Читать книгу: «Схватка со временем», страница 4

– Сейчас мы зайдем к начальнику отдела специализации кадров. Подумайте не только об основной работе, но и о совмещении обязанностей, в случае необходимости. Ясно?

– Ясно, ясно, – ответили все дружно.

Вошли в кабинет, обставленный аппаратурой визуальной связи с подразделениями поселения. За столом сидел усатый, бородатый человек и что-то бурчал себе под нос. Показался он сначала недоступным сердитым начальником.

Новички сгрудились у стола, перешептываясь. Точно, сердитый.

Но, когда он поднял глаза и пригласил всех присесть, настроение новичков сразу изменилось. Его прищур излучал доброту сильного мужественного человека.

– Давайте знакомиться. Михаил Егорович Егоров.

Он протянул руку каждому и выслушал имена прибывших.

– Ваши мамаша и папаша сделали ошибку, – сказал шустрый Костя.

– Какую? – удивился Михаил Егорович.

– Надо было родить не Михаила, а Егора.

– И что?

– Тогда вас можно было бы называть просто Егором Третьим.

– Может быть, вы и правы. Только меня мой отец Егор Михайлович решил назвать Михаилом в честь своего отца. Как раз, когда я родился, дед Михаил умирал. Вот я как бы на замену деду и явился. Ну, что ж. Как добрались?

– Без приключений, – за всех, как всегда, ответил Костя.

– Это хорошо. Когда мы начинали, без приключений не обходилось. Что вас побудило приехать сюда? Любовь к познаниям, приключениям, а может быть, житейские обстоятельства?

Последние слова он сказал, глядя мне в глаза. И я сразу прочитала его мысли. Уходить от прямого ответа было бессмысленно, и я ответила:

– Вы правы – в основном житейские обстоятельства. Но это не все. Есть еще причины. Я биолог по образованию, и меня по роду деятельности интересует развитие живых организмов в различных средах.

Михаил Егорович нажал кнопку связи с биологической лабораторией. Рядом появилась голограмма человека среднего роста и средних лет с каштановой шевелюрой, голубыми глазами, одетого в белый халат.

– Вот, Владимир Владимирович, удовлетворяю вашу просьбу. Появился помощник со стажем работы и желанием разобраться в многообразии живого мира.

Владимир Владимирович взглянул на меня.

– Спасибо, Михаил Егорович. Очень рад. Здравствуйте, – повернулся он ко мне, – я Владимир Владимирович.

– Очень приятно. Я Алена Марковна.

– Надеюсь, вы сработаетесь, – с оттенком начальственной строгости в голосе произнес Михаил Егорович. – Теперь давайте поговорим с вами, Евгений Амбарцумович. Вы врач-хирург?

– Не только. При подготовке к экспедиции я прошел хорошую школу как ревматолог и невролог.

– Вы даже не представляете, Евгений Амбарцумович, как кстати вы здесь появились. Мы только что потеряли классного врача вашего профиля. А теперь должны решить еще одну не решенную пока задачу: кто будет вам ассистировать?

– Это ненадолго, Михаил Егорович. Со следующей группой сюда приедет моя жена – тоже хирург. Мы с ней все время проводим вместе. Даже познакомились у операционного стола.

– Это, конечно, хорошо, но сейчас?

– Сейчас я могу помочь, – сказала я.– Я не хирург, но медик по образованию. Это моя вторая специальность. Нужно только потренироваться.

– Прекрасно, голубушка, прекрасно. С Владимиром Владимировичем мы договоримся.

Михаил Егорович вызвал главного врача. На голограмме появился маленького роста, лысенький, подвижный и все время улыбающийся человек.

– Абрам Исакович, знакомьтесь с вновь прибывшим хирургом Евгением Амбарцумовичем. В скором времени появится и ассистент – его жена, а пока помогать ему будет медик по образованию Алена Марковна.

Костя усилиями Михаила Егоровича влился в коллектив молодых радиофизиков. Взрывник Василий Наумов встретился с руководителем производственного подразделения. Для встречи с энергетиком Маратом был вызван главный энергетик академик Семен Валентинович. Встреча была радостной. Оказалось, что Марат Григорян был когда-то студентом ВУЗа, где атомную энергетику преподавал Семен Валентинович. Между ними сразу же возник разговор о количестве и назначении атомных реакторов, а также об особенностях конструкции малогабаритной установки синтеза водорода в гелий – ТОКАМАК.

Напоследок Михаил Егорович поздравил вновь прибывших, пожелал им успехов в работе и заявил, что в связи с введением в строй цилиндра обитания, обеспечивающего искусственную гравитацию, равную земной силе притяжения, базе требуется укомплектовать много рабочих мест. Он заверил присутствующих, что поселение на Титане в ближайшее время будет разрастаться.

С этим напутствием группа вновь прибывших специалистов направилась осваивать предназначенные для них жилища.

Мой бытовой кабинет. Наушник – приемопередатчик для разговоров с любым из известных мне номеров сотрудников. Нужно только назвать номер, и абонент на связи. Номера с именами сотрудников и служб высвечиваются на противоположной стене. Эту таблицу необходимо выучить наизусть, как таблицу умножения. Впрочем, абонента можно вызвать и по имени.

Рядом с моим – кабинет Владимира Владимировича. Для нашей работы – небольшой рабочий зал микробиологов, насыщенный различной аппаратурой. Двери в зал – непосредственно из наших бытовых кабинетов. Медицинские помещения занимают весь наш ряд по кольцу. Кабинет врача Евгения Амбарцумовича находится рядом.

Вот я и одна. Три часа отдыха, и я должна пойти к моему коллеге Владимиру на первую деловую встречу. Из четырехсот человек поселения нас, биологов, всего четыре. Может быть, когда мы обнаружим что-нибудь новенькое из истории развития живого мира, сюда хлынут массы желающих поучаствовать в сенсационных открытиях.

Я уже имела опыт исследований в условиях, похожих на здешние. Это была моя первая экспедиция на такой же, как Титан, обледеневший спутник Юпитера Европу. В недрах ледовых разрезов я обнаружила заледеневшие бактерии начала протерозойского периода. Новизны в этих находках, с точки зрения развития живого, ученые не нашли, поскольку два с половиной миллиарда лет назад такие же бактерии населяли Землю. Но наличие похожих бактерий, живших миллиарды лет назад на спутнике Юпитера Европе, ученых потрясло.

Для меня вопрос стоял так: поскольку между твердым каменистым ядром Титана и ледниковой его поверхностью существует большая прослойка жидкой воды и других соединений в жидком состоянии, то за миллиарды лет развитие глубинной жизни могло привести к созданию неизвестных живых существ, в том числе и обладающих развитым сознанием. Все это я через три часа изложу своему компаньону.

А сейчас? Сейчас меня неудержимо потянуло к Андрею. Я закрыла глаза и представила себе самого дорогого мне человека на Земле, в космосе и во Вселенной. Вот он сидит за столом и перелистывает какие-то бумаги. Остановился. Затих, как будто почувствовал мой взгляд, резко повернулся, и наши глаза встретились. Он встал, подошел ко мне и опустился на колени. Во взгляде радость, счастье, колодец любви.

– Милая! Здравствуй! Как я соскучился!

– Я тоже скучаю. Ты мне снишься. Когда приходит время вставать, я изо всех сил стараюсь не просыпаться. А когда все-таки приходится проснуться, я на прощанье машу тебе рукой и говорю: «До встречи, милый». И ты мне отвечаешь: «До встречи, любимая».

– Мы закончили шестимесячный разгон. Перешли на полет по инерции. Солнце светит звездочкой. Триллион километров не шутка.

– Я очень переживала расставание с тобой. Душа разрывалась. Если бы я была космической птицей, я бы полетела вслед за тобой.

– Аленушка, милая, не поддавайся. Время нас разлучает, но оно же должно и сгладить тяжесть разлуки, успокоить. Надо надеяться и работать.

– Да, да. Я сейчас на базе Титана. Хочу углубиться в работу, начатую на спутнике Европа. У меня предчувствие, что я здесь что-то найду.

Глаза в глаза. Мы слились воедино, и я почувствовала прикосновение горячих губ.

– До свиданья, Аленушка, чувствую, что сейчас к тебе придут.

– До свиданья, Андрей. Давай встречаться чаще.

– Да, да. Чаще. До встречи.

И он, помахав мне рукой, стал полупрозрачным, а затем и совсем пропал из виду. Но я знала – мы чувствуем друг друга. Всегда.

Он знает, о чем я думаю. Даже когда он занят работой, мои мысли, мои чувства откладываются в нем, и, освобождаясь от неотложных дел, он воспроизводит то, что я думала, что я хотела ему сказать.

Он ушел, а я продолжала думать о нем, беседовать с ним.

Скажи мне, Андрей, насколько велика разница между живой и неживой материей? Как похожи на живых некоторые минералы агаты, на срезах которых мы видим, как зарождается новый образец в недрах родителя, разрастается и начинает медленно двигаться к краю. Проходит время, и этот маленький образец выходит из родительского тела на поверхность, отделяется от него и начинает самостоятельно развиваться. Процесс этот можно проследить по множеству срезов многих образцов, поскольку он проходит в течение многих веков. Примерно таким принципом мы пользуемся при изучении процессов рождения и гибели различных по величине звезд в космосе. А может, все это тоже жизнь?

Если при температуре в тысячи градусов по Цельсию существует жизнь на базе кремнийорганических связей, то, разглядывая твердые останки этой жизни в наших условиях, мы с трудом поверим, что это фрагмент тоже был жив. Условия в природе разнообразны, и жизнь, которая приспосабливается к этим условиям, тоже должна быть разнообразной. Эта жизнь может быть разнообразной по своей структуре, форме, продолжительности бытия.

Человек приступил к познанию мира, космоса, Вселенной. Он, как птенец, разбивающий скорлупу яйца, вдруг обнаруживает огромный мир непознанного. Познавая этот мир, он будет спотыкаться, обжигаться, погибать и возрождаться в детях и внуках, пока не найдет пути и способы осознанного восприятия этого многообразия в проявлении жизни.

Ограниченные в познании, мы ошибочно представили себя совершенством и только сейчас начинаем понимать, что, возможно, это ошибка. Права ли я, Андрей? А если нет, то где?

Мои мысли прервал искрящийся свет над дверью. «Кто-то хочет войти».

2. 3 Андрей

В свободное время я уходил в свой кабинет и старался сосредоточить внимание на образе Алены, которая через несколько месяцев после моего отлета тоже вошла в состав экспедиции на Титан, рассчитанной на несколько лет. Узнал я это из наших молчаливых разговоров. Прошло немного времени, и эта информация подтвердилась вполне материально по быстродействующей еще тогда между нами радиосвязи.

А сейчас я лежу и слушаю тебя. Скорее, не слушаю, а впитываю в себя твои мысли, образы, чувства. Да, действительно, в нашей науке органика и неорганика четко разграничены. Процесс зарождения жизни четко доказан теоретически и подтвержден практически. Но… ты права. Правильно ли мы сформулировали проявление жизни? Может быть, мы приняли за жизнь только одну из граней ее проявления? Ведь то, что мы с тобой общаемся на огромных расстояниях со сверхсветовой скоростью, противоречит требованию энергетического, материального способа передачи информации. Материя инерционна, передача ее требует затрат энергии для преодоления инерции. Значит, наша информационная связь не материальна, безынерционна. Иначе бы она распространялась в пределах скорости света и с увеличением расстояния затухала. Это непонятно и мне, и многим другим, особенно тем, кто не награжден реликтовым счастьем передачи напряжения нервной системы, чувств, мысли на расстоянии.

Если честно, мне наплевать на то, что это мне непонятно. Я счастлив, что это непонятное есть. И еще большее счастье в том, что мы оба награждены этим непонятным. Именно оно объединило нас и сохраняет наше единство.

Я очень рад за тебя. Но чувствую какую-то тревогу за вас всех. Будь начеку, милая моя. Ты одна наделена среди поселенцев даром предвидения. Это накладывает на тебя большую ответственность.

Моя предыдущая экспедиция была насыщена трагическими событиями. За те пятнадцать лет, пока мы на аварийном корабле добирались до Земли, я открыл в себе этот дар, и множество раз спасал экспедицию от неминуемой гибели.

Космос тих и прозрачен. Но он непредсказуем и опасен. Будь сильной, не поддавайся панике, чувствуй ответственность за всех. И тогда все получится. И не забывай, особенно в трудную минуту, что мы с тобой вместе, мы одно единое. Я тоже почти физически ощущаю твою близость. Мы выдержим. Мы победим и пространство, и время.

2. 4 Алена

Я встала, нажала кнопку на столе. Дверь открылась. В комнату вошел Владимир.

– Как вы себя чувствуете? Отдохнули?

– Да, вполне.

– Я зашел к вам, чтобы пригласить в нашу лабораторию. Ознакомитесь с оборудованием и еще с двумя сотрудниками нашей лаборатории.

– Спасибо, Владимир. Я готова.

Когда подходили к двери в лабораторию, Владимир попросил меня взглянуть на круглое пятно над дверью. При этом он нажал кнопочку на небольшой коробочке. Дверь открылась.

– Теперь эта дверь всегда будет открываться при вашем взгляде на это пятно, – сказал Владимир, передавая мне коробочку.

– А куда мне ее девать?

– Куда хотите. Передадите новому хозяину в будущем, когда потребуется зафиксировать идентификацию его зрачков.

В лаборатории меня встретили лохматый биолог в очках с большими диоптриями и молодая лаборантка лет восемнадцати.

– Марк Ицкович, профессор, – представился лохматый, – работаю здесь двадцать лет с перерывами. Теперь, в новых условиях, перерывы исключу.

– Очень приятно. Алена Марковна, старший научный сотрудник.

– А я Маша, лаборантка, помогаю папе, – взглянула девушка на Марка Ицковича.

– И давно помогаете? – спросила я.

– Десять лет помогаю.

– Значит, ты здесь все знаешь?

– Да-а.

– Ну, тогда показывай свое хозяйство.

Два часа эти три совершенно разных человека наперебой рассказывали мне о своей работе, показывали сложное оборудование, включая электронные микроскопы, позволяющие заглянуть в структуру молекул, аппаратуру для вмешательства в ДНК живых организмов и многое другое. По окончании кругового обзора расселись за круглым столом, и Владимир изложил результаты исследований и планы на будущее.

– А вы знаете, – обратился Владимир ко мне, – мы на глубине трех километров ледового покрытия нашли те же бактерии, что и вы на спутнике Европа. Это говорит о том, что на Земле, спутниках Юпитера и Сатурна были когда-то одинаковые природные условия.

– Вы не пробовали заглянуть в глубины Титана? – спросила я.

– Инструментальным путем – да. В частности, с помощью ультразвуковых генераторов. Подтвердились данные, полученные еще сто пятьдесят лет назад. Действительно, твердое каменное ядро Титана диаметром в три с половиной тысячи километров, покрытое толстым слоем льда, омывается глубинным океаном жидкой воды в смеси с большим количеством солей. Наружный слой мантии состоит из ледяной корки воды, метана, этана и других соединений. Под действием радиоактивного излучения мантии, а также приливных сил Сатурна образуются криовулканы, которые пробивают стокилометровый слой льда, и жидкость выплескивается наружу, образуя водяные склоны и метаноэтановые реки. Реки периодически замерзают и оттаивают. Происходит это, как правило, в северной части Титана.

– Мы запускали автоматизированные зонды через выбросы вулканов, – добавил профессор, – но они бесследно исчезали, достигнув глубинного океана. Вместе с вашей группой на базу прислали четыре батискафа, способных выдерживать высокое давление. Теперь будем обдумывать план действий.

– Я думаю, – сказала я, – нужно в первую очередь проверить работоспособность батискафов в северных озерах, оценить маневренность, степень активной защиты и после этого сформировать группу, состоящую из пилота, биолога, врача и радиофизика для экспедиции под ледяную корку Титана. Желательны члены группы с двойными, тройными профессиями.

Решили обратиться к руководству с таким планом: два-три дня на изучение материальной части оборудования, в том числе и батискафа. После этого пробный выход в метановые озера в северной части Титана.

На следующее утро Владимир собрал группу биологов и объявил, что получил разрешение на подготовку к путешествию вглубь спутника. Теперь было необходимо согласовать кандидатуры участников путешествия с Михаилом Егоровичем.

Команда пилотов, освоивших ранее доставленные средства передвижения по поверхности и в глубине озер, была достаточно многочисленна и хорошо подготовлена. Михаил Егорович предложил выполнение подготовительных походов двум опытным пилотам: сорокалетнему Ивану Шарапову и двадцатилетнему Сергею Гришину. В качестве врача был рекомендован тридцатипятилетний врач-терапевт Василий Никонов, отличающийся всесторонним физическим развитием, бывший чемпион мира по вольной борьбе. Радио-физиков оказалось двое: известный связист Николай Берг, участвующий в нескольких экспедициях по близлежащим озерам и рекам, а также понравившийся начальнику своим неутомимым оптимизмом Костя. В состав группы были введены также энергетик Рафкат Булатов и взрывник Василий Петрович.

При выборе биолога решение принималось не сразу. Претендентов было двое: Владимир и я. Большинство ответственных за формирование экипажа лиц предпочтение отдавало Владимиру, как наиболее известному на поселениях. Профессор не рассматривался по причине плохого зрения, моя кандидатура – по причине отсутствия опыта.

Я попросила дать мне слово. Дали.

– Я приехала сюда, – заявила я, – чтобы продолжить работу, которую начала еще в глубинах спутника Юпитера Европа. Моя цель – разобраться с уровнем развития живой материи на Титане. Если не получится в этот раз, я обязательно добьюсь участия в такой экспедиции в другой раз. У меня достаточно впереди времени, я могу и подождать.

– А каковы ваши результаты исследований на Европе?

Я рассказала.

– Так вы и есть та самая Миловская, которая опубликовала статью в «Вестнике биологии», взбудоражившую научную общественность? – спросил Михаил Егорович

– Да, это я.

– Это меняет дело, – заявил он, – единственное, что меня смущает, это то, что вы еще не обжились в условиях Титана.

– Я согласна с вами, но у меня есть контраргумент, который, по некоторым причинам, я бы хотела сейчас раскрыть только вам.

– Да-а-а, – задумался Михаил Егорович, – заявление весьма шокирующее. Друзья, давайте поступим так: мы уже почти убеждены в том, что в нашем новом сотруднике нашли участника экспедиции. Если новая информация из уст Миловской окончательно утвердит мое решение, будем считать это решение общим.

– Хорошо, – согласились члены комиссии.

Когда все ушли, я внимательно взглянула в его, как мне показалось, измученные глаза, расслабила нервы и легко почувствовала заботы, которые уже несколько дней терзали его. Я закрыла глаза и увидела женщину, лежащую на больничной койке. Немного расширив видимость, я поняла, что женщина лежит в реанимации. Значит, после успешной операции.

– Михаил Егорович, как вы относитесь к таким явлениям, как телепатия?

– А никак. Я материалист, атеист, но не воинствующий. То, что наука доказала много раз, я принимаю за истину. То, что интересно и важно для уровня понимания и расширения знаний, но ускользает от практического доказательства – гипотеза. Я не осуждаю людей, которые бьются над овладением гипотез, но сам пока занимаюсь практически полезной работой. А причем тут это?

– Вы, Максим Егорович, не переживайте по поводу вашей супруги. Операция прошла успешно. Сейчас она в реанимации. Очень скоро вам сообщат об этом по связи, с Земли.

В глазах Максима Егоровича заиграли сразу два чувства: удивление и искры надежды.

– Я вижу, Максим Егорович, что вы, как человек не суеверный, не можете принять мое известие за истинную правду. Так вот, я должна вам сообщить, что ничего суеверного тут нет, а есть объективная реальность, которую мы еще не разгадали. Кстати, сейчас к вам идет секретарь со стаканом вашего любимого чая с лимоном.

В кабинет вошла Наташа со стаканом чая и блюдечком с печеньем.

– Спасибо, Наташа, – сказал Михаил Егорович. – Ну, а еще чем-нибудь удивите? – обратился он ко мне.

– А еще вы забыли позвонить Максиму Максимовичу, чтобы он сообщил вам какую-то важную информацию.

Михаил Егорович приготовился сделать глоток горячего чая, да так и не сделал этого, оставшись с раскрытым ртом.

– Точно, забыл! О времени поступления новичков. Сейчас позвоню.

Он поправил наушник и произнес:

– Максим Максимович, график поступления новичков готов? Когда прибывает следующая группа? Спасибо. Алена Марковна, – обратился он снова ко мне, – так если все это объективная реальность, а не фокус, то почему вы скрываете свои способности?

– Во-первых, не всегда получается, и можно прослыть несерьезной. Во-вторых, явление это необъяснимо, и таких, как я, в древности сжигали на кострах. Тем не менее, по мере приближения опасности я принимаю меры для ее предотвращения. Очень часто попадаю в точку. Вот почему именно я должна быть в составе команды.

В это время в наушнике Михаила Егоровича прозвучали слова, которых он давно ждал. Он несказанно обрадовался, вскочил с кресла, потом опять сел и возбужденно заговорил:

– Спасибо, спасибо вам. Как она? Я вас очень прошу, дайте нам возможность сказать друг другу пару слов. Ну, вот, – улыбнулся он мне. – Полтора миллиарда километров. Через полтора часа надеюсь услышать ее голос. Видите, какая у нас примитивная связь. Не то, что у вас.

Видя, что Михаил Егорович успокоился, я спросила его:

– Могу ли я надеяться на включение в группу исследователей глубинного океана?

– Конечно, голубушка, можете. Правда, мне бы не очень хотелось рисковать таким феноменом. Но что поделаешь. Вас ведь не удержишь.

– И еще: Михаил Егорович, не раскрывайте пока мою тайну. Иначе мне здесь будет невозможно работать.

– Да, да. И все-таки я, как твердый материалист, не могу принять за истину это явление.

– Вот и хорошо. Пусть это будет пока гипотеза. Но в нашей развивающейся цивилизации любая гипотеза со временем становится или истиной, или ошибкой.

Итак, два дня на ознакомление с техникой. Нашу группу собрали в небольшой трамвайчик и повезли в верхнюю часть цилиндра. В последней секции нас ждал внушительного вида аппарат, способный перемещаться по ледовым и водным просторам Титана на воздушной подушке. В случае необходимости вездеход мог на вертолетной тяге подняться в воздух. Учитывая, что сила тяжести на Титане в семь раз меньше земной, а атмосферное давление в полтора раза выше, подъем с поверхности требовал значительно меньших размеров вертолетных лопастей.

Поднявшись в воздух, вездеход может включить ракетную тягу и развить большую скорость. Иван Шарапов показал нам размещенный в грузовом отсеке вездехода батискаф, по форме напоминающий большущую акулу. Диаметр батискафа составлял четыре метра, длина – двадцать метров. Выполнен он был из материалов очень малой теплопроводности.

– Все, что окружает батискаф, – говорил нам Иван, – отображается внутри многочисленными экранами. Кроме того, батискаф обладает датчиками объемного видения. Когда кто-то хочет почувствовать себя в водной бездне, он может надеть специальный шлем, нажать определенную кнопку на правом рукаве космокостюма и оказаться виртуально в окружающей его водной стихии.

Меня заинтересовала возможность использования управляемых лап батискафа, с помощью которых можно поймать в окружающей среде нечто, плавающее рядом, и отправить это в грузовой контейнер.

На ознакомление с батискафом у нас ушло два дня. И, наконец, наступил момент выхода на поверхность спутника.

Мы надели на себя теплозащитные космокостюмы. За плечами – баллоны с воздухом, индивидуальные мини-вертолеты и ракетные двигатели, для того, чтобы, в случае необходимости, можно было добраться до базы. Пилоты заняли свое место, мы расположились в мягких креслах вездехода. В верхней секции базового цилиндра обитания, экранированной от остальных секций, вскрылись верхние крышки, и мы вылетели в ледяную трубу, проплавленную когда-то астероидом. По мере взлета на экранах можно было видеть площадку, на которой расположилась база. Неподалеку от цилиндра обитания расположился небольшой космопорт для посадки тактических космолетов. Рядом с вращающимся цилиндром видна была площадка строительства еще одного цилиндра.

Через несколько минут вездеход вылетел из трубы и стал набирать высоту.

– Внимание, – раздался голос Ивана Шарапова, – для проведения экспериментального заплыва в глубинах озера необходимо пролететь в северном направлении две тысячи километров. Высота полета двести километров, там, где меньше плотность воздуха. Скорость с использованием ракетного двигателя семьсот километров в час.

Три часа мы наблюдали сверху небольшие ледовые возвышенности, ручьи, мелкие озера метана, этана. Изображения деталей поверхности были размыты плотной атмосферой оранжевого цвета. Наконец, мы увидели огромное море.

– Размеры поверхности этого моря, – сообщил Иван Шарапов, – превышают размеры Каспийского моря.

Иван сделал круг, выбрал место на круглой, в виде блина, ледяной поверхности на берегу моря и посадил вездеход.

– Температура воздуха минус сто семьдесят градусов по Цельсию, – сообщил Иван. – Море из жидкого метана и этана. Как только температура снизится до минус ста восьмидесяти двух градусов, море начнет замерзать.

Второй пилот Сергей Гришин пригласил всех, кроме Ивана, в батискаф. Мы забрались через узкую дверку в корпус батискафа, дверка герметично закрылась, батискаф скатился на водяную льдину и съехал в море. Метан-этановая смесь забурлила, вокруг батискафа поднялись клубы пара, которые быстро охлаждались и выпадали в море в виде дождя. Батискаф нырнул и поплыл в глубине моря. Глубина не увеличивалась.

Мы бороздили морские глубины час, другой. Набирали максимальную скорость сто пятьдесят километров в час, выпрыгивали из глубин и парили над поверхностью моря на воздушной подушке, садились на ледовое дно моря – ничего интересного. Пусто.

Вернулись к вездеходу. Полетели обратно к ближайшему действующему криовулкану. Гора замерзшей воды, в центре которой на высоту сто метров бьет струя воды, превращаясь на лету в град. В двухстах километрах второй криовулкан.

– Будем наблюдать, – сказал Иван, – а пока потренируемся в индивидуальном перемещении. Выползай, ребята, на природу!.

Сначала летали старожилы, показывая класс управления индивидуальными летательными аппаратами. Врач Василий выделывал кренделя в стиле мертвой петли. После этих показательных полетов подошла очередь новичков, то есть нас с Костей. Остальные на страховке. Я включила заплечный мини-вертолет и полетела. Кое-какой опыт, полученный в ограниченном пространстве базы, у меня был, но то, что я ощутила в свободном полете, не поддавалось описанию.

– Теперь рычаг вперед, и включай третью скорость, – послышалась в наушнике команда Ивана. Меня быстро понесло в сторону действующего вулкана.

– Разворот, – приказал Иван.

Я развернулась и полетела обратно. Навстречу просвистел Костя.

Я почувствовала, что с Костей что-то неладно. Развернулась и полетела за ним. Но он летел на третьей скорости, и я не могла его догнать.

– Внимание! Опасность, – сообщила я Ивану, – с Костей что-то случилось.

Я поняла, что мы уже достаточно далеко улетели, и рассчитывать на помощь пилотов бессмысленно – не успеют. Я выключила мини-вертолет и включила ракетный двигатель. Когда я подлетала к Косте, на него уже сыпался крупный град замерзшей воды. До центра вырывающейся из недр Титана водной массы оставалось совсем немного. Еще два десятка секунд, и конец полету.

Ударом ледяного камня мини-вертолет Кости был выведен из строя, и Костя полетел вниз. Я успела подхватить его на лету и включила ракетный двигатель на максимальную мощность. Ракетный двигатель с трудом справлялся с двойной нагрузкой, но, тем не менее, мы вышли из зоны падения града и продолжали постепенно снижаться на ледяную гору. Я направила двигатель вертикально вверх, и мы почти зависли в воздухе. Я очень испугалась. Я была бессильна что-либо сделать.

И в это время я увидела Андрея.

– Андрюша, я в беде. Мне страшно.

– Спокойно, Аленушка. Я с тобой. Поверни к себе лицом своего напарника. Теперь включи его ракетный двигатель. Вот так, молодец.

Нас с Костей понесло ввысь, но к этому времени два пилота появились рядом, выключили ракетный двигатель Кости и, взяв его под руки, улетели к вездеходу. Врач Василий подлетел ко мне, полагая, что мне тоже нужна помощь.

– Я в порядке, – ответила я ему по связи, и мы рядом полетели вслед за пилотами.

Андрея рядом со мной уже не было, и я не успела даже как следует разглядеть его в этой суматохе.

В вездеходе с Кости сняли космокостюм, Василий сделал ему укол, дал понюхать нашатырного спирта, и Костя очнулся. Выяснилось, что Костя в эйфории разогнался на третьей скорости, потом стал искать рычаг поворота, процесс затянулся. И в это время тяжелой ледяшкой ему треснуло по голове. Очнулся он только в вездеходе. Голова гудела.

– Вот что, – сказал Иван, – оставляем здесь зонд и на базе фиксируем периодичность работы криовулкана. Черт знает, что там происходит на глубине десятков километров!

– А еще покувыркаемся? – спросил Костя, сморщившись.

– Ты уже накувыркался, – строго взглянул на него Иван. – Скажи спасибо Алене за то, что она, рискуя своей жизнью, удержала тебя от последнего кувырка. А то быть бы тебе замурованным в этот гигантский ледяной памятник высотой в сто метров.

– Новичкам тренироваться надо, – добавил Василий.

– Тренироваться рядом с базой будем, – сказал Иван, – а сейчас – вперед!

– Иван Петрович, – обратилась я к старшему пилоту, – нельзя ли побыстрей?

– В чем дело?

– У меня предчувствие нехорошее. Я должна как можно раньше быть там.

Сергей загнал батискаф в грузовой отсек вездехода. Мы расселись в удобные кресла. Задраили люк, открыли вентиль наполнения воздухом, сняли космокостюмы и благополучно вернулись на базу.

И, как оказалось, вовремя. Всегда веселый Михаил Егорович вдруг побледнел, стал задыхаться и упал вместе с креслом на пол. Главный врач срочно распорядился переместить его в хирургическое отделение. Появился хирург Евгений Амбарцумович и срочно приказал готовить больного к операции. Диагноз – обширный инфаркт.

– Срочно ко мне Алену Миловскую, – приказал хирург.

– Я не успела снять космокостюм, как за мной уже подъехал трамвайчик.

– Вы в состоянии сейчас ассистировать хирургу? – спросил Максим Максимович, усаживая меня в трамвайчике.

Я сразу же представила мучительное состояние главного распорядителя кадров.

– Что случилось с Михаилом Егоровичем? – спросила я.

– Он на операционном столе. За вами послал Евгений Амбарцумович.

Через несколько минут я появилась в операционной.

– Милая моя, – обнял меня по-отечески хирург, – успели! Срочно готовьтесь к операции.