Читать книгу: «Живущий здесь», страница 2

Живущий здесь

Было тихое туманное июльское утро. Настолько тихое, что треск поломанной ветки в зарослях за рекой прозвучал для меня как выстрел. Никого, кроме медведя, там быть не могло, и я приготовился к встрече косолапого, сняв с плеча ружьё. Нет, я не стрелял в них, особой нужды в этом не было, выстрел в воздух прекрасно их выпроваживал. Лето девяносто пятого года я жил на землях медвежьего заказника в устье реки Аралиханджа и встречался с ними по несколько раз на день. Речку шириной в семь метров взрослый медведь преодолевал в три прыжка и мог в мгновение оказаться передо мной. Все ямы в реке были заполнены поднимающейся на нерест горбушей и кетой, поэтому большинство мишек пребывали в сытости и агрессии ко мне не проявляли, лишь для порядка пофыркивали на близко подходивших к ним собак. Большинство, кроме двух крупных взрослых самцов и одной мамки с тремя маленькими медвежатами, они при каждой встрече сразу показывали, кто здесь хозяин. Самцы угрожающе выпрыгивали из-за укрытий и вставали на задние лапы, защищая свою территорию, а самка, почуяв меня издали, начинала громко кричать, созывая медвежат к себе, и недовольно уркая, уводила их на безопасное расстояние, впрочем, она реагировала так и на своих сородичей. Из стланиковых зарослей продолжал доноситься шум, кто-то медленно приближался ко мне, и моё волнение нарастало. «И собаки далеко ушли», – подумал я, продолжая пристально всматриваться в заросли на противоположном берегу, желая увидеть кого угодно, кроме медведя.

Три недели назад к берегу в устье реки пристала моторная лодка с двумя женщинами. Надо сказать, что это была единственна встреча с людьми за прошедший месяц. Приходили две американки, что работали в научном посёлке в тридцати километрах от меня, они изучали белоплечих орланов. Красивая и грозная птица гнездится на берегах полуострова Кони, и наблюдать за ней приезжают учёные разных стран, рядом с моим станом было два их гнезда. Я не раз видел, как охотятся орланы, они с лёгкостью выхватывают из воды крупных пятикилограммовых кетин, и даже взрослые лайки, издали завидев парящего над морем хищника, боялись его, не отходя от моих ног. Встреча с орнитологами была очень короткой, они осмотрели гнёзда, и, расстроившись пропажей одного птенца, ушли той же водой, не оставшись даже на чай.

– Не стрельни в меня, – услышал я с того берега реки. Сквозь пушистые ветки кедрового стланика я увидел человека, выбирающегося на берег. Невысокий щупленький мужичок, одетый в большую, не по размеру, потрёпанную коричневую замшевую куртку, самошитые штаны из грубого брезента и стоптанные до белёсых заломов кирзовые сапоги. За плечами у него был маленький, выгоревший на солнце брезентовый рюкзак, из которого торчало топорище, ружья при нём не было. По перекату, перепрыгивая с камня на камень, он перебрался на мой берег реки.

– Ты откуда взялся? – спросил я.

– Живу я здесь! – сказал он.

– Где здесь, где живёшь? – в недоумении спросил я.

– Здесь везде, это земля моих предков! – ответил он гордо.

Он подошёл ко мне, и я протянул ему руку в приветствии. Его маленькая ладонь была не видна в моей, но рукопожатие было по-мужски крепким. Смуглый, неопределённого возраста мужчина из коренных национальностей, с копной чёрных, давно не стриженых волос. Под левым глазом его широкого лица зиял большущий синяк, был слышен запах вчерашнего застолья.

– Меня зовут Пётр, а тебя как величать? – спросил я, нарочито начиная на «ты».

– Иван, мужиков в моём селе так часто называли, – ответил он.

– И где это тебе так досталось, кто у нас тут чукчей бьёт!? – поинтересовался я.

– Да погодники, я у них лодку чинил, сами напоили, а потом по лицу, – ответил он грустно, с досадой. И тихо добавил: – Я не чукча, я ительмен! – А я про себя подумал, что, к своему стыду, раньше и не слышал о такой национальности.

Я пригласил его в дом и предложил вчерашней ухи. Несмотря на похмелье, Иван быстро съел большую тарелку и от добавки не стал отказываться. За едой он спросил, может ли остаться у меня на несколько дней для заготовки рыбы в дорогу, сказал, что поможет мне за это по хозяйству. Я согласился, без каких-либо обязательств. Весь оставшийся день я донимал его всякими вопросами. Мне было очень интересно больше узнать о его жизни, ведь раньше мне не довелось встречаться с такими людьми. Нет, я много раз общался с представителями разных коренных народов Колымы и Чукотки, и во время учёбы, и на работе, но они все были городскими во втором и третьем поколении. Иван же, после школы-интерната, всю свою сознательную жизнь работал в оленеводческих бригадах и в полевых бригадах геологов, и городом называл посёлок Эвенск, куда его возили получить паспорт. Он с гордостью предъявил его мне, бережно завёрнутый в газету и пакет из-под соли «Экстра», весь мятый и в разводах паспорт советского образца без российского вкладыша. Я, смеясь, сказал ему:

– Такого государства-то уже нет.

На что он ответил:

– Государства, может, и нет, а гражданин этого государства есть! И сказал он это с максимальной серьёзностью и достоинством, осадив мою иронию.

Из вещей он нёс в рюкзаке запасные портянки и кепку-бейсболку, подаренную туристами, моток плетёной верёвки метров десять, небольшой самодельный нож в ножнах из камуса, ржавый топор и металлический крюк, размером с ладонь, с верёвкой на петле, назначение которого я выяснил позже.

– Небогато живёшь Иван, – глядя на его добро, сказал ему я.

– У других и того нет, а мне хватает, – ответил он.

Вечерело, и с последними лучами заката мы легли спать. Я долго не мог заснуть, прокручивая в голове сегодняшний день, а мой гость спал мертвецким сном, едва донеся голову до подушки. Умаялся, видно, в дороге. Я вообще не мог понять, как он прошёл в ночь, по горным тропам и склонам, заросшим кедровым стлаником, больше сорока километров, один, без оружия и снаряжения. Там полно диких зверей, есть росомахи, которые порой опаснее медведей, да и с лосем один на один я бы не хотел встретиться.

Я проснулся от звона кастрюль в летней кухне. Спросонья, даже и не вспомнив про моего гостя, подумал на собак, вечно ищущих немытую посуду. По пути к умывальнику я увидел Ивана, окружённого собаками, он говорил с ними на своём родном языке, а они звонко лаяли и ластились к нему, извиваясь под ногами, как будто давно знакомы. Даже старый полукровок Бим, который медведей любил больше, чем людей, резвился как игривый щенок.

– Я отдал им уху, а нам варю кашу, – радостно сообщил Иван, видимо, найдя в шкафу перловку, заготовленную для собак, другой там крупы у меня не было.

После завтрака он взялся пилить и колоть дрова, а я натаскал воды, на вечер я пообещал ему устроить помывку в бане. Днём Иван попросил ниток, зашить многочисленные прорехи в своей одежде, делал это он очень сосредоточенно, не отвлекаясь на разговоры, как будто вышивал картину. Никогда ранее не видел такого усердия в простом, казалось бы, деле. Потом была стирка. Как нагрелась вода в бане, я выдал своему гостю оцинкованный таз и пачку стирального порошка. От последнего он отказался, заявив, что стирает только хозяйственным мылом. Твёрдый кирпичик советского хозяйственного мыла «72%» он строгал ножом в мелкую стружку и растворял в горячей воде. Я вспомнил, как в далёком детстве, проводя отпуск в деревне, видел, как так же стирала моя бабушка, натирая мыло на большой металлической тёрке.

Иван оказался большим любителем бани и хорошим парильщиком. Мы долго парились свежими берёзовыми вениками, он явно знал в этом толк, видимо, сказался опыт работы с геологами! В перерывах пили чай из листьев иван-чая, шиповника и дикой смородины с вареньем из молодых побегов кедрового стланика, он нахваливал варенье и говорил, что такое пробовать ему ранее не доводилось. А я всегда думал, что этот рецепт пришёл к нам от коренных колымчан.

Иван был молчалив и немногословен, неохотно отвечал на мои вопросы и сам ни о чём не спрашивал. Я поинтересовался, куда он направляется и почему идёт без оружия.

– Иду зимовать в Гижигу, к своим, может, в бригаду возьмут, а нет – осенью буду гусей щипать. Оружие? Когда я отбивал от волков оленей на перегоне, карабин был нужен, а на еду я себе и так добуду, только вес лишний нести, – сказан Иван.

– Непростой ты задумал переход, ведь до Гижиги не одна сотня километров, и много полноводных рек, и места безлюдные, – сказал я.

– В лесу много людей живёт, таких как ты, не пропаду, дойду за месяц до Эвенска, а до Гижиги довезут попуткой, – ответил Иван.

– Почему не пошёл сегодня ловить рыбу?, – спросил я его перед сном.

– Сегодня ветра не было, и прилив маленький был, а завтра ветер будет с моря, и с большим приливом зайдёт сильная рыба в реку, там мы её и возьмём, потом большой отлив, ветер нам в помощь, давай спать, – пробормотал он, зевая в полудрёме.

На часах было уже семь утра, а Иван спал беспробудным сном, наверное, вчерашние банные процедуры его разморили. Я, стараясь не шуметь, вышел к умывальнику. Иван вчера не ошибся, с берега дул свежий северный ветер, и море шумело ему в унисон.

Он проснулся только к восьми. На завтрак доели вчерашнюю перловку, разогретую на топлёном жиру морского зверя. Иван похвалил завтрак, каша явно пришлась ему по вкусу. В начале месяца мне удачно попался на верный выстрел крупный лахтак. Одному мне с ним совладать было непросто, зверь весом был за два центнера, лебёдки у меня не было, и забагрённый лахтак ждал в море отлива, так и разбирал его на отмели, по щиколотки в воде. Свежую печень сразу сварил и ел потом целую неделю, мясо засолил в молочный бидон и опустил на холод в погреб, а жира натопил на водяной бане семь литров, он отлично подходит для жарки рыбы и мяса. Да и собачки сдобренную этим жиром кашу кушали с удовольствием.

После чая Иван засобирался на рыбалку. Захватив с собой топор и верёвку, он направился в сторону моря. Я увязался за ним, меня просто раздирало любопытство, как же он с таким снаряжением рыбы наловит? Верёвку он натянул меж столбов на морском берегу. Несколько раз тщательно проверив узлы на столбах, он споро зашагал к реке. Несмотря на небольшой рост, шёл по прибрежным камням он очень быстро, и я еле поспевал за ним.

Иван, чертыхаясь и ворча, долго возился в ольшанике на берегу реки, выбирая мало-мальски прямую жердь метров трёх, потом ножом на тонком конце жерди сделал продольный и поперечный паз. Из кармана он достал металлический крюк, обмотанный верёвкой, увиденный мной позапрошлым днём. Крюк был сделан из пятимиллиметровой стали и походил формой на рыболовный крючок, только не имел на острие бородки, и петля находилась в середине цевья, к которой и была привязана верёвка длиною около метра. Второй конец верёвки Иван привязал кольцом на поперечный паз к жерди. Он несколько раз проверил надёжность узла и вставил крюк в продольный паз под кольцо узла верёвки. Получилась острога со смотрящим вперёд крюком.

Он присмотрел яму, отбитую струями ниже небольшого переката. Она была в тени нависающей с берега ивы, и всё дно в ней было как на ладони. Я устроился на заваленном весенним паводком тополе, метров в десяти выше по течению, и стал наблюдать за рыбаком. Собаки, учуяв медведя, с шумом сорвались вверх по реке, но Иван даже не шелохнулся. Он замер на краю берега с занесённой выше плеча жердью с крюком, как древний воин с копьём, и пристально всматривался в глубину реки. Он сделал быстрый выпад вперёд, и через несколько секунд вываживания на берегу кувыркалась большая кетина. Принцип лова состоял в том, что после попадания в рыбу крюк выскакивал из продольного паза, верёвка исполняла роль лески, привязанной к удилищу, а крепкая жердь помогала легко справиться с крупной рыбой. Иван позвал собак и порезал им первую пойманную рыбу.