Читать книгу: «Адгезийская комедия», страница 29

Глава десятая. Паразиты

− Шагаем в ногу, Мальвина, шагаем же! – подбадривал красный – вспышки в глазах от усталости, огненный превратился просто в красного. Мне не хотелось называть мою свиту едоками, они мне сейчас реально помогали шагать, а после переставлять ноги, а после просто волокли мня. Сильные мускульные руки, только непривычно холодные, казалось они вообще не напрягались, что пришлось меня слегка поднять над тропой. Именно тогда я поклялась всегда быть благодарной, не забывать расположение, помощь и поддержку, а то, вон, как с бароном получилось – я корю себя и мучаю с тех пор.

Мы шли часов пять. Иногда меня ставили на ноги и я плелась, но всё чаще подвисала и меня несли, а я изредка отталкивалась. Потом я стала вырубаться, и меня тащили как раненого бойца, я волочила ногами по земле. Я не поняла, в какой момент, помню только, что наконец мы оказались на бульваре Бардина, а дальше, помню, помогал ещё и Смерч, и даже маленькая рыжая собачка-такса огненного подбадривала меня своим тявканием. В квартире все вчетвером с собачкой меня буквально погрузили в кровать, на дно, я уже не могла говорить, а только мычала. За окном давно рассвело. Луч света озарил комнату.

− Мы пойдём, Мальвина! – подмигнул молчаливый. – Собакен, понимаешь же, с ним надо гулять. Они захлопнули дверь, я даже не могла произнести, что волнуюсь за ключи. Тогда дверь в квартиру открылась и тот, что поговорливее, огненный, сказал:

− Ключи у тебя в сумке, Мальва! Адгезийцам никакие ключи не нужны.

Дверь снова хлопнула. На этот раз звук оглушительный, заложил мне уши. Я лежала, не ощущая времени. Сколько я топала со стражниками? А всё из-за какой-то глупой строптивости. За секунду я перенеслась к барону в избушку − путь обратно занял часов семь? Скорее всего даже больше, не меньше точно. Рассветает с каждым днём позже. Солнце пробивается в эту комнату не раньше восьми… Мда… А оно пробилось.

Я лежала, не чувствуя тела, и переживала: я обидела барона. Он снизошёл до общения со мной, а я его обидела. Всё. Что было, того не вернёшь и не переиграешь. Надо уезжать отсюда. Вот только наберусь сил, всё доделаю и уеду. Почему я всё порчу? Всё и везде я порчу?! Наконец я стала чувствовать тело. Каждое движение отзывалось резкой болью в мышцах, особенно в мышцах бедра. Плечи не ломило, всё-таки плечевые суставы – моё сильное место. Но предплечья просто ужасно – шевелишь пальцем, а болит предплечье. Болели и сами кисти, я цепко хваталась ими за стражников. Надо поблагодарить их, обязательно поблагодарить. Но сейчас я встать не в состоянии. Отлежусь и встану.

Поднялась я ровно через сутки. То есть, в течение дня я разговаривала по телефону и с мамой, и с Сеней − говорить-то я могла. Двигаться – вот засада. Ровно сутки мне потребовались для того, чтобы встать с кровати. Следующим утром я была на ногах. Ровно сутки я приходила себя от проделок Адгезии. У меня случались тяжёлые старты, но чтоб не перемещаться сутки по квартире даже за едой и питьём – такого не случалось никогда!

Придя в себя, я не собиралась никого благодарить за подъём в родной живой мир. Очередное издевательство от нежитей. Их нет, они не могут с этим смириться. Сутки потеряла из-за их пыток. Гады, паразиты!

Обои! Я зашла в комнату с щупальцами. Походила по ней. Ну такое… Кое-где обои отошли на полполотна − это у стены смежной с коридором. Всё-таки кто-то открыл дверь на балкон. Сквозняки − обои отклеились в их направлении. Я развела клей и стала подклеивать обои. Малярное крыло почему-то почернело – очередное издевательство от адгезийцев, напоминание о бароне? Плевать, всё равно: пусть почернело, шутки их достали. Но к вечеру я почувствовала одиночество! Хоть бы, что ли, буквы вспыхнули, радио поболтало, чтоб не скучно было. Но ни букв, ни чпол, ни бриллиантовых ножниц. Всё красиво, в обоях, но пусто стало в квартире, даже след пропал в коридоре – вот уж не думала, что это меня расстроит. Я включила привычную станцию. Там привычно вещали про маски и перчатки и непривычно про Ильин день – он, оказывается, случился как раз сегодня. Долго объясняли про Илью-пророка, мне стало грустно: солнце на зиму, день сократился начас, поскорее бы закончить, обещали-то жильцам к первому августа, а уже второе. Дальше стали пугать беспорядками в Америке, рассказывали, как какую-то богатую пару обокрали и чуть ли не убили. Пожилая пара защищалась оружием, какой-то винтовкой или ружьём. Ужас. Где-то ещё хуже, чем здесь, в Веретенце на бульваре Бардина… В ведро с клеем упало что-то чёрное. Я вынула это что-то, выбросила в мешок, стоявший на полу. Везде в квартире во время ремонта стояли мусорные мешки, потому что я стратег. Я ещё думала после нашествия тряпок: надеюсь, что мешки не устроят мне головомойку. Именно вот это самое слово – головомойка – пришло мне в ту минуту. Я мазала клеем стену, подклеивая обои, макала кисть в ведро. Снова чёрные точки. Да что ж такое?! Откуда? Я достала комочки и стала рассматривать. Жуки какие-то. В клее что ли, развелись или в ведре? Я дальше наносила клей на стены и разглаживала чёрным крылом отошедшие обои. Ничего страшного, сейчас уж насмерть приклеятся: по опыту старый клей на новый – крепче сцепление поверхностей, адгезия усилится. И ночевать в комнате можно. Всё-таки больше суток прошло, нет парилки.

После того, как я напилась чаю, на лоб потёк пот, я решила надеть бандану. Непонятно, почему я раньше её не надела. Ну забыла. Надела. Принялась дальше наносить клей. Так поклеила все отошедшие изъяны «щупалец». Закончился и клей в ведре. В окне вечер окутывал, манил прогуляться среди людей, проверить, оставили ли адгезийцы народу хвосты. На меня они явно обиделись. Я пошла мыть ведро. Я подумала: нет, прогулка подождёт, надо ж покрасить стены над плиткой. Я зашла на кухню в надежде: вдруг и стены покрашены. Отшпаклевали же мне адгезийцы моментально. Но нет, увы, стены они не покрасили.

Но штукатурка высохла, можно красить. Вполне себе уложиться в три часа, с моим-то опытом − два часа на стены и час на потолок. Я распечатала ведро с краской, размешала палкой от швабры, надела перчатки и стала переливать краску в лоток. Взяла в руки валик. Закололо голову, я почесала её тыльной стороной руки. Голова чесалась всё больше, но я не обращала внимания – красить стены, плотнее класть краску. Велюровый валик, думала я, − гениальное изобретение, остаётся такая фактура, бархатистая, приятная. необычная.

Краски осталось на донышке. Я присела на табуретку, сняла бандану, вытерла лицо. Тут же на белом дне ведра закопошились чёрные точки. Страшная мысль пронзила меня, как вспышка света трудным утром прошлого дня… Тьфу ты! Это с меня жуки. Я вывернула бандану – в ней копошились жуки. Я сфоткала и сличила в интернете картинку для стопроцентной уверенности. Ясно – вши.

Быстро побежала в ванную. И под ледяной водой стала мыть голову. От шампуня вши сбегают, я знала это по Туапсе. Вся ванная если не кишела вшами, но вся была в крапинку. Моя голову в третий раз, я уже не чувствовала, что вода ледяная. Я вся горела. От испуга, от безысходности, я разрезала знакомую подружку-наволочку, намотала на голову, хорошо, что она сушилась на балконе, как же здорово, что я не затыкала ей щели.

Позвонила маме. Меня интересовало, где я могла заразиться.

− В магазине, − предположила мама.

− Мама! Но я не заходила в последнюю неделю в магазин.

− Мальва! А что же ты ешь?

− Сеня приносил. Да и я много покупала – до сих пор доедаю. – Не буду же я говорить, что Смерч приносил мне под вечер сумки.

− Рабочие тебе привозили раковину на кухню, тебе чинили кондиционер, матрас тебе привезли.

− Но он упакован туго в полиэтилен! Всё стоит в коробках, кроме кондиционера. Он, агрегат этот, как висел, так и висит!

− Дно кровати!

− Мама! Ну что же – получается, вши в кровати обитали и не лезли, а сейчас резко полезли.

− Но ты же спала там последнее время.

− А до этого как они жили? Ведь не проявлялись же!

− Не знаю, Мальва. Достаточно одной личинки, и вот она размножилась.

− Мама! Личинка две недели размножается, чтоб такие табуны, если не месяц.

− Ну вот – в магазине подцепила − наконец заметила.

− Но почему я раньше не замечала?!

− Горячей воды нет. Ты часто мыла волосы?

− Мама! Я почти каждый день мыла. Но… последнее время бросила.

− Вот. Наверное, в этом дело.

Я стала доказывать маме, что появились новые вши, они лезут только в чистые волосы – в Туапсе у нас же все мыли головы после моря, оно ж солёное, у Асколовой кудри, от соли они стояли колом, как будто ей в ванну телефон на подзарядке подкинули.

− Мальва! Не может быть, что в чистую. Им же надо что-то есть. Что они будут есть в чистой голове?

− Мама! Да они давно мутировали! Ты почитай, а потом утверждай! – я разрыдалась. – Я три раза в ледянючей воде сейчас голову мыла! У меня теперь точно гайморит обостриться, и отит…

− Подожди. Не паникуй. Включи фен, просуши волосы.

Мама перезвонила через час и сказала:

− Мальва! Я позвонила в аптеку. Там взяла трубку та же девушка, что приносила мне лекарства во время ковида.

− Мама! Какие лекарства?

− Мальва! – мама запнулась. − Забыла, что я болела? Забыла, почему ты вернулась в Веретенец?

− Мама! Но ты от меня скрывала, что тебе кто-то лекарства носил! Ты что там − чуть не умерла без меня? – я рыдала ещё сильнее. Скоро месяц как я не видела маму. − Ты норм себя чувствуешь?

− Норм, норм, − торопилась мама и вдруг закашлялась, и до меня дошло, что болела мама наверное тяжело, неизвестно, пришла ли в себя до конца. – Я про другое тебе. Я девушке всё рассказала, проконсультировалась. Она почему-то прониклась ко мне. И тоже сказала, что вши теперь и в чистую голову лезут, они и правда стали мутанты.

− Мама! Что делать?

− Вот. И я её спросила то же самое.

− И что?

− Есть растворы. Они не везде продаются. Но…

− Что «но»?

− У тебя волос густой. Вши умрут, их ещё вычёсывать.

− И это всё?

− Нет, не всё. Через десять дней снова надо обработать голову. С первого раза они не пропадут. Эффективный раствор, французский, он дорогой, тебе минимум три флакона понадобится.

− Почему три?

− Два сейчас, один – через десять дней.

− Мама! Но через десять дней я буду плавать в бассейне. А потом же лагерь! Голову будут проверять!

− Послушай Мальва. Только не бросай трубку, не нервничай. Вши – не рак, и не корона.

− Ага, не рак и не корона. У тебя самой были вши?

− Ну конечно были, Мальва. Два раза из лагерей привозила, из пионерских лагерей. Поэтому и советую тебе. Побрейся наголо – и никаких проблем.

− Мама! – я зарыдала ещё сильнее.

− Мальва! Это гарантия. Ну а что такого? Скажешь, что не могла в парикмахерскую ходить. Или ты переживаешь всё из-за того мальчика?

− Какого?

− Ну, который тоже батист.

− Мама! − Я хотела спросить, откуда она знает, но потом вспомнила, что рассказывала, когда приехала из давнего лагеря, где и меня и его наградили. Неужели мама всё помнит, понимает, но молчит? А может я разговаривала во сне и случайно выдала себя?..

− Если он тебя бросит из-за причёски, то и не нужен такой, − сказала мама.

− А!.. Нет, мам. У нас с ним давно всё. Мы с ним даже на сборах зимних не пересеклись.

− Ну тем более. Кого тебе стесняться? Да через месяц волосы отрастут. Ты вспомни Нефертити!

− Но все поймут, что у меня были вши.

− Вши на карантине? Не смеши. Сейчас все на дому стригутся. Скажешь, что получилась плохая стрижка и ты в сердцах побрилась, или скажешь, что покрасилась сама неудачно, волосы сожгла.

− Мама! Но все знают, что я не терплю тех, кто красит волосы.

− Да ну. Скажешь, что решила от скуки волосы покрасить и сожгла. Или скажи, что «химию» сделала и сожгла.

− Мама! Какая «химия». Я ж не старушка.

− Сейчас в моде крупная, вертикальная. У меня сейчас невеста…

− Ну хорошо мама, обреюсь. В конце концов скажу, что в поддержку тренера.

− Справишься?

Я уверила, что справлюсь. Но на всякий случай посмотрела в сети пару роликов. Я удивлялась: люди не то, что не стеснялись, что у них паразиты, они крупно всё показывали и брились на камеру. Дебилы, но без таких людей-на-публику мне бы явно пришлось сложнее. Я уяснила, что мне нужны парикмахерские ножницы, а где их найти-то? У меня ножи, маникюрные и огромные портновские ножницы − ими я нарезала обои. Обои порезала, и волосы откромсаю, а станки у меня есть, одноразовые, целая пачка − побрить и выбросить.

Радио замолчало само собой, маски и перчатки замолчали – можно сказать и так. На столе возникли ножницы. Сначала что-то замерцало, а потом я разобралась, что это ножницы. Но не те, к которым я привыкла – не розовые и с бриллиантами. Ножницы, которые и были мне нужны – парикмахерские!

Я по привычке посмотрела на стену – вдруг пояснения. Но нет. Наверное, всему виной обои да ещё и с щупальцами. Но чполы вроде появились, я их чувствовала, увидела тени. От слёз я не могла разобрать, чполы это или просто в глазах всё плывёт.

− Да бери уж, не кусаются, − отозвался хамло-ведущий. А я вспомнила бункер и радиостанцию. Неужели барон?! Нет конечно же! То была инсценировка для меня, ещё одно представление в их ироническом духе – чтобы посмеяться мой тролль заделался принцем.

Я аккуратно взяла ножницы: тонкие острые лезвия.

− Неживая такими себе ручки-то белые покромсала… Она, кстати, Неживая-то Анна, увлекалась парикмахерским делом, вся в клиентах на карантине, пока ты любовью страдала и по Кире своему сохла, Неживая немеряно денег подняла. Брала не много, по триста рублей за стрижку, за сложную – вдвое. А ты и под ноль нормально не сможешь.

Я отбросила ножницы, как будто они были заражены какими-нибудь страшными спорами.

− А шрамов у меня всё-таки нет! – я выставила запястья вместе, у меня до сих пор был стресс от того, что в избушке барона шрамы на запястьях проявились…

− Возьми с полки пирожок.

− Вшивый пирожок? – уточнила я.

− Мы инвентарь дезинфицируем.

Я не отвечала хаму – всё равно переговорит, и ножницы подняла. Дают – бери, бьют – беги, с адгезийцами только так.

− А «спасибо»?

Я подошла к радио и шмякнула его на пол. Я скучала по другому ведущему, а этот достал за пять минут. Я не верила, что говорит за всех борон. Это просто адгезийцы мне пыль в глаза пускали, притворялись, а так у них должны быть сотрудники. У меня крах всего, становлюсь лысой дурой, а он со своим «спасибо».

Волосы падали в раковину и на старый в мелкую плитку-шахматку. После процедуры я даже не посмотрела на себя, только потрогала голову – нигде ли пропустила не сбритые проплешины. Голове стало легко-легко. Я почувствовала, что заново родилась. Пусть таким кардинальным методом, но я справилась. Я стала собирать волосы большим пылесосом − раз он начальник, так вот ему вши в подарок. Ножницы я выбросила в мешок. Если адгезийцам надо, то пусть лезут в мусор и забирают, тем более им и лезть не надо, у них всё само, по мановению волшебной палочки, то есть чёрного малярного крыла. Волосы отрастут, скажу, что сожгла, навру про вертикальную химию на дому.

Я вскрыла пылесос. Скорее заменить мешок в пылесосе, пока гниды не разбежались! Схватила мешки с мусором, пихнула туда мешок от пылесоса, бандану и обе части наволочки – я же одну носила как косынку, а другой вытирала голову. Всё. Забыть! Выкинуть. Я побежала вниз по лестнице, выскочила из подъезда, напрямки, по земле прошла на помойку. Полдесятого, а не видно ни зги. Я заметила: как темнело, улицы Веретенца резко пустели, наставало время бруталов и маргиналов. На помойке как всегда горел одинокий фонарь. Силуэт у помойки меня насторожил − какой-то человек просто стоял под фонарём, я осторожно подошла к пищевым контейнерам, положила мешок и припустила вниз по асфальту, в обход. В каждом силуэте я подозревала теперь если не врага, то человека в ботфортах.

После затяжных дождей внизу дорожки до сих пор лужа, я поняла эту простую веретенецкую истину, когда провалилась в неё! Мокрое, хлюпающее – фу. И тут я вспомнила о белых адгезийских кроссовочках. Где они? И не они ли меня заразили – легла-то я в них, а встала-то спустя сутки босая! Всё! Неважно теперь. Быстрее домой! Высушить балетку и ногу, положить хлюпающий носок в стирку. Я захлопнула, но осторожно!, дверь. Меня не волновало, что грязный след от балетки наверное идёт по всему тамбуру. Не до следов, тем более собственных! Я зашла на кухню и посмотрела в ведро с краской. Как я могла забыть выкинуть это ведро? В него же накапало много вшей! Теперь тащиться второй раз. Хорошо бы ещё белизной- раствором пол помыть − продизенфицировать, но сил нет. До завтра уж. Краска на дне ведра зияла девственной белизной. Я опустила руку − решила, что попадавшие вши просто утопились на дно. Но нет! Краска абсолютно однородна, ни одного комочка! И на дне тоже! Растворила она, что ли, этих паразитов?

Смыв белоснежную краску с кисти я зашла в комнату. Привычно включила настольную лампу, написала маме, что всё в порядке, послала селфи. Мама ответила, что в мешке с чистыми вещами, в шкафу на балконе, есть ещё бандана, про запас. Ну надо же − как кстати! Мама всегда клала мне пакетик вещей про запас. Во все лагеря, и вот тут – по привычке привезла. И всегда вещи пригождались, обычно я отдавала их кому-то в лагере, чаще всего Улыбиной. Мама так и говорила: «Может девочкам…» − мама шила из подходящих остатков много разных маленьких вещей – топиков, полотенец, бандан, носовых платков, так необходимых моему гаймориту.

Я лежала на диванчике, любовалась в полумраке настольной лампы щупальцами и слушала песни по нормальному радио – магнитола не сломалась, только корпус отлетел, но я прикрепила его обратно и замотала скотчем. И снова тоска. Как скучно без юмора адгезийцев, ведь они обращались всегда ко мне, да и другие слушатели, звонящие, были как бы родными, они же тут, где-то рядом, в Веретенце – радио-то локальное… Да уж: обиделись они крепко. По радио запели про геологов и четырнадцать человек – значит, четвёртый час утра. Ну, полежу до восьми и буду закругляться, надо возвращать всё на прежние места, доводить до ума, последние приготовления перед сдачей – но больше всего я гордилась обоями в этой комнате – щупальцевый сад, удивительные обои… Что-то защекотало ногу, кольнуло. Я почесала. Вообще щекотало так давно, пока я лежала. Я ещё подумала, что простыня, которой я накрылась, ведь не шёлковая, обычный хлопок. Но сейчас защекотало на шее – там, где заканчивается простынь. Неужели снова вши? Может, они в диване? Но они же живут в голове!

Я испугалась так, что включила верхний свет. Впервые за всё ночное пребывание здесь! На диване я заметила жука, и ещё жука, они убегали, разбегались от света, тикали в разные стороны. Я встряхнула простынь, которой прикрывалась − по полу улепётывал жучок. Я его раздавила. Ну мало ли: жук – вон, у барона на столе тоже копошились обожженные насекомые. Это не вошь же. Может с лип, из окна. Может он питается обойным клеем, я читала, что есть и такие жуки, когда разбиралась, как клеить обои. Стоп! Я читала, что за обоями живут клопы! Я опустилась на колени и стала разглядывать раздавленного жука. Маленькое кровавое пятно вытекло из него. Я кинулась к телефону, побежала на кухню, чтоб нормально тянул интернет. Вбила в поисковик «Жук на простыни. Кровь.» Клоп! Я прочитала, что от укусов сыпь. Я включила свет в коридоре и под ярким освещением галогенок изучила руки, ноги, живот. На ноге заметила несколько красных точек. Я сличила с фоткой в сети. Клопы! Я почитала о них побольше. Ну и пусть клопы, решила я, пусть. Выкину диван и всё. А в обои они пока не полезут – клей сохнет две недели, они не могут в воде, они живут в сухости. Я запретила себе озадачиваться: откуда до кучи и клопы в моей квартире? Я села на кухне на табурет и стала ждать Сеню. Как хорошо, что он приезжает сегодня. Озадачу его работой, пусть сделает дно кровати, тогда я распакую новый матрас и буду на нём нежиться и отдыхать, диван выкинем. Мне срочно нужен отдых, скорее бы домой!

Глава одиннадцатая. Сеня и мелкие доделки

Если бы я знала, что вот именно сейчас начинается самое главное, я бы как-то подготовилась. А так − получилось что получилось…

Я так была рада, что Сеня приехал: я смогу почилить, посачковать. Работы оставалось достаточно. Выслушивая моё нытьё о вшах и клопах, Сеня как-то отстранённо ходил по кухне, изучая линолеум, который с утреца я настелила тяп-ляп. И жильцы уже приходили утром, спрашивали, когда смогут перетаскивать вещи, и придирались: почему пол в пузырях? А откуда я знаю? Тётя Света не отвечала давно, хоть я упорно писала ей, в книгах писали про пузыри и их причины, но я, как все начинающие раскройщики, боялась отрезать по краям побольше – мама сказала, что отрезать всегда успеем.

− Помнишь, в том году в Туапсе я всех подставила? Теперь я такая же, как вы год назад. Вшивая. Радуйся… − Я хотела добавить, что все завшивели, танцуя, развлекаясь, ну скажем так… тесно общаясь, а как завшивела сейчас я, невинная дева, почти что Жанна Дарк? От Смерча, что ли, заразилась?

Сеня посмотрел на меня внимательно и сказал:

− Ты правильно поступила, Мальва.

− Что не обрезала линолеум по краям?

− Нет. Я про Туапсе. Я читал отзывы к этой гостинице на берегу. Там у них на третьем этаже постоянно вши.

− Да ты что?!

− Ну. Они третий этаж сдавали за гроши. Там просто нашествие какое-то и вшей, и клопов. Ты, замечала, кста, какой там запах?

− Я на третьем этаже ни разу не было. Это ты там шастал к своей.

Сеня скривился:

− Да, шлялся. Тебе назло.

− Ой-ой: злюсь-злюсь.

− В гостинице точно травили паразитных насекомых. Но паразиты реально мутанты, они уже на отраву не регаировали. Они по-хорошему не должны были сдавать номера.

− Кто они? Вши?

− Не прикидывайся, не смешно. Руководство сдавало номера с насекомыми. Не переживай, Мальвин, − это ерунда, никакая ни кара. Тебе очень хорошо без волос. Только ешь, пожалуйста. Умрёшь от истощения, − он снова странно на меня посмотрел.

Сеня полчаса ходил по кухне, топал на пузыри и сказал, подумав:

− Пол весь в кочках. Надо подрезать по краям.

− Секрет Полишинеля глубокомысленно изрёк! – взбесилась я. − Подложку я положила, может хоть чуть-чуть выравнит…

Сеня посмотрел на меня как посетитель психбольницы смотрит на главврача:

− При чём тут это-то? Я ж говорю, что подрезать надо по периметру. − И чуть заметно помотал головой. Он так обычно делал в бассейне, он всегда «видел» спиной. Прям говорил, не оборачиваясь, когда стартовал: «Отойдите от тумбочки, не мешайте». У него был нереальный старт. Если бы у меня был такой старт, я бы уже на пятьдесят-бат выполнила мастера и мучиться на двухсотке не пришлось бы…

Я протянула Сене ножик:

− Режь, делай, что хочешь, но испортишь – убью.

И он стал ползать – подрезать, как какой-то жук-меч…

А девчонки часто за Сеней на трене у тумбочки вставали. Ну вроде они тоже хотят стартовать. А на самом деле просто как-то быть поближе к Сене, ну нравился он многим. И мне нравился, призналась я себе. Я очень ценю Сеню. Он приветливый со мной. Это редкость среди парней, ну по отношению ко мне во всяком случае. Я принялась болтать разную чушь:

− Я не стала подметать пол на кухне, Сень. Я ж до покраски шкурила стены на кухне, потом красила, а после вши эти… Зачем подметать и мыть, если сверху новый пол. Сеня остановился, провёл запястьем по лицу:

− Уже третье августа, Мальва. Бассейн открывают, а ты тест на ковид не сдала.

− А ты сдал?

− Сдал, конечно.

− Я платно сдам и всё. Там же быстро платно?

− Мальва! И по полису быстро, но мест нет! На две недели вперёд запись! Вы столько денег угрохали на ремонт, и ещё тест платный. Запишись сейчас!

− У меня не получается здесь записаться, я сколько раз пробовала – скидывает сайт и всё. Но, не поверишь, Сень, маме вернул на карту часть денег электрик, который у нас всё делал, потом те люди, у которых мы покупали люстры, мы ж подержанные покупали через сайт по объявлению, ты помнишь?

− Помню кончено, одну люстру еле починили, и только все девять рожков сразу горят.

− Вот. Они вернули часть денег. И самые наглые вернули, кто кондишн чинил. Они столько содрали, прикинь! Восемь тысяч за пять минут работы. И маме половину вернули. Все, Сень, вернули половину. Так что на платный тест вполне хватит. Как ты это объяснишь?

Сеня поднялся с корточек, опустил ножик и сказал растерянно:

− Слушай. Ну, у одного совесть вдруг появилась, ну мало ли… Может, как мой отец, искания у человека, переоценка ценностей, но чтобы у троих одновременно…

− Вот именно, что одновременно. В один день, Сень! В один час!

− Когда это произошло?

− Не помню. Неделю назад, наверное, обои ещё не начинала клеить… Я могу у мамы спросить, ей же на карту вернули. Она ж расплачивается.

Сеня опустился на колени не так удручённо как первый раз – мир был восстановлен, он всегда терялся, когда я бесилась, озадаченно приступил к работе, похваливая почему-то ножик − моё сообщение не просто удивило, а поразило, ошарашило его. Он думал о параллелях с поступком отца. Сеня в итоге снял линолеум и подложил ещё подложки − её навалом валялось на балконе. Всё-таки предыдущие жильцы, хоть и были воры и не сделали почти ничего, но натащили многое очень кстати.

Кухня с ровным без кочек линолеумом преобразилась на глазах.

− Последний штрих он трудный самый! – сказал Сеня.

Он починил огромную кровать, установил дно, разложил матрас и я сразу на него плюхнулась − попробовать.

Сеня отказался помогать тащить диван на помойку:

− Я не нашёл ни одного клопа, − огорошил он меня.

− Ну да. Они только и ждут, чтобы тебе показаться. Они ночные.

− Ну ок. Ночью посмотрим. Но странно, Мальва, я вот читаю… Точки должны быть чёрные на дереве – я изучил ручки – нет точек. Перевернул и дно изучил – ни одной точки…

− Читай, читай дальше. Может, тогда заметишь их. – Верите: я даже брезговала входить в комнату с щупальцами.

− А вот радио не работает. Разбилось?

− Упало. Но работало. Я скотчем перемотала. – Я решила не рассказывать, как хамоватый ведущий достал меня, просто было лень, совсем не было сил рассказывать и объяснять. – И оно работает! Я ночью слушала.

− Нет, Мальва! Оно не работает. Может ты телефон ночью слушала и забыла?

− Ты меня за дуру держишь?

− Ну мало ли, − замялся Сеня и странно на меня посмотрел. – У тебя то адгезийцы, то клопы…

− Скажи ещё, что вшей у меня не было, а я просто так наголо остриглась.

− Я такого не говорил, Мальва.

− Но ты об этом подумал!

Сеня засмущался и ушёл на кухню.

− Как хочешь. Тебе на диване спать. – озлобилась я.

Сеня не отозвался.

− Ну ладно, ладно, Сень, извини. Плинтус давай прибивать, Сень. Нам до десяти вечера многое надо успеть, – затараторила я униженно, мне стыдно было запрягать Сеню, но выбора не оставалось. Мама просила дядю Васю, он обещал приехать помочь завтра. Но я больше не хотела никого постороннего видеть в квартире, ни дядю Васю, ни других горе-мастеров. Вон, монтажников кондишена маме тоже рекомендовали, а они после маме наврали, что много сил потратили, и такую цену заломили… А всего-то почистили кондишн, мешок заменили и пульт дали новый. Я очень расстроилась. Они же обманули! То что потом вдруг они вернули половину… так это потом. И так здесь из-за Адгезии расстройство на расстройстве, так ещё дядя Вася припрётся. Мастера на час я тем более не переживу − как и монтажники, наболтает маме с три короба, а сделает на три копейки.

Увы, в течение дня я всё больше бесилась. Например, обрезка излишков обоев, подклейка всякие доделки занимают много времени. Я стала понимать маму, которой сшить по новой легче, чем перешить, скроить легче, чем перекроить. А ведь мама иногда ещё и перелицовывала. Ну это к ней обращался антикварщик с сюртуками девятнадцатого века. На удивление старые ткани бывали прочные, ну, понятно, выгоревшие за сто-пятьсот лет. И мама перелицовывала разные вещи, в том числе шинели как у Шерлока.

Да и увы: всё пошло снова не как планировалось. Всё у нас с Сеней получалось вкривь и вкось. Оказалось обратно с балкона таскать намного тяжелее. Перетащили холодильник с балкона – отлетела какая-то панель, повисла на проводе, к вечеру обнаружилось, что холодильник работает, но не морозит. Столы кухонные цеплялись за высокий порожек, как будто не хотели обратно к стене с такой красивой плиткой, положенной со смещением не на половину, а на треть − моею гордостью…

Дюбеля в дырки стен не заходили или шатались – стены же мягкие. Шкафчики на кухне были повешены криво и со второго раза. Тяжеленные шкафчики!

− Зачем такую тяжёлую мебель надо было покупать?! − поинтересовался на нерве Сеня.

− После гигантской кровати – что удивляться-то? Люди − дебилы – ты не знал?

− Столько лёгких шкафчиков! – злился Сеня, забираясь на пододвинутые к стене столы. – Невесомых!

− Я не пойму. Ты всё по классике спец. А это не понимаешь. Прошлые жильцы любили всё добротное, устойчивое, на века, как у мужика с собачьей фамилией из книжки про мёртвые души.

− У Собакевича.

− Ну. Мы составляли таблицу на литре по онлайн-заданию, а вы чем занимались в своей умной школе?

Сеня поставил очередной шкафчик на угол кухонного стола, мы собирались навесить, но Сеня остановился.

− У меня интернет на даче не ловил, Мальв. Я не аттестован.

Я отпустила шкафчик (я помогала Сене, поддерживая его с одной стороны) и прищемила большой палец:

− В смысле? – я просто пришла в шок. То адгезийцы, то Сеня. Между тем на пальце вздулась красная линия, но я не чувствовала боли.

– Я вылетел на карантине из школы.

− Но Сеня! А как же наша переписка на карантине? Как так не работал интернет?

− Не спрашивай меня ни о чём, ладно, а?

− Да чё тут спрашивать-то? Лежал и страдал от любви ко мне и врал учителям, что интернета нет. Вот ещё секрет Полишинеля.

Сеня отпустил шкафчик и он с грохотом упал на пол6

− Шкаф кухонный из семейства Собакевичей, − улыбнулся неловко.

− Не страдай. Я Собакевича не осилила, я на Коробочке слилась, скучно, такое у неё хозяйство и всё подробно перечисляется… А остальное − по таблице в интернете. Не страдай. − Я как могла старалась сгладить неудобную ситуацию: – Вот палец посинел из-за тебя.

− А полочки перевешиваем из-за тебя! – зло передразнил Сеня. − Ты карандашом намечала?

− А ты сверлил не там. Я ошиблась на три миллиметра. Если бы ты на один миллим не сдвинул, мы бы повесили шкафчики.

Сеня тяжело молчал. И дальше мы мучились молча. Всё приходилось снимать и пересверливать.

− Знаешь: я заметил сегодня, − обрёл дар речи Сеня, ненадолго его молчанки хватило. – У папы странный лоб. Когда он злится, морщины остаются светлыми, а лоб краснеет. Будто не морщины, а шрамы. Я ему как- то сказала об этом, а он ответил, что извилины, поэтому не краснеют. Мозговые извилины… А ты как думаешь?