Читать книгу: «А вы точно – социологи? Нетолерантные истории о становлении социологии в регионах России», страница 2

И такая ситуация была характерна не только для Воронежской области, но и для всей страны. Одна агитационная брошюра, которая именовалась «Возвращение хозяина», рассказывала о событиях, происходящих в знаменитом колхозе имени Маншук Мамедовой. Бригадир арендного коллектива Лазебный Николай Евдокимович делился опытом: «Да у нас, когда надо колесо на «Кировце» сменить – а оно стоит, ни много ни мало, 700 рублей, – люди все свалки обыщут, все дороги обшарят, где может валяться старое колесо, сделают его, не жалея времени, а нового не возьмут: никто не забывает, что тратим-то мы свое и экономим тоже для себя». Этот факт преподносился автором брошюры как несомненное преимущество арендного подряда. Но в этом достоинстве невооруженным взглядом усматривался какой-то изъян. Главный экономист колхоза им. Шевченко Новоодесского района Л. Середа также сообщил, что «одно из звеньев отказалось от услуг кормоперерабатывающей линии «Корк-15», сказали, что сами будут готовить корм» («Южная правда», февраль, 1988 г.). Что-то не похожи были советские арендаторы на американских фермеров, не спешили они применять новейшую технику, бежали от нее… Камнем преткновения являлась отчужденность колхозников от средств производства. А передать им их в собственность не позволяла коммунистическая идеология. Как-то не удавалось «чувство хозяина» прививать лозунгами, оно «уходило в песок» вместе с арендной платой… Арендатор выплачивал арендную плату арендодателю, т. е. государству – истинному хозяину и владельцу земли и производственных фондов. Термин «государство» абстрактен, но деньги конкретны. Солидный процент от арендной платы шел на содержание администрации колхоза. Поэтому при самопроизвольном уменьшении числа непосредственных производителей в арендных коллективах, численность состава администрации не снижалась. Но не только деньги получали представители «хозяина», за ними оставалось право принятия решений. Бригадир механизаторов, работающий на коллективном подряде в колхозе «Великий Октябрь», жаловался мне: «Колхоз лишает нас самостоятельности, распоряжается нашим временем по своему усмотрению. На настоящую аренду мы бы пошли, а вот нам арендный подряд предлагали, не пойдем. Все равно не дадут работать так, как хотим». И поинтересовался: «А имеют ли право наследия на землю потомки тех крестьян, которые «добровольно» вступали в колхоз во времена всеобщей коллективизации?». Если бы было оно, это право, он бы взял себе несколько гектаров земли и стал бы обрабатывать, но только так, чтобы уж никто к нему не лез с указаниями. А при арендном подряде указаний было не избежать. И дело было даже не в личных чертах характера руководителей и привычке командовать, это было закреплено на бумаге. Например, в договоре между колхозом «Красное знамя» и арендным звеном под началом бригадира М. К. Болохонова я обнаружила пункт № 7, который гласил: «Заказчик имеет право без согласия подрядчика отвлекать людей и технику для выполнения работ в других подразделениях». Не только технику, но и людей! Без всякого согласия! Сложно почувствовать себя хозяином трактора, когда сам себе не хозяин. В чьем же лице персонифицировался тогда истинный хозяин? В руководстве колхоза? Вовсе нет. Оно, скорее, было «мальчиком для битья», которому постоянно диктовали сверху структуру, технологию, масштабы производства. Поэтому председатель колхоза оказывался такой фигурой, в которую камни долетали с обеих сторон.

Не случайно проведенное в 1986 году социологическое исследование управленческих кадров АПК показало резко заниженную установку руководителей и специалистов сельского хозяйства на должностное продвижение⁸. Исследование Р. В. Рывкиной выявило причины этого: мелочная опека, проработки, необоснованные снятия и переводы, неадекватность в оценке их труда, мнений. И как следствие этого: нежелание брать на себя ответственность при отсутствии прав. Поскольку экономический механизм арендного подряда не сложился на основе рыночных законов, а изначально был извращен соображениями идеологического порядка, то подобные парадоксы в работе этого механизма были неизбежны. Продолжал действовать принятый еще со сталинских времен неравноправный подход к ценообразованию промышленных и сельскохозяйственных товаров. Главный экономист колхоза «Восход» рассказал, что хозяйство покупает молоко у работников МТФ по 52 копейки за килограмм, а потом продает государству по 30 копеек. Таким образом, колхоз остается еще и внакладе. Поэтому ему, конечно, требуются дотации. Мне было искренне жалко труда экономистов, написавших так много умных статей и книг, которые я с уважением листала в библиотеках перед поездкой. Они дотошно высчитывали расчетные цены в многочисленных методических указаниях по внедрению арендного подряда, и их логика была безупречна, в их выкладках не было ошибок, но это ничего не меняло. Так, если первая пуговица застегнута неправильно, даже если больше ошибок не будет, все равно в конце окажется перекос, и пиджак будет сидеть криво.

Зачем это я? И о чем это я? Вот уже более тридцати лет прошло после крушения Советского Союза, но ностальгия в обществе не утихла. Часть населения, по-прежнему сожалеет о советском обществе, вспоминая его преимущества. Нужно напомнить, как это было, чтобы не наступать вновь на те же грабли. Кроме того, строй в России изменился, но менталитет – нет. И когда я слышу сегодня сетования о том, что демократия (наш сегодняшний новый лозунг) не настоящая, мне сразу вспоминаются колхозники с их мечтаниями о «настоящем» арендном подряде. Такая ловушка ума – все, что не нравится, признавать «не настоящим» и лелеять мечты об утопии, жертвуя этому молоху человеческие жизни.

Нет причин, кроме смерти…

Подвиг написания отчета по проведенному исследованию Сергей Романович Хайкин взял тогда на себя. Это поистине был подвиг, потому что он тяжело заболел гриппом и только жаловался, что от высокой температуры «трещит» голова и мешает думать над отчетом. Тогда у меня сложилась еще одна установка: у социолога нет причин, кроме смерти, нарушить сроки исследования. Как писать отчет? Мы не знали… Взяли на вооружение «Рабочую книгу социолога», но там только в общих чертах… Тогда Сергей Романович избрал описательный тип отчета, сожалея, что нет больших открытий, а все больше лезет в строку «ползучий эмпиризм»…

После отчета он потормошил нас, чтобы мы сами искали заказчика на дальнейшие исследования. Помню, мы дали в газете объявление, что проводим социологические исследования в городе Воронеже. Текст объявления у меня сохранился: «Финансируйте социологические исследования на интересующую вас тему! Средства, выделенные на изучение общественного мнения, окупятся сторицей. Провести опрос, обработать информацию, дать свое заключение и рекомендации берутся профессиональные социологи из социологического отдела НИЦентра “Росагропром”».

Первым, кто откликнулся, было руководство Воронежской базы сжиженного газа, обеспокоенное высокой текучестью кадров на предприятии. Мы, с коллегой (выпускником исторического факультета ВГУ), сделав важные лица, поехали к ним на предприятие рассказывать о том, какие бывают социологические исследования (предварительно полистав книжки), и договариваться о цене. Отдельные цитаты из книги Ф. Э. Шереги «Как провести социологическое исследование», которыми мы пытались впечатлить директора базы сжиженного газа, произвели должное действие, и мы получили первый в нашей жизни заказ, который полностью выполнили самостоятельно (от постановки проблемы, выдвижения гипотез, задач, составления анкеты, самого опроса, обработки данных и написания отчета). Там было всего три цеха и работали где-то около 300 человек, поэтому мы выбрали метод сплошного опроса. Опрос проводили втроем (к концу 1989 года в социологическом отделе Хайкина при «Росагропроме» уже числились, кроме руководителя, еще три социолога). Поэтому как провести исследование – соображали на троих. С. Р. Хайкин на время устранился от него. Нам самим и руководству базы сжиженного газа понравилось наше исследование, и директор нас долго и искренне благодарил, удивляясь неожиданным результатам. Но Сергей Романович, полистав наш отчет, остался недоволен, какое-то время раздумывал – ставить ли под ним свою подпись.

Так, постепенно, мы набирались опыта.

1.2. Введение в специальность

Василий Токарев,

«Южный исследовательский центр» / ЦСМИ «Аналитик» (Волгоград)

«Введение в специальность» – так называлась дисциплина, которую нам читали на первом курсе в институте. Целью предмета было – дать нам представление о том, чем именно нам предстоит заниматься в этой жизни. Вывести нас, так сказать, на оперативный простор, указать ориентиры и дать «волшебный пинок» – в какую сторону нам теперь развиваться…

Вообще-то то первому образованию я инженер-механик. Окончил Волгоградский политехнический институт по специальности «технология машиностроения, металлорежущие станки и инструменты». А работаю вон где. Совсем не в инженерной сфере (социолог я только по четвертому образованию).

И вот как это дело получилось…

И тогда – вода нам как земля!

Родители у меня инженеры – оба. Всю жизнь (мою, в смысле) они проработали на ПО «Баррикады», которое когда-то выпускало буровые установки, а теперь – сами знаете чего выпускает. Так что большого выбора – куда подавать документы – у меня не было. Тем более что в те годы невозможно было подать документы сразу в 18 мест, и нужно было выбирать институт, куда ты мог поступить с высокой степенью вероятности. Вот я и решил, что лучше политех в руках, чем МГУ в небе, и подал документы. На тот же факультет, на ту же специальность, что 30-ю годами раньше заканчивал отец. Он, кстати, стал первым из своего колхоза и своего поселка, кто получил высшее образование.

Аттестат у меня был пятерочный, но медаль не дали. Поведением не вышел. В те годы медалистов брали в вуз без экзаменов, а те, кто с пятерочным аттестатом, сдавали два экзамена вместо четырех.

Сдал я два экзамена, получил две пятерки и пошел гулять, довольный.

Прихожу домой, а дома меня ждет повестка. Вызывают в военкомат. 18 лет мне только через полгода, так что с легким сердцем отправляюсь я на встречу с майором Кудряшовым, который занимается призывниками.

– Пришел? – говорит майор Кудряшов. – Молодец! Вот тебе направление, посылаем мы тебя в Морскую школу⁹. Будешь учиться на моториста и водолаза. Будешь готовиться к службе на флоте.

– Как в Морскую школу?! В какую Морскую школу? Я ж студент!

– Студент?! Точно студент?! Нет проблем, неси справку из деканата, что ты студент, – немедленно от тебя отстанем.

Прихожу в деканат.

– Дайте мне справку для военкомата, что я студент, пожалуйста…

– А ты кто? Токарев, Токарев… Нет у нас такого студента!

– Как нет? Вот он я, я два экзамена на пятерки сдал, я студент!

– А, так ты только экзамены сдал! Так приказ о зачислении в сентябре! Вот выйдет приказ, приходи в сентябре, мы тебе справку дадим. А пока – иди, гуляй…

Майор Кудряшов обрадовался.

– Нет справки? Ну, тогда вот, держи направление в Морскую школу! Учись, студент!

И я пошел учиться. Судовые двигатели 2Д6 и V12, легководалазное дело, борьба за живучесть корабля, много всего всякого-разного. Сентябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы, а я все учусь…

Приходит домой письмо. Вызов в деканат. Прихожу.

– Ты чего же это, друг, на занятия не ходишь? Уж все учатся давно, а ты где бегаешь?

– Здравствуйте, новое дело! Вы же мне справку в июле не дали? Вот меня и отправили от военкомата в Морскую школу!

– В Морскую школу, да? Учишься, да? Ну, что же, неси справку из военкомата…

Военкомат капризничать не стал, и справку быстренько выдал. И доучился я в Морской школе до самого победного конца – до 23 ноября 1984 года. То есть первый семестр в вузе прошел практически полностью без меня.

Получил я выпускные документы, пришел домой и говорю родителям:

– Родители, а, родители? А зачем мне институт? Вот, смотрите, у меня в руках две рабочие специальности. Я – моторист – дизелист! И вот еще: водолаз – это тоже я! На кусок хлеба я себе всегда этими умениями заработаю! Не пойду я, наверное, в институт, не нужен он мне!

И не пошел…

От сессии до сессии

Проходит несколько дней, ко мне в гости забегает Колька Маркелов, с которым мы вместе с детского сада, и в школе вместе, и в институт вместе поступали, и поступили. Он в параллельной группе оказался.

И говорит мне Колька: «Ты чего это в институт не приходишь? Там твоя стипендия за два месяца лежит! Ты хоть старосте позвони, договорись, как деньги заберешь!»

Позвонил я старосте, пошел в институт за стипендией, да как-то и зацепился… Девчонки там симпатичные в группе, мужчины вполне достойные, да и так, – интересно же…

С горем пополам сдал первую сессию. Хотя, почему это – с горем пополам? Одна тройка всего. По истории КПСС (потом, на пятом курсе, пересдавать пришлось, чтобы «красный диплом» получить).

Второй (для меня – первый) семестр я проучился, в общем, спокойно, как все. Решал дифференциальные уравнения (сначала однородные, а затем и в частных производных), транспонировал матрицы, чертил гиперболоиды вращения и всякие эпюры Монжа, конспектировал работы Ленина и других достойных мыслителей. Все как у людей.

Подошла весна, и моих товарищей по Морской школе потихоньку стали призывать. То одного, то другого. И как-то всех и позабирали… А меня не трогают. Странно.

Пошел я снова в военкомат к майору Кудряшову.

– Что, – говорю, – за дела? Почему всех забрали, а меня не трогают?

– Так ты же студент! – отвечает мне майор Кудряшов. – Тебе отсрочка положена, до самого конца экзаменов, до июля. Вот как сдашь ты все экзамены, тогда мы тебя и заберем! А пока – права не имеем!

– А куда же вы меня заберете в июле, товарищ майор? – говорю я.

– А в стройбат мы тебя заберем, – отвечает майор, – сейчас мы во флот набираем, потом будем десантников набирать, потом танкистов – (ну, может, и наоборот), – а в июле – только стройбат! Так что готовься!

А мне чего-то так не хотелось в стройбат! Сильно не хотелось, честно. Не для стройбата мама ягодку растила (думал я себе так… Почему-то…).

Уговорил я, в общем, майора Кудряшова. И 10 мая ушел во флот, успев сдать только зачеты. А экзамены за первый курс в полном объеме сдавал уже через три года. Но это совсем другая история.

Петров и Васечкин районного масштаба

Помните фильм «Каникулы Петрова и Васечкина», где в пионерском возрасте снимался нынешний лысый хореограф Егор Дружинин? (Пусть не обижается Егор, я и сам лысый, – это не обидно.)

Так вот этот фильм снят не только про Петрова и Васечкина, но и про нас с моим старинным другом Олегом М. Мы познакомились примерно в том же возрасте, в котором находятся герои фильма (лет 14), и тоже в летнем лагере. По возвращении домой оказалось, что мы живем в соседних домах. Ну, и завертелось…

До призыва на службу мы были практически неразлучны, хотя учились в разных школах. Читали одни и те же книжки, играли в одни и те же игры, за одной и той же барышней ухаживали. В нашей парочке Олег, безусловно, был Васечкиным (озорным, талантливым, динамичным, хулиганистым, бесстрашным и прекрасным), а я – Петровым (начитанным ботаником-интровертом; немножко умным, но довольно нудным; и, безусловно, «ведомым» во всех затеях).

В старших классах по каким-то (уже не помню, по каким) причинам мы оказались в театральной студии. Даже нет, не «студии», а в «народном театре» (был такой статус для особо продвинутой самодеятельности). Начинали с позиции осветителей, рабочих сцены, потом стали выходить на подмены «Кушать подано», а потом даже какие-то роли второго плана в каких-то спектаклях про комсомольцев-героев получили. А сцена, кстати, была у нас прекрасная, настоящая театральная сцена и настоящий театральный зал с оркестровой ямой, чем не каждый театр-то может похвастаться. Занимались мы в здании, которое тогда было ДК им. В. И. Ленина (богатейший Дом культуры при металлургическом гиганте «Красный Октябрь»), а теперь вдруг оказалось театром «Царицынская опера». Кому не лень набрать в поиске по картинкам «Театр Царицынская опера», так вот те три окна на верхнем этаже справа от центральной колоннады – наши.

Меня родители «вытащили» из театра в десятом классе, когда пришла пора готовиться к экзаменам (а богемная театральная жизнь этому сильно мешала, прямо очень сильно), а Олег так и дозанимался до самого выпускного. И до такой степени увлекся «этим делом» (думаю, что не театром, а именно «этим делом» в комплексе), что поехал поступать в Москву – в Щепкинское, Щукинское и Школу-студию при МХАТ. Разумеется, не поступил. Вернулся в Волгоград, год отработал на заводе электриком и ушел служить одновременно со мной. Но на два года (это важно). Служил он, кстати, неподалеку, в КапЯре / Знаменске (хотя вот это уже, как раз, не важно).

Что за комиссия, Создатель!

При чем здесь социология, спросите вы? «Это присказка, не сказка, сказка будет впереди», – отвечу я вам.

В общем, так или иначе, попал я служить на дважды Краснознаменный Балтийский флот, Латвия, город Лиепая, 16-я дивизия ракетных подводных лодок. Девять (могу ошибаться, больше 30 лет прошло) старых дизельных лодок и один новый надводный корабль. ПМ-30. Плавучая мастерская. Построенный в Польше три года назад прекрасный корабль, объединяющий в себе две функции: с одной стороны, это очень комфортабельный плавучий отель для офицеров штаба; с другой стороны, под палубой этого корабля расположен целый завод, способный обслуживать, ремонтировать, восстанавливать работоспособность и боеспособность всего остального подводного железа. Корпусной, электрический, механический цеха, станки, прессы, сварочные агрегаты, гидролизные ванны. Полный набор.

Идет дивизия на учения. Идут в море лодки. Идет в море наш корабль. В каютах на верхних палубах – командиры-адмиралы, организуют все это дело и наблюдают за происходящим из-под козырьков с дубовыми листьями (нет, они не лесники). Внизу, под палубой, – мотористы («маслопупы»), трюмные машинисты («мазута»), много кого еще, и я – старший дозиметрист радиационной и химической разведки («химоза»).

Так или иначе, прошло два года. И вот весной, в конце второго года моей службы, на корабле появляется группа странных, непривычных людей. В костюмах, с галстуками. Давно таких не видел. Два года примерно. Нас собирают в Ленинской комнате, и гости нам говорят:

– Дорогие друзья! Мы – выездная приемная комиссия Московского государственного университета. На философском факультете МГУ создается новое отделение – отделение социологии. Так как мало кто знает, что это за зверь такой – социология, да и народец на философском факультете, в целом, слабоват, – одни барышни, мы решили разбавить это благолепие свежей матросской кровью. Мы понимаем, что вы тут давно книжек не читали, все это мы учтем. В общем, у нас есть полномочия провести сейчас с вами собеседование, а вот когда вы уволитесь через месяцдругой, – вы приедете в Москву и по результатам этого собеседования будете зачислены на социологическое отделение философского факультета МГУ. Соглашайтесь, ребята! Ну, совсем никак без вас советской социологии!

Насчет книжек, кстати, – это неправда. Читали мы тогда, как и вся страна, взахлеб. На нашу каюту (14 человек), впрочем, как и почти на любую другую, мы выписывали журналы «Огонек», «Нева», «Москва», «Новый мир», «Звезда» и что-то еще. А я лично, как особо выпендрявистый, еще выписывал журнал «Театр». Именно на службе я впервые прочел «Самшитовый лес» М. Анчарова. Позже эту книжку у меня выменял на «Мастера и Маргариту» полковник медслужбы, писавший прекрасные стихи и делавший чудесные модели конных воинов. Он шел с нами на учения, а мне приказали делать приборку в его каюте. А модели он делал, потому что был увлечен изучением истории военного костюма. Красота невероятная!

Ну вот, и на нашем корабле в Ленинской комнате устроили эту выездную приемную комиссию (на лодках, очевидно, невозможно ее организовать в принципе, а в казарме, где живут экипажи лодок, видимо, неудобно). И потянулся народ – и наши, и с лодок. Уж не знаю, у кого там какие результаты получились по итогам собеседования. Не узнавал я, потому что расстроился. Подошел я к этой комиссии и говорю:

– Дорогие товарищи! А вот мне еще год служить осталось! А можно я с вами сейчас пособеседуюсь, еще годик послужу, а потом уволюсь, и к вам в МГУ приеду?

– Нельзя, – отвечают дорогие товарищи, – не в нашей это власти!

– Ладно, понимаю, – говорю я, – но вы же к нам на следующий год снова весной приедете?

– Это сильно вряд ли, – говорят товарищи, – не думаем…

И, вы знаете, не обманули! Действительно – на следующий год не приехали!

Ну, что же делать? Я собрал все бумажки, которые были у этой комиссии при себе (программы, вопросы к собеседованию / экзамену, какие-то буклеты, методички), сформировал посылку и отправил ее Олегу в Капустин Яр.

И Олег, уволившись из армии через месяц, проштудировал эти программы-методички, поехал в Москву и поступил в МГУ. На философский факультет. На социологическое отделение.

А я отслужил еще год, уволился и вернулся в политех к своему сопромату, теории механизмов и машин и режущему инструменту.

И даже сессию после возвращения сдал неплохо. Что совсем уж ни на что не похоже…

Учиться, учиться и еще раз учиться!

И вот на протяжении последующих четырех лет наши встречи с Олегом выглядели примерно так. Пару раз в год (как правило, на каникулах) Олег появлялся в Волгограде с очередной (иногда – внеочередной) компанией друзей и поклонниц (как правило, тоже студентов университета), мой график летел к чертям (хотя какой у меня тогда был график?), и в веселом беззаботном трепе я выхватывал какие-то интересные мне темы. Тост «За Бэконов – Роджера и Френсиса!» (надо почитать), спор о системе наук по Конту (а кто такой Конт?), обсуждение оснований стратификации по Сорокину (а что такое стратификация?).

В общем, Олег уезжал, а я шел в библиотеку. За Бэконами (обоими), Контом (не так-то это было просто) и Сорокиным (тем более). Но что – то все же находилось. Уж Платон-то с Аристотелем всегда были доступны.

А потом произошло еще два события. Называю их по порядку, а не по значению.

Во-первых, на излете советской власти, когда деньги у партии еще были, а силы уже кончались, в волгоградских газетах появилось объявление. Примерно такое: «Объявляется набор слушателей в открытую философскую школу. Принимаются все желающие».

Я был желающий и пошел. И на протяжении трех, наверное, лет (ну да, с 1989 по 1991 примерно) дважды в неделю десятка три странных людей собирались в Доме политического просвещения, и (как потом оказалось) лучшие преподаватели философии Волгограда читали им лекции. Эльвира Григорьевна Баландина и Николай Васильевич Омельченко. Безо всякой цензуры и партийного влияния. Моими конспектами тех лет жена до сих пор пользуется. А еще, кроме философии, были психология и латынь. Поговаривали о греческом, но тут и партия кончилась, и философская школа тоже.

Во-вторых, в институте отменили всякие курсы вроде «Истории КПСС» и «Научного коммунизма» и вместо них ввели новую дисциплину, которая, по-моему, называлась «История социально-политических учений» (возможно, «Теория социально-политических движений», что, в общем, одно и то же). И вела этот курс молодая преподавательница, недавно защитившая диссертацию по специальности «Прикладная социология» в Институте социологии у В. Г. Бритвина. Натуральный живой социолог, представляете?

Вот тут-то мне карта и поперла! Я, кстати, через несколько лет на ней (на Надежде Васильевне, то есть) женился. Но это тоже – совсем другая история…

Что было, что будет, чем сердце успокоится

В общем, к окончанию института я представлял из себя такую, знаете ли, химеру. С одной стороны – много чего начитал-наслушал философски-социологически-гуманитарного, с другой стороны – родной машиностроительный факультет запихал мне в голову (насильно запихал, я активно сопротивлялся) способность думать алгоритмами. Ну, так я про себя полагаю. И оказалось, что эта комбинация навыков, в общем, востребована в сфере собственно социологии не меньше, чем в сфере машиностроения. И работал я в течение многих лет «на два фронта».

С одной стороны, – преподавал на кафедре «Металлорежущие станки и инструменты» всякие дисциплины, связанные с информационными технологиями и математическим моделированием. С другой стороны – занимался сначала анализом результатов, затем – организацией, а затем – и проектированием социологических исследований.

С первыми крупными (на тот момент) полями познакомился благодаря академическим связям Н. В. Дулиной. О реальной практике «коммерческой социологии в полном цикле» (не как о хобби или о форме чистого искусства, а как о технологическом процессе) узнал благодаря плодотворному (для меня – точно, надеюсь, и для него тоже) сотрудничеству с М. Ю. Шевяковым. С коллегами-единомышленниками из других городов познакомился благодаря сети РОМИР¹⁰ и Ассоциации «Группа 7/89». В какой-то момент мы с друзьями набрались наглости и безответственности и создали собственную компанию, которая, изменяясь, преобразуясь, погибая и возрождаясь, существует вот уже больше двадцати лет.

А Олег? А что Олег… Окончил он свой МГУ, уже социологический факультет (в 1989 году он был выделен в отдельное структурное подразделение). Ни дня не проработал по специальности. Сразу, как говорил Камиль Ларин в «О чем еще говорят мужчины», стал «возить факсы из Сингапура». Потом – что-то другое из каких-то других мест. Семья, ребенок. Зацепился в Москве. Наемный маркетолог-продажник, поменявший за эти годы десяток мест работы. Весной пандемийного 2020 года работу потерял. 54 года мужику. Так и сидит без работы до сих пор…¹¹

И все же первый толчок, первое малозначимое событие, породившее динамический хаос, за уши затащивший меня в мое сегодняшнее существование, произошло тогда, в 1987 году, на борту плавучей мастерской ПМ-30. Выездная приемная комиссия МГУ отказалась со мной собеседоваться. За что ей, в общем, большое спасибо…

Бусинки

Ирина Бестужева,

АМК «Регион-СК» (Ставрополь)

Опрос в одном из сел Северной Осетии. Захожу во двор. Хозяева сидят за столом в тени винограда – обедают. Пригласили меня к столу, не приняв отказа. Я присоединилась к обеду, согласившись только на чай.

Мне налили в кружку чай с молоком, а сверху положили кусочек сала.

– Что это? – я в изумлении посмотрела по хозяина.

Он спокойно ответил:

– Это наше национальное блюдо – чай с салом. Попробуй, понравится.

Я едва не подавилась этим чаем, но вежливо поблагодарила и начала опрос. После того, как анкета была заполнена, уже у ворот я спросила, как же называется такое оригинальное национальное блюдо? Он засмеялся и сказал:

– Чай «Лохушка».

Я обомлела. Он просто посмеялся надо мной.

С тех пор чай на опросах я не пью.