Читать книгу: «Дураков нет», страница 8
– У вас не найдется ручки, миссис Пиплз? – спросил Салли, хотя отлично знал, что она держит полдюжины ручек в стаканчике у двери.
Она явно предвидела эту его просьбу и с неодобрением сунула ему ручку. На конверте с уведомлением из налоговой Салли написал крупными буквами: “ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ”, а остальные конверты выбросил в декоративную мусорную корзинку, стоявшую у двери в покоях домохозяйки.
– Ты самый нелюбопытный человек на свете, – как обычно в таких случаях, заметила мисс Берил. – Тебе разве не говорили, что пытливый ум стремится к познанию?
– Может, вам просто больше везло с почтой, чем мне, – ответил Салли. – На моей памяти мне присылали разве что повестку в армию, свидетельство о разводе, требование явиться в суд в качестве присяжного заседателя и полдюжины разных угроз. И ни единой хорошей новости, которой я и без того не знал бы, потому что мне уже ее сообщили.
Мисс Берил покачала головой, посмотрела на квартиранта.
– Но выглядишь лучше, – сказала она.
– Чем что?
– Чем когда пришел, – пояснила мисс Берил, поджидавшая Салли возле окна.
– День выдался длинный, Берил, – признался Салли.
– С возрастом дни становятся длиннее, – предупредила она. – Я читаю книг пять в неделю, чтобы убить время. Правда, некоторые до середины. Как только понимаю, что уже это читала, откладываю книгу.
– Кто сказал “Нам подобает к недоступному стремиться”? – Салли вдруг вспомнил высказывание Карла.
– Я, – ответила она. – Я повторяла вам это весь восьмой класс. А до меня это сказал Роберт Браунинг. Правда, всего один раз, но ему больше повезло с публикой.
– В каком классе он вел уроки? – спросил Салли.
– Спорим, что ты не помнишь, как там дальше, умник.
– Я думал, это все, – честно признался Салли.
– У тебя сегодня были гости, – сказала мисс Берил.
– Правда? – удивился Салли. Гости у него бывали редко. Все знакомые знали, что его проще застать у Хэтти, в “Лошади” или у букмекера.
– Молодая женщина с огромной грудью и маленькой девочкой.
Понятия не имею, кто это, хотел было ответить Салли, как вдруг догадался.
– Маленькая девочка была косая на один глаз?
– Да, косая, бедняжка, – подтвердила мисс Берил. – А мать у нее такая губастая и грудастая.
Не очень-то справедливое мнение о Джейни, дочери Рут, подумал Салли, хотя, пожалуй, довольно точное первое впечатление.
– Люди чем дальше, тем больше меня раздражают, – продолжала мисс Берил. – Я уже готова ратовать за смертную казнь для тех, кто жестоко обращается с детьми. А ведь раньше согласна была и на то, чтобы таким всего лишь отрубали ноги. Теперь же хочу стереть их с лица земли. Если так будет продолжаться, я скоро начну голосовать за республиканцев.
– Вы явно озлобились к старости, миссис Пиплз, – в тон хозяйке пошутил Салли, хотя и чувствовал, что встреча с Джейни ее расстроила. – Она не сказала, что ей нужно? – спросил он с некоторой опаской, хотя и сомневался, что дочь Рут откровенничала с мисс Берил.
– Кажется, она очень обрадовалась, что тебя нет дома, – сообщила ему мисс Берил. – У меня сложилось впечатление, что она сбежала от негодяя-мужа.
– Вполне возможно, – признался Салли и вспомнил, что летом, когда Джейни впервые сбежала от мужа, Салли предложил Рут отправить Джейни с дочкой к нему, там-то муж вряд ли станет искать. – Она вышла за какого-то прохвоста из Шуйлер-Спрингс, его то и дело сажают в тюрьму.
– Что ж, – сказала мисс Берил, – хорошо, если так. А то я сначала подумала, это ты обрюхатил девицу.
– Девицы на меня уже не смотрят, Берил, – ответил Салли, и в мыслях его, как уже не раз за день, невольно мелькнул образ Тоби Робак. – Хотя я был бы не прочь, чтобы одна-другая посмотрела.
– Вы нахал, сэр, – сообщила ему мисс Берил. – Мне всегда хотелось сказать это мужчине.
Салли кивнул, соглашаясь с обвинением.
– Я думал, вы и так за республиканцев.
– Нет, – ответила мисс Берил. – Клайв-младший – да. И отец его тоже был республиканцем. Клайв-старший во многом отличался исключительным упрямством.
– Но в целом был человек неплохой, – напомнил Салли.
– Да, – задумчиво согласилась мисс Берил. – Я скучаю по нашим спорам. Мне жизни не хватило бы убедить его принять мою точку зрения. Иногда я думаю, он и умер-то, лишь бы не признавать, что я права.
Салли ушел, мисс Берил вернулась в кресло в гостиной, где читала. Кресло располагалось напротив телевизора, но включала она его редко. На телевизоре стояли фотографии Клайва-младшего и старшего, теперешней и прежней звезды ее небосклона.
– Ты и правда бывал упрям, – сказала мисс Берил мужу.
Клайв-старший никогда не умел выражаться ясно и едва ли не в каждом споре проигрывал мисс Берил, обладавшей достаточным интеллектом и красноречием, чтобы припереть его к стенке и добить, так что Клайв-старший с ранних пор их брака научился не объяснять свою логику женщине, которая не погнушалась бы указать ему, в чем именно он ошибается. “У меня свои резоны”, – привычно отвечал он и сопровождал эту фразу загадочным, как он полагал, выражением лица.
Он и умер с этим выражением на лице, таким его и застала прибывшая на место аварии мисс Берил. После того как юная Одри Пич, ударив по тормозам, впечатала его в ветровое стекло, Клайв-старший качнулся обратно на сиденье, неестественно вывернув голову из-за перелома шеи. Казалось, он задумался о чем-то. Он словно бы говорил: у меня свои резоны, и в последние двадцать пять лет, оставшись без мужа, мисс Берил в одиночестве размышляла над ними.
– А ты… – сказала она сыну и осеклась.
В руке мисс Берил по-прежнему держала письмо, которое Салли пометил “ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ”. Она, и не открывая его, знала, что в нем. В металлической коробке в ее спальне лежала целая картонная папка с надписью “Салли”, и, перед тем как лечь спать, она положит этот конверт к остальным.
– Я все делаю правильно, – вслух сообщила она двум Клайвам. – Так что молчите.
* * *
Таверну “Белая лошадь” Салли ценил еще и за то, что с фасадной стороны окно прикрывала неоновая вывеска “Пиво «Блек лейбл»”, давным-давно не работавшая. Поэтому Салли мог заглянуть внутрь, прежде чем принимать решение. Бывали вечера – и сегодня выдался как раз такой, – когда ему не хотелось связываться. Ему хотелось поужинать и лечь спать. Одно пиво, может, и неплохо, но где одно, там и пол-ящика. Сегодня Салли хватило беглого взгляда, чтобы убедиться – заходить не стоит. В таверне ожидаемо сидел Уэрф, явно готовившийся прочесть Салли нотацию о том, что учебу бросать нельзя и возвращение к работе все испортит. В ближнем углу барной стойки – куда менее ожидаемо – бросил якорь Карл Робак: дурной знак. Карл обычно пил-гулял в Шуйлер-Спрингс, а в “Лошадь” заглядывал, только если кого-то искал. Как правило, Салли. А он отлично знал: если Карл его ищет, лучше не находиться. Да, Карл действительно должен ему половину дневной ставки, но вряд ли явился поэтому. Кенни, его отец, тот действительно искал тех, кому должен, но Карл – только тех, кто задолжал ему самому. Может, конечно, он здесь потому лишь, что его не пустили домой, но Салли решил не рисковать.
Когда Карл слез с табурета и направился в туалет, Салли отпрянул от окна, потом вновь заглянул и увидел, что Карл скрылся в уборной. Прежде Салли как-то не обращал внимания, а сейчас вдруг заметил, до чего все-таки Карл похож на отца, хотя Кенни был в два раза толще и для бабника не вышел лицом. Салли даже пожалел, что в мужском туалете сейчас мочится не Кенни, а его сын. Если бы это был Кенни, Салли не прочь был бы заглянуть в таверну. О человеке, который не затаил на тебя злобу после того, как ты спалил его дом, можно сказать многое.
Кроме “Лошади”, в этот час могла работать разве что пиццерия “У Джерри”, находилась она по соседству, там обычно собиралась молодежь. В иное время Салли предпочел бы жирный бургер в “Лошади”, но у входа в пиццерию не было ни души, и Салли решил попытать счастья. В конце концов, может статься, в канун Дня благодарения молодежь сидит по домам и музыкальный автомат, из которого обычно орет тяжелый металл, в кои-то веки молчит. Тем более Рут наверняка на работе, а ему все равно придется рано или поздно с ней объясниться. Может, у нее сегодня праздничное настроение. Может, если Салли увидит ее, перестанет думать о Тоби Робак. Вдруг так и будет. И неплохо бы все же узнать, зачем заезжала Джейни.
К счастью, в пиццерии было пусто. Салли выбрал кабинку, которую не видно с улицы и подальше от музыкального автомата, тот хоть и молчал, но сердито мигал красными огоньками, будто в непривычной тишине набирался силы и злости.
– Салли! – прогремел голос с кухни. – Слава богу, что мы не закрылись!
Голос принадлежал Винсу, хозяину пиццерии “У Джерри”. Джерри, брат Винса, держал точно такую же пиццерию в Шуйлер-Спрингс, называлась она “У Винса”. Дела в Шуйлер-Спрингс шли получше, и тот из братьев, кто выигрывал пари на баскетбольный матч Бат – Шуйлер, весь следующий год управлял пиццерией в Шуйлер-Спрингс. Винс десять лет кряду ставил на альма-матер, Бат, и лишался возможности управлять более доходным заведением. Джерри всегда давал брату фору, но этих очков не хватало. Братья были высокие, дородные, и волосы на груди росли у них куда гуще, чем на голове. С годами Джерри и Винс сделались так похожи, что их стали путать – и потому, что внешне они напоминали друг друга, и потому, что последние десять лет каждый из братьев управлял пиццерией другого. Лишиться лица Винс боялся куда больше, чем своей пиццерии из-за проигранных пари, Салли это почувствовал и стал называть его именем брата.
– Меня сегодня обслужат? – крикнул Салли и постучал перечницей по стенке кабинки.
Дверь кухни распахнулась, и вышла Рут. Настроение у нее было явно не праздничное. Она не сразу заметила Салли в дальнем конце зала.
– Что толку посылать в колледж человека, который даже читать не умеет? – спросила она, имея в виду табличку “ЭТА ЧАСТЬ ЗАКРЫТА” на полу в центре зала.
Салли, сказать по правде, не обратил внимания на табличку. Он всего лишь нашел место, где никто не увидит его с улицы и не посчитает себя обязанным составить ему компанию.
– Извини, – сказал он. – Я просто хотел сесть подальше от музыкального автомата. И в колледже я уже не учусь, – добавил он, когда Рут приблизилась.
– Да я уж слышала, – ответила Рут. – Уэрф заходил, искал тебя.
Она намеренно стояла над ним, вместо того чтобы сесть в кабинку, как сделала бы, если бы не злилась на него. Салли догадывался, что рано или поздно они поругаются из-за того, что он вернулся к работе, но не сейчас. И это ему тоже нравилось в Рут. Она всегда знала, когда надо промолчать, не говорить, что думает. А не нравилось ему умение Рут и без слов дать понять, что именно она думает. Вот сейчас, например, она думала, что с его стороны было глупостью вернуться к работе, и, пожалуй, это действительно так. Ты еще пожалеешь, думала Рут; что ж, скорее всего, Салли и правда пожалеет.
– От тебя вкусно пахнет, – сказала Рут и наконец села в кабинку.
– И от тебя. – Салли ухмыльнулся. – Всегда любил запах пиццы.
Рут молчала, кивала, улыбалась понимающе и неприятно, такая улыбка не сулила ничего хорошего. Но Салли тянуло к ней, и ему хотелось, чтобы они скорее уж поругались – лучше рано, чем поздно – и быстренько помирились: ему не хватало Рут.
– Запах молодости, – сказала она. – Вот что ты любишь.
Странное замечание, даже по меркам Рут; Салли, прищурившись, посмотрел на нее, силясь понять, в чем дело. Рут действительно была на двенадцать лет моложе Салли, но по ее голосу он догадался, что она говорит не о себе.
– Ну что, – продолжала она после неловкого молчания, – как поработалось?
– Тяжко.
– Тяжко тебе сегодня пришлось, да? – Понимающая улыбка сменилась злорадной ухмылкой. Рут с наслаждением наблюдала, как Салли ежится под ее взглядом, косится на нее.
– А можно мне тоже поучаствовать в разговоре? – спросил Салли. – Который ты ведешь без меня?
– Я всего лишь спросила, как прошел твой день, – ответила Рут. – Думала, вдруг ты встретил старую знакомую. То есть, прошу прощения, молодую знакомую.
Салли догадался, в чем дело. Кто-то видел, как Тоби Робак подвезла его до центра, и сообщил Рут, а она – еще до того, как Салли в августе бросил работу и записался в колледж, – уже как-то раз обвинила его в том, что он неровно дышит к жене Карла. Это, конечно, правда, но от этого обвинение Рут удивило Салли не меньше; он часто гадал, не экстрасенс ли она. Раз-другой он даже обозвал ее ясновидящей, на что Рут ответила: не нужно быть ясновидящей, чтобы видеть тебя насквозь.
– Ты заметила, – сказал Салли, – мы с тобой уже столько лет вместе, что городские сплетники воспринимают нас так, будто мы женаты. Раньше они говорили Заку о нас с тобой. Теперь сообщают тебе, чем я занимаюсь. Даже любопытно, что именно тебе сказали?
– Отношения у вас явно какие-то извращенные, – продолжала она гнуть свое. – Вместо любовной прелюдии вы боретесь в грязи.
Салли улыбнулся.
– У меня и на прелюдию-то уже нету сил.
– Вот и хорошо, – серьезно ответила Рут. – Я бы расстроилась, если бы ты бросил меня ради чирлидерши. Что будешь есть?
– Лингвини, – пропел с кухни Винс. О его слухе ходили легенды. Поговаривали, будто однажды он вышел из своей наполненной паром кухни, пересек зал своего шумного заведения, растолкал локтями орущий молодняк и разнял драку еще до первого удара; позже Винс объяснил, что слышал их разговор. – Он будет лингвини с венерками11. Я выкидываю две дюжины венерок в неделю, черт подери, чтобы он, заглянув к нам раз в месяц, заказал лингвини.
– А тебе не приходило в голову, что я могу заказать другое? – крикнул Салли кухонной двери. – И если пять лет назад ты всучил мне полдюжины тухлых венерок, это вовсе не значит, что я и впредь захочу лингвини.
– Неблагодарный! Если бы не ты, я бы сроду не купил ни единой венерки, – проревел Винс. – Заказывай что хочешь. Мне же меньше работы. Я-то собирался рыться в помойке, искать для тебя ракушки.
– Тогда я все-таки буду лингвини, – сказал Салли. – Я съем и отраву, если ради этого тебе придется попотеть.
– В этом весь Дон Салливан. Не убегай, когда закончишь, – предупредила Рут.
– Все в порядке?
– Не совсем.
Рут кивнула на закрытую дверь кухни: что бы ни случилось, она не хочет обсуждать это в пределах досягаемости радара Винса. И это встревожило Салли – немного найдется такого, что Рут не готова обсуждать при Винсе.
Салли съел примерно половину лингвини, когда зашел Уэрф, встал посередине зала, развернулся на протезе и уже собрался уходить, как вдруг заметил Салли, сидящего в одиночку в закрытой темной части пиццерии.
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил он, неуверенно опускаясь на скамью; глаза у него были красные. Судя по виду, Уэрф прилично набрался.
– В кои-то веки пытаюсь спокойно поужинать, – ответил Салли.
Уэрф участливо кивнул, явно уверенный в том, что слова Салли никоим образом к нему не относятся. Снял шарф, перчатки, положил на подоконник к горшку с фикусом.
– Я видел, как ты заглянул в окно “Лошади” и исчез. Я, наверное, раз пять прошелся по улице туда-сюда, пытаясь понять, куда ты делся.
Салли накрутил лингвини на вилку.
– Не стоило, Уэрф.
– Я боялся, что после вчерашнего у тебя появятся черные мысли, – продолжал Уэрф. Он с собачьей надеждой смотрел, как Салли подносит вилку ко рту. Уэрф, чьи мозги туманил алкоголь, вечно все забывал. Часто он забывал поесть. Пища редко манила его, разве что он видел, как ее поглощают. Тогда на его лице появлялось тоскующее выражение, точно он вдруг вспомнил об утраченной любви.
– Помоги мне доесть, – предложил ему Салли. Кабинка была рассчитана на двоих, второй прибор Рут убрать не удосужилась, и Уэрфу требовалась только тарелка. А поскольку Салли доел салат, то миску из-под него подвинул Уэрфу; тот вылил остатки масла и уксуса в горшок с фикусом. Ложкой и вилкой Уэрф переложил в миску ровно половину оставшихся лингвини.
– Ты съел все венерки? – уточнил он, вглядевшись в пустые ракушки, которые Салли сложил стопкой.
– Я тебя не ждал, – ответил Салли.
– Я хотел всего одну, – сказал Уэрф. – Терпеть не могу эту слизкую дрянь, но мне все кажется, что однажды, к моему удивлению, мне понравится.
– Вот и хорошо, что ни одной не осталось. Мне они нравятся всегда. – Салли придвинул к Уэрфу корзинку с хлебом.
– Не жадничай. – Уэрф указал вилкой на Салли. – Жадность не украшает.
– Окей, – сказал Салли.
– Венерка пусть и мелочь, – пояснил Уэрф, – но дело принципа.
– Давай я закажу тебе венерок, – предложил Салли. Делать этого он не собирался, но Уэрфа было легко устыдить широким жестом.
– Кухня закрыта, черт побери! – рявкнул Винс.
– Старые добрые уши-локаторы, – сказал Уэрф. – Правительству следовало бы поставить его на вершину горы, чтобы ловить сигналы из дальнего космоса.
– Точно, там ему самое место, – подтвердил Салли.
Из кухни не донеслось ни звука. Минуту спустя вышла Рут и положила перед Уэрфом венерку. Сырую, с плотно сомкнутыми створками.
– Как ты терпишь этого сукина сына? Ему же нельзя доверять, – сказал Уэрф.
– Легко, – ответила Рут. – Я его и не вижу.
– Я слышал, ты вернулся к работе, – начал Уэрф, когда она ушла.
Салли отодвинул тарелку на середину стола.
– Тебе будет приятно узнать, что справился я не так уж и плохо. Работать мне нравится куда больше, чем разговаривать с судьями.
Уэрф скривился.
– Да, вчера действительно выдался неудачный день, – признал он, имея в виду последний визит в суд, – но мы доконаем этих мудаков. Мы еще не перепробовали кучу вариантов, и однажды нам обязательно попадется судья, который хоть раз в своей никчемной жизни поступит по совести. И тогда мы наконец получим свое.
– К тому времени мне будет семьдесят и я уже пять лет буду мертв.
– Видишь, – Уэрф снова указал на него вилкой, – это и есть черные мысли. Я думал, мы договорились: ты останешься в колледже, чтобы выиграть время. В кои-то веки поступи разумно. Подожди. Если выяснится, что ты работаешь, нам кранты.
– Это черные мысли, Уэрф, – парировал Салли.
Уэрф вздохнул, покачал головой:
– Зачем я вообще с тобой связался?
– Хороший вопрос. Иди домой и подумай об этом.
Они с ухмылкой смотрели друг на друга.
– Охренеть, – сказал Уэрф.
– Вот именно, – согласился Салли.
– Карл платит тебе вчерную?
– Об этом нужно спрашивать?
– Главное, не попадай ни в какую отчетность. Нигде, – серьезно посоветовал Уэрф.
– Послушай, незачем говорить мне работать вчерную. Единственный раз, когда я работал вбелую, я получил травму, – напомнил ему Салли.
Строго говоря, это была неправда, но близко к ней. Одна из множества финансовых проблем Салли заключалась в том, что официально он проработал всего ничего и налогов тоже заплатил всего ничего, поэтому пенсия у него будет капля в море. А военная пенсия – вторая капля. И ему как малоимущему будет положено социальное пособие и талоны на продукты. Беда в том, что он знавал немало тех, кто живет на пособие, и не желал им уподобляться. Слишком много очередей придется отстоять, слишком много анкет заполнить, а Салли терпеть не мог и то и другое. Он еще на службе решил, что если вернется с войны живым, то больше никогда не встанет в строй, даже если этот строй – очередь за чем бы то ни было. Потому-то он, помимо прочего, и вернулся в Бат – здесь не было очередей. Да и сидеть на пособии все равно что выпрашивать милостыню, и Салли годами твердил: как только наступит время, когда он не сможет заработать ту малость, которой ему хватает на жизнь, он застрелится, – и, насколько он знал, двое-трое его знакомых охотно проследили бы за тем, чтобы он сдержал слово, если бы прознали об этом.
– Работай потихоньку, если тебе так уж нужно, но помни нашу стратегию, – говорил Уэрф. – Завалить их документами и постоянно фиксировать, что колено все хуже и хуже. Рано или поздно они поймут, что дешевле удовлетворить два-три наших иска. Суд уже бесится. Ты слышал, что вчера говорил судья?
– Это ты его взбесил.
– Потому что он понимает – я не отстану, – пояснил Уэрф.
– Знакомое чувство.
Уэрф на это не клюнул. Он отодвинул миску на середину стола.
– Как только они начинают терять терпение – считай, твоя взяла. Юриспруденция-101, курс для начинающих.
– До 102 ты так и не дошел?
Уэрф обиженно отшвырнул вилку.
– Я просто спросил. – Салли ухмыльнулся.
– Я не могу заниматься этим один, без тебя, – гнул свое Уэрф. – Я, значит, рискую, а ты только и делаешь, что отлыниваешь.
– Я который месяц твержу: брось это дело, – напомнил Салли. – Мне надоело смотреть, как тебя дрючат. Мне нечем тебе заплатить.
– Разве я просил у тебя хоть что-то?
– Да. Вот только что. Ты сожрал половину моих лингвини.
– Я не просил. Ты сам предложил.
– Не мог же я наблюдать, как ты голодаешь. Шел бы ты лучше отсюда и занялся чем-нибудь прибыльным. Если бы такие, как мы, могли обуть страховую, в мире не существовало бы страховых. Здравый смысл-101.
Уэрф с досадой отмахнулся от Салли, взял лежащую посередине стола венерку и замахнулся ею на Салли, будто хотел разбить ему голову.
– Может, ты и прав, – сказал он. – Скудные знания – опасная штука, черт подери. Кто бы мог подумать, что в колледже Шуйлер-Спрингс тебя хоть чему-то научат? Мне больше нравилось, когда ты был полным идиотом.
Вновь подошла Рут, стала убирать посуду.
– Винс говорит, чтобы вы шли разговаривать в “Лошадь”. День благодарения на носу, и если вы оба уйдете, у него появится хоть один повод быть благодарным. – Она прислонила стопку тарелок к груди. – Еще он спрашивает, с чего ты взял, что Салли не полный идиот.
– Скажем так, догадался, – ответил Уэрф и добавил, обращаясь к Салли: – Пошли выпьем по бутылке пива.
– С тобой по одной не получится, – сказал Салли.
– Это правда, – признал Уэрф. – И что?
– А то, что я завтра работаю.
– Завтра праздник.
– Где-то я это уже слышал.
Уэрф сдался, вылез из кабинки, взял шарф и перчатки.
– Послушай. Только не бросай учебу официально. Тогда нам кранты. Пусть даже у тебя будут хвосты. Так мы хотя бы выиграем время до весны, а то и до осени. Если повезет, к тому времени мы сумеем доказать, что ты полный калека. Кстати, пора делать очередной рентген и снимки колена, так что пойди и сделай.
Салли согласился, лишь бы Уэрф ушел. Рентген стоит недешево, но если Салли упомянет об этом, Уэрф примется совать ему деньги.
– Пошли по пиву, – сказал Уэрф.
– Нет. Ты не понимаешь слова “нет”?
– И в следующий раз оставь мне венерку, – крикнул через плечо Уэрф.
– Ты и эту не съел, – напомнил Салли. Венерка по-прежнему лежала посередине стола.
Уэрф ушел, вернулась Рут и молча скользнула в кабинку позади Салли. Встала коленями на диванчик и потерла Салли плечи, склонясь над стенкой кабинки.
– Как там Питер? – спросила она.
Салли расслабился от массажа; он слишком устал, чтобы гадать, как она узнала о приезде его сына.
– Есть хоть что-то такое, чего ты не знаешь о моем дне?
– Ага, – весело ответила она. – Я не знаю, почему ты выпрыгнул из его машины и побежал по парковке.
– Я думал, по средам у тебя выходной, – удивился он.
Днем Рут работала кассиршей в супермаркете, то есть наверняка видела его в окно.
– Нет, и уже с конца сентября, – сказала она. – Раньше ты лучше помнил мои выходные.
– У меня, конечно, память паршивая, но я все-таки помню, что это ты пожелала сделать паузу.
Они условились об этом в августе, когда Грегори, младший сын Рут, ныне ученик выпускного класса, увидел, как они вдвоем выходят поздно вечером из “Лошади”. Грегори соврал о своих планах на вечер, и теперь ему было не с руки уличать мать, он, в общем, и не заикнулся о том, что видел ее с Салли, но Рут встретилась взглядом с сыном – он стоял на противоположной стороне пустынной улицы – и по его лицу поняла, что он обо всем догадался. Тогда-то она и сказала Салли, что лучше им некоторое время вести себя хорошо.
Вот они с августа и вели себя хорошо – Рут вкалывала на двух работах, Салли учился в колледже, вечерами сидел в “Лошади” с Уэрфом и прочими завсегдатаями, порой до самого закрытия. По правде говоря, Салли и Рут уже не раз “вели себя хорошо”, таков был ритм их отношений, и Салли порой думал, что если бы они все же поженились, как хотели когда-то, то уже измучили бы друг друга. Паузы шли им на пользу – конечно, не слишком долгие.
Они вынуждены были блюсти воздержание в ту пору, когда у мужа Рут обострялись подозрения, а потому и не задумывались, что, быть может, вести себя хорошо им нравится почти так же, как вести себя плохо. В последнее время периоды целомудрия постепенно затягивались, и Салли это полностью устраивало, хоть он и не осмеливался признаться в этом Рут. Прелюбодеяние, как и баскетбол, занятие для молодых – в последнее время Салли чувствовал, что участие в этом его унижает и ставит в дурацкое положение. Они с Рут были любовниками двадцать с лишним лет и не могли решить, ни вместе, ни поодиночке, гордиться им или стыдиться своих отношений, равно как и не сумели бы объяснить, почему их потребность друг в друге то сильнее, то слабее. Куда проще было признать эту потребность, когда она одолевала их, чем согласиться с тем, что ее нет; яростнее всего они ссорились, пытаясь выяснить, кто именно решил, что надо какое-то время вести себя хорошо, кто виноват в том, что они перешли к целомудрию, кто кого игнорировал и избегал. Салли чувствовал, что назревает очередной спор на эту тему, и догадывался, что ему не выиграть.
– То есть ты хочешь сказать, что когда я сказала “ненадолго”, ты подумал, я имела в виду три месяца, – проговорила Рут, впиваясь пальцами между лопаток Салли и умело переходя грань, отделяющую удовольствие от боли.
– Нет, – возразил Салли. – Я подумал, ты имела в виду семь месяцев. Я подумал, ты хочешь дождаться, пока Грегори окончит школу и уедет в колледж.
Удар был явно нечестный, судя по тому, что пальцы Рут давили чуть нежнее.
– Ну и нечего было так легко соглашаться.
– Я не умею читать мысли, – парировал Салли, решив рискнуть – тактика, редко приносившая плоды в общении с Рут. – Надо прямо говорить, чего ты хочешь.
Рут перестала массировать его плечи и замолчала.
– Я хочу, – наконец ответила она, – чтобы ты тоже хотел. Мне было бы очень приятно, если бы я твердо знала, что ты не можешь не думать обо мне каждый день. Если бы я знала, что ты раз пять снимал трубку, чтобы позвонить и рассказать мне о чем-то. Вот чего мне хотелось бы.
– То есть ты была бы счастлива, если бы знала, что я несчастлив? – перефразировал ее слова Салли.
– Именно.
– Давай я просто скажу, что скучал по тебе.
Рут снова принялась массировать ему плечи.
– Согласна, и еще объясни, почему твой сын гнался за тобой по парковке.
Салли рассказал ей, как внук врезал ему по больному колену книжкой доктора Сьюза, а заодно и обмолвился, что назавтра его пригласили на праздничный ужин к Вере. Рут всегда жалела Салли за то, что в праздники он один, но к его бывшей жене питала глубокое недоверие, он никак не мог взять в толк почему, пока Рут не призналась: она боится, что Салли с Верой сойдутся, – страх совершенно беспочвенный, учитывая, что Вера давным-давно сошлась с другим.
– И ты пойдешь?
– Может, заеду после работы, – без особой радости ответил Салли. – Я обещал Дубине, что завтра буду обшивать дом гипсокартоном.
– В праздник?
Салли пожал плечами:
– Почему бы и нет?
Существовало такое множество причин, почему человек в здравом уме не согласится в праздник, да еще и на холоде, обшивать дом гипсокартоном, что Рут не знала, какую выбрать. Но когда Салли сказал “почему бы и нет”, он не имел в виду, что не может придумать ни единой причины. Он имел в виду, что заранее отказывается признавать их весомость. Рут перестала массировать ему плечи и села напротив него.
– Это займет весь день?
– Возможно, – допустил Салли. – Сегодня у меня было работы на полдня, а я провозился весь день и часть вечера. Причем большую часть сделал Руб.
– Это же первый рабочий день после перерыва. Чего ты ждал?
– Большего.
– Может, завтра будет лучше.
– Завтра будет хуже, – честно ответил он. – Я даже не сомневаюсь. А вот послезавтра может быть лучше. Я не могу работать с прежней скоростью, это я уже выяснил. Может, я вообще не справлюсь.
– Хочешь совет?
– Не особо.
– Возвращайся в колледж.
Салли ответил не сразу, надеясь, что по его молчанию она решит, будто он действительно обдумывает ее мудрый совет.
– Там денег не заработаешь, – наконец произнес он.
– Тебе нужны деньги?
Он покачал головой:
– Не прямо сейчас. Но когда-нибудь понадобятся. И мне совершенно точно понадобится новый пикап – может, уже в начале следующего года. Мой еле живой из-за поездок туда-сюда на учебу. Я, в общем-то, и так планировал, но мало ли какие неожиданности…
– Ты прекрасно умеешь держать удар, – напомнила ему Рут. – В этом мы оба с тобой мастера.
Салли кивнул, поскольку знал, что это правда, и еще потому что его тронуло, что Рут это сказала. Сидя напротив нее за столом, он вдруг почувствовал, как скучал по ней. Порой он думал: может, действительно стоит продолжать в том же духе, довольствоваться приятельскими отношениями и лелеять память о близости – гарантии долгой дружбы. Но ему хватило ума не предложить это Рут. Она была двенадцатью годами моложе, и секс, пусть нечастый, для нее значил больше, чем для него.
– Не знаю, как ты, а я пропустил бы удар-другой в этом раунде.
Салли силился сообразить, как завести разговор о визите Джейни, – неизвестно, знает Рут или нет, – как вдруг с улицы послышался хриплый рев. Рут вскочила, выглянула в окно.
– Я рада, что ты не настроен драться, потому что приехал Угадай Кто. Хорошо еще, что он жмот и никак не починит глушитель.
– Иди. Я разберусь с Заком, – без особой уверенности ответил Салли, но Рут уже скрылась в кухне.
Мгновение спустя, когда распахнулась дверь пиццерии, Салли даже не обернулся.
Зак, муж Рут, не сразу сообразил, кто сидит в закрытой части заведения, и еще дольше решал, как быть. Вообще-то он заехал взять у Рут денег, потому что по средам Винс ей платил. Публичная разборка с Салли поставит этот скромный план под угрозу; Зак всерьез подумывал развернуться, шмыгнуть за дверь и дождаться Рут снаружи, ведь рано или поздно она непременно выйдет. Может, он так и сделал бы, если бы точно знал, что его никто не заметит. Зака часто обвиняли в трусости. Знакомые постоянно твердили ему, что не понимают, как он до сих пор не пристрелил Салли или хотя бы не дал ему хорошенько бейсбольной битой. Заку не нравилось, что его называют трусом; он глубоко вздохнул, пытаясь ощутить негодование, которое на самом деле Салли в нем не вызывал.
– Ну надо же! – сказал Зак, подойдя к кабинке Салли. Тот по-прежнему сидел спиной к Заку. – Вы только посмотрите, кто у нас тут. Салли собственной персоной.
