Читать книгу: «Дураков нет», страница 6

Салли постучал в боковое стекло, напугав Шарлотту, – она так глубоко задумалась, что словно забыла о его существовании. Шарлотта опустила стекло, и Салли заметил, что глаза у нее красные и опухшие.

– А ты все такая же красавица, – сказал ей Салли, хотя Шарлотта явно поправилась. Комплимент ее не обрадовал.

– Это мнение мало кто разделяет, – ответила она.

– Как и все мои мнения, – признал Салли и поймал себя на том, что забрал назад собственный комплимент. Чтобы сгладить неловкость, он постучал по окну, у которого сидел Шлёпа. – В следующий раз шлепай меня по правой ноге, – сказал он внуку. – Она здоровая. Еще раз шлепнешь по левой, и я буду гнаться за тобой до самого дома, до Западной Виргинии.

Шлёпу его угроза не испугала. Он поднял над головой книжку доктора Сьюза: давай, попробуй. В ноздре его по-прежнему пульсировал белый пузырек сопли. Уилл, напротив, смотрел на Салли так, будто сейчас описается от страха. Салли улыбнулся ему – дескать, я пошутил, – мальчик явно почувствовал облегчение и, когда “гремлин” выезжал с парковки, даже робко улыбнулся деду.

* * *

Дом Карла Робака – тот самый, на чердаке которого Карл обнаружил монеты, – находился на Глендейл, в квартале от супермаркета, а поскольку это более-менее по пути в центр, Салли решил: какого черта, зайду. Все равно утро считай что потеряно, да и приятно снова увидеть Тоби, жену Карла.

Салли считал Тоби Робак самой красивой женщиной Бата, всем прочим до нее было далеко. Выглядела она как телезвезда. Уверенная в себе, боевая, острая на язык, с идеальной фигурой, просто героиня мыльной оперы. Будь он лет на тридцать моложе, он бы в нее влюбился. Салли в этом не сомневался, поскольку не далее как в прошлом году влюбился в нее не на шутку, и это в пятьдесят девять лет, когда пора бы и поумнеть. Они не общались с августа, с тех пор как он ушел от Карла, и отказаться на время от физического труда его побудила не только жидкость, переполнявшая колено, но и чувства, переполнявшие душу.

Недовольным такой женщиной может быть разве что Карл Робак, жалкий прохвост, думал Салли, ковыляя по дорожке к дому Робаков. Впрочем, как и большинство мужчин, вынужденно признал он, потому что большинство мужчин вечно всем недовольны. А вот он был бы доволен, даже теперь, в шестьдесят. Разумеется, он почти в два раза старше Карла, с годами сделался сентиментален во всем, что касалось женщин, и проникся стариковской уверенностью, что уж он-то по достоинству ценил бы такую женщину, как Тоби; уверенность эта проистекала из того, что такая женщина ему не светит.

В двухместном гараже Робаков стоял “форд бронко” Тоби, и Салли вожделел этот автомобиль не менее, чем его владелицу. Место, которое, когда Карл бывал дома, занимал красный “камаро”, сейчас пустовало, и хорошо. Иногда Карл днем заезжал домой отобедать и поразвлечься. Но чаще ездил за этим куда-то еще. Салли надеялся, что и сегодня будет так же, встречаться с Карлом ему пока что не улыбалось. У заднего крыльца стоял блестящий новенький снегоуборщик. Судя по виду, он обошелся ровно в ту сумму, которую Карл задолжал Салли. А может, даже и больше. Да, наверное, больше. Надо будет узнать цену, подумал Салли.

Задняя дверь оказалась не заперта, он постучал и крикнул, уже входя:

– Привет, куколка. Ты там не голая?

Прошлым летом он однажды застал Тоби Робак, когда та загорала без лифчика на заднем дворе, и эта случайность явно сконфузила его больше, чем ее. Тоби быстро надела лифчик и фыркнула, заметив, что от смущения Салли залился румянцем.

– Нет, но дай мне пару минут, и я разденусь, – донесся сверху ее веселый девический голос.

– Не спеши, – крикнул Салли, выдвинул стул из-за кухонного стола и рухнул на него; колено еще гудело от удара Шлёпы. Вот чего мне не хватало в эти четыре месяца, понял Салли. На кухне у Тоби Робак ему было хорошо как мало где; в капельной кофеварке на столе, точно по волшебству, готовился кофе, Салли понял это по запаху. – Я сперва выпью кофе, как только соберусь с силами подняться и налить себе чашку.

Тут Салли заметил человека в серой рабочей одежде, тот стоял на одном колене у входной двери, через две комнаты от кухни.

– Это ты, Хорас? – Салли прищурился и вспомнил, что видел у дома зеленый фургон Хораса Янси, но не придал этому значения.

– Привет, Салли, – бросил через плечо Хорас. – Я тоже не голый.

– И слава богу, – откликнулся Салли. – Что ты здесь делаешь?

– Шурупы вкручиваю. – Хорас крякнул, орудуя отверткой. – Еще чуть-чуть – и готово.

Кофеварка дважды булькнула, кофе уже не капал; Салли поднялся и взял из шкафчика любимую кружку с поэтической надписью:

 
Пью за тебя, ты хороший,
И за себя, я плохой,
Но как бы ты ни был хорош
И как бы я ни был плох,
Я не хуже тебя,
А ты не лучше меня.
 

* * *

Салли никогда особо не интересовали вещи, и он не сказать чтобы завидовал чужому имуществу. Как странно, подумал он, многое из того, что я хочу, принадлежит Карлу Робаку. Например, жена Карла и “бронко” жены Карла. Эти дорогие. Теперь вот и новый снегоуборщик. Но были вещи и подешевле. Однажды Салли пришел, когда Тоби раскладывала по стопкам на кухонном столе свежевыстиранное белье Карла. Салли насчитал двадцать пять с лишним пар трусов и столько же носков. Салли пользовался прачечными самообслуживания и вынужден был посещать их куда чаще, чем хотелось бы, поскольку чистые трусы и носки заканчивались быстро, и двадцать пять пар трусов казались ему немыслимой роскошью. Даже несправедливо, что у Карла Робака столько белья. А уж то, что стирает ему трусы первая красавица округа, и вовсе несправедливо. Салли изо всех сил старался не думать об этом. Он считал, что дурно вожделеть чего бы то ни было, и не сомневался, что вожделеть чужое исподнее уж точно нехорошо. Вдобавок существовала особая заповедь, высеченная в камне, запрещавшая вожделеть чужую жену. Но как же его любимая кружка? Узнай Тоби Робак, что ему так нравится эта кружка, наверняка подарила бы ее Салли. Вот только он сам не знал, нужна ему эта кружка или нет. Если бы он принес ее домой, скорее всего, никогда бы ею не пользовался и вообще позабыл о ней. Но пока она здесь, в шкафчике Тоби, он время от времени пьет из этой кружки и жалеет, что у него такой нет.

Салли вернулся за стол; Хорас уже защелкивал ящик с инструментами и силился подняться на ноги. Он был на несколько лет старше Салли и распрямлялся тоже с трудом. По лестнице вприпрыжку спустилась Тоби, одетая как обычно: линялые джинсы в облипку, свитер, кроссовки. В колледже она занималась не то двумя, не то тремя видами спорта, до сих пор каждый день в теплую погоду бегала трусцой по усаженным деревьями улицам Бата, и ее белокурый хвостик подпрыгивал с юным задором. Салли заметил, что с их последней встречи Тоби коротко постриглась. Стрижка довольно мужская, подумал Салли и пожалел, что весной уже не увидит, как прыгает ее хвостик. К счастью, кое-что у Тоби Робак по-прежнему подпрыгивало прелестно, заметил Салли, когда она спускалась с лестницы.

– Готово, мистер Янси? – спросила Тоби.

– Готово, миссис Робак. – Хорас со вздохом протянул ей счет. – Зря я поддался на ваши уговоры.

– Я выпишу вам чек. – Тоби взяла счет и скрылась в кабинете.

– Злиться он будет на меня, а не на вас. – Хорас поставил ящик с инструментами и покосился на Салли, полагая, что тот хотя бы поймет его точку зрения, раз уж ее не понимает эта сумасшедшая молодая красавица.

– Все мужчины такие трусы, – послышался из кабинета голос Тоби Робак. Чуть погодя она вышла с чеком, вручила его грустному слесарю; тот уставился на чек с таким видом, будто только что осознал, что вот-вот разорится, поскольку тридцать лет назад ошибся в выборе профессии. Салли это чувство было знакомо.

– На вашем месте я бы поторопилась его обналичить, – посоветовала Тоби.

– Сделаю. – Хорас спрятал чек в карман рубашки. – Вот запасные ключи.

Тоби убрала ключи в карман. Салли видел их очертания сквозь ткань джинсов.

Хорас ушел, и Тоби Робак повернулась к Салли, на которого до этой минуты не смотрела.

– Ответь мне, – проговорила она, – где человек, пусть даже такой, как ты, умудрился так извозиться?

– Работая на твоего мужа, – сообщил ей Салли, тем более что это была правда.

– А. – Тоби кивнула, точно это все объясняло. – Из-за него ты выглядишь так, как я себя чувствую.

– Он молодец, – признал Салли. – Слушай. Раз уж чековая книжка у тебя под рукой, может, выпишешь мне чек за работу, которую я выполнил летом? Мы с твоим придурком все уладили, но у него в конторе только чековая книжка фирмы.

Тоби Робак ухмыльнулась:

– Зря стараешься.

– Почему?

– Он позвонил мне утром и предупредил, что ты, скорее всего, заглянешь. И сообщил мне практически слово в слово, что именно ты скажешь.

Салли смущенно улыбнулся.

– Ты же знаешь, что он мне должен.

– В очередь, – ответила Тоби. – Он всем должен.

– Хорошо, что у него есть такие деньги, – заметил Салли.

– Какие – такие?

– Не прикидывайся, – сказал Салли.

– Знаешь, что я тебе скажу. Возьми кучу денег, четыре раза сделай себе коронарное шунтирование – и увидишь, сколько у тебя останется от той кучи.

Салли решил не спорить, но и на слово Тоби Робак не поверил. Насколько он знал, у тех, у кого денег как у Карла Робака, настоящих обязанностей раз-два и обчелся, и единственная обязанность, к которой они относятся всерьез, – убеждать остальных, будто они далеко не так богаты, как все полагают. Тоби Робак, похоже, не врала, и Салли не сомневался, что больница обошлась недешево, сомневался он в другом – что Тоби в курсе финансовых дел мужа. Карл тот еще ловчила, как пить дать у него есть заначки, о которых никто не знает. Они, наверное, спрятаны так хорошо, что их никто не найдет, если Карл во время очередного обеденного перепихона откинет копыта.

– Зачем ты поменяла замки?

– Я уж думала, ты не спросишь, – ответила Тоби. – Сегодня утром я решила, что мой муж больше здесь не живет. По крайней мере, я сомневаюсь, что он и дальше будет здесь жить.

Салли кивнул:

– Что ж, смелый ход. Конечно, из этого ничего не выйдет, но, может, Карл и задумается.

– Посмотрим, – пропела Тоби Робак. Судя по голосу, она ни капли не переживала. – А ты, значит, бросил колледж? Старого пса новым штукам не выучишь.

– Если бы старому псу еще было чему учиться, куколка.

– И ты опять работаешь на Карла?

– Пока да, – ответил Салли, не желая признавать, что это, скорее всего, надолго. – Посмотрим.

Какое-то время они молчали – видимо, обоим не хотелось признавать, что такой человек, как Карл Робак, играет в их жизни сколь-нибудь важную роль.

– Хочешь, покажу наше новое джакузи? – наконец предложила Тоби.

– А где оно?

– Наверху.

– Тогда не хочу. – Салли не желал добавлять еще одну вещь в список того, что он вожделеет.

Тоби налила себе кофе, разбавила молоком.

– Из-за колена или ты с нашей последней встречи сотворил с собой еще что-нибудь?

– Нет. Все то же, куколка. – Он уставился на ее стрижку. – Раз уж мы заговорили о том, что мы с собой вытворяем…

– Мне дали роль в одной пьесе в Шуйлере, – радостно пояснила Тоби. – Шекспир, только на современный лад. Я притворяюсь мужчиной.

Салли смерил ее одобрительным взглядом.

– Удачи.

Тоби Робак пропустила его пожелание мимо ушей. Села за стол, ноги вытянула на стул.

– Значит, ты снова работаешь. Вы с Карлом друг друга стоите. Оба себе вредите. Только он от этого еще и кайф ловит. Ты приходишь домой со сломанным коленом, он с триппером.

Салли разогнул колено.

– Признаться, я не отказался бы ненадолго поменяться с ним местами.

Тоби ухмыльнулась:

– Я была бы не против. Сломанное колено не заразно.

Салли нахмурился и задумался над ее словами, гадая, то ли Тоби Робак делает ему авансы, то ли желает мужу сломать колено. Пожалуй, второе, решил он, это все же разумнее.

– Он заразил тебя триппером?

– Всего три раза, – ответила Тоби.

– Ничего себе, – искренне изумился Салли.

Его всегда удивляло, как Тоби Робак умудряется мириться с бесконечными изменами мужа. Даже об этом последнем возмутительном случае она сообщила как ни в чем не бывало, точно венерические болезни – всего лишь часть обстоятельств, о которых она знала или должна была знать, выходя замуж за Карла Робака. И терпение ее лопнуло только на третьем триппере. Салли это казалось диким. Ни одна из женщин, с которыми у Салли были отношения, не отличалась снисходительностью к мужскому свинству. Все прегрешения Салли тут же замечали, осуждали и ловким движением руки выносили ему приговор. И то, что эта молодая женщина, которая, если бы захотела, могла бы выбрать себе любого из мужчин округа, цепляется за того, кто заражает ее триппером, не укладывалось у Салли в голове.

– Я еще на прошлой неделе сказала ему уволить эту шлюшку. Она же ходячая зараза.

– Спасибо, что предупредила, – произнес Салли, хотя уж ему-то беспокоиться было не о чем. Руби его удостаивала разве что презрением.

– Вот скажи мне, Салли, – Тоби устремила на него серьезный взгляд, – почему он ее не уволил?

Салли пожал плечами:

– Вряд ли он в нее влюблен, если ты это имеешь в виду.

Тоби задумалась над его ответом, словно сама не знала, это ли имела в виду.

– Если честно, – добавил Салли, – я понятия не имею, почему он поступает так, а не иначе. Чаще всего я понятия не имею, почему я сам поступаю так, а не иначе, чего уж говорить о других. – Он допил кофе, отодвинул кружку на середину стола. – Спасибо за кофе. Держись.

– И это все, что ты можешь мне посоветовать в этом деле? – с деланым возмущением ответила Тоби. – “Держись”?

– Мне неприятно в этом признаваться, куколка, но это все, что я могу посоветовать тебе в любом деле. Ты уверена, что не хочешь выписать мне чек, раз уж ты взбунтовалась?

– Этого он мне никогда не простит.

Салли поднялся на ноги, разогнул колено.

– Окей, – сказал он. – Тогда хоть подвези.

– Где твоя развалюха?

– Увязла в грязи, – неохотно признался Салли.

– Старый Салли увяз в грязи. – Тоби так улыбнулась, что он подумал: вдруг она все-таки делала ему авансы? – О Карле же я скажу только одно: ему всегда всего мало.

“Даже меня” она опустила.

* * *

Салли попросил Тоби Робак высадить его возле букмекерской конторы – хорошее место поискать того, кого там, скорее всего, нет.

– Если спросят, ты меня не видела, – напомнил он, вылезая из машины.

– Кого не видела? – уточнила Тоби.

Салли хотел ответить, но догадался, что она шутит.

– Приходи на мой спектакль, – предложила она.

– У тебя в нем есть обнаженные сцены?

– Скажи, – проговорила она, пока он не закрыл дверь, – каким ты был в молодости?

– Таким же, – ответил он. – Только в большей степени.

У букмекера, как всегда, было людно, хотя, наскоро оглядев толпу, Руба он не увидел. Между одиннадцатью и двенадцатью по будням букмекерскую контору Норт-Бата неизменно захватывала армия пенсионеров в светло-желтых и нежно-голубых ветровках, расходившаяся к полудню по домам обедать сэндвичами с тунцом на белом хлебе и горячим томатным супом “Кэмпбелл”, оставляя поле боя типам более бедным, одержимым и отчаянным, приносившим штату прибыль. Поздней осенью чистенькие и благовоспитанные старички надевали под ветровки свитер, многие повязывали шарф по настоянию жен, которые с тех пор, как мужья вышли на пенсию, относились к ним словно к детишкам, заматывали их индюшачьи шеи и застегивали ветровки до самого верха. “Уютно”, – говорили жены. Уютно и тепло. В отместку за то, что с ними обращаются как с детьми, мужья и вели себя как дети: убедившись, что жена не видит, расстегивали куртку и разматывали шарф. Они, как дети, ненавидели зимнюю одежду и отказывались надевать тяжелое пальто, пока не наметет сугробы. Сегодня намело, но снег почти растаял.

“Салли!” – воскликнули пенсионеры, когда он вошел, и приподняли бейсболки.

Со многими из этих людей Салли был знаком, они нравились ему, нравилось их сравнительное везение, несмотря ни на что. Почему бы им не разгуливать в тонких ветровках в конце ноября? Они выходили из теплого дома часов в десять утра, усаживались в машины с хорошей печкой, всю ночь простоявшие в теплом (пусть неуютном) гараже, ехали пять минут до кафетерия с пончиками, юркали внутрь, в тепло, сидели там, сплетничали, снова и снова подливая себе кофе, потом наставала пора ехать к букмекеру сделать ежедневную ставку. А оттуда домой. Если им хотелось разнообразия, они заглядывали в страховую компанию, хозяйственный магазин, на почту или в аптеку, где проработали тридцать лет до того, как вышли на пенсию. Они не задерживались на улице и не знали, сколько там на самом деле градусов, и уж тем более не успели бы простыть, вот и выглядели бодрыми и здоровыми, словно им нипочем ненастье, даже если они оделись не по сезону.

От холодов в экономике они тоже были защищены. Проработав в Норт-Бате до самой пенсии, богатства они не нажили, но накопили достаточно и радовались, что вскоре накопят еще больше, если недвижимость Бата продолжит дорожать и цены на нее взлетят, как прогнозируют все. По крайней мере, все в Бате. Цены на недвижимость в Олбани уже скакнули, и риелторы с воодушевлением утверждали, будто бы то же самое ожидает все городки вдоль шоссе между штатами. Молодые женщины и мужчины, работающие в Олбани, уже раскупили лучшие из запущенных викторианских домов на Глендейл – такие, как у Робаков. Утром эта молодежь выезжала на шоссе, вечером возвращалась: до Олбани всего-то двадцать пять минут. И пенсионеры в букмекерской конторе досадовали, что когда-то считали эти старые викторианские дома допотопными. Тридцать лет назад их продавали за бесценок, но тогда клиентура букмекера строила себе дома в стиле ранчо, двухуровневые, с панорамными окнами и повышенной теплоизоляцией. Стоимость и налоги на эти дома тоже росли, но все же значительно медленнее. Нынешние пенсионеры понимали: сейчас они сорвали бы куш, если бы в свое время сообразили, а целое поколение, отказавшееся воевать во Вьетнаме, все эти юнцы в драных линялых джинсах впоследствии разбогатеют и на эти деньги примутся возвращать к жизни старые развалины. Теперь пенсионерам оставалось лишь с тревогой наблюдать за тем, как медленно дорожают их собственные дома. А вот налоги росли быстрее, они съедали и пенсии, и страховки, и сбережения. Однако раньше времени продавать дома пенсионеры не торопились – вдруг они подскочат в цене? Большинство сходилось во мнении: развитие только-только набирает обороты, учитывая, что летом должны открыть “Сан-Суси” и приступить к строительству луна-парка.

Но и ждать тоже было рискованно. Вдруг в последнюю минуту дело с “Последним прибежищем” сорвется? Пенсионеры не собирались ждать целую вечность, чтобы в конце концов обнаружить, что им уже не вырваться из дома своей мечты тридцатилетней давности. Сейчас-то они мечтали о других домах – кондоминиумах в теплых краях – и говорили об этом из утра в утро. Самые желанные кондоминиумы стояли на побережье Мексиканского залива, вот только и они дорожали, и вдобавок ходили тревожные слухи, будто во Флориде аллигаторы выползают из болот и жрут маленьких детей. У пенсионеров в ветровках не было маленьких детей, но истории об аллигаторах все равно не давали им покоя, и в итоге один-единственный случай муссировали так долго, что можно было подумать, будто армия аллигаторов наступает на беззащитные флоридские кондоминиумы на всем протяжении от болот Эверглейдс до Сент-Питерсберга. Поговаривали, будто аллигаторами кишат даже поля для гольфа. Вот такие опасности. По этой причине все больше утренних посетителей букмекерской конторы склонялось к Аризоне – там, по слухам, и кондоминиумы дешевле, и аллигаторов нет. Правда, есть скорпионы, гремучие змеи, тарантулы, пауки и ядозубы, но это все твари мелкие, им не под силу схватить человека, утащить в болото и сожрать. Тем более что в пустыне вообще нет болот, некуда тащить жертву.

Долгие годы Салли краем уха слушал эти разговоры, но понимал, что вряд ли когда поучаствует в них, даже если и выйдет на пенсию. У него не было дома, чтобы рассуждать о росте его стоимости, – не считая, конечно, отцовской хибары на Баудон-стрит, на краю владений “Сан-Суси”, но еще неизвестно, кому она принадлежит (по крайней мере, Салли этого точно не знал). После смерти отца Уэрф сообщил Салли, что тот унаследовал дом, но Салли ответил Уэрфу, что не нуждается в этом и наследства не примет. В семнадцать лет, отправляясь в армию, Салли поклялся отцу, что впредь не будет с ним знаться ни на этом, ни на том свете, и, не считая единственного визита в дом престарелых незадолго до смерти старика (это Рут убедила Салли его навестить), клятву свою сдержал. Дом отца долго стоял заброшенным, с заколоченными окнами, и понемногу разрушался, участок зарос высоченным бурьяном. Салли полагал (возможно, ошибочно), что общая сумма задолженности по налогам превысила бы рыночную стоимость дома. С таким домом нечего и соваться в беседу о кондоминиумах во Флориде и Аризоне, даже если Салли и хотел бы поучаствовать, а он не хотел.

Единственное, в чем Салли завидовал этим пенсионерам, – в их жизни завершился определенный период, так бывшие профессиональные бейсболисты в матче ветеранов вспоминают прошлые победы. С этим они покончили, можно браться за что-то другое. Их жизнь изобиловала датами. Они могли сказать, когда женились, когда родились их дети, когда вышли на пенсию. В жизни Салли годы (не говоря уже о днях) текли незаметно, неотделимые друг от друга, и он всегда дивился, как прочие замечают (или думают, будто замечают) окончания и начала в своем существовании. Однажды, лет тридцать с лишним назад, он столкнулся на улице с Верой, та улыбнулась печально и сказала: что ж, наконец-то все кончено, эта глава нашей жизни осталась позади. Салли недоуменно уставился на нее, гадая, что она имеет в виду. Оказалось, Вера говорила об их бракоразводном процессе, завершившемся несколькими днями ранее, о чем Салли не известили. Или известили, но он выбросил извещение вместе с прочей бесполезной корреспонденцией. Он знал, что развод принес Вере облегчение (не пройдет и года, как она выйдет замуж за Ральфа), но окончательность развода ее впечатлила, и Салли видел: ей грустно, что брак распался. Для нее развод поставил точку, Салли этого даже не заметил.

Салли то радовался, то огорчался – в зависимости от настроения, – что дни его плавно сливаются воедино. Даже теперь, в шестьдесят, он не мог вообразить, каково это – чувствовать, что в твоей жизни завершился некий этап, как у пенсионеров из букмекерской конторы, или что ты стоишь на пороге чего-то нового. Быть может, именно этим и раздражала его учеба в колледже и разговоры о новой карьере. Вокруг этого крутились занятия по философии, понял Салли. Именно поэтому молодой преподаватель стремился отрицать все на свете, одно за другим, заменить новым – будь то новая мысль или даже новая жизнь. Долой старое, даешь новое. Возможно, это не так уж и глупо, если обращаешься к двадцатилетним. В двадцать-то лет и Салли был готов отказаться от чего угодно и начать сначала. Но теперь, в шестьдесят, ему уже меньше хотелось выбрасывать то, что можно починить, чтобы оно проработало еще несколько месяцев. Ему хотелось идти вперед, а не останавливаться, оборачиваться, оценивать разумность принятых решений и давным-давно намеченных маршрутов. Он даже сомневался, хочет ли, чтобы Уэрф, его адвокат, выиграл различные тяжбы, которые вел от имени Салли. Если Уэрф добьется, чтобы Салли присудили полную нетрудоспособность, его привычная жизнь закончится, начнется новая – не то чтобы радостная весть для человека, который не верит ни в новые начала, ни в новые колени.

– Ты сегодня особенно хорошо выглядишь, – заметил Отис Уилсон, имея в виду, несомненно, засохшую грязь, облепившую Салли. Отис каждое лето твердил, что уж этой зимой точно уедет во Флориду.

Салли покрутился, чтобы все пенсионеры в ветровках на него посмотрели.

– Кто-то же должен работать в этой стране, – сказал он. – Если бы не такие, как я, таким, как вы, тоже пришлось бы пачкать руки.

– Мы как раз хотели тебя поблагодарить, – ответил Отис.

– В новостях передали, аллигатор сожрал очередную жертву, – сообщил Салли.

Отис, спокойный толстяк с красным лицом, верил всем россказням об аллигаторах как никто, и Салли годами в шутку советовал ему ехать во Флориду только с крепким бывалым проводником, который не побоится схватиться с аллигатором. С таким проводником, как Салли. К удовольствию Салли, при упоминании об аллигаторах Отис бледнел.

– На твоем месте я покупал бы квартиру на втором этаже. Аллигаторы терпеть не могут лестницы.

– Отстань от меня, – сказал Отис, когда Салли, соединив локти, изобразил челюсти аллигатора. – Отвали, идиот! – Отис всегда нервно парировал выпады Салли. – Иди ставь свой дурацкий тройной экспресс, а умных людей оставь в покое.

– Умных здесь не водится, обыщи хоть весь квартал, – ответил Салли. – Ставки – налог на глупость.

– И за скольких придурков ты платишь налог, не считая себя самого? – поинтересовался кто-то.

– Мне хватает ума не ехать туда, где меня сожрет аллигатор, – сказал Салли.

– Иди ставь свой дурацкий тройной экспресс, – повторил Отис.

– Ладно, пойду. – Салли направился к окошку.

Последний год или около того он ставил на трех лошадей, которые финишируют первыми, независимо от того, в каком порядке придет это трио. Салли редко угадывал результат и не решался предсказывать, в каком порядке финишируют лошади, – более того, считал, что подобные комбинации придуманы специально, чтобы вывести человека из себя. Так что он ставил на первых трех в произвольном порядке, а когда его спрашивали почему, объяснял, что лошадь, бегущая по внутреннему кругу, проходит меньшую дистанцию, чем та, что бежит по внешнему (будь на ипподроме отдельные дорожки, так оно и было бы).

– Если моя тройка выиграет, я куплю Хильде видеокамеру, возьмете с собой во Флориду, – крикнул он Отису. – Пусть заснимет на пленку. А мы потом покажем ее в “Лошади”. И будем продавать билеты желающим посмотреть, как аллигатор тащит Отиса в болото.

Салли сделал ставку и уже собирался уйти, как вдруг увидел в окно, что из-за угла в квартале от букмекерской конторы вышел Карл Робак и движется по направлению к Салли. Карл шагал так беспечно, что Салли невольно улыбнулся – узнай тот, что жена сменила замки, вся его беспечность тут же испарилась бы.

Из банка вышел Клайв Пиплз и с удовлетворением уставился на новый транспарант, который недавно натянули поперек Главной. Клайв-младший отличался эталонным самодовольством – один из редких известных Салли случаев, когда яблоко умудрилось упасть очень далеко от яблони. Правда, его отец – с возрастом Клайв-младший стал его точной копией – гордился тем, что его, футбольного тренера, знают все горожане, но Клайв-старший был добродушен, и если ему случалось заважничать, то ласковые насмешки мисс Берил заставляли его устыдиться. Чего не скажешь о Клайве-младшем, у которого, помимо прочего, отсутствовало чувство юмора. И то, что он относился к себе серьезно, лишь доказывало это, по мнению Салли. По правде говоря, Салли недолюбливал сына своей квартирной хозяйки и даже возненавидел бы его, если бы не мисс Берил, явно разочарованная в Клайве-младшем (впрочем, это не помешало ему выбиться в большие шишки).

Не успел Клайв-младший усесться в машину – шикарную, длинную, черную, он всегда ставил ее у банка, – как его задержал Карл Робак для привычной тридцатисекундной беседы. Салли не надо было присутствовать, чтобы знать, о чем они будут говорить. “Скажи мне, что мы по-прежнему в деле?” – заговорщицки спросит Карл Робак. Клайв-младший заверит его, что так и есть, и тогда Карл скажет: “Если все покатится под откос, не говори мне об этом. Просто приди ко мне домой и прострели мне башку”. От таких разговоров Клайв-младший, и без того нервный, нервничал еще больше. Он старался побыстрее сесть в машину и укатить от Карла Робака.

Карл перешел через дорогу, направился к букмекерской конторе, Салли приготовился было улизнуть через черный ход, но Карл проследовал мимо – бог знает куда. Карл был заядлый игрок, но редко ставил в конторе, предпочитая букмекеров, которые не пополняют казну штата и принимают ставки по телефону весь день и почти всю ночь. Вообще Карл обычно ставил на спортивные матчи, а не на скачки. Салли провожал его глазами, пока тот не скрылся из виду, и собрался было уйти, как вдруг заметил, что сбоку стоит не кто иной, как Руб.

– Я искал тебя, – сообщил ему Салли.

– Плохо искал, – ответил Руб. – Я уже пять минут здесь стою.

– Купил индюка?

Руб посмотрел на него с недоумением.

– Я думал, ты сюда за индюком пришел, – пояснил Салли.

Недоумение.

– Идем, – сказал Салли, – я нашел нам работу.

– У кого?

– У Карла Робака.

– Того самого Карла, от которого ты спрятался?

Салли согласился, что так и было, но объясняться не стал.

– Ты же сказал, что больше никогда не будешь у него работать.

– Тебе работа нужна или нет?

– Терпеть не могу этого Карла.

– И его деньги тоже?

– Нет, – признался Руб, – только Карла.

На улице, казалось, похолодало, Салли заметил, что температура на банковском табло опустилась на несколько градусов по сравнению с утренней.

– А вот жена его мне нравится, – сообщил Руб, когда они прошли квартал. – Жаль, что она не обращает на меня внимания. Я позволил бы ей быть сверху.

Когда речь заходила о женщинах, Руб не знал высшего комплимента.

– Почему такие женщины, как она, не обращают внимания на таких парней, как мы? – серьезно спросил Руб.

В женщинах он не смыслил ровным счетом ничего. Руб искренне недоумевал, почему бы Тоби Робак не обратить внимание на того, кто позволит ей быть сверху.

– Я знаю только, почему им не нравишься ты, – ответил Салли. – Почему им не нравлюсь я – загадка.

– И почему же я им не нравлюсь?

– Не нравишься, и все тут.

Руб согласился.

– Где твой пикап?

– На задании, – сказал Салли.

Руб всегда довольствовался частичными объяснениями. Он не додумался бы поинтересоваться, как так вышло, что Салли отдельно, пикап отдельно.

– А твоя машина где?

– Ее взяла Бутси, – сказал Руб. – Она всегда паркуется за “Вулвортом”.

Они свернули в переулок, ведущий на парковку “Вулворта”, и пошли гуськом. Утренний снег в узком темном переулке еще не истоптали, и Руб пятился, чтобы видеть свои следы.

– Надеюсь, она не слишком распсихуется, когда увидит, что машины нет, – сказал Салли, дав себе слово вернуть машину Бутси, как только вытащит пикап. Тогда Рубу не влетит.

– Она психует уже десять лет, – заметил Руб, как всегда расхрабрившись в отсутствие жены.

– Сколько лет вы женаты?