Читать книгу: «Острые цветы», страница 6

Давид сел и смахнул с ног пропитанную кровью жилетку, у него не было правой ступни, у него действительно не было ступни. Заждавшаяся боль сжала его ногу в тисках, а в животе полнился силой крик.

– Где? Где моя… – Давид пытался выдавить слова, но их смыло потоком дикого вопля.

С рёвом раненого бизона он откинулся назад и даже не заметил, что сильно ударился головой о подлокотник скамейки. Боль грызла и разрывала его на части, ему хотелось хоть немного облегчить страдания через вопли.

Георгу пришлось подхватить его, когда лыжник чуть не выпал со скамейки. События развивались слишком быстро, он не успевал ни о чём подумать, но на подоконнике стояло несколько пузырьков с обезболивающим, как можно скорее нужно было достать таблетки и дать лыжнику, пока не стало слишком поздно.

Георг с опаской покосился на близкое окно, а затем попытался прикрыть рукою рот извивающему Давиду. Одной ладонью он пытался нащупать его губы, другой тянулся к пузырькам.

– Не кричите. Не кричите, пожалуйста. – Он чувствовал, что и сам в скором времени начнёт кричать от безысходности, от того, что абсолютно ничего не может поделать. Давид дёрнул рукой и смахнул на пол приготовленные баночки. На подоконнике осталась только одна, откатившаяся в самый дальний угол.

Давиду казалось, что подошедший дворник пытается его задушить. Он давил ему на лицо рукой и не давал возможности нормально дышать. Что происходило? Почему его старались задушить? Ему приходилось бороться на два фронта: с собственной болью и руками этого человека, который никак не желал ослаблять хватки. Борьба лишала его последних сил, он тщетно пытался освободиться из цепких пальцев дворника.

– Ай! – Георг отдёрнул руку, Давид зубами впился в мякоть на его ладони и весьма сильно сжал челюсти. – Я помочь хочу! Вам нельзя кричать!

Теперь он двумя руками взялся за лицо Давида. Тот постоянно крутил головой, не давая возможности прицелиться и закрыть ему рот. Пальцы соскальзывали с щёк, попадали в нос, царапали скулы, он чувствовал слюну и новые укусы, но не оставлял попыток. Проснувшийся представлял для них угрозу, но даже не понимал этого.

Сильный удар по челюсти заставил Георга отшатнуться назад и плюхнуться на задницу. Он ошарашено смотрел на севшего Давида, растрёпанного и красного от напряжения.

– Убери свои поганые руки! – Еле переводя дыхание и глотая слова, прохрипел лыжник.

– Я хочу помочь! – Георгу хотелось плакать, этот человек ничего не понимал. Он не знал, что происходит на улице. Он был напуган и потерян. Дворник мог помочь, но лыжник воспринимал его попытки, как угрозу. – Вам нельзя говорить. Нужно молчать.

Таблетки из разбитых склянок валялись на полу, Георг стал судорожно подбирать их в кулак. Ему во что бы то ни стало нужно было вразумить этого человека, успокоить его и решить, что делать дальше.

– Возьмите… Это от боли… не знаю, поможет оно или нет. Но ничего другого у нас всё равно нет. – Он протянул перед собой руку с таблетками.

Двинувшийся от боли Давид резко выбил у него из ладони собранное с таким трудом лекарство.

– Убери свои руки! Ты…

Невидимые линии среагировали на его голос, сразу несколько из них прошли сквозь тело Давида, он захрипел, забулькал, и как сломавшийся детский конструктор несколькими частями повалился на кафельный пол. Скамейка под ним тоже оказалась разрезанной.

Всё ещё сидя на заднице, Георг стал отталкиваться пятками и ладонями и двигался так до той поры, пока не упёрся в колонну. На гладком кафеле читались траектории линий, она продолжали движение, большая их часть тянулась в направлении кухни, где крики на протяжении всего времени не затихали.

Георг поджал под себя ноги, до ближайшей линии было метра два, так что он находился в относительной безопасности, по крайней мере до той поры, пока не будет издавать звуков. Он повернул голову налево, там в стойке находилось ещё несколько пар лыж, если он доберётся до стойки, то вновь сможет вооружиться, у него появится возможность определять положение линий и, может, тогда он сумеет что-нибудь придумать.

Идти в столовую не имело смысла, но оставался ещё второй этаж. Замки на дверях номеров были неважными, ему не составит труда проникнуть туда. Тем более, он предполагал, что линии не достанут до второго этажа. Значит, ему нужно взять как можно больше лыжных палок, подняться по лестнице и на втором этаже попасть в номер вечно ссорящихся супругов. У таких денежных мешков обязательно должен быть ноутбук или что-нибудь в этом роде, с помощью чего можно выйти в Интернет или дать о себе знать.

Сидя возле колонны, он размышлял сугубо о себе, другие перестали его интересовать. Ведь он по-настоящему пытался помочь этому лыжнику, хотел лишь успокоить его, а в итоге сам чуть не попал под линии. Ну уж нет, после этого он будет заботиться исключительно о себе одном.

Итак, решено. Стойка с лыжами, лестница, второй этаж.

Словно боясь, что его заметят из окон, он решил не подниматься, на четвереньках передвигаться как-то спокойнее. Линии притягивались в столовую непрекращающимися криками, ну и ладно, пускай ползут туда, лишь до него не добрались.

Наблюдающий за выходящими из разбитого окна линиями, Георг отвлёкся от пола и не заметил, как опёрся рукой прямо на стеклянный осколок, оставшийся от склянки с таблетками.

– Твою мать! – Зашипел он, прижимая кровоточащую руку к груди. Сквозь стиснутые зубы прорывался стон, а из ладони торчал заострённый треугольник. – Что б тебя…

Направление линий изменилось, часть из них развернулась в его сторону, и лезвия медленно поползли к нему. «Твою мать, твою мать!» – не переставал ругаться Георг уже внутри собственной головы. В его распоряжении находилось три конечности, что сильно затрудняло способности к маневрированию.

Со стороны входной двери послышался тихий лязг. Георг испуганно поднял голову и увидел уже знакомые трещины, расходящиеся по поверхности двери, разрезающие петли и проникающие внутрь. Замок не мог защитить его от невидимых линий.

***

Кассандру напугал звук внезапно разлетевшегося стекла, но куда больший ужас вызвала следующая картина. Женщина, Марьяна, как будто поднялась в воздух, и её швырнуло на обеденный столик. И у неё не было руки, Кассандра не представляла, как такое могло произойти, но происходило всё именно так. Другие окна так же лопались, отчего в столовую стал проникать достаточно морозный ветер. Женщина не прекращала орать, и к ней уже спешил теряющий равновесие муж.

Поднос из её рук приземлился на кафельную плитку, а сама она интуитивно отпрыгнула назад. На уровне рефлексов она понимала, что окна представляют для неё опасность. Пусть даже пока она не могла идентифицировать её. Взвинченная сильнее обычного после их непродолжительного разговора во время завтрака Кассандра начала кричать, но по громкости ни в коей мере не могла равняться с извивающейся Марьяной, которую Яков успел схватить за кофту.

После ухода мужчин она старалась не отпускать от себя Агату, но именно в этот момент девочки не оказалось рядом. Агата стояла около окошка, куда было принято сдавать грязную посуду. Она была уверена, что в корпусе, в помещении столовой им двоим ничто не угрожает, что здесь Агата будет в безопасности от того, что она успела увидеть на детской площадке. Выходило, что надежды и ожидания были неверны, всё это время опасность обреталась вокруг них, безопасность была иллюзорной.

Между ней и девочкой находилось несколько больших окон без стёкол. Первым её порывом, сильнейшим желанием было броситься к Агате и защитить её, обнять и увести в дальние помещения кухни от ужасных и необъяснимых зрелищ, творящихся у них на глазах. Так она и собиралась поступить, так она почти и сделала, если бы в самый последний момент не заметила довольно странной вещи. Ближний к окну столик неожиданно повалился на бок так, словно у него подрезали ножки. Соль и перец рассыпались по полу, салфетки белыми паруса последовали за ними. Почему стол упал?

Как бы ей не хотелось сорваться на бег, она заставила себя остановиться. В самом воздухе, пришедшем из леса, скрывалось какое-то предостережение. Глаза Кассандры чётко фиксировали следствия, но никак не могли уловить причины. Стол с подкошенными ножками упал первым, затем сразу два стула разделились на половинки, старомодная вешалка, вделанная в колонну, лишилась «рог», а по самой колонне заскользил прямой отрезок, как резец, наносящий резьбу на заготовку. Вся угроза исходила из окон, но Кассандре не суждено было догадаться, что на сама является центром её притяжения.

– Агата! Стой на месте, мама сейчас подойдёт! Стой, сейчас я до тебя доберусь! – Она отступила от окон к противоположной стене и начала медленно продвигаться вдоль неё, тщательно следя за столами, которые по-прежнему продолжали распадаться на части. – Отвернись, Агата. Не смотри сюда, я уже спешу к тебе.

Она была слишком поглощена слежкой за окнами и столовой мебелью, чтобы смотреть на Агату. Её отвлекали жуткие стоны, доносящиеся из-за спины, а материнский инстинкт толкал вперёд, иначе она не пропустила бы жесты, которые в отчаянии посылала ей дочь.

Агата стояла на месте, но и не думала отводить глаза в сторону. Она хотела донести до матери информацию, говорила с ней, пыталась предупредить, но та не обращала на неё внимания, а смотрела исключительно на то, чего увидеть не могла. Пальцы Агаты могли обезопасить Кассандру. «Посмотри на меня! – Мысленно молилась Агата, наблюдая за последними шагами матери. – Посмотри на меня! Пожалуйста!»

Помогли ли молитвы, но Кассандра всё-таки подняла голову и посмотрела на свою дочь. Та очень быстро посылала её вереницу жестов, заменявших речь. Пальцы складывались в слова: «опасность», «осторожно», «колючее» и далее много-много слов тревожного содержания. Кассандра автоматически считывала жесты дочери, но не видела в них никакого смысла.

– Иду к тебе, солнышко! – На эту безобидную фразу Агата взорвалась новым калейдоскопом жестов.

«Опасность – справа» – произнесла девочка пальцами. Кассандра ничего не видела, но, повернув голову в правую сторону, почувствовала, как по щеке пробежалось острое лезвие, оставив после себя глубокий порез.

– Что это? – Она дёрнулась в противоположную сторону. Все рецепторы кричали об угрозе, но глаза упорно не желали ничего замечать. Её посетила неожиданная догадка. – Агата, ты видишь? Ты это видишь? Что это такое?

Тыльную сторону ладони пронзило невидимое жало, а затем в икру погрузилось тончайшее лезвие. Остался только крик, а всего в нескольких метрах от неё дочь рисовала пальцами три слова.

«Да». «Острый». «Цветы».

***

Неужели они этого не видят? Неужели их глаза устроены как-то по-другому или, может, это с её глазами происходит что-то не то? Острые цветы распускались прямо посреди столовой, но никто из взрослых не мог наблюдать за ними.

Женщину, приехавшую на дорогой машине, ударил появившийся цветок. Изящный длинный и гибкий стебель просунулся в окно и задел её широким лепестком. Агата заворожено наблюдала за его появлением и словно не замечала в нём ничего ужасного. Цветок как будто притягивало к этой женщине, потому как Агата видела всё новые и новые появляющиеся лепестки, каждый из которых тянулся к женщине, лежащей в лужи крови.

В дверях появился её муж, но и тот ничего не видел, он добрался до жены, а вокруг его ног уже вырастали гибкие прозрачные побеги. Они именно вырастали, выступали прямо из кафеля; стебель вытягивался вверх, а вдоль него раскрывались листья-лезвия, закручивающиеся спиралью. Агата видела, что малейшее прикосновение этих листьев вызывает кровь, но она не находила зрелище отталкивающим, напротив, она была совершенно им зачарована.

Во все разбитые окна просовывались бутоны, которые практически сразу начинали распускаться и распространяться по полу. Они пересекали столы, разделяли кирпичные стены, мягко, почти нежно входили в плоть, наполняя прозрачные листья багрянцем. Агата обратила внимание, что кровь на них не задерживается и сразу скатывается на пол.

Ей острые цветы не были опасны, возле неё находилось одно из разбитых окон, но в её сторону не двинулся ни один лепесток. Все они тянулись к той паре, что жила на втором этаже, хотя сейчас муж уже бросил жену и полз в направлении холла. А ещё они тянулись к её маме, которая спешила добраться до своей дочери. А в этом Агата уже не видела ничего привлекательного, ведь некоторые побеги подбирались к ногам Кассандры. Она стояла на месте, и цветы не трогали её, может, в этом заключалось условие безопасности? Агата начала подавать сигналы, кричать руками и говорить жестами, но Кассандра была сосредоточена на падающих столах. Агата агрессивней стала пытаться привлечь её внимание.

А ведь её мать смотрит, смотрит прямо на красивый бутон, лепестки которого разрезают столы, подбираясь к ней. Вот он, прямо перед ней, один изогнутый и клиновидный лист застыл на уровне её груди, как можно его не заметить? Но никто из них не видел изящных линий и игры солнечных лучей на прозрачных, заострённых поверхностях, они были слепы и пытались изображать аккуратность.

– Иду к тебе, солнышко!

Агата вздрогнула, когда заметила, как качнулся стеклянный бутон, режущая спираль разворачивалась на расстоянии вытянутой руки от её матери. «Опасность – справа» – изобразила Агата, понимая, что не сумеет помочь матери.

Лепесток прорезал щёку Кассандры, а когда она закричала, то сразу несколько побегов хищно устремились в её направлении. Больше Агата не могла смотреть, она закрыла глаза.

Её мама больше не кричала, острые цветы быстро расправились с ней. Она лежала на полу, и обломки столов и стульев закрывали её тело от взгляда Агаты. Однако цветы никуда не делись, на том месте, где она последний раз видела свою маму, теперь рос небольшой куст, состоящий из пяти бутонов, прозрачные лепестки подрагивали, как живые. Сквозь слёзы они смотрелись ещё фантастичнее.

Никто больше не кричал, а кроме неё в столовой остался один только Яков. Он держал в руках ножку от стула и водил ею по сторонам, даже не догадываясь, что прямо над его головой расцветал новый острый бутон. Агата видела, что через столовую ей не выбраться, поэтому развернулась и пошла на кухню. Здесь острых цветов не наблюдалось, в раковине стояла посуда, которую уже не помоют, по её щекам катились слёзы, но вытереть их было некому.

Мамина куртка, как и всегда, висела на крючке в небольшой кладовой. Агате пришлось встать на табуретку, чтобы достать куртку. Она оказалась ей очень огромной, но пахла Кассандрой и немного напоминала мамины объятия, дивный самообман, но куртка не могла заменить ей мать.

Агата покинула корпус через заднюю дверь. Весь лес перед ней пестрел острыми цветами, стоящий чуть в отдалении домик Георга пророс насквозь, и из его крыши торчали бутоны, разворачивая на солнце опасные и изящные лепестки.

Ей одной было доступно зрелище величественной красоты разрастающегося сада. Однако ничто не могло отменить её одиночества. Она одна в лесу, в окружении хищных цветов. Очень скоро слёзы закончатся, и она не будет знать, что делать дальше. В детском сознании появилась совершенно не детская мысль: «Её никто не спасёт».

По иронии ей захотелось закричать.