Читать книгу: «Девяносто…», страница 9

Дальше наш путь – в Симферополь – административный центр Крыма. Город большой, в Симферополе ходит троллейбус, в городе жарко, людей на улицах много. И тут произошло важнейшее событие нашего путешествия – у Зои Мелентьевой начались… родовые схватки. Мы, конечно, знали, что она беременна, но думали, что ещё много времени осталось до родов и что мы успеем вернуться в Иркутск. Видимо, Зою растрясло на крымских дорогах и начались схватки раньше, чем мы предполагали. Что делать? Нэля и я – врачи – нам решать. Решили отправить Зою самолётом в Иркутск. Поехали в аэропорт, пришли к дежурному по отправке самолётов (может быть, эта должность называлась как-то по-другому – я забыл). Мы с Нэлей зашли в кабинет, представились и рассказали, в чём дело. Дежурный нас понял с полуслова и тут же дал команду снять с рейса одного пассажира – а рейс был полностью загружен – и приказал выписать билет на имя Зои Мелентьевой. «Гражданка Мелентьева, – сказал он, – идите быстро на посадку, мы не можем задерживать рейс». Весь вопрос занял 15 минут и вот так Зоя через 7 часов оказалась в Иркутске.

Мы продолжили поездку. Юра был один в «Волге», и где-то на автозаправке, недалеко от аэропорта, к нему подошли две девушки. Я тоже подошел к ним, девчонки попросили их подвезти. Мы разговорились и оказалось, что они из города Усолье, что в 70 км от Иркутска, и путешествуют «автостопом» аж от самого Иркутска. Обе учатся в Иркутском госуниверситете и вот теперь им хотелось бы посмотреть Крым. «Хотя бы до Ялты», – попросили они. Юра, конечно, согласился. Они сели в его автомобиль, и мы двинулись. Одну девушку звали Рита, а другую – она была менее контактна и менее общительна – как её зовут я не помню (прошло ведь более 50 лет). А Риту – запомнил, потому что приблизительно через месяц она приходила к Нэле домой. Вот такое было удивительное знакомство.

Мы объехали всё побережье Крыма и подъехали к переправе на Кавказ. Сейчас в этом месте уже построен Крымский мост. В то время была только паромная переправа. Мы стали в очередь. С правой стороны полива стал подходить очень большой паром, он перевозил состав пассажирского поезда с Кавказа в Крым. Паром причалил, довольно быстро разгрузился, подошла наша очередь.

Перед нами стояла «Волга» и во время переправы мы как-то незаметно разговорились с мужчиной и женщиной, которые ехали на этой машине. Мужчина оказался военнослужащий, а женщина – его жена – врачом-лаборантом. Она рассказала нам, что муж служил где-то, вышел в отставку, они получили квартиру в Краснодаре, купили «Волгу», сели в автомобиль и поехали путешествовать. Женщина рассказала, что она работала врачом-лаборантом в Иркутской области и прошла специализацию в Иркутской областной клинической больнице (наверно, когда я в этом учреждении ещё не работал). День клонился к вечеру, и эта пара – к сожалению, я их имён не запомнил, ведь это было достаточно давно, но после возвращения в Иркутск мы с этой семьей переписывались – пригласила нас к себе поужинать и переночевать. Мы согласились, они достали вино (как сейчас помню – «Южная ночь»), мы переночевали в машинах и утром поблагодарили за гостеприимство и тронулись в путь – нам нельзя было опаздывать к встрече с Анчелевичем в Новочеркасске. От Краснодара до Новочеркасска приблизительно 500 км. Надо до вечера успеть.

До Ростова-на-Дону мы ехали не останавливаясь. Посмотрели только центральную улицу – Ворошилова – и уже в сумерках добрались до Новочеркасска. Быстро нашли нужную улицу и дом, где нас ждали. Мы поужинали, немного выпили вина и разговорились. Хозяева дома вспоминали конфликт между властью и рабочими вагоностроительного завода, который произошел в 1962 году в этом городе. Об этой истории не все в стране знали, ее как-то постарались власти замять. А тут прошло меньше 2лет, когда мы оказались на месте этих событий, и услышали от людей из первых уст.

Но вот вдруг это всё вспомнилось, когда я читал книгу воспоминаний Даниила Гранина «Причуды моей памяти» (2009). В наших советских энциклопедиях и учебниках про то, что это был не просто конфликт, а расстрел рабочих по приказу Хрущева в Новочеркасске не было ни слова. И еще сейчас об этой трагедии вышел кинофильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!» (2020). Фильм уже получил российские и международные премии (и даже выдвигался на «Оскар»), я посмотрел его и вспомнил нашу поездку в те времена. В фильме был фрагмент, где люди стоят в очередь в продуктовый магазин. Очень хорошо вспомнились подобные сцены из нашей жизни того времени. Как стояли мы как раз в то время в Москве в точно такой очереди, не зная, что достанется, когда достоишь, и купили импортные консервы. Даже помню, как они выглядели. Были очень рады этим консервам, так как их можно было отложить на очередной праздник. Да, да, на празднование дней рождений и т. п. в то время мы «копили» продукты, чтобы к столу было что-то вкусное, ведь накануне праздника достать разнообразные вкусности было бы очень сложно или невозможно.

Утром мы уже на трех машинах поехали дальше. Все крупные города мы проскочили не останавливаясь. На ночлег мы остановились во Мценске – там на тракте стоял приличный мотель. Перед этим городом на обочине дороги мы увидели стул и на нем стояло ведро грибов. Хозяина этих грибов не было. Вдалеке виднелись несколько деревенских домишек. Мы стали сигналить, и к нам через несколько минут пришла старенькая женщина. За ведро хороших белых грибов она запросила… 3 рубля.

В мотеле мы попросили в ресторане эти грибы нам поджарить, естественно, за определённую плату. Как это было вкусно!.. В этом ресторане мы неожиданно встретили бывшего иркутянина Теодора Моисеевича Лифшица, о нем я уже писал в начале этой книге. Он уже защитил докторскую диссертацию по физике и с дочерью Анной возвращался из отпуска домой, в Москву. Вернувшись в Москву, мы сделали кое-какие покупки, арендовали платформу, погрузили автомобили и поехали в качестве их сопровождающих домой, в Иркутск.

Володя с моей помощью перекрасил мою машину, кое-что подтянул в подвеске и у нас наступили рабочие будни. Самочувствие Нэли было неудовлетворительно. Ещё подъезжая к Крыму, у нее появилось недомогание, болела голова. Весь Крым мы проехали с поднятыми стеклами – ей дуло и было холодно, хотя на улице стояла сильная жара. В Иркутске ей стало немного лучше, и она начала работать. Постепенно она втянулась в работу и как бы её состояние нормализовалось. Я заканчивал кандидатскую диссертацию «Изменение некоторых биохимических показателей при производственном контакте со свинцом».

«Руссо туристо – облико морале» – туризм заграницу из СССР

Стоит сказать, что такое было во времена СССР поездка заграницу. Туристические поездки заграницу в СССР в качестве были редкостью. Нельзя было просто так купить билет и попросить визу в посольстве иностранного государства. Можно было выехать только по путевке и только в составе группы. И путевку такую тоже нельзя было просто купить, даже если были на нее деньги (стоили они довольно дорого). В народе говорили так: «не совсем заграница» – это поездки в социалистические страны (была даже такая поговорка «Курица не птица, Болгария не заграница») и «настоящая заграница» – это про поездки в капиталистические и развивающиеся страны. Комедия Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука» (1968) сделала популярной ироничную фразу: «Руссо туристо, облико морале» про поездку в «настоящую заграницу». Нам с Нелей удалось попутешествовать в «обе заграницы». Оформление поездки – это была «многоходовка». Сразу скажу, я ни разу не занимался этим сам, всем занималась Неля⁴.

В первую поездку заграницу мы собрались в 1961 на теплоходе по Дунаю с посещением нескольких столиц соцстран. Но в итоге поехала одна Неля. Путевка оформлялась долго. Я этим не занимался, ничего про это не помню, но так как мы были еще совсем молодыми врачами, наверняка это происходило с помощью моих родителей. И вдруг время поездки совпало с очень значимым медицинским съездом, на который меня выбрали делегатом (это был V Международный биохимический конгресс, который впервые проходил в СССР). Мой папа настоятельно посоветовал мне выбрать поездку на конгресс, а не Дунай: участие имело значение для карьеры, а я в это начал время готовился к защите кандидатской диссертации…Вот такой пришлось сделать выбор, и Неля путешествовала одна в 2-местной каюте на теплоходе. Она привезла из поездки фотографии и тщательно оформила из них фотоальбом, подписав достопримечательности. Хотя они черно-белые и довольно низкого качества, они были очень ценны для нее. Больше всего ей понравилась Прага. А сама река Дунай совсем не впечатлила ее после Ангары и Енисея, она показалась ей узкой и грязной, они даже где-то сели на мель. В ее альбоме сохранилась брошюра «Интуриста» об этой путевке и распечатка программы пребывания в одном из городов. Приведу их фото в конце книги. Туризм заграницу из СССР впервые и начался в 1961-м, т. е. Неля фактически была в одной из первых групп туристов из СССР.

В следующую поездку в 1971-м Неля тоже поехала одна – в Египет. Среди ее пациентов был кто-то из Облпрофсовета, кто помог организовать путевку. Это был совсем не тот Египет с отдыхом на море, в который ездят туристы сейчас. Это была поездка в составе группы на пирамиды и другие исторические- археологические достопримечательности по Нилу. Среди привезенных Нелей сувениров была забавная кукла из качественной мягкой пластмассы – изящная фигурка обнаженной женщины в прозрачной накидке. Таких кукол в СССР не было – диковина! Она стояла среди книг в моем кабинете пока я не подарил ее уже подросшей внучке.

И вот наша первая совместная поездка заграницу в Польшу в 1976. Эта поездка была очень нам интересна, ведь и мои и Нелины предки были из Польши (но в то время мы точно не знали, из каких они мест Польши). Нелин отец, Петр Ляхович, был репрессирован, когда Неле было всего 4 года, она совсем мало знала о нем. Где-то она вычитала о каком-то генерале в Польше с такой же фамилией, и надеялась, что мы попробуем его там найти. Но, конечно же, нас отговорили от этого и родители и наши друзья, с которыми мы путешествовали. Контакты заграницей (даже в соцстране) могли считаться подозрительными и навлечь неприятности. Из Москвы в Польшу мы ехали на поезде до Варшавы через Львов и Краков. В Польше в программу поездки, естественно, входили места, связанные с войной. Визит в мемориал концлагеря Освенцим. Страшно. Печи… Среди экспонатов – не забуду гору маленьких детских очков …

С нами в поездке были наши друзья – семейная пара Владимир и Элеонора (Нора) Кандеры. С ними мы оказались и в следующем нашем заграничном путешествии.

«Настоящая заграница» – поездка во Францию и Тунис осенью 1979-го. Неля очень хотела путешествовать, и опять через своих пациентов из Облпрофсовета начала заниматься оформлением путевки (кроме того, что это было дорого, в то время за границу можно было выезжать еще и не чаще одного раза в три года). И вот мы в Париже. В аэропорту оказалась забастовка работников, и я помню, что мы очень долго ждали багаж. Была серая осенняя погода, и Париж не впечатлил меня красотой. Я помню, что увидел на улице мусор и рядом с ним крысу, и подумал, что наши Ленинград и Москва гораздо ярче, наряднее, чище. Метро Парижа, конечно, по сравнению с Московским, мне не понравилось, оно выглядело мрачным и неопрятным с надписями на стенах и маленькими вагонами.

Из достопримечательностей Парижа в программе были, конечно же, Эйфелева башня, Лувр. После Эрмитажа в Ленинграде Лувр меня тоже не впечатлил, и тоже показался каким-то грязноватым. Наш местный гид-переводчик рассказала нам о магазинах, где что продается. Сказала о магазине Tati, что он, конечно, дешевый, но в нем все плохого качества, не надо там ничего покупать. Всей группой мы и пошли именно в этот магазин Tati.

Наша группа из Иркутска была довольна большая. Целый автобус. Руководителем группы был человек по имени Михаил Попов. Он был из обкома партии, заведующий каким-то отделом. Во всех загранпоездках назначались тогда руководители групп из партийных или профсоюзных работников, или руководителей предприятий. Руководитель группы проводил инструктаж с выезжающими, как себя вести за границей, следил за их поведением. Попов был приятным человеком. Один раз мы вдвоем с Нелей без группы съездили на метро сами в музей Родена. Почему-то Неле хотелось в него попасть. Спросили у руководителя группы разрешения и у переводчика, как проехать, сами разобрались и нашли. Кроме Парижа во Франции наша группа посетила еще Орлеан и Шартр.

Из Франции мы переехали в Тунис. Была там у нас поездка в пустыню Сахару. В Тунисе зашёл разговор о шахматах. Я тогда знал из литературы фамилию тунисского шахматиста – Белькади. Очень хотел его найти, чтобы сыграть с ним партию. В группе нашей был Виктор Шувалов (помню его как человека, «занимавшего руководящие посты по культуре» в Иркутске), который был очень идейный, и он отговорил меня: «Вдруг проиграешь – будет позор стране. Ты ведь в поездке – представитель страны».

Помню, что гида нашего в Тунисе звали Амади, он хорошо говорил по-русски. На груди он носил значок с портретом Мао Цзэдуна. Мы все завозмущались, ведь у СССР в то время были напряженные отношения с Китаем, и попросили его снять этот значок. Я помню, как мы рассказывали Амади про БАМ, тогда это была большая стройка в СССР, о которой постоянно говорили и писали, а он про него не слышал даже. В Тунисе везде, в гостинице, в общественных местах, на улицах запомнилось, что повсюду были портеры лидера Туниса Хабиба Бургиба и его жены.

Из этой поездки мы привезли детям в подарок одежду – подростку Пете красный спортивный костюм, который он так долго носил, что это костюм стал семейной легендой. А вот джинсы старшему Саше не подошли, и мы их. продали (видимо, надо было рассчитываться с долгами за недешевую поездку).

Иркутский медицинский институт⁵ – полвека любимой работы

Так или иначе, вся моя жизнь связана с Иркутским медицинским институтом (университетом). Я родился в семье врачей, в пред-школьные годы я всё время слышал разговоры мамы и папы о том, что у них происходило на работе. В школе мне нравились уроки ботаники и химии, с 9-го класса мама брала меня в отпуск с собой на курорт «Аршан», где собирался почти весь профессорский состав института. И, закончив школу с серебряной медалью, я отнес заявление о поступлении в ИГМИ в приёмную комиссию и поступил в 1950 году. С 1965 по 2013 год я проработал в Иркутском мединституте – Центральная научно-исследовательская лаборатория и кафедра биохимии. Хочется подробнее рассказать о кафедре и об институте в целом.

Что я помню о годах моей учебы? Первый курс начался с лекционной недели. Первую лекцию по анатомии читал профессор А.И. Казанцев. Он мне показался уже очень старым человеком, говорил он как-то отрывисто. Это была общая лекция о том, что такое анатомия и какое она имеет значение для медицины. Лекцию мы прослушали, потом каждую неделю читалась одна лекция и так до конца семестра.

Сейчас я могу сказать, что очень трудно читать такой курс – всё равно ничего не успеешь, толку от лекции мало. Весь объем знаний мы получили на практических занятиях. С нами занимались опытные ассистенты. Кто вёл группу – я уже не помню – преподаватели часто менялись. Знаю, что были четырёхчасовые занятия, вечерами во внеурочное время – по препаровке трупов.

Курс анатомии у нас проходил за 2 года. После окончания 2-го курса были государственные экзамены (мама почему-то называла их «полу-лекарскими») и на 3 курсе уже начались клинические предметы – терапия и хирургия. Второй предмет по значению и объему на 2 курсе – биохимия. Химии было слишком много, потом, через лет так двадцать, количество различных кафедр химии сократилось. Больше всего химии преподавали на фармацевтическом факультете, а на лечебно-профилактическом нам читали неорганическую химию. Был практический курс по качественному и количественному анализу – всё это нам давали на кафедре общей химии. На кафедре биохимии читали курс органической химии, а также физической и коллоидной химии.

Сейчас немного по-другому. На лечебно-профилактическом факультете осталась одна кафедра – на первом курсе (биоорганической и бионеорганической химии). На втором курсе только кафедра биохимии. Государственный экзамен сдавали только по биохимии, только после второго года обучения. Сейчас гос. экзамены на втором курсе отменены. Экзамены стали обыкновенными переходными.

Теперь немного о наших преподавателях и о тех предметах, которые они нам старались «вбить в голову». Первую лекцию по физике читал заведующий кафедрой доцент Яков Михайлович Дымшиц. Он был педагог-воспитатель по призванию. Он же был и деканом фармацевтического факультета. По физике у нас было 2 экзамена – после первого семестра и в конце 2-го. Первый я сдал на отлично, наступила очередь второго экзамена. Перед экзаменом Яков Михайлович давал консультацию. Мы с Нэлей решили не идти на неё – мы знали все вопросы билетов. Вместо консультации пошли в кино, не помню на какой фильм. А назавтра утром – экзамен. Придя на кафедру, мы взяли экзаменационные билеты и стали готовиться. У меня был в билете вопрос «Формы материи». Оказывается, мы с Нэлей как-то не внимательно, готовясь к экзамену, прочитали этот вопрос. Почему-то он выглядел как «формы существования материи», а это мы знали. Например, тепло (пар) – как энергия переходит в механическую (паровоз) и т. д. и я бойко стал об этом рассказывать. Оказывается, что формы материи и формы существования материи, как говорят в Одессе «две большие разницы». Надо было знать и назвать виды материи – примеры. Этот вопрос Дымшиц рассказывал на консультации, а мы в это время смотрели кинофильм. Мне же до сих пор не очень ясно, в каких формах бывает материя и я крутился вокруг до около, но четко не мог рассказать ни об одной форме. За это мне поставили четверку, а Дымшиц сказал, что в кино надо было идти после экзамена.

После второго курса было ещё 2 государственных экзамена – нормальная физиология и гистология. Гистологию я учил в году плохо. Суть практических занятий была в том, что нам давали микроскоп и препараты срезов на предметных стеклышках – срезы различных органов и тканей. И надо было сказать, ткань какого органа на том или ином стекле. И я, как назло, не мог отличить ткань желудка от печени – что-то не получалось. Наш ассистент Хава Исаевна Норинская заметила это и заставила меня каждый вечер приходить к ней на кафедру для дополнительных занятий. Конечно, я воспользовался этим предложением и почти все вечера я провёл с микроскопом на кафедре гистологии. Хава Исаевна мне вторично (поле лекционного курса и практических занятий по гистологии) помогла разобраться во всех препаратах, и я всё хорошо запомнил и запомнил надолго.

Когда я уже закончил институт, отработал год в Усолье и один год в лаборатории Областной клинической больнице, в лабораторию была принята девочка, которая училась на вечернем отделении мединститута и в это время она проходила курс гистологии. Она обратилась как-то раз ко мне с вопросом по этим учебным препаратам, и я ей правильно всё рассказал. Конечно, сейчас этот материал я призабыл, но если мне покажут эти препараты, то я всё вспомню. Естественно, я гистологию сдал на «отлично». Экзамен по физиологии я сдал легко. Там было всё понятно и легко запоминалось.

А вот по анатомии – не любил я этот предмет, но знать нужно. На кафедре ассистентом работала жена заведующего кафедрой биохимии Павла Алексеевича Шершнева Гали (именно так – Гали) Михайловна. Она попросила меня на трупе отпрепарировать одну мышцу шеи – это я сделал неудачно. Она пожурила меня за то, что я слишком увлекся биохимией – это она знала от мужа – и меньше внимания уделил анатомии. Комиссия, принимавшая госэкзамены, оценила мои знания как хорошие – поставили мне «четыре».

Остальные предметы для нас с Нэлей не представляли никаких трудностей. Немецкий язык я учил даже в дошкольном возрасте (об этом я писал), латынь – это запомнилось потому, что уроки этого языка – применительно к медицине – проводил симпатичнейший, еще не старого возраста преподаватель Шеметов (я его имени и отчества не помню). Одновременно с преподаванием латинского языка он составлял расписание занятий на весь институт и на все курсы. Это он делал один. Довольно сложная работа – уметь распределить часы занятий и аудитории для всех факультетов. И ещё – он в перерывах занятий разрешал нам побродить на берегу Ангары – тогда там был сад имени Парижской коммуны, иногда он проводил время перерыва с нами и даже угощал мальчиков группы пивом.

Надо упомянуть, как проходили в медицинском институте события тех лет. Конечно, я не могу полностью описать обстановку, которая создалась в биологической науке, медицине и культуре в те далекие годы, но общий настрой стоит передать так, как я её помню.

В июле 1950 года прошла сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук, посвященная проблемам учения Павлова. Кажется, впервые прозвучала резкая критика в адрес ученых, отошедших от «столбовой павловской дороги». Утверждалось, что в организме всё регулируется только нервной системой. Это дорого обошлось медицине, т. к. игнорировались другие системы регуляции, например, гуморальная. Правда, через несколько лет после долгих баталий, всё утряслось и стало на свое место.

31 июля 1953 года началась сессия ВАСХНИЛ (Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина), на которой выступил Тарас Дмитриевич Лысенко. Он разгромил все научные направления в генетике, чем затормозил развитие биологии на многие годы. Решения сессии моментально разошлись по стране, и, конечно, в том числе и медицинские вузы. Преподавание и институте надо было срочно перестраивать в связи и решением съезда. Самым ярым противником генетики в нашем вузе была завкафедрой патологической физиологии профессор Н.М. Штырова. Она страстно, даже яростно заявляла: «Где эти гены? Ну, где же, покажите их мне, это же выдумка лжеученых Менделя, Моргана и Вейсмана. Надо бороться этими ложными теориями!» Некоторое профессора, например, заведующий кафедрой микробиологии Елин публично покаялся, что в лекциях давал студентам ложную информацию и больше никогда этого делать не будет. С позиций решения сессии ВАСХНИЛ наследственные признаки передаются всем организмом. Каялись и другие профессора, в том, что излагали студентам антинаучную вредоносную информацию. К счастью, в программе преподавания биохимии, в частности, в разделе нуклеиновые кислоты, о наследственности ничего не говорилось.

Последнее, что осталось в памяти о том времени. В 1961 я был делегатом Международного биохимического конгресса в Москве⁶. В перерывах между заседаниями один знакомый московский профессор сказал мне, когда мы пришли подкрепиться в буфет: «Посмотри, кто сидит вон там в конце зала один за пустым столом». Я пригляделся. Это был Лысенко… Никто к нему за этот стол так и подсел за всё время перерыва. Мелочь, но это так…

В 1953 году 13 января разразилась буря, которая назревала в стране. В 1948 году врач Кремлёвской больницы Лидия Тимофеевна Тимашук подала заявление на имя Сталина о том, что врачи скрыли истинный диагноз болезни А.А.Жданова. Через 4 года она была включена в качестве эксперта по расследованию смерти А.С. Щербакова и, по-видимому, тогда она и написала клеветническое письмо на врачей.

13 января 1953 года вышло сообщение ТАСС об аресте группы врачей, занимавших высокие должности в медицинской службе страны. Были арестованы Главный терапевт Советской армии академик М.С.Вовси, а также профессора Б.Б.Коган, А.М.Гринштейн, Я.Г.Этингер и др. Их обвинили в сотрудничестве с еврейской националистической организацией «Джойнт» с целью подорвать здоровье руководителей страны. Власти утверждали о неправильном лечении А.А.Жданова, А.С.Щербакова, А.М.Василевского, И.С.Конева, Л.А.Говорова и других. Был опубликован Указ Верховного Совета СССР о награждении орденом Ленина врача Кремлёвской больницы Л.Т.Тимашук за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц.

На следующий день в нашем институте состоялся митинг, посвященный этому сообщению ТАСС. Нас-всех студентов, которые занимались в биологическом и анатомическом корпусе – собрали на митинг, по радио передавали сообщение правительства, профессор Шершнев стенографировал. Народу было очень много, все стояли и молча слушали. Институт загудел, как потревоженный улей. Т. к. среди врачей было много лиц еврейской национальности, то поговаривали, что правительство для предотвращения негативных действий против еврейского населения Европейской части СССР будет предложено переселить евреев на Дальний Восток. Это я слышал от нескольких человек, но за достоверность этих слухов не ручаюсь. Настроение жителей Иркутска было не однозначно. Были случаи, когда больные отказывались идти на приём к врачу с еврейской фамилией. Со мной один раз получилась такая неприятность. Один раз в эти дни мой сокурсник обратился ко мне с пренебрежительной усмешкой: «Эй, ты, Зильберштейн». Почему он такую фамилию выбрал? У нас на санитарно-гигиеническом факультете учился Изя Зильберштейн. Он был скромным и умным пареньком. После окончания института он распределился куда-то на Дальний Восток. Но однажды, когда наш курс собрался на очередную встречу после окончания института, кто-то почему-то вспомнил про Изю. И кто-то сказал, что Зильберштейн стал Заслуженным врачом РСФСР и кавалером ордена Ленина. Даже вот кем «обозвал» меня наш однокашник!

Вероятно, реакцией на арест врачей в советской дипломатической миссии в Тель-Авиве был взрыв бомбы, три человека были ранены. Между СССР и Израилем были тогда прекращены дипломатические отношения.

5 марта 1953 года умер Сталин. Вскоре, 16 марта, был арестован зам. министра МГБ М.Д. Рюмин, который затеял дело о заговоре еврейских националистов, уничтожавших с помощью неправильного лечения членов Политбюро. Я смутно помню выступление Берии, которое транслировалось по радио при помощи мощных репродукторов, развешенных на углах главных улиц Иркутска. Берия говорил, что предотвращено преступление сотрудников МГБ. Я помню слова министра госбезопасности «Советский народ может спать спокойно». Было прекращено «дело врачей». ЦК партии осудило нарушения законности органами госбезопасности. Указ о награждении Л.Тимашук орденом Ленина был отменен. М. Д. Рюмин, проводивший следствие по «делу врачей», был расстрелян.

Примерно в 1962 или 1963 году во многих медицинских вузах страны по приказу министра открылись Центральные научно-исследовательские лаборатории (ЦНИЛ), такая лаборатория стала организовываться и в Иркутском мединституте и меня пригласили в ней заведовать биохимическим отделом. Заведовать всей ЦНИЛ был приглашен кандидат медицинских наук Николай Евгеньевич Синадский, старший научный сотрудник, заведующий нейрохирургическим отделением Научно-исследовательского института травматологии и ортопедии МЗ РСФСР, построенного в Иркутске. Он был всесторонне образованным человеком, знал основы биохимии, микробиологии, был вообще не только эрудированным, но и просто хорошим человеком. На его долю выпала большая работа по организации лаборатории с нуля. Он часто болел, прошел всю войну и, в итоге, потерял здоровье. Он защитил докторскую диссертацию, (кажется, по газовой гангрене), защитил её, но ВАК не утвердил. Несколько раз в мою бытность его вызывали на экспертный совет ВАКа (ехал он поездом, с ним обязательно находилась жена (врач) – с реанимационным чемоданчиком). Так при мне было 3 раза.

Однажды в середине рабочего дня меня позвал ректор – Алексей Иванович Никитин, в кабинете с ним была доцент Надежда Аникиевна Рязанова – Ученый секретарь Совета института, они сказали, что только что дома скончался Синадский, попросили меня заняться похоронами и принять руководства ЦНИЛ института. Так началось моё 20-летнее заведование Центральной лабораторией института. В 1970 году ВАК утвердил меня в учёном звании старшего научного сотрудника.

Я забежал немного вперёд, в 1970 год – так уже получилось, а как шли дела в семье? В 1965 году родился второй сын – Пётр. После родов у Нели приключился тромбофлебит тазовых вен. Она, бедная, лежала и стонала от болей, и новорожденным ребенком пришлось заниматься мне тёща, кажется, уехала в Красноярск или приболела? – я что-то подзабыл. Мои родители не в счёт, а Евгения Абрамовна (наша помощница по хозяйству) – занята домашними делами. Мы с Нэлей и Петя спали в отдельной небольшой комнатёнке, к своей кровати я подставил большой чемодан с открытой крышкой, в него положили теплое одеяльце, маленькую подушечку, кучу пеленок и так укладывали в него Петю. Ночью, когда он просыпался и хныкал, я ему толкал в беззубый ротик бутылочку с молоком, а на горлышко бутылки была, конечно, натянута соска. Петюша жадно хватал соску ротиком, долго чмокал и потом снова засыпал. Иногда я ночью не глядя толкал малышу бутылочку в ротик, он пил молоко и снова засыпал. Утром у него вся мордочка была в молоке. Рано утром я менял в чемодане пелёнки, снова кормил сына и убегал на работу. Как правило, я утром успевал взять из гаража машину (от дома гараж был на расстоянии 1 километра) и мог в любой момент прискочить к ребёнку, по пути заехать или зайти (если я в тот день автомобиль не успевал взять с утра) в молочную кухню и запастись питанием для малыша.

Вечерами я часто купал маленького. Он быстро к этой процедуре привык и когда стал выдавать какие-то звуки, он звал меня, чтобы я пошел его купать, звуками «ба-ба-ба». Мыл я его отчаянно – мыльной мочалкой, обливал из душа, клал в ванне на спинку и за ручки таскал по воде взад-вперед. Потом заворачивал его в большое полотенце, плотно пеленал и говорил ему «я сделал тебе дитю». Ему это очень нравилось, и он всего после ванны просил «сделать дитю». Потом он начинал ползать и пытался встать, но пока это у него не получалось. И кто-то купил ему ходунки – это такой стульчик на колёсиках с парусиновым сидением – ребёнок на него садился, ножки у него доставали до пола, он сидел, перебирал ножками и ходунки ездили по полу. Радости не было предела…

Нэля потихонечку выздоравливала и вскоре вышла на работу. Она выполнила диссертацию «Содержание меди, марганца, железа, свинца, кальция и магния в шишковидной железе, гипофизе и надпочечниках человека в возрастном аспекте» и защитила её в 1967 году.