестом воткнув туда пилон маяка и отходя в сторону. Прибудет сенатор вовремя или нет, а порядок действий у него теперь всё равно един.
Водорослевый налёт на нём окончательно подсох, и теперь порывы ветра выбивали из фигуры клубы бурой пыли, она будто начала дымиться, напоминая себе, что пора избавляться от гидрокостюма. Куртка с капюшоном упряталась под камнями, оставляя трепаться на ветру спутанную чёрную шевелюру мужчины. Вынутая из рюкзака бурая походная хламида свободными складками легла на плечи, если добавить к этому сандалии на босу ногу и серого цвета плотную тканевую юбку – не отличишь от местных, будто то двадцать первый век нашей или шестой век до нашей эры. Впрочем, совсем уже неузнаваемая фигура предпочла подобному ретро обычные тёртые джинсы и такую же джинсовую бейсболку с иероглифом NY на лбу.
В подобном виде мужчина уже сошёл бы за своего хоть на азиатских продуктовых рынках, хоть в южноамериканских комунидадес. Моложавого вида, средних лет, бледное лицо выдавало в нём человека, нечасто покидающего стены Мегаполиса. Универсальная, непритязательная внешность гражданина мира. Вот только здесь, на руинах поверженного Карфагена, он смотрелся странно. Не потому, что был неправильно одет, а потому, что зачем-то забрался так далеко в пустоши, один, без воды и транспорта.
То ли кто из персонала опреснителя заблудился, зачем-то покинув территорию, то ли местный, поджидающий своих перед очередным нападением на посты внешней охраны.
Впрочем, ни тем, ни другим мужчина выглядеть не стремился. Он не метался между скал, пытаясь выискать заветный ориентир на побережье и попутно морщась от вони разлагающихся водорослей, и не нырял в тени, прячась от случайной воздушной разведки, углядевшей подозрительное движение вдали от периметра. Нет, он просто уселся на самом припёке и стал ждать, даже не оглядываясь на оставленный им посредине площадки маяк.
Время ещё оставалось.
Между тем гроза уже окончательно сконцентрировалась на севере, из-за горизонта начало заметно погромыхивать, наконец, плотный клубящийся фронт заслонил собой обычное серое марево полуденной дымки, первые крупные капли ударили в каменную пыль, и уже после впервые полыхнуло.
Совсем неподалёку, в нескольких сотнях метров в вершину скалы с рокотом вонзилась сначала одна плазменная плеть, затем другая. Оглушительный удар рубанул по ушам почти одновременно, так что даже загодя раскрытый рот не помог. Мужчина дёрнулся от боли в ушах, но на беснующуюся вокруг него стихию внимания даже не обратил. Его взгляд высматривал в небе нечто, видимое лишь ему одному. Некую едва заметную точку, что уже на всех парах летела к нему с небес.
Фигура дождалась, пока тилтвинг не обозначится на фоне сверкающих блицами туч, и только потом двинулась в сторону маяка выключать, ещё принесёт кого лишнего недобрая. Ливень между тем уже хлестал вокруг него косыми полосами, свиваясь в волчки и тяжело грохоча по камням. Вот же не повезло с погодой. Главное, чтобы сенатор не передумал теперь снижаться.
Но нет, роторы с каждой секундой становились всё громче, отшвыривая прочь падающие с небес стены воды и превращая воздух под собой в мутный туман из расколошмаченной дождевой воды, свитые струи которой жутковатым зонтиком накрывали теперь импровизированную посадочную площадку.
Винтолёт, цокая лопастями, завис над промокшей насквозь фигурой, и тут же, не выпуская полозьев, потащил наверх люк.
Фигура прыгнула внутрь, чувствуя, как палубу под ногами тут же весьма резво потащило обратно в небеса. Люк захлопнулся и рёв ветра пополам с гулом роторов тут же удалился куда-то на невозможно далёкую дистанцию, такую далёкую, будто грозы за обшивкой не существовало вовсе. Впрочем, тамбур так и оставался закрыт.
«Вы не отвечаете на вызов».
Голос из ниоткуда был женским, слегка нервным. Говорившая произносила английские слова с едва заметным акцентом жителей западных аррондисманов с акцентом на последний слог.
Фигура в ответ пожала плечами. Ещё пару секунд пришлось на поиски тангенты, фигура наклонилась к устройству связи с высоты своего двухметрового роста и из такой неловкой позы ответила:
– Прошу прощения. Но у меня с собой нет напульсника.
Голос у фигуры был расслабленно-спокойным, будто он до сих пор полностью контролировал ситуацию. Или во всяком случае ничуть не был обеспокоен тем, что он заперт в тёмном тамбуре винтолёта, летящего в неизвестность.
«Хм. Тогда представьтесь».
– Меня зовут Ренат. А вас?
На том конце хихикнули.
«Меня – Лили. И всё-таки, вы выставили маяк с просьбой о помощи, но предупреждаю, мы с отцом летим на юг и если вы…»
– Мне ровно туда и нужно. Я резидент Мегаполиса, если вы беспокоитесь об этом, можете прочитать мою иммунную карту. Откройте, я не доставлю вам хлопот.
Последнее он произнёс почти просительно, но всё равно с некоторой усмешкой.
Пауза с ответом на этот раз затянулась. По ту сторону переборки совещались. Фигура назвавшегося Ренатом смиренно ждала.
«Можете войти».
Глаза некоторое время привыкали к свету. Тилтвинг уже забрался обратно на эшелон и теперь двигался выше грозового фронта. Впрочем, он так и так должен был его обогнать.
– Здравствуйте, хм, Ренат.
Две пары глаз разглядывали мокрую фигуру.
– Дать вам полотенце?
– Если вам будет угодно.
Пока гость обтирался, особенно уделив внимание своему рюкзаку, его продолжали поедать глазами. Впрочем, пилот винтолёта – седовласый властный мужчина, в котором легко было узнать того самого сенатора – уже отвернулся обратно к приборной панели. А вот владелица того самого женского голоса в передатчике продолжала наблюдать.
– Прошу прощения, Ренат, мне следовало сразу обратить внимание на сигнал вашей помпы. Как-то непривычно видеть человека без напульсника.
– Ничего страшно, Лили, – благосклонно кивнула фигура, почти вернувшая себе человеческий вид. Впрочем, полотенце теперь всё было в грязных разводах. Покрутив головой, безбилетник не нашёл ничего умнее, чем неловко закинуть его на камбуз. – Вы меня простите, что так к вам ворвался. Наверное, спешите по делам?..
– О да, мой отец очень спешил, но маяк есть маяк, мы же над аутлендом.
– Резонно, и я вам страшно благодарен. Тем более в такую грозу.
Последнее гость сказал чуть громче, как бы обращаясь к спине сенатора. Тот в ответ поёрзал, но промолчал.
– Как вы вообще здесь очутились, Ренат? Вы кстати знаете, что ваше имя с латыни переводится как «вновьрождённый»?
Ответную усмешку можно было интерпретировать как угодно, от скептического «ну да, ну да» до усталого «мне часто это говорят».
– Догадываюсь. А очутился по случаю. Ждал вас.
Тут сенатор заметно напрягся, но вновь не стал оборачиваться.
– Ну, то есть не персонально вас, любую попутку. Мы с парнями занимаемся наладкой третьего фузионного энергоблока на опреснителе, и тут меня вызывают в Ин-Салах, в штаб-квартиру Корпуса миротворцев, мол, прибывает грузовой суборбитальник с тритием, срочно забирайте. А у нас как назло ни одного свободного коптера. Пришлось вот так, на удачу.
– Понятно. А что местные?
– Местные нам не станут помогать, даже если мы им к виску пушку приставим, вы же знаете. Да и откуда у них коптеры, а тем более тилтвинги.
Лили понимающе закивала.
– Мы над этим работаем.
О, сенатор голос подал.
– Простите?
Ренат сделал вид, что не расслышал. Его всё происходящее начинало забавлять, несмотря на недовольство сенатора.
– Я говорю, мы над этим работаем, и вам, молодой человек, вольно над этим потешаться, но эту проблему не так-то просто решить.
Говоря это, сенатор всё-таки обернулся от своих приборов сторону безбилетника. На его строгом лице сильнее обычного прорезались морщины. Достойная картина – государственный муж доносит важную мысль до рядового избирателя.
– Мы, со своей стороны, стараемся сделать всё возможное, чтобы преодолеть стену разногласий между участниками переговоров.
– Ну мы тут тоже, как бы, трудимся. Простите, если вас чем-то задел, но нас не представили, так что я не очень…
– Мой отец, – благосклонно перебила лепечущего Рената Лили, – сенатор от двенадцатого аррондисмана Мегаполиса Виктор Мажинэ.
Сенатор благосклонно кивнул.
– А, ясно. Вы же тоже в Ин-Салах, на мирную конференцию? Это мне повезло, нет, правда, спасибо, что отозвались на маяк, я бы там до сих пор мокрый стоял, летают здесь нечасто.
По лицу Рената невозможно было понять, это он сейчас искренне, или издевается. Так что сенатор предпочёл удобную себе версию.
– Это Лили меня заставила. Я, честно говоря, не был склонен снижаться, учитывая грозовой фронт.
– Папа, ты не себя наговариваешь!
Забавно наблюдать за этой парочкой. Видимо, сенатор был куда старше, чем желал казаться. Может, уже и под девяносто.
– Я тоже думаю, что сенатор скромничает. В конце концов, аварийные маяки для того и внесены в лётный кодекс, чтобы гражданская авиация тоже могла участвовать в распределении общего блага.
Ренат не спешил убирать вежливую полуулыбку с лица.
– Да и мало ли, что там могло случиться внизу, правда?
– Да-да, конечно, – сдался сенатор. Ну не хотелось ему изображать радушного хозяина. – Да вы не стойте, располагайтесь, молодой человек.
– Спасибо за гостеприимство.
Безбилетник послушно присел на краешек кресла. Здесь его снова стало слепить солнце из иллюминатора, но продолжать стоять в три погибели действительно уже было неловко.
– Так всё-таки, по поводу конференции, есть шанс, что нападения на опреснители прекратятся? Это очень мешает работать, если честно.
– Папа говорит, что стороны обязательно достигнут взаимопонимания.
– Ничего такого я не говорил, – всплеснул руками сенатор, – но мы постараемся.
Ренат в ответ с сомнением покачал головой.
– Но неужели это так сложно? Столько лет прошло, а мы по-прежнему автоматические турели по периметру ставим на каждом вновь возводимом объекте.
– А вы давно выглядывали наружу?
Вопрос сенатора поставил Рената в тупик.
– Да я как бы только оттуда. Снаружи.
– Я не об этом. Полюбопытствуйте, фронт остался позади.
Пришлось вставать.
И правда, вид отсюда даже сквозь полуденный смог был занятный. Блескучая стеклянная поверхность барханов волнами расходилась до самого горизонта, и только с подветренной стороны песчаные волны начинали чернеть, контрастируя со стерильной белизной всего прочего.
– Красиво. Это всё соль?
– Она самая. Миллионы квадратных километров солончаков. Распреснение Средиземного моря в пике составило пятнадцать промилле, то есть Северная Африка, как губка, фактически единомоментно, за какое-то десятилетие впитала в себя до шестидесяти тысяч кубических километров соли. Большая часть этой соли в итоге была выпарена на поверхности, прежде чем мы сумели заткнуть бреши в Нубийско-Аравийском щите.
– Я понимаю, именно потому для опреснения и нужны мощности наших фузионных генераторов. Петаватты энергии, потраченные на электролиз. Но почему на нас всё время нападают?
Сенатор переглянулся с дочерью.
– Вы были когда-нибудь в районе того щита?
– Нет, а это что-то меняет?
– Там не просто пустыня, и не просто солончак. Затыкать бреши пришлось ядерными фугасами, просаживая и уплотняя приповерхностные слои щита. А с учётом климатического прилива уровень моря к тому моменту и так поднялся на пять метров.
Но Ренат уже догадался, о чём речь.
– Так это вы затопили Каир. Было двадцать три метра…
– Да, стало три. Но учтите, я вам ничего такого не говорил, официальная позиция Конфедерации состоит в том, что тот тектонический сдвиг имел естественные причины, подвижка Синая, к тому же остальные фугасы отработали штатно и ни к чему подобному не привели. Однако теперь никого ни в чём не убедишь. Вцепились, как клещи, в свою теорию заговора, мол, это всё зловредная Корпорация…
– Так это и не она, а мы. Мы, в смысле Мегаполис, как говорится, от Дюнкерка до Граца, да?
На сенатора было жалко смотреть. Он машинально оправдывался, играя желваками, но на лице его никакой уверенности в собственных словах заметно не было.
– Зря вы так. Мне и Лили постоянно твердит, мол, папа, вы были неправы. Да если бы мы не остановили бреши на границе водоносных слоёв, здесь вокруг лежал бы трёхметровый пласт!
Сенатор просительно посмотрел на дочь, но та упорно продолжала молчать.
– Да и то сказать, это была бойня. Армия из десяти миллионов плоховооружённых, но готовых на всё беженцев штурмовала стену под Аданой и вы прекрасно знаете, чем всё кончилось! Стамбул до сих пор под контролем Армии Махди, мы ни черта не знаем, что там творится, они сбивают всё, что ниже стратосферы. Что мы должны были сделать, объявить эвакуацию? Это вам не Сорокадневная война, они бы всё равно остались на месте, зато их моджахеды рванули бы до Софии!
Помолчали.
– Я начинаю понимать, почему нас не любят. Думают, небось, что мы вместо опреснения солончаков втихаря водород сгружаем на нужды Мегаполиса. И вообще, скоро весь север Африки утопить порешаем.
Сенатор вздохнул.
– Затем и нужна эта мирная конференция. Попытаться донести…
– Сгладить углы, я понимаю. Иначе такими темпами мы до конца столетия этот месс не разгребём. Думаете, есть шанс?
– Должен быть.
И вновь вернулся к показаниям автопилота, отзываясь на реплику диспетчера в канале. Тогда Лили выбралась из кресла второго пилота и подсела поближе к гостю.
– Простите мон папа, – вполголоса начала она, – он на эти темы не любит говорить. Он и с вами-то…
– Потому что у меня напульсника нету, да?
Лили кивнула и продолжила ещё тише.
– Да, кому охота повторять судьбу того уханьского профессора. Как его там звали. Запишет кто, потом ещё выложит. Доказывай потом, что ты не дромадёр.
Последнее слово она смешно потянула в нос.
– Но сенатор же ни в чём таком не виноват, правда? Решения, в конце концов, принимал не он единолично. Так в чём же проблема?
– Виноват или не виноват, в наше время же не суд решает, и не комиссия экспертов. В безумное время живём. Но знаете, мне иногда начинает казаться, что миллионы погибших, как он считает, и на его руках.
– Так те злосчастные фугасы и спасли миллионы, даже десятки миллионов. Засоление грунтовых вод – не его вина, как и не его вина, что решение проблемы оказалось не оптимальным.
Лили тихонько вздохнула.
– Всегда есть лучшее решение.
Ренат лишь пожал плечами.
– Не всегда «лучшее решение» оказывается действительно лучшим. И не всегда пресловутое «общее благо» становится таким уж благом.
– А мне кажется, – Лили ещё понизила голос, склонившись ближе, до драматичного едва слышимого шёпота, – что есть люди, которым не всё равно, не эти чинуши из сердца Мегаполиса.
Лили показательно кивнула через плечо в сторону сенатора.
Ренат в ответ хмыкнул.
– Вы имеете в виду Корпорацию?
Лили в ответ сделал большие глаза.
– Вот вы снова. Вы что-то о ней знаете?
Но Ренат не разделял её интереса. Его лицо оставалось прежним, разве что где-то в самых уголках глаз мелькнуло нечто вроде усталой скуки.
– Корпорация делает вид, что остаётся над схваткой, а сама из-под полы раздаёт свои технологии кому попало. Кто знает, зачем она это делает?
Лили непонимающе застыла. Не этого ответа она ждала.
– И вы знаете, что те, кто нас атакует, в чём-то правы. Сенатор, – повысил голос Ренат, обращаясь к пилоту, – вы знаете, что они в чём-то правы?
Сенатор молча зыркнул в экран заднего обзора, но оборачиваться не стал.
– Наши опреснители, в теории, должны всю свою мощность пускать на электролиз с последующим окислением полученного водорода. Но управляющий комитет «Релайанс» не был бы сам собой, если бы не приберегал часть энергии в водородных ячейках, якобы на случай остановки фузионного реактора, или не накапливал полученный при распаде трития тригелий. Я собственными глазами видел эти газовозы. Как вы думаете, сенатор, зачем «Релайансу» левый тригелий? И вообще, в чём смысл, жечь его же, полученный баржами «Лунар текникс» по программе помощи жертвам Войны за воду, чтобы получить ещё немного тригелия? Неужто просто чтобы обойти международный контроль?
Сенатор к концу этой тирады уже не только развернулся вновь навстречу Ренату, но даже будто бы начал к тому принюхиваться, пытаясь вычислить, к чему тот клонит. Сигналы автопилота его больше не интересовали.
– Но если это правда, необходимо немедленно сообщить…
– Кому, Еврокомиссии? Вот вы целый сенатор, я вам сообщаю. И смысл?
– Огласка в подобном деле крайне важна!
– Ну допустим, мы раструбили по всему интернету, снова начались антикорпоративные демонстрации по всему Мегаполису, особенно по периферии, где людей ещё не так прижало. Но вы правда считаете, сенатор, что это остановит глобальные консорциумы по всему миру, они такие лапки кверху и станут совсем хорошими?
Сенатор нахмурился.
– Не всё так просто, в любом случае, если что-то скрывается, значит, они опасаются возможной огласки, иначе бы действовали в открытую, в конце концов, Корпорация…
– Опять Корпорация! – всплеснул руками Ренат. – Вы серьёзно думаете, что вся надежда на Ромула?
Сенатор отчётливо дёрнулся при произнесении этого имени.
– Но вы же…
– А, так вас всё-таки предупредили, сенатор, о моём появлении?
Сенатор молчал.
– Папа, о чём он говорит?
Лили недоумённо переводила взгляд с одного на другого, с какого-то момента она потеряла нить этого диалога, и теперь мучительно пыталась наверстать.
– Сенатор, и правда, о чём это я?
– Папа?
– Лили, не сейчас.
И тут Ренат рассмеялся. Таким заливистым, детским смехом. Утирая слёзы, он подпрыгивал в пассажирском кресле. Но наткнувшись на откровенную злобу в глазах сенатора, всё-таки прекратил.
– Ну и умора. Сенатор, мы же оба понимаем, что вашей дочери здесь нет, тогда зачем весь этот спектакль? Игры в тет-а-тет, вся фигня.
Лили, точнее «Лили» уже послушно застыла, уставившись остекленевшими глазами в одну точку. Сенатор поспешно упрятал трясущиеся руки в карманы лётной куртки.
– Чего вы хотите?
– Чего хочу я? Чтобы меня молча доставили в чёртов Ин-Салах на чёртовом тилтвинге. А не устраивали мне допросов с пристрастием, не пытались запереть в тамбуре, усыпить или что вы там ещё удумали.
Но сенатор и не думал отступать.
– Вы – агент Корпорации. Я сразу понял, когда заметил, что на вас нет напульсника. Эти люди никогда не делают ничего просто так. Так зачем вы завели разговор про опреснители?
Ренат привычным жестом пожал плечами.
– Чтобы вы занялись, наконец, делом. Сенатор, вы отчего-то решили, что свободны от взятых на себя обязательств, но это не так. Каждый ваш шаг контролируется и будет контролироваться, слишком высокую позицию вы занимаете в Мегаполисе.
Сенатор в ответ всплеснул руками.
– Так скажите прямо, что вам от меня надо!
– Ничего специального. Мирная конференция должна завершиться успехом. Сделайте всё, от вас зависящее, чтобы это случилось.
– И всё? Ни сенатских расследований о накоплении «Релайансом» левого тригелия, ни обвинений в отмывании международной помощи на водородном рынке? Ни, в конце концов, покаянных признаний в том, что многомудрый Ромул предупреждал нас об опасности просадки щита после подрыва фугасов?
Ренат смотрел в ответ, не мигая.
– Запретить вам проделать всё это я не могу. Это будет политическое самоубийство, пусть и для общей пользы, вы станете в итоге бесполезны, хотя да, Корпорация от вас тогда отстанет. Если в этом ваша цель, дерзайте!
О голос сенатора в тот момент можно было точить кухонные ножи, так он скрежетал:
– Но? Всегда есть какое-то «но».
Ренат в ответ осклабился.
– Никаких «но». Я вижу, как вы любите свою дочь, и как скучаете по ней, так что вам хватит ума держать себя в руках.
Но сенатор не сдавался:
– Так вот как, вы решили надавить на меня вот этим.
Ренат убрал деланую улыбку и устало вздохнул, оглядываясь. Ему было тесно в этом железном гробу.
– Поймите меня правильно, сенатор, Ромулу необходимы люди, действующие добровольно, работающие во благо будущего, а не марионетки. Мы так не делаем. Никакого блэкмейла. Только убеждение. Корпорация состоит из тех, кому с ней по пути. Вашей дочери хватило наших аргументов. Вам, я вижу, по-прежнему нет. Вы только и ищете повода увильнуть. Лили Мажинэ не заложник, если вы об этом, она ключевая часть Корпорации.
– Но почему я её годами не вижу?
– А вы попробуйте стать одним из нас, может, и свидитесь. Она занятой человек. Столько всего нужно успеть. И я занятой человек. Так что мой вам совет, сенатор, прекратите искать подвох и просто займитесь своим делом.
– И всё?
– И всё.
– И больше вам мне нечего сказать?
– Сегодня – нет. А что будет позже – кто знает?
– Тогда я вам кое-что скажу.
Ренат с холодным лицом ждал, пока сенатор соберётся с мыслями.
– Я знаю, что вы все люди, скажем, убеждённые. Со своей, часто чёрно-белой, логикой. И пусть ваши цели мне не близки и часто непонятны, но я готов поверить в вашу искренность перед самими собой.
Ренат слегка поклонился, но оставил сенатору возможность продолжать, не встревая в его монолог. Хочет выговориться, пусть его выговорится.
– Однако я знаю, что там, внизу, из-за чужих ошибок уже погибло много людей, и не отрицайте, в том была и вина Ромула, что бы он вам ни говорил. Погодите, не перебивайте, а то я так никогда не закончу.
Ренат послушно сделал приглашающий жест ладонью.
– Так что я хочу вам сказать, и передайте, пожалуйста, это моей дочери, что её время для сомнений ещё придёт, и пускай это случится как можно раньше.
Коротко кивнув, Ренат вернулся обратно в дальний угол кабины, и там так и просидел до конца полёта, уставившись в иллюминатор, где вовсю сияло пронзительное африканское солнце.
Сенатор не стал активировать «Лили», продолжая то и дело озираться через плечо на проклятого безбилетника.
Мерный рокот лопастей наполнял кабину далёким гулом, только этот звук напоминал, что далеко внизу продолжали разматываться сотни километров солончаков.
В каком-то из докладов говорилось, что из-за увеличения альбедо средняя температура Северной Африки ежегодно снижается на одну десятую градуса, на склонах Килиманджаро выше пяти тысяч метров вновь легли полосы многолетних снегов, а на дне кальдеры Кибо вновь образовался небольшой ледник, чего не наблюдалось с середины двадцатых.
Это ещё не возвращение моря Тетис, но первый признак начала конца.
Даже здесь, в стране безжизненных пустынь, шли свои потаённые процессы, какие-то из них уже убили миллионы, какие-то из них ещё убьют миллионы. А какие-то, быть может, как в давние времена, станут заделом для чего-то нового. Новой жизни, новой тайны, новых времён, новых открытий.
Знать бы о том заранее.
Винтолёт, трепеща роторами в серых небесах, уносился всё дальше на юго-запад, где двух людей, молчащих на его борту, ждали дела.
