Читать книгу: «Время истекло», страница 4
33. Экспат
От «Шлюза-2» стояла очередь пустых рудовозов, потому заходили по дальней, не то седьмой, не то восьмой нисходящей. Новак уже и позабыл, как тут красиво. Северный гребень кратера Кабеус величественно поднимался из-за горизонта, пока внизу скользили огни открытых карьеров Шеклтона, а впереди уже поблескивали в солнечных лучах расходящиеся веером лучи гипертруб, соединяющих Шеклтон с Хауортом.
На внешних трассах ничего похожего не встретишь. Там и Сол далёкий, слабый, и вообще активности никакой – посмотреть на вспыхнувший огонёк на дальнем радаре сбегается вся дежурная бригада, и ну в эфире трындеть. Как дела, путёвый? Куды путь держишь?
Вообще, это голодное панибратство после возвращения приходилось из себя выдавливать по капле. Чтобы не тянуло каждого встречного внешника на пересадочной по плечу хлопать да жвачку просить на опохмел после вчерашнего.
С внутренниками сложнее, внутренники все угрюмые и если не сказать что злые. Новак разговорился с одним, пока паром ждали, так тот едва ли не сквозь зубы отвечал. Ничо, мол, нормально поживаем, пролежнев, как вы, не имаем. Не принято тут нормально общаться, да и то сказать, на внешних трассах народ почему такой болтливый? Потому что иначе от скуки рехнуться можно. Даже на непрерывном цикле разгона-торможения три месяца от Матушки до Красной, и потом ещё бывает и два раза по стольку. Это если до Папы не лететь.
Новак тут же почувствовал, как у него на загривке последние волосы встали дыбом.
Вот к Папе совсем не хотелось. Там покуда считай только автоматы шустрили, но долго ли и людей послать. Ледяные миры, радиация страшная, жизнь в крошечной консервной банке с во-от такими толстыми стенками – это вам не мёд и не сахар. Но красиво будет, да, не то что по камням с геологоразведкой да кларковыми числами носиться.
Челнок прилично тряхануло, как на качелях, вверх и сразу снова вниз.
Новак только посмеялся себе в бороду, краем глаза наблюдая за зелёным лицом пакса из соседней капсулы. Тут тебе не здесь, дальние они на то и дальние, что со значительными участками свободного маневрирования. Только смотри, не сблевани, битый час наблюдать за обблёванным внутренником до самой посадки Новаку ничуть не хотелось.
И главное, странные люди, ну если не твоё это, так оставайся на Матушке, не мешайся у профи под ногами. С тех пор, как запустили «Шлюз-2», то есть года три как, стало на гало-орбите много залётного народу, каких в былые времена на низкую околоземную-то никогда бы не пустили.
Впрочем, тут Новак должен был согласиться, если бы «Лунар текникс» с момента своего основания придерживался старой программы «Артемида», туды её, до сих пор бы все ютились в трёх куполах, завистливо поглядывая на кратер Фон Карман, как ханьцы достраивают одиннадцатую оболочку стационара «Чанъэ». Чтобы их догнать, нужно было волевое решение и туча рабочих рук. А ежели так, то без зеленолицей шелупони не обойдёшься, пусть хоть всю Муну обблюют.
Между тем челнок уже благополучно развернулся брюхом кверху и начал потихоньку подтормаживать, выходя на баллистическую. Теперь поверхность скользила в загодя затемнённом иллюминаторе исключительно в виде контрастного рельефа мелких кратеров, едва высовывающих свои края из тени северного гребня.
Грустный, но неизбежный факт состоял в том, что большинство обжитых людьми мест Муны до сих пор располагалось на поверхности, почти не освещаемой солнечными лучами. Да, холодно, но тут по крайней мере есть вода, а с нею на Муне до сих пор большие проблемы, сколько ни завози. Не то что на Красной, где реголит ниже пары десятков метров почти сплошь пронизан ледяными друзами, не говоря уже про Цереру, которая, считай, целиком из воды и состоит, половником черпай, если всякую дрянь из неё предварительно вынуть да растопить. Муна по сравнению с ней совсем сухая – почище пустыни Гоби на Матушке.
Ханьцы, впрочем, проблемы с водой наловчились решать, забурившись глубоко под поверхность, потому и строят свой мега-телескоп не на южном полюсе, а куда ближе к экватору. Ничего, переживём, нам и в Кабеусе неплохо.
Главное дело своё делать, как говорится, споро да быстро.
Челнок будто послушался команды, заваливаясь кормой навстречу ещё неразличимой отсюда, с высоты пяти километров, посадочной площадке.
Сосед ещё больше позеленел лицом, вцепившись скрюченными пальцами в поручни, но покуда держался. Ну и молодцом, в конце концов, чего стесняться, не блюёт тот, кто не летает.
За иллюминатором промелькнули стоящие торчком облупленные сигары отслуживших своё ещё по за тот год белоснежных мунных «Старшипов» – все шесть штук, никак не соберутся их демонтировать – чтобы тут же исчезнуть за краем посадочного тоннеля. Реголитовая пыль от маршевых на торможении последние годы так достала обслуживающий персонал куполов, что посадочные площадки в итоге заглубили в тридцатиметровые колодцы. Теперь после посадки челнокам горделиво в лучах Сола не красоваться, жаль, величественное было зрелище.
Паром напоследок покачнулся на опорах и тут же, под тяжкие звуки гидравлики, принялся менять положение с вертикального на горизонтальное. Как там сосед? Держится. Новак подмигнул ему ободряюще и принялся отстёгиваться.
Кабинсьют тут же деловито захлопнул визор, изолируя Новака до выяснения его иммунного статуса. Новак уже и забыл, как тут всё строго. Интересно, а запачкай его сосед свой костюмчик, так сказать, снаружи, что они с ним будут делать? Наверное, так вместе с боксом и повезут, родимого.
На выходе к трапу как всегда толкотня и давка, обороты идут, ничего не меняется. Новак хмыкнул себе под нос, от греха поднял гермоконтейнер повыше над головой – ещё помнут, чего доброго – и принялся, ловко орудуя локтями, пробираться вперёд.
Разбирательств тут на входе и правда предстояло немало. Матушка опять чудила в смысле эпидемиологии, почти все прибывающие были прямиком оттуда, так что администраторы «Лунар текникс» снова спешили перестраховаться.
Только когда Новаку удалось разглядеть при помощи аугментации мерцающие под потолком виртуальные указатели «прибывшие с внешних трасс», дело пошло быстрее. Гаркнув пару раз своё фирменное «па-астаранись», он благополучно оказался на относительно свободном пятачке, где маялись такие же, как он, дылды. Вообще завсегдатая внешних трасс легко узнать со стороны по вытянутой организации тушки с тонким и как бы в целом удлинённым телом и конечностями. Не то, чтобы за пару лет мотаний по Сол-системе туда-сюда так уж были заметны изменения в скелете и мышцах, но опытный глаз своих сразу помечал.
– Здарова.
– Дороу.
Даже внешники чего-то сегодня не разговорчивы, уткнулись в свои виртпанели и по сторонам даже не смотрят. Ну и ладно. К Новаку подбежала собака, станцевала свой обычный приветственный танец. Мило. Гермоконтейнер намертво прирос к её спине и тут же унёсся куда-то в недра таможенного комплекса. Пустой не пустой, а проверить необходимо. Чёртовы бюрократы.
Очередь Новака подошла не сразу, он уже начал изнывать. Каждодневная скука на долгих внешних трассах была привычной проблемой, но вот чтобы ещё и по прилёте так бездарно тратить время…
– Следующий, прошу вас.
Разумеется, за стеклом никого не было, только стоковый призрак механически изображал приветливость. Разговаривать с машиной Новак не стал, просто молча позволил просканировать свой напульсник.
– Лео Новак, 3-16-145-6-2, бессрочный контракт с «Групо Карсо» на внешних трассах без права полётов на Марс, всё верно?
– Угу.
– Я вижу, ваша иммунная карта успешно обновлена на «Шлюзе-2», но мы не рекомендуем вам прямых контактов с посторонними ещё 72 часа. Кроме того, администрация ввела режим чрезвычайного положения до особых указаний. Вы должны следовать любым рекомендациям и запретам, которые вам будут транслированы в личный канал. Вам понятны эти ограничения, Лео Новак, сэр?
Какой я тебе ещё «сэр», возмутился Новак, но вслух лишь холодно отчеканил:
– Да, понятны.
– Счастливого пребывания в кратере Кабеус!
Только этой ерунды ему не хватало. Новак нахмурился, находя взглядом собаку со своим гермоконтейнером и делая ей рукой жест следования. Пофигу, что собака таможенная, ничего, сама потом и вернётся. Что они тут за ерунду ещё придумали с чрезвычайным положением. На его памяти такое бывало лишь однажды, когда прохудившийся челнок предыдущего поколения разнёс при старте заправочную ферму, но было то когда, в первый год контракта Новака, тогда ещё не с «Групо Карсо», а с брегзитами, чтоб им пусто было. На этот раз что случилось?
Впрочем, на вид жизнь вокруг кипела как обычно, разве что больше обычного народ в кабинсьютах шастает. Впрочем, для тех, кто только с Матушки, оно и удобнее, гравитация плотнее к полу прижимает. Этих, кто с непривычки изображает чёртовых кенгуру, за сто метров видать по вихляющей неудобной постановке. Новаку же, как и всем дылдам, тяжесть в ногах только мешала. На внешних трассах до сих пор почти всё время проводили при микрограве, да и в остальном шли малой тягой, так что хочешь не хочешь, а привыкнешь к некоторой лёгкости во всём теле.
Новак присмотрелся к циферблату бортового времени кратера Кабеус, что мерцал в левом верхнем углу зрения. На самом деле даже быстрее плана с примунением управились. До встречи у него оставалось часа четыре, рекомендации рекомендациями, а ежели засунули его в кабинсьют, так пусть в этом будет хоть какая-то польза.
Добравшись в купол с говорящим название «Хоспиталити», Новак в который раз поморщился от того, каким неказистым его построили. Что поделать, второй по порядку возведения, аддитивные технологии, разработанные для более плотного реголита, здесь дали слабину, вся конструкция так покосилась, что в двадцать девятом едва не рухнула, пришлось срочно её укреплять изнутри монотредной арматурой, в общем, выглядело всё с тех пор, ну как сказать, бетонным бараком. Недаром здесь селили вот таких, как Новак, сезонных понаехалов между рейсами. Мунные резиденты давно облюбовали купол «Эндевор», новенький, с иголочки, аж плюнуть жалко, чтобы чистоту стен не пачкать. Тут же… Новак указал собаке пальцем, куда сгрузить поклажу, после чего отпустил, и уже тогда покинул номер, заварив напульсником люк. Забавно, толпа народу на таможне, а одноместные номера свободные есть. Ну как, «номера», закутки два на два с вибродушем и откидною койкой.
Собственно выбор, как провести оставшееся время, был невелик – в бар или в кабак. Можно, конечно, было поискать по сетям какого-нибудь старого приятеля с внешних трасс, и уже с ним, соответственно – в бар или в кабак, но подобное мероприятие за четыре часа точно не исчерпается, да и трезвость ума всё-таки желательно было до встречи сохранить, потому решение было очевидным. Уже спустя четверть часа травалатор доставил Новака на место.
Место называлось «Свинарник». Ну, то есть формально, в реестрах «Лунар текникс» оно никак не называлось, «пищеблок номер 14», но заправлявший здесь с самого открытия чувак так увлечённо пускал всё на самотёк, что пищеблок быстро превратился в свинарник. Отсюда и название. Наливали тут всё, что горело, а пили всё, что пилось. Еда же была – полное дерьмо. Но еды Новаку сейчас и не требовалось.
– Здарова.
А тут сегодня негусто народу. Бармен (ну или как ещё называть татуированного по брови аутло, тыкавшего за посетителя грязным пальцем в экран раздатчика, голосовое меню тут никогда не работало, в общем, пусть будет бармен) молча поставил перед Новаком неоднократно пользованный бирдекель с затёртым логотипом «Лунар текникс» и выжидательно посмотрел, мол, какое вино мсье предпочитает в эту фазу Муны?
Новак предпочитал два пальца односолодового он рокс.
Бармен сменил изгиб рта на чуть более приветливый, нечасто здесь кто-то пьёт напитки с Матушки, а не традиционное мунное пойло, дымившееся при попадании на органику, и в виде исключения даже налил сам. А хотя да, наверняка же контрабанда, через раздатчик такое не пропустишь.
Новак приподнял стакан на сантиметр в ответном жесте вежливости и только тогда принялся возиться с кабинсьютом, просовывая серебристую трубочку через клапана. В общем, к тому моменту, когда он справился, лёд уже изрядно подтаял, и эффект от долгожданного глотка был не тот.
Чёрт. Вот так мотаешься сотнями гигаметров в один конец, а даже заработанное потом с чувством потратить не удаётся.
Впрочем, нотки груши и что там, чернослива. Не обманул бармен. Натюрэль.
– Что празднуем?
Интонация прозвучала неприятно, потому Новак даже не стал реагировать, хотя обращались явно к нему, напульсник аж завибрировал.
Второй глоток пошёл лучше, мягкое прохладное односолодовое тепло ушло вниз по пищеводу так, как не уходит при проклятом микрограве.
– Я тебя, дылда, спрашиваю. Чо празднуем?
Бармен молча покосился, мол, если что, я его мигом.
Новак только головой покачал. Да мы и сами с чудесами.
– Не заметно? Возвращение.
И только тогда развернулся всем корпусом, отставляя стакан.
Над ним возвышался, покачиваясь, тот самый зеленолицый пакс. Надо же, какое совпадение.
– Тебе бы тоже принять, земеля, коли уж сюда занесло, – хмыкнул Новак, уже скучая по оставленному на стойке. – Я не знаю, что за муха тебя укусила, но во время снижения ты так-то не шумел.
– Тебе смешно, да? Сам-то далеко от Матушки собрался? Думаешь, хорошо устроились и гори всё огнём?
– Э, братюнь, остынь, или я тебя отсюда выставлю, пнятна?
Это всё-таки подал из-за спины голос гнусавый бармен.
– Погоди, у земели есть ко мне претензия. Давай разъясним, не вопрос, у меня на то полно времени.
Бармен пробубнил себе под нос что-то вроде «только начните мне тут мебель бить» и ушёл обратно к себе в угол дальше втыкать в виртпанель. Вот и молодец.
Земеля же всё пыжылся, пытаясь восстановить дыхание за потным забралом. Наконец, считанных полминуты спустя ему это всё-таки удалось:
– Вам тут всё равно, что внизу творится?
– Нам? Хорошо, давай разберёмся. Вот ты скажи, тебя волнует доза, которую парни получат, набивая здесь, на Муне, для вас, для Матушки очередную канистру тригелия?
– К-какую ещё дозу?..
– Радиоактивную. Биологический эквивалент рентгена. В миллибэрах, ежели наразвес. Ты вообще в курсе, что тригелий и сам фонит, и поступает из реголита почему-то исключительно пополам с радоном. И парни на комбайнах почитай всю смену у самом припёке сидят, через стеночку от бака, то есть сантиметрах в десяти, тебя волнуют их проблемы?
– А тебя, дылду, можно подумать, волнуют?
– И меня не волнуют, – легко согласился Новак, отворачиваясь к стойке и хлопая перчаткой по соседнему сиденью. – Да ты не маячь, присаживайся, выпей чего, мой тебе совет, сразу полегчает. Я ж видел, как тебя полоскало.
Надо же, послушался, сел, остывая.
– Не понимаю я вас, внешников. Вы всё время такое лицо делаете, будто вы тут типа элита, и вам насрать на всех остальных.
– Это ты зря, мы, можно сказать, самый незлобливый и общительный народ во всей Сол-системе. Кого хошь, вон, у бармена спроси, всякий тебе подтвердит. А что лицо такое строим, так извиняй, как ещё на твои выкрутасы на пароме было смотреть? Я и сам таким когда-то был, потому и смешно. Не ржать же мне с тебя в голосину, вот сделаешь лицо построже, глядишь, и попустит.
– Это не повод так безразлично относиться к чужим бедам.
– Согласен. Но я считаю так. Вон бармен здесь работает, я тоже, можно сказать, командировочный, ты, поди, на Муну не развлечения ради пожаловал. Все трудятся в меру способностей, у всех контракт, своя задача, свои проблемы. Не хочешь – не берись, а чего нюни ныть? Обрати внимание, ну объявили по Кабеусу чрезвычайку, и чего? Никто не бегает, волосы на себе не рвёт. Когда пятый купол рванули шайтаны, на Муне кто-то плакал, заходился? Собрались, шайтанов отловили, купол восстановили, покойников со стен соскребли, упаковали и отправили к Матушке. Или когда там внизу порешали «СпейсИкс» разукрупнять, корпоративный монополизм, мол, хотя ну был «СпейсИкс», стал «Маршиан текникс» да «Лунар текникс», какая разница, кто-то ныл? Нет, все делали своё дело, каждый на своём месте. Или менял контракт. Почему на Матушке всё не так, что все там постоянно ноют?
Собеседник натужно пыхтел, пытаясь хлебнуть пива через клапан. Во дурак ты, земеля, надо было сидр брать, при мунном тяготении с пивом одна морока, да и дрянь оно тут, как и всё местное. Впрочем, сидр тоже был ужасен. Новак сделал ещё небольшой глоток – односолодовый заканчивался, надо бы ещё, махнул бармену повторить, однова живём – и тут же знакомая мысль: на Матушке в еде и напитках лучше нашего понимают, вот чего-чего, а этого у них не отнимешь.
– Вам тут, наверху, легко рассуждать. С Матушки большинство никуда деться не может. Живёт как получилось, работают где дают. И если дают.
– Что, и вменённый доход не помогает?
– Ты странный. Чему он поможет, не потратить ты его не имеешь права, остаток сгорает каждые две недели, а на что ты его истратишь? На ту же еду-одежду, да и всё.
– Тебе мало? Я за глоток односолодового – и то спасибо вон бармену, что добыл да приберёг – трачу столько, что внизу можно месяц от пуза устрицы жрать. Сола иногда по полгода не вижу. Про радиационные пояса даже рассказывать не буду. Микрограв кости ломит, сам же меня «дылдой» обозвал. Ну и чего мне, жаловаться? Или всё-таки прекращать.
– Если бы всё было так просто, – опять завздыхал земеля.
– А на мой вкус всё предельно просто. Вот вы живёте на Матушке, проблем хватает, но не чересчур. Воздух бесплатный, из окна не фонит, воды-еды – залейся. А у нас тут, наверху, знаешь, как бывает, накатит на тебя иногда, хоть волком вой, иные себе башку трёхгранником пробивают в порядке ремонтных работ.
– Это чего это?
– Это того это. Говорю же, бывает, накатывает. Будто не хватает тебе чего-то, будто какого-то газа в воздушной смеси. Без цвета без запаха, а мимо него дышишь будто пустотой.
Новак замолчал, не желая удаляться в эту степь.
– И чего вы делаете?
– В смысле, чего делаем?
– Ну, когда накатывает. Если не трёхгранником, конечно.
– А ничего не делаем, – ещё глоток, чтобы смыть тот самый знакомый металлический осадок на зубах, – большинство просто возвращается по возможности. На передержку у вас, внизу. Матушка лечит, говорят.
– Но большинство всё равно снова летит на внешние.
– Это конечно. Вон посмотри на меня, живу себе, не тужу, работаю исправно, лечусь в основном палёным спиртом, сверхзвуковой перегонки. На вкус – чистый растворитель для эмали, но помогает. А ты чем промышляешь, земеля?
– Да вот, мотаюсь, то туда, то сюда.
– Вроде службы доставки.
– Вроде.
И руку в перчатке кабинсьюта протянул.
– Курт.
А что, судя по сивым бровям за забралом, типичный Курт.
– Лео.
– Что ж ты, Лео, делами тех, кто внизу, совсем не интересуешься?
– Ну почему, интересуюсь. Опять же, мне оттуда платят. А так-то родни у меня никакой нет, мама моя ещё в двадцать первом померла от ковидла, папаша-оболтус неизвестно где шарится, вот и вся история. Даже если я сильно по Матушке соскучусь, чо мне там делать, а уж тем более – просто так «интересоваться». Вот ты, Курт, делами внешних трасс когда последний раз интересовался?
– А вот как сюда летел.
Пф. Сразу видать знатока нетевого.
– И много чего вычитал?
Курт только плечами пожал.
– Скучно у вас.
– Скучно, согласен. Про рудовоз H-128-бис слыхал?
Конечно, не слыхал, ещё бы он слыхал, Курт этот.
– Исчезнул полкруга назад назад на пассивной кривой между Красной и Поясом. Раз, и пропал с радаров. Никто ничего ни сном, ни духом. Куда может деться целый рудовоз. Мегатонна сухой массы. Даже если у него реакторы расплавились, если его камнем посекло, осколки должны гирляндой по всему полю сверкать! А тишина.
Помолчали.
– Ладно, ты не обижайся, Курт, что я тебя «земелей». Ты же знаешь, мы без Матушки никуда. Да и в целом, сам пойми, жизнь она такая. Без шутейки не проживёшь.
И тут же спохватился, одним глотком допив остатки односолодового уже пополам с водой.
– Слушай, время, мне бежать надо, встреча у меня. Совсем тут с тобой засиделся. Пойду.
И махнул бармену, чтобы чарджнул счёт.
Но Курт в ответ отреагировал странно, продолжая как бы изучающе на Новака глядеть, ну или так ему показалось через забрало.
– А ты не торопись. Я за тобой с самой посадки на паром наблюдаю.
Вот это заявление Новаку крепко не понравилось. Так на так, а совпадение это с их встречей в «Свинарнике» с самого начала выглядело подозрительно.
– Это в каком смысле «наблюдаешь»?
– Сорока-воровка кашу варила, деток кормила.
Новак послушно сел обратно на стул. С этого стоило начинать.
– Этому дала, этому дала.
Курт. Или кто там он, теперь хрен поймёшь. Ладно, рядом с Новаком всю дорогу восседал тот самый земеля, с которым они и должны были встретиться спустя пару часов. Новак послушно вырубил трансляцию кабинсьюта и переключился на прямой канал.
– И зачем был весь этот цирк?
– Какой?
– Вот этот, обзываться «дылдой» было зачем?
– Скажем так, я, конечно, курьер, но непростой. Мне не всё равно, что и кому я доставляю. Да и Ромулу тоже.
Новак подозрительно сощурился, но виду не подал.
– Потому я вынужден был вас предварительно слегка расспросить. Да и то сказать, беседа, как мне кажется, получилась довольно любопытная.
– И всё-таки, вы курьер. Не расскажете, что вы, хм, мне тут доставили?
– Не вам, точнее, не совсем вам. Груз, к слову, уже у вас в номере, в том самом гермоконтейнере. Только не вскрывайте его до прибытия, во-первых, внутри всё очень хрупкое, а во-вторых, там довольно сложная защита, чтобы обойти таможенные биосканеры, потому, повторяю, не лезьте туда раньше времени.
А не бонбу ли этот Курт Новаку решил подсунуть по простоте душевной.
– И что же это?
– Хлорелла. Несколько колоний на все случаи жизни.
Новак ничего не понял, но виду постарался не подать.
– Это, кажется, такая водоросль?
– Это не просто «такая водоросль». Биотехнологические лаборатории Корпорации разработали особые, максимально производительные и жизнеспособные моноклональные линии, избавленные от паразитов, неприхотливые по части условий, в особенности что касается радиации, идеально переносящие гибернацию, максимально простые в обслуживании и оптимизированные на преобразование углекислоты в биомассу. Даже на широтах Папы – вы ведь так Юпитер называете? – им достаточно света для активного фотосинтеза.
– Но погодите, это всё означает…
– Да, в среднесрочной перспективе – полноценную колонизацию Пояса. Марс бесполезен, на нём относительно хорошо с водой, но в целом там человеку нечего делать в обозримом будущем. Нам нужно двигаться дальше.
– Вам?
Новак постарался придать своему голосу максимум сомнений.
– Не нам. Вам. Дылдам. Внешние трассы нужны Матушке куда больше, чем вы можете себе представить, но вы сами заинтересованы в этом куда больше. Колонизация означает, что вы будете свободны от контрактов. Вы сами сможете осваивать неограниченные ресурсы Пояса.
– Потому вы и подвели меня к вопросу, способны мы прожить без Матушки.
– Не только, я хотел узнать, хотите ли вы этого.
– Ну хорошо, внизу нужны ресурсы, наверху нужна самостоятельность, но когда это будет, сколько лет пройдёт, а главное – зачем это Корпорации.
Курт пожал плечами. Как показалось Новаку, вполне себе искренне.
– Некоторых вещей я не знаю. Так ли это важно? У вас в руках будущее Пояса. Новый фронтир. Вы против такого развития событий, вам нравится трудиться по контракту… дайте угадаю, «Релайанс», а затем «Групо Карсо»?
Как же. «Угадал» он. Просто кое-кто слишком много про него, Новака, знает.
– Так нравится или нет? Ладно, не буду вас больше мучить. Вы, наверное, устали после перелёта, идите, поспите, подумайте. Ваш обратный рейс через 72 часа. Церера.
– Откуда вы…
Впрочем, Новак уже ничему не удивлялся.
Впрочем, Церера так Церера.
– Вас там разыщут. Передайте культуры и ждите результата, работайте, как работалось. Но помните, рано или поздно мы вам тоже пригодимся. Не внешникам вообще, а персонально вам, Лео Новаку. Если что – мы поможем.
Распомогались, ишь, помогатели.
– И ещё, – Курт пристально, с тяжёлым нажимом посмотрел Новаку в глаза. – Не забывайте всё-таки следить на новостями с Земли. От них зависит в том числе и будущее внешних трасс.
И тут уже Новак не выдержал.
– Как же вы все достали с вашими новостями! Ну колитесь, «чрезвычайку» в Кабеусе потому и врубили, да? Почему ваши проблемы всегда дотягиваются до нас, а о наших вы и не слышали!
– А вы взгляните, сделайте милость, я вас не тороплю.
Сдаваясь, Новак активировал виртпанель. Внешники вообще не любят ими пользоваться, почитая за придуманный внизу искусственный способ отгородиться от себе подобных, на дальних же трассах и скучать некогда, и каждый человеческий взгляд наперечёт. Что же там у вас за дела вни…
Новак листал и листал подборки видеофрагментов с минималистическими комментариями и не верил своим глазам.
Этого не может быть, это же безумие какое-то, вы люди или кто вы?
Подняв глаза на Курта, Новак машинально откашлялся, прочищая горло. Жаль, односолодовый давно кончился.
– Что у вас там творится?
Курт смотрел в ответ твёрдо и безэмоционально.
– В глубинные водоносные слои Северной Африки и Аравийского полуострова из-за подъёма уровня океана начала поступать морская вода. Стремительное засоление территорий, где проживает до четырёхсот миллионов населения. Опреснительных установок слишком мало, не хватает также мощностей электрогенерации. Люди бегут с обжитых мест на север, через море, но там их не ждут с распростёртыми объятиями, сами понимаете, прибрежные карантинные лагеря беженцев переполнены, стены вдоль южных аррондисманов закрыты. Вчера одну из стен попытались подорвать, был открыт ответный огонь.
– Но значит…
Курт кивнул.
– Значит, новая война. Вряд ли на этот раз она будет локальной. И вряд ли победоносной. Это вам не Сорокадневная война. Но хуже другое. Большинство этих людей теперь обречены, если им не поможет ваш тригелий, ваш литий, ваши водородные изотопы. Мунных ресурсов слишком мало. Вот почему вы нужны нам. И вот почему мы хотим быть нужными вам.
Безумие, какое-то безумие.
Люди, крошащие друг друга из-за банальной воды и чёртовых иммунных ограничений.
Что стало с Матушкой за то время, пока его не было дома?
Новак покачал головой.
Надо же, он назвал Землю «домом». Смешно. Смешно и горько.
– Но вы же понимаете, что если этот хаос выплеснется сюда, а он обязательно выплеснется, никакая ваша хлорелла не поможет.
Курт кивнул и засобирался.
– Вот потому я вас так быстро и покидаю, Лео. Отдыхайте, набирайтесь сил, пока есть время, нам всем предстоит немало потрудиться.
