Читать книгу: «Нечисть Северного леса», страница 2

Степана Пахом помнил хорошо. Старший сын кузнеца – толковый малый, силой и умом не обиженный. Однако, пошёл на глупость несусветную. На Мурло не ватагой решительных парней идти надо, нет! А отрядом хорошо обученных и вооружённых воинов, прожженных в боях, знающих, как с нечистью бороться, желательно имевших дело с тварями потусторонними. И не одним отрядом.

Тягостное молчание повисло надолго. Торопить с рассказом не имело смысла.

– Пойти-то пошли, – возобновил рассказ кузнец, но было видно, что давалось ему это с неимоверным трудом. – Да по дороге одумались. Обратно повернули. Все, кроме Степана…

Снова надрывное, тягостное молчание. Потом кузнец продолжил опять:

– Нашли мы Степку. Израненный весь. Полуживой. Уж думали, что не в своем уме. Седой весь… Понимаешь, друг Пахом? Двадцатый год парню, а седой весь. И бред несет…

У Пахома отлегло на сердце. Живой, значит, Степка. Не потерял кузнец сына. Но где же он тогда? Ладно, это потом.

– Что он говорил? – уточнил Пахом. Сейчас это было важно. Мурло не просто разумное. Это существо на порядок выше обычной нечисти, действующей в большинстве случаев по инстинктам. Наделено развитым сознанием и волей. Давно такие не встречались, если не считать оборотней. Правда, и среди оборотней те, кто в обличие чудища разум сохраняет, редкость огромная.

– Говорит, – продолжал кузнец, – Мурло жертву требует. Степку не погубило, отпустило пока. Чтобы передал его волю другим. Раз в семь дней в полночь, в лесу на поляне, жертву ему оставлять. Человека живого… Тогда, говорит, Мурло не тронет никого на селе… Мы не поверили тогда. В бреду Степка мой был. Околесицу всякую нес. С трудом мы его поняли. Не поверили, пока Мурло в самом деле не покуролесило. Прямо в домах людей семьями убивало.

Сжал Пахом кулаки. До хруста сжал.

– Поймать-убить пробовали?

– Пробовали. Да куда там… четыре раза самые сильные и храбрые шли на Мурло. В лесу изловить пытались, ловушки ставили, охотились, в открытую бить ходили. Только полегли понапрасну… Не сдюжили. Никто не вернулся. Силен, гад.

– Кто ходил?

– Мстислав, воевода, три отряда посылал. Матерые, отборные воины. Все сгинули. С четвертым отрядом сам Мстислав пошел…

Пахом кивнул. Молча. Печально это. Нет Мстислава больше. Как и многих других хороших людей, которым бы жить да жить, если б не Мурло это… А еще, считай, всех воинов потеряли.

– Пришлые были? Наемные? – уточнил Пахом.

– Были. Случайно залетали вояки да охотники. Кто почестнее, тот, видать, в бою с Мурлом голову сложил. А кто не столько честный, сколько умный, тот наверняка деру дал. С тех пор, как последний наемник не вернулся, надеяться стало не на кого. Вот и приходится… на грех идти… Мурлу жертвы подавать… чтоб не бесчинствовало…

Снова молчание. Тяжкое, давящее.

– Волхвы что говорят? – глухо, наконец, выдавил Пахом.

– Да ничего… нету волхвов. Погибли. Или ушли…

– Ушли?! – вскинул бровь Пахом. Хотя на самом деле у него чуть челюсть не отвисла. С большим трудом сдержал себя. Чтобы волхвы, наставники и защитники, которые призваны тайным знанием, могучим и добрым словом и своим личным примером, помогать и выручать – просто взяли и ушли? Да скорее небо с землей сойдутся…

– Ушли, – махнул рукой кузнец. И все. Дальше пояснять не стал.

На скамейке с наслаждением потянулся кот, выгнув спину. Зевнул, показав большие – даже слишком большие для просто кота – клыки.

– Со Степаном что? – спросил Пахом, еле осмыслив такую несуразицу.

– Плох он. Плох, но жив.

Пахом поднялся. Сказал твердно и уверенно, вселяя надежду:

– Поправится твой Степан. И с Мурлом этим сладим. Вот увидишь, друг.

– Хотел бы верить, – горько усмехнулся кузнец, глядя Пахому в глаза. – Ты уж извини, Пахом, но столько бед принесло это Мурло поганое, что уж и не верится ни во что…

– Время покажет. Ты лучше скажи… Почему мой дом пустует? Где Василиса с Агафьей?

Молчание в этот раз продлилось еще дольше.

Место Силы

Волхвы жили в лесной чаще, ближе к Северу, за пятнадцать верст от перевала и защитного барьера. В особом поселении, отдельно ото всех.

Их было трое. Святогор – старейший, наиболее сильный и мудрый. Да еще двое, Белозар и Белогор, помоложе. Преемники и хранители древних знаний.

Пахом с названным братом долгие годы учились у самого Святогора, перенимали тайны бытия, укрепляли тело и дух. Ибо что есть просто тело, даже закаленное и тренированное с малолетства? Так, оболочка хрупкая. Рань его – и кровью истечет, жизнь выпустит. Разорви на куски – и не восстановится. Дух же может гораздо больше, чем тело. Ему доступны возможности совсем иного уровня. Дух способен сделать тело неуязвимым. Благодаря силе духа раны заживают быстрее, а при должном умении и вовсе не причиняют вреда. Бездну усердия, неимоверного терпения это умение требует. И особых многолетних тренировок. Под руководством наставника, опытного и сведущего. Только так открываются сокрытые силы, в человеке заложенные. Только так человек может научиться использовать не только силы свои, но и высшие, природные, вселенские. Мощь духа и мощь телесная неразделимы. В здоровом теле – здоровый дух.

Но не каждому дано посвятить духовному пути всю свою жизнь. И потому Пахом с побратимом, постигнув доступные им пределы и переняв все то, что могли, выбрали путь воинов и защитников. И ушли.

Преемники же Святогора остались с ним. Не всем призвание мечом махать, нечисть истреблять да врагов изгонять. Кто-то должен наследовать вековые знания и тайны мироздания. Наследовать, постигать непостижимое. И передавать другим поколениям.

А еще – хранить и защищать простых людей, коли нужда будет. Когда не просто враг и губитель приходит. А само Зло находит очередное воплощение свое в этом мире. Появляется, непрошенное. И сеет смерть вокруг, никого не щадя.

И где они сейчас, волхвы?

Пустует поселение. Безжизненно пустует.

Как выяснилось, учитель Святогор не стал избегать столкновения со Злом. Пусть это столкновение и стоило жизни. Преемники его, которых Пахом лично хорошо знал, тоже должны были стоять насмерть.

Должны были… Да один из них все-таки ушел. Покинул рубеж, покидать которого права не имел. Может, и за помощью пошел… Но куда? И зачем?Нету помощи со стороны, и быть не может, когда отступать некуда. Когда не засебя одного стоишь, дабы в живых остаться, а сотни, тысячи спасти должен. Последний бой. Решающий бой. Как мог волхв-хранитель бросить всех в труднейший, смертный час?

Где ты теперь, Учитель, Добрый наставник и верный друг, который мог понять все, дать на все ответ, направить на путь истинный, избавить от сомнений, душу грызущих? Тяжко будет без тебя. Трудно и горестно. Где же ты?

Как-то сам пришел ответ. В ином мире обитаешь… В каком? Как там? Неужели навсегда покинул, и не вернешься более? Ведь сам же говорил, что смерть лишь переход в иную жизнь, и потому сложить голову за тех, кто дорог тебе, за тех, кто в защите нуждается, не страшно. Не страшно – но и не просто. Негоже жизнь свою дешево отдавать. Вырываться из объятий смерти, выживать там, где выжить нельзя, невозможно – вот чему учил Святогор… Пахом вдруг ощутил, какая тяжесть наваливается на него. Огромная, словно скала, за облака тянущаяся. Черная. Беспросветная. Грозящая раздавить.

Ну и пусть грозит. Пусть наваливается. И не такое выдерживали…

И все равно – тяжко.

Присел на траву под березкой. Одинокая, белая, стройная, в лёгком неуверенном золоте листвы. Как ты оказалась тут, среди вековых хмурых елей в три обхвата?

Один он теперь на этом свете.

Как узнал правду о том, что приключилось с Василисой и Агафьей, так будто молнией шарахнуло. Разумеется, на людях показывать это Пахом не стал. Вот только сейчас, в полном одиночестве, среди опустевшей заветной чащи, где он когда-то постигал мудрость и силу предков, решился дать волю нахлынувшим чувствам. Потому что нет мочи уже сдерживаться. Единственный родной человек, доченька, единственная отрада в мире этом… Пропала. Мурло поганое забрало. Агафья, та, что как сестра родная, погибла. Страшно погибла. И пустует дом…

Не давало покоя странное, совсем уже неразумное чувство, что Василиса пропасть-то пропала, но – жива. А как могла выжить она? Девчонка обычная, подросток, хоть и дочь богатыря. Всех Мурло губит. Всех, с кем встречается. Жертву – тем более в живых не оставляет.

Всех, кроме старшего сына кузнеца, Степки. Но там особый случай. Послание Мурло передать захотело. Подчинить людей. Заставить жертвы приносить. Чтоб сами, по доброй воле подносили. А не приходилось по селению бегать да беспредел чинить. Ленивое, видать, Мурло. И расчетливое.

Если жива Василисушка, то где искать ее? И не хуже ли эта участь, чем просто смерть?

Тяжкие раздумья нахлынули рекой. Надо дать этой реке вылиться. Погрузиться в нее. Разобраться. Присмотреться. Принять и успокоиться. Чтобы понять, как победить. Как нести дальше навалившуюся черную скалу.

Как найти в себе еще силы.

Что делать, чтобы избавить людей от лютого неубиваемого воплощения Зла.

И как потом жить дальше…

***

Поселение волхвов – не просто глушь, а особое место. Место, где чувствуется невидимая, незыблемая связь с Мирозданием. Где пробуждаются силы. Где, при должном старании, можешь не только свои скрытые возможности призвать, но и почерпнуть из вечного Источника. Того, что питает этот мир и миры сопредельные. Что дает начало жизни. Неизмерим Источник этот. Как и мощь, в нем заключенная. Не дано человеку полностью понять ее. Лишь миллиардная, крохотная, незначительная капля может быть постингута человеком. Да и то не всяким. А только таким, кто должным образом прошел подготовку. Десятилетия положил, полностью посвятив себя делу и нужным практикам. И душой чист остался.

Пахом таким не был. Хоть и удалось ему пройти обучение у лучшего и мудрейшего. Не напрасно прошли те годы. Многому научился он. Многому, что дано простому, обычному человеку, что заключено в нем высшими силами. Многому, что находится за пределами и способностями обычного человека.

Но не для него это – посягать на Источник.

Лишь жалкая тень миллиардной доли, что доступна лучшим из лучших, избранным. Прикоснуться к ней. Приобщиться к необъятной, безначальной и бесконечной, бескрайней мощи, в ней заключенной. Ненадолго. На краткий миг. Для этого надо успокоить дух. Сосредоточить ум. Очистить мысли. Выгнать прочь все тяжкое и черное, что пришлось встретить и принять. Ибо сильный не бежит от трудностей и невзгод. Он принимает их. И одолевает. Извлекает пользу и опыт. Становится еще сильнее.

Сидя на коленях под березой, как в былые времена ученичества, Пахом сосредоточился, закрыл глаза. Собрал воедино тело и дух. Соединил сознание, подсознание и доступное теперь сверхсознание. Слился с окружающим миром. С нерушимой гармонией, что всегда царила здесь.

Вот, унесенный легким порывом ветра, сорвался золотистый лист с березки. Казавшийся невесомым, он таковым, конечно же, не был. Медленно, плавно, притягивала его к себе извечная сила земная.

Но застыл лист в воздухе.

Время потерялось.

Замедлилось.

И одновременно побежало, закружилось спиралью – вне пространства и осознания.

Здесь место Силы. Здесь место Покоя. Здесь можно отдохнуть. Исцелиться. И получить достаточно энергии, чтобы исцелять не только себя.

***

И тут произошло вовсе неожиданное. Странное и страшное.

Приобщиться к силе не удалось. Вместо этого ударила тьма.

Непроглядная. Живая. И оновременно мертвая. Ощутимая. И нереальная. Плотная. И всеобъемлющая. Именно ударила. Удар был не телесный, но болью и холодом прошибло все тело. А потом – сковало. Будто ледяным кулаком сжало. Страшно прожгло холодом каждую клетку. Каждый атом. Все существо…

Пахом еле открыл глаза, однако ничего не увидел. Вернее, увидел. Её. Тьму. Ту, что напала в духовном мире, во время сосредоточения. Теперь она была воплощена физически. В этой тьме не разглядеть цвета, даже черного – самого естественного для темноты. Эта Тьма не имела цветов. Зато имела глубину. Страшную, засасывающую, тянущую, леденящую глубину. Без дна. Без начала и конца. И еще она клубилась. Пыталась окутать, объять, поглотить. Это были смертельные объятия…

И вырваться из них было невозможно. Тело не слушалось, оно просто не двигалось. Не хотело слушаться, словно бы чужое. Даже разум постепенно умолкал, мысли исчезали, меркло сознание. Тьма поглощала – постепенно, неспеша, но верно и гибельно. Неотвратимо. Жутко. Как обезумевшая стихия. Да это и была стихия – не здешняя, из иных измерений. Как она прорвалась сюда?

Любое усилие воли блокировалось. Подавлялось безжолостно. Тьма имела свой разум. Холодный, запредельный разум. В нем не было клокочущей ярости или всепоглощающего, стирающего границы желания убить, уничтожить свою жертву. Нет. Все эти мелочи чужды ей. Все они просто тонут и растворяются в бездонном океане равнодушного чистого зла. Черного, колючего, пожирающего Зла, которое просто сметает любую волю. И это мерзко… и страшно до одури.

Да, Пахом ощутил страх.

Такой страх, что начисто лишал рассудка. Душил и выворачивал наизнанку. Настоящий страх. Тот, с которым невозможно бороться. Который ввергает в бездну отчаяния и безумия, ломает, корежит, разбивает вдребезги даже самую сильную волю к сопротивлению… Да и как такому можно сопротивляться? Бесполезно…

Ты думал, что познал страх и ужас. Думал, что умеешь бороться со злом. Думал, что ты воин. Но ты жалкое ничтожество. Поганый червь. Ты гнил в своем жалком, ничтожном мирке. И сейчас сгниешь. Исчезнешь… Навсегда.

Жгучий, прошибающий, словно шквал огня из преисподней, и одновременно противно-режущий, проникающий под кожу и рвущий изнутри, голос буквально вбивал в сознание жуткие слова. Угрожал. И уничтожал.

Это говорила Тьма.

Адским, титаническим усилием Пахом осознал, что еще как-то держится. Но это усилие снова потонуло в бездне. В жутком напоре Тьмы, которая почти раздавила и поглотила. Тело по-прежнему не слушалось. Еще одно усилие. Надо бороться! Сопротивляться и держаться. На пределе сил. А когда силы закончатся – то за пределами всех возможных сил! Но сил не было. Ни предельных, ни запредельных.

Снова нереальное, разрывающее усилие.

Нет! Я не сдамся. Убирайся прочь!

В ответ мозг и все тело резануло, долбануло и расплющило такой болью, что давление, стискивавшие и пленившее до сих пор, показалось ласковым прикосновением. Это была пытка. Пахом умел терпеть боль. Умел выдерживать пытки. Отражать ментальные атаки. Любой силы и сложности. Мог сам ответить такой же атакой. Разнести в клочья, стереть, лишить разума и воли любого противника в бою, будь то несокрушимый монстр или колдун, десятилетиями овладевавший искусством гипнобоя.

Но такую боль терпеть просто немыслимо! Лучше бы сразу убило! Забыться и раствориться. Навсегда. Лишь бы больше никогда не сталкиваться с такой изуверской пыткой.

А пытка длилась. И не думала прекращаться. Сжигала. И замораживала. Била в агонии. И заставляла застыть, окаменеть. Разрывала на части. Но не спешила. Делала это медленно, садистски, неспеша. Сколько времени это длится? Миг? Вечность? Или нисколько?

Пробиваясь сквозь чудовищную, сковывающую, истребляющую боль, Пахом снова собрался. Вобрал все остатки воли, сознания и разума в одну точку, в один момент. Сконцентрировался. И вновь дал отпор Тьме.

Ничтожество. Не сопротивляйся. Ты не смеешь. Я сильнее. То, что ты испытываешь сейчас, это еще не боль. Может быть гораздо хуже. Смотри…

И стало еще хуже. Еще нестерпимее. Еще смертельнее.

Но чем сильнее напирала тьма и разрывала боль, тем больше росло безумное, лишенное всякой логики сопротивление. Пахом знал, что силы наисходе давно. Что напавшее зло тысячекратно сильнее и могущественнее. Что ей неведомо поражение. Но не сдавался.

Если я еще держусь, значит, не так уж ты силен. И на тебя найдем управу.

И удалось собраться. Сконцентрироваться ещё больше. Превратить невыносимую, смертельную боль – в причину держаться. В источник энергии. Удалось! Постепенно, по крупицам, Пахом снова собирал разбитое сознание воедино. Собирал и сплавлял в единое, сконцентрированное огненное ядро. Ядро, способное сокрушать и уничтожать. Ядро, вмещающее в себя все скрытые резервы тела, воли и духа. Силы, дарованные тайными знаниями и практиками. Силу предков – десятков, сотен, тысяч светлых могучих воинов, ушедших в высшие миры, но не покинувших своих потомков.

И ударил.

Ударил по тьме, которая черной, осязаемой плотью окружила и почти сожрала, унесла в непомерную адскую, клокочущую бездну.

И дрогнула Тьма.

Дрогнул корежащий голос, снова попытавшийся черным лезвием взрезать мозг, проникнуть в самую суть.

Дрогнул, натолкнувшись на непреодолимую, стойкую преграду.

А Пахом снова нанес концентрированный, мощный удар. Нелегко это давалось. Жутко нелегко. Но опять дрогнула Тьма. И начала отступать – медленно, нехотя, с беснующимся скрежетом, жутким и диким, от которого кровь стынет в жилах. Новая волна неимоверной боли, которая до этого казалась нестерпимой, накрыла.

Но выдержал Пахом.

Огненное ядро сознания кипело мощью. Мощью, которую он сдерживал до сих пор. Но довольно уже сдерживаться.

Пора выпустить эту мощь на свободу. И уничтожить противника, который напал так внезапно, жутко и подло. Не столько физически, сколько в ином, более тонком, нематериальном плане.

Последний, решающий, всесокрушающий удар. Да, удар этот заберет все из организма. Все или почти все. Да, возможно, после него Пахом уже и не выживет – человеческое тело имеет свои границы возможностей. Но это будет победа. Победа над тем злобным и жутким нечто, с которым еще сталкиваться не доводилось…

Леденящий потусторонний вой-скрежет тысячами кривых лезвий впился в мозг. Резал и разрывал. Боль крутила и ломала кости.

Но это было последнее, отчаянное сопротивление Тьмы.

Потому что мощь вырвалась на свободу. И все поглотил яркий, яростный, неземной свет, выжигающий любую скверну, полностью и без остатка…

***

Пахом лежал, беспомощно распластавшись на земле.

Все тело ломило неимоверно. Тем не менее, подняв пудовые веки, он понял: все хорошо. Жив. По крайней мере, тело об этом говорит, отзываясь тянущей, бесконечной болью. Ныла каждая мышца. Но это уже не столь важно, потому что боль вполне терпимая, телесная. Далеко не та, что причиняла напавшая Тьма.

Да и вокруг снова привычный лес. Полумрак. Тишина. Привычно и безмятежно, все так же, как и десятилетия и столетия назад, стоят вековые сосны.

И, одинокая и хрупкая, по-прежнему стоит березка. Тихий ветерок чуть шевелит золотую листву, которая не спешит опадать, окутав деревце ярким убранством. Лишь один лист, невесомый и золотистый, лежит почти прямо у лица.

Захотелось обнять березку, такую родную, земную, милую. Словно девушку, прижать крепко-крепко к груди… Но сил совсем не осталось. Даже чтобы приподняться слегка.

Мрак и тяжесть ушли.

Но глаза уже сами собой закрываются.

Пахом, измученный и доведенный до предела, провалился в глубокий сон без сновидений.

***

Когда, наконец, проснулся, было светлее. Трудно сказать, сколько проспал – то ли несколько часов, то ли сутки… Но пора выбираться отсюда.

Вот так вот, оказывается, бывает – пришел в место Силы, отдохнуть, очиститься, укрепить дух и тело, набраться энергии. Ибо предстояло непростое дело. С Мурлом разобраться. Односельчан спасти. Дом родной от напасти избавить. А получилось так, что чуть сам не сгинул. В священном месте напало на него нечто потустороннее, сильное, могучее и злое. Непонятное.

Откуда оно тут взялось? Надо еще выяснить.

Неведомое существо напало сначала в духовном мире. Потом в физическом, телесном. И принялось подавлять, поглощать. Выкачивать силы жизненные. Что это было? Существо ли, сотворенное кем-то могучим и вечным? Или вовсе не творение это было? Морок злой?

А ведь сильно, сильно подавлял тот морок. Всякую веру в победу мигом отбил. Заставил бояться и отчаяться богатыря, которого не сломить так просто. Почти убил волю. Тем не менее, победить удалось.

И сейчас Пахом ощущал себя уже значительно лучше. Тело все еще болит, но уже можно двигаться. Пахом встал, прошелся туда-сюда, размял затекшие конечности. Потом полностью размялся, чтобы прочувствовать тело заново. Каким-то чудом он не просто жив, но и, похоже, здоров. Несмотря на то, что для победы над напавшей тьмой-мороком, или кто это там был, пришлось использовать крайнее средство. Иначе – полная гибель. Не просто тело было бы уничтожено. А порабощена и уничтожена внетелесная сущность, душа, та, что способна жить вечно. И делает человека – человеком.

Но этого не произошло.

Риск был велик. Однако, победа того стоила.

Но как же он остался жив? Только тут Пахом осознал смутно, что прежде, чем начать собирать и концентрировать ядро с энергией для решающего удара, он будто бы ощутил чью-то незримую помощь, поддержку. Будто барьер невидимый кто-то поставил перед Тьмой – и сопротивляться стало легче. Но тогда, на грани жизни и вечной погибели, в бушующем огненно-ледяном водовороте, было не до того, чтобы замечать это. Потому что цель была одна – победить. Любой ценой. Не дать тьме полной власти. Изгнать ее и уничтожить.

В общем, Пахом жив. Но вот насколько невредим?

Приметил для себя одну из толстенных сосен, ту, что на пригорке, с голым снизу стволом без веток, с толстыми могучими корнями, уходящими в глубь земли. Сами лапистые ветки начинались выше, там, где рослый человек руками не дотянется. Вот и славно. Разбежавшись, Пахом перемахнул через яму, взлетел на пригорок, оказался у дерева. Не останавливаясь, прямо с ходу, взбежал по стволу, оттолкнулся, ухватился за ветку покрепче, подтянулся, подпрыгнул. Взобрался на ветку ногами. Тело хоть и болит, но слушается. Постоял на ветке, проверяя равновесие. И с этим вроде все в порядке. Правда, в глазах на миг-другой потемнело, да стопу как-то странно свело. Но это быстро прошло. Усилием воли Пахом взял тело под контроль.

Спрыгнул мягко и упруго.

Подумал, что неплохо бы для полного восстановления часок-другой посидеть в сосредоточении, созерцая окружающую величественную красоту, приводя в порядок мысли, набираясь сил. В этот раз не уходя слишком глубоко в транс и не пытаясь черпать большой энергии.

Но решил ограничиться тем, что есть под рукой. Снял с пояса кошель, достал бутылек с восстанавливающим эликсиром. Сделал глоток.

Краем глаза глянул в чащу – померещилось, будто там, из глубокой тени, отразив призрачный свет, сверкнули два изумрудных глубоких глаза.

Сморгнул. Мотнул головой.

Спустя несколько минут боль отступила, в голове прояснилось.

Все. Пора идти.