Читать книгу: «Девяносто…», страница 6

Как проводили отпуска в Сибири в СССР

Примерно в это же время – чуть позже – был организован областной совнархоз, эту систему создал Хрущёв для того, чтобы в чрезвычайных ситуациях область могла сама распоряжаться своими ресурсами. Такая структура была создана по всей стране. Иркутский совнархоз решил организовать дачно-строительный кооператив для научно-технической интеллигенции города. Это был второй дачный кооператив в области (первый был уже создан в Братске) и папа в него вступил. Кооперативу дали название «Южный» он находился на 28 км Байкальского тракта – примерно на половине расстояния от Иркутска до Байкала. На 28 км был сворот направо до Ангары. Ангара в этом месте образовала большой разлив.

Дорога по тем временам от Иркутска до Байкала была весьма сносной, пятикилометровый участок от тракта до поляны будущего кооператива был ещё не готов. Два лета мы со всей семьёй отдыхали в селе Олха – совсем близко от города.

В 1957–58 годах дачный посёлок «Южный» достроили. Домики были совсем маленькие, вариантов было два – первый – одна комната и веранда, второй – две комнаты и веранда. Отец выбрал второй вариант – семья у нас была большая. Дорогу от тракта сделали весьма удовлетворительной, даже начали асфальтировать. О даче я напишу подробно как-нибудь в другой раз. Эта была большая и интересная, достаточно чувствительная для меня тема: мы привыкли и любили этот наш домик на берегу залива, да соседей тоже. Вот о некоторых наших соседях я бы хотел написать.

Наш участок в кооперативе был 116, всех участков – около 200. Находился наш домик на большом холме, на опушке шикарного сибирского леса. Вначале запрещалось использовать лес – вроде это общественное достояние. Потом оказалось, что этот лес не принадлежит никому: ни в одной организации (а весь кооператив находился на территории Иркутска – сельского района) он не числился. Это было подтверждено судебным решением и дачникам, которые построили домики на опушке, разрешили «прирезать» небольшую часть лесных угодий.

Нашими соседями были известные в Иркутске люди, представители и директора разных школ и предприятий, профессора и доценты вузов и др.

Прошло более 50 лет существования нашего кооператива – ему дали название «Южный» – и хозяева дач почти во всем кооперативе сменились – в основном ими стали дети владельцев соответствующих дач, например, в нашей семье членом кооператива был сперва мой отец, потом я и, наконец, стал мой старший сын – Александр.

Со всеми соседями мы жили дружно и весело. Я подружился с замечательным человеком – Владимиров Григорьевичем Томиловым и его женой Элеонорой Николаевной. Замечательные люди, порядочные, умные, добрые. От Владимира Григорьевича можно было всегда получить добрый совет и поддержку. Когда я летом жил на даче, мы иногда с ним выпивали в жаркий день холодное пиво. Собирались также семьями на все праздники и памятные дни. Общение с семьей Томиловых доставляло мне и Нэле много радости и удовольствия, жаль, что это прошло! Но что делать? Теперь мы иногда все реже и реже перезваниваемся с Томиловыми, вспоминаем великолепные летние дни на даче – работы в саду, поездки на Байкал, чудесные летние вечера…

Тракт Иркутск-Листвянка соорудили почти заново – ждали приезда президента США на Байкал, но он не приехал. Теперь путь от дома до дачи составил всего минут 40.

До постройки дачи мы – Нэля, я и Саша ездили на машине на курорт «Аршан» – излюбленное место отдыха иркутских медиков – работников института. Директор курорта уже знал летнее пристрастие наших преподавателей и подготавливал отдельные небольшие коттеджи для приезжающих иркутян. Аршан – это действительно замечательное место. Во-первых – изумительно красивая автомобильная дорога – 220 км от Иркутска. После выезда из города проезжаешь через город-спутник Иркутска – Шелехов, что в 18 км от областного центра, после Шелехова идет прямой тракт 8–10 км до отрогов Саян и дальше до самого Байкала подъёмы и спуски по изумительным горам. Первый подъёмы начинается приблизительно на 33 километре – дорога резко поворачивается влево и в гору. На «Жигулях» его можно пройти на прямой передаче, иногда надо включать 3 скорость, едешь не очень быстро – в среднем 70 километров в час по изумительной асфальтированной дороге, справа и слева густой сосновый лес, после этого подъёма – спуск к деревне Большая Глубокая, перед деревней самый крутой спуск – на обратном пути включаешь в конце подъёма 2 передачу. И такой спуск-подъём до самого Байкала, последний участок дороги утрамбован белыми камушками (мрамором?); у Байкала в километрах 10–15 находится районный центр г. Слюдянка, где добывается мрамор. Не доезжая до Слюдянки, есть поселок Култук, от которого дорога сворачивает вправо, на запад и через несколько километров выходит в Тункинскую долину – справа и слева от долины горы, а едешь по гладкой бесконечной долине, в середине которой граница между Иркутской областью и Бурятией. Сейчас там стоит полицейский пост, на котором берут плату (символическую) за въезд в национальный парк.

Главная деревня в Тункинской долине – Торы, после Тор небольшой посёлок Зактуй, от него если ехать прямо – то доедешь до границы с Монголией (посёлок Кырен), а повернув направо, переезжая реку Иркут, через 30–35 км приезжаешь в курорт Аршан. По пути на курорт по левую сторону от дороги – райцентр Тунка, где имеется автозаправка.

В конце 40-х – начале 50-х годов сотрудники института, которые ехали на Аршан в начале отпуска – в июле – заказывали грузовой автомобиль для вещей. С автомобилем ехал обязательно милиционер для охраны груза – в то время были разбойные нападения на транспорт, проезжающий по Култукскому тракту. Сами отдыхающие добирались до Култука поездом, железная дорога после введения в эксплуатацию Иркутской ГЭС шла до Култука уже по новому направлению – через долину Иркута и дальше через горы к Байкалу. В Култуке на железнодорожной станции пассажиры пересаживались в курортный автобус и их довозили до Аршана. Кажется, вскоре от автовокзала в Иркутске до курорта Аршан стал ходить рейсовый автобус.

Интересно, что в это время проезд в восточную часть страны от Байкала и далее был запрещен. После Култука поворот влево в сторону Улан-Удэ и вправо в сторону Монд (граница с Монголией). До Култука – пожалуйста, а дальше – нельзя. На тракте стояли милицейские посты и без пропуска – стоп. Нужен был пропуск, выданный милицией. Курорт Аршан находился в зоне, въезд в которую не разрешали. Нужен был пропуск, позволяющий въезд в восточную часть страны. А такой документ нужно было обосновать в заявлении. Обращаться надо было в райотдел милиции по месту жительства. Боже мой, какие это были очереди в милицию, чтобы оформить пропуск на поездку в Аршан. Перед отделом милиции, находящейся на улице Фурье недалеко от рынка, мы с мамой заняли очередь часов так приблизительно в 17 и простояли так примерно до 3 ночи. Зачем было это так сделано? Такой порядок проезда на восточную часть страны через некоторое время был отменен.

Я с мамой поехал в Аршан первый раз в 1949 году. Папа попросил у заместителя председателя совнархоза автомашину – дали трофейный «Мерседес». Автомобильной дорогой до Аршана – 5 часов езды (это если ехать не очень быстро). Мы приехали, оформили путевки и нас поселили в двухквартирный домик, который был расположен на территории курорта. Стали съезжаться другие отдыхающие – сотрудники мединститута, другие врачи Иркутска, врачи городских больниц. Им тоже выделили по отдельному домику. Я помню профессоров А. И. Никитина (ректор института, зав. кафедрой физиологии), И.С. Сумбаева (зав. кафедрой психиатрии). Обязательно отдыхал каждое лето доцент кафедры пат-анатомии В.В. Донсков. Отдыхали, но реже, профессор М.С. Каплун (зав. кафедрой кожных и венерических болезней), его жена – зав. кафедрой общей хирургии профессор А.И. Соркина, из других вузов – профессор Рукавишников, доцент Абрамович; были и врачи практической медицины – особенно выделялся судмедэксперт Александр Абрамович Якобсон. Он на 5 лет раньше меня закончил мединститут, был высокий, остроумный, красивый мужчина, старше меня на 10 лет, т. е. в то время ему было уже за 30. Он приехал на курорт на своём автомобиле – «Москвич 401» – со своей женой Мариеттой Васильевной, матерью Евгенией Ивановной, а потом приезжал ещё и с маленькой дочкой – Наташей. В Иркутск он приехал после войны из Читы. Подробности об Якобсоне и всей его семье и близких родственниках можно узнать из монографии Анатолия Григорьевича Шантурова «Иркутские врачебные династии» (Иркутск, 2002, стр. 419–425). Якобсон любил читать детективы, имел хороший музыкальный слух, немного играл на слух на фортепиано, хорошо танцевал (фокстрот), он был душой компании. Полностью подходят ему строки из Евгения Онегина. Он мог «без принуждения в разговоре коснуться до всего слегка, с ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре… умел судить о том, как государство богатеет… и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет». К своему дню рождения он готовился весь год и его стол был полный деликатесов (грибы, икра и т. д.).

Наш общий хороший знакомый – шофер телерадиокомитета Василий Парамонов – сколотил во дворе у Якобсона гараж – без автомобиля Якобсон не мог передвигаться. Он страшно боялся уколов, даже укол пальца для взятия крови был для него крайне неприятен.

Когда я заведовал лабораторией в Областной больнице, он иногда заходил ко мне – судмедэкспертиза находилась на территории больницы. Однажды он принёс свою мочу на анализ – «Посмотри, – сказал он, – что такое». Лаборантка приготовила препарат из осадка мочи, взглянула в микроскоп и позвала меня. «В чём дело», – спросил я. «Посмотрите», – просто сказала лаборантка и освободила мне место у микроскопа. В препарате были сплошь одни лейкоциты. Надо было Якобсона лечить, но он и слушать не хотел. Умер Саша «на рабочем месте». В 1981 году, когда Якобсону было всего 59 лет, проходила ежегодная конференция судебно-медицинских экспертов Иркутской области в помещении анатомического корпуса мединститута, совсем недалеко от здания судмедэкспертизы. Якобсон приехал на автомобиле, во время конференции ему стало плохо, он вышел, сел в автомобиль, приехал обратно в помещение экспертизы, поднялся на второй этаж, сел на свое рабочее место и умер.

Каждое лето мы с Нэлей ездили на Аршан на машине. Один раз я даже работал один сезон в лаборатории курорта. За это нам давали питание в рабочей столовой курорта – в которой питались сотрудники. Работы было для меня мало – всё-таки курорт. Но однажды заболела библиотекарь – симпатичная молодая женщина вдруг потеряла сознание. Узнал, что она больна сахарным диабетом. Значит, она оказалась в гипергликемическом либо гипогликемическом состоянии. Развитие этого состояния клинически выглядит по-разному, но тут – уже без сознания, и что-то – гипо или гипер? Нужно было взять кровь и определить в ней концентрацию глюкозы. Но как это сделать? Экспресс-методов для определения глюкозы в крови тогда ещё не было в лабораторной практике. Это теперь хорошо – есть глюкометры – просто берётся кровь из пальца, смачивается индикаторная полоска и вставляется в прорезь прибора – сразу на шкале появляется ответ – концентрация глюкозы в крови ммоль/литр. Есть индикаторные полоски и для мочи – там по цвету, сравнительно с которым можно приблизительно определить концентрацию глюкозы в моче, если она появляется в моче.

В те далёкие времена почти все клинические лаборатории СССР пользовались довольно сложным и «капризным» методом Хагедорна и Йенсена, этим методом определения глюкозы в крови пользовалась и наша лаборатория Иркутской областной клинической больницы. Метод этот трудоёмкий, требует наличия соответствующих реактивов, нужны, естественно, аналитические весы, соответствующая посуда, водяная баня, приспособлений для титрования. Один анализ можно сделать не быстрее, чем за 45 минут (я это проверил в Иркутске).

Каким-то образом я в Аршане нашел нужные реактивы и приготовил растворы – о точности не могло быть и речи. Взял кровь у больной из пальца, стал с ней делать что-то похожее на методику Хагедорна-Йенсена. В результате определил, что в крови у этой девушки глюкозы нет – стало быть – это гипогликемическая кома. Ввели ей внутривенно 40 процентный раствор глюкозы, и – о чудо – она сразу же после введения примерно 5 мл раствора глюкозы открыла глаза. Других обращений по поводу выполнения каких-либо анализов ко мне не было – и слава Богу.

Однажды мы всей семьей (я, Нэля, Саша, тёща и годовалый Петя) поехали в Аршан – Нэля со своей мамой решили подлечиться и отдохнуть. Несколько дней мы прожили вместе, потом мне нужно было уезжать в Иркутск. Решили – поехать с Сашей, взять маленького Петю, а женщины пусть отдыхают. Пете тогда было чуть больше года. Мы Петю запеленали и положили на полочку за спинкой заднего сидения «Москвича». Он там лежал и молчал – спал всю дорогу.

Когда Пете было 12 лет, я отвез Нэлю на Аршан, а в Иркутск мне надо было возвращаться сразу. В обратный путь за руль сел Петя. Эту поездку он хорошо запомнил. Он всё время боялся, что нам встретится автоинспектор, но до Култука (это примерно 100 км) вел машину Петр. В начале пути местами дорога шла по берегу Иркута, мы останавливались, и оба купались. В пути нас никто не останавливал. В Култуке мы поменялись местами и спокойно приехали домой.

Один раз – приблизительно в 1961–62 году – точно не помню – мы с Нэлей приехали на Аршан на несколько дней. Отдыхали в деревне почти у самой территории курорта, в посёлке, и вскоре собирались уезжать в Иркутск. Но, всегда есть это «но». Тогда рядом с нами в соседних домах отдыхал с семьёй Якобсон и директор единственного в то время в Иркутске автосервиса – Фёдор Михайлович Парадеев. Когда мы уже вывели наш автомобиль из ворот на проезжую часть, Парадеев нас встретил и пригласил на свой день рождения. Как мы не отнекивались – не удалось, мы остались, заехали обратно во двор и пошли в гости. Стал накрапывать дождь. Мы просидели до темноты, выпили вина с отличной закуской и пошли домой, сказав, что нам надо завтра уезжать в Иркутск. А дождь всё время шел, усиливаясь, мы легли спать. Ночью нас разбудил грохот – начался камнепад по руслу реки Кхынгарги. Рано утром мы увидели, что вода затопила всю улицу, наши ворота, половину двора и подобралась к автомобилю. Пришлось разбирать изгородь между двором и огородом и заезжать в огород – он был выше, чем двор. Туда вода не зашла, и всё было в порядке.

Утром мы пошли в центр курорта и пытались узнать, какое это наводнение по величине. Нам сказали, что размыло дорогу примерно в 500 метрах от курорта, и дальше – уже ближе к Иркутску – сильно разлилась река Быстрая. Через неё был мост, но он снесён. Но там, в этом месте, работают карьерные самосвалы, и они за деньги перевозят в своих кузовах легковые автомобили через реку, а после переправы тракт не пострадал.

Мы ждали дня три, когда прибудут первые автомашины из Иркутска или Улан-Уде. Наконец, приехал «Газ-69», и водитель нам сказал, что через Быструю можно переехать в кузове самосвала или на буксире, но глубина реки довольно большая – до верха фары «Москвича». И мы решили ехать – как-нибудь переберёмся на другой берег Быстрой. С нами поехал на своём «Москвиче» с семьёй и дочкой Саша Якобсон. Доехали до речки Быстрая мы спокойно. По дороге – справа и слева – валялись трупы баранов.

У Быстрой стояло два карьерных самосвала. В кузове у них у кабины была полка, на которую надо было заехать передними колесами. Кузов у самосвала был короткий, и «Москвич» полностью не входил. Задний борт нельзя было закрыть, багажник автомобиля свисал над водой. Нэля села в кабину самосвала, я – за руль «Москвича». По двум толстым доскам я заехал в кузов передними колёсами на полочку, поставил машину на ручной тормоз, и мы поехали. Во время переправы мою машину почему-то подтаскивало к левому борту самосвала, и когда мы поднимались на берег Быстрой – был довольно крутой подъем – «Москвич» почти вплотную притерся к борту самосвала. Но все обошлось удачно. Самосвал остановился на ровном месте, к заднему борту приставили доски, и я медленно съехал на твёрдую землю. Ура!

А Якобсон побоялся переезжать в кузове самосвала. Его «Москвича» взяли на буксир и таким образом переправили через речку. Саша со своими пассажирами сидел в автомобиле. Когда его автомобиль вытащили на берег и открыли двери машины, из них хлынула вода. Он вытащил сиденья, протёр пол и стал долго сушить кузов изнутри. Его машина завелась легко, похоже вода не проникла в свечи. Мы подождали, когда он всё выложенное уберет обратно, тоже собрались и поехали в Иркутск – дальше было ехать легко и весело.

На Аршан мы ещё много раз ездили… С Всеволодом Владимировичем Донским – душой наших прогулок по окрестностям Аршана – мы ходили на старые мельницы, вниз по течению Кхынгарги, на мраморные чаши (на правом берегу реки). Один раз я с какой-то чужой компанией взобрался на правый пик Аршанских гор – с него великолепное зрелище на долину Иркута – и перелазил все интересные места вокруг курорта.

Как-то приблизительно году в 1970 мы ездили в Монды в обсерваторию Института солнечной активности АМН СССР. Ездили на двух машинах – я и Неля, и Володя Анчелевич. Володя (по паспорту Лев, но с детства его называли Вова) был своеобразные и интересный человек. Он был примерно одного возраста с Якобсоном, т. е. на 10 лет старше меня. Он закончил Омский автодорожный институт и работал на кафедре автомобилей и тракторов Иркутского сельскохозяйственного института. Во время войны он служил в мотострелковом полку водителем мотоцикла. Его мать была жертвой сталинских репрессий 1937 года. Отец – Вениамин Давидович – доктор медицинских наук, профессор работал в Иркутском институте травматологии и ортопедии. Его жена – Ксения Прокопьевна Высоцкая – тоже доктор медицинских наук, профессор работала на кафедре факультетской хирургии Иркутского мединститута.

У Володи было двое детей – примерно одного возраста с моими сыновьями. Жена Володи была очень активным человеком – руководила художественной самодеятельностью института, особенно много времени уделяла организации работы хора, который был одним из лучших в стране среди медицинских институтов, хорошо был известен и драмкружок, особенно после постановки пьесы Вампилова «Утиная охота».

К огромному сожалению, Людмила Владимировна Сакович – такое имя и фамилия были у жены Анчелевича – погибла в автокатастрофе, ехали зимой в темное время, на «Волге» – за рулем был Володя. Володю судили, частично признали его вину, но дали ему условный срок, удостоверение на право управления автомобилем сохранили. После смерти Люси прошло года полтора, и Володя вступил в брак с Викторией Викторовной Литвиной. Анчелевич был великолепным знатоком автомобиля, в том числе и правил дорожного движения.

Когда он приехал в Иркутск, он был принят на работу на строительство Иркутской ГЭС, руководил группой тяжелых самосвалов. Кто-то познакомил Анчелевича с Якобсоном, и они смогли договориться о продаже им в г. Братске двух автомобилей «Москвич 402». Это было во второй половине пятидесятых годов. Своим ходом, практически по бездорожью, они перегнали машины в Иркутск.

Я помню, что к тому времени Анчелевич построил дом в Маратовском предместье Иркутска. Ему выделили небольшой участок, на котором он поставил дом и гараж. Автомобиль Володя привел в идеальное состояние своими руками. Он разобрал машину до голого кузова, всё, что надо, смазал и собрал заново. Володя был одним из лучших автомобилистов города; у него были золотые руки, он владел сваркой, покраской, мог легко отрегулировать зазор в клапанном механизме, определить и поправить развал и схождение передних колёс, мастерски отрегулировать карбюратор. В декоративные диски колёс можно было смотреться как в зеркало. Его автомобиль был в идеальном состоянии. А «Волгу», что купил его отец, водила Ксения Прокопьевна – она получила водительское удостоверение. Володя был исключительно чистоплотен – дома у него всё было чисто. Отопление он провел от печки в кухне – радиаторы отопления стояли на первом и втором этаже. Спальные комнаты – на втором этаже. Столовая и кухня – на первом. В кухне было подполье для хранения консервированных продуктов. В подполье – чисто, до блеска. Каждая банка была помечена – срок изготовления того или иного продукта, варенья, маринованных грибов и т. д.

В компании с Володей мы ездили в конечный пункт Култукского тракта, на границу с Монголией в поселок Монды. Прямо перед глазами – поселок, а за ним возвышается снежная вершина – снег на ней лежит круглый год – гора Мункус-Ардык. Левая часть горы принадлежит Монголии, правая – России. Направо – начало дороги на север, в Нижнеудинский район Иркутской области, налево – на границу с Монголией, а прямо перед нами погранзастава. В направлении к границе находится обсерватория, относящаяся к Иркутскому институту солнечной активности АН РАН. Чтобы туда проехать нужен пропуск. У меня было письмо начальнику погранзаставы от заместителя директора этого института профессора Смолькова на въезд на автомашинах нашей группы. Мы осмотрели помещения, в которых находились телескопы, увидели протуберанцы, солнечные пятна. Зрелище очень интересное. Мы – в восторге. Вернувшись на заставу, мы поблагодарили начальника и поехали в обратный путь.

Второй раз мы ездили в Монды с нашим однокурсником Лёней Кораиди. Леонид Ставрович Кораиди на первых курсах увлекся патофизиологией, но потом ему понравилась нейрохирургия и он стал интенсивно ею заниматься. Закончив институт, он поступил в аспирантуру на кафедру нервных болезней, которой заведовал выдающийся человек и крупный учёный, заслуженный деятель науки профессор Ходос. Лёня защитил кандидатскую диссертацию и начал работать над докторской. Вскоре он стал деканом лечебного факультета, написал докторскую и защитился. Мы с Нэлей и сыном Сашей вместе с супружеской парой Кораиди и их двумя дочерями часто по воскресеньям ездили на лыжную базу мединститута. Хорошее было время.

В институте сменился ректор – вместо профессора Алексея Ивановича Никитина министерство назначило доцента кафедры психиатрии Михаила Александровича Рыбалко, а он ни за что не хотел давать должность профессора Кораиди, чем-то это он объяснял – не знаю. В это время в Иркутске уже был открыт институт усовершенствования врачей и Кораиди был принят профессором на кафедру неврологии этого института. Я давно не вдел Лёшу. Знаю, что после смерти жены – Алевтины – он сменил квартиру – переехал поближе к дочери и, наверно, ушел на пенсию.

Еще о паре поездок по Бурятии стоит рассказать. Вместе с Анчелевчем мы решили встретить Новый год на Аршане. Новый год все встречают дома, поэтому мы решили съездить встретить Новый год по старому стилю. На улице мороз – градусов под 25. Зимних сортов автомасел в Иркутске тогда не было. Был только нигрол (в коробке и заднем мосту) и автол для двигателя. Володя слил из этих агрегатов приблизительно по 300 мл нигрола и вместо него добавил бензин. Примерно такую же процедуру он проделал и с двигателем. Он утверждал, что это не испортит ни двигатель, ни задний мост, в двигателе бензин за такой пробег (450 км) выгорит, и когда мы вернёмся – он дольёт масло, а в заднем мосту он просто сменит нигрол. Я такую процедуру не стал делать, а зря – намучился, заводя автомобиль в обратный путь. В радиатор двигателя мы залили горячую воду, чтобы, приехав в Аршан, её слить, а утром, в тот день, когда мы будем уезжать, снова залить.

Отопитель кузова в «Москвиче» был очень неудачный, слишком маленький и маломощный. В общем – отопление салона было продумано конструкторами очень плохо. Поэтому кроме тёплой одежды на ноги Нэли мы накинули небольшое ватное одеяло, а на себя она надела хорошую дошку. Я тоже оделся соответственно. Мы тронулись часов в 11 утра. Всё было хорошо, всё шло по плану. Кажется, это было в субботу, так как движение по тракту было не большое. Было не скользко, на проезжей части не было снежного наката. Доехали до места мы отлично, без каких-либо происшествий. Нас уже ждали, правда, мы слегка утомились, приехали, когда уже стемнело. Мы поужинали, чуть-чуть капельку выпили какого-то горячительного напитка и пошли прогуляться. Какая была красота! Все горы, деревья заснежены, ветра нет, тихо. Речка Кхынгарга замёрзла, но под коркой льда течет вода. Утром мы оделись полегче (хотя морозец был заметный) и по замёрзшему руслу пошли на водопад. Он тоже замёрз сверху, эта корочка льда была прозрачная от начала водопада до горизонтального течения реки. Мы стоим, под ногами лёд и хорошо видна текущая под ним вода. Сверху и сбоку – масса сосулек, под лучами солнца они сверкают, переливаются всеми цветами радуги – фантастическое зрелище! Потом мы погуляли по замёрзшей Кхынгарге, дошли до старых мельниц и пошли обедать – нас уже ждали гостеприимные хозяева. После еды мы немного отдохнули, чуть-чуть побродили по окрестностям, уже стало темнеть, мы подготовились к ужину и сну. Утром мы стали собираться в обратную дорогу. То да сё, рассвело, пошли заводить машины. «Москвич» Анчелевича завёлся сразу, а мой… ну никак, даже рычаг переключения скоростей как стоял в положении первой передачи, так и стоял «намертво». При выжатом сцеплении стартер даже не шелохнулся. Что делать? Разводить костёр под машиной? Мороз, наверно, уже за -35. Решили завести буксиром. Прицепили трос к автомобилю Анчелевича и на выжатом сцеплении моей машины стали дергать… Протащили мою машину по снегу метров так 5 – задние колёса не прокручиваются. Так провозились около 30 минут. Наконец, задние колеса стали чуточку поворачиваться, провозились ещё минут 15. Потом «зачихал» двигатель, ну и, наконец, послышались первые признаки устойчивой работы двигателя. Машина завелась. Мы, соответственно, переоделись, сложили вещи и тронулись.

В дороге у меня в карбюраторе постоянно застревал тросик открытия дроссельной заслонки карбюратора и мотор ревел, как дикий зверь – при отпускании педали газа обороты двигателя не сбрасывались. Приходилось останавливаться, открывать капот и рукой заталкивать тросик на место. Так за весь обратный путь приходилось делать раза четыре.

Наконец, ещё об одной поездке с Анчелевичем – на восточное побережье Байкала в Усть-Баргузин. Как-то летом – в середине июля – ехал я домой по улице Дзержинского и в районе рынка меня «тормознул» знакомый стоматолог Кудинов. Он стал расспрашивать меня, как я живу, что делаю и какие у меня планы. Я ему сказал, что собираюсь с другом (я имел в виду Анчелевича) поехать днями на Байкал до Баргузина. И вдруг он говорит, что в эти же края поедет из Улан-Уде один стоматолог отдыхать с женой – Виктор Андреевич Зыбин. «Зыбин, – сказал Кудинов, – очень хороший человек – главный врач городской стоматологической поликлиники, кандидат медицинских наук, достаточно влиятельный человек в Бурятии и если вам что-нибудь понадобится, то он всегда поможет – сошлитесь на меня». Я рассказал об этой встрече Анчелевичу, и мы на всякий случай взяли это на заметку.

Поехали мы на двух машинах – я с Нэлей и Володя с Викторией. Я помню, что взял с собой маленький автомобильный телевизор, фотоаппарат, какую-то книжку – и мы поехали. Ехали мы медленно, день был отличный, мы любовались трактом, останавливались в красивых местах, заночевали в лесу и назавтра приехали в Улан-Уде. В Улан-Уде у на было две задачи – посмотреть знаменитый памятник Ленину на площади Оперного театра и посетить семью Ефимовых – родителей Наташи – жены моего старшего сына.

Таких памятников вождю мирового пролетариата в СССР было два – один в Улан-Уде, а второй где-то в центральной России – в какой-то автономной республике. Памятник, действительно, запоминающийся. Не бюст, а одна большая голова. Огромная относительно самой площади.

В те дни мы съездили в Иволгинский дацан – посмотрели буддийский храм и дальше поехали по намеченному маршруту. Переночевали мы на озере Котокель – это маленькое озерцо справа от тракта (слева – Байкал), а утром после туристического завтрака потихоньку тронулись вперед. Днём мы уже подъезжаем к Усть-Баргузину. Поворот направо – и мы на другом тракте, который идет до северо-востока Бурятии – посёлка Багдарин. Но времени у нас не было, и мы только чуть-чуть проехали посёлок Баргузин и остановились на берегу реки. Место было очень красивое и, что интересно, нас угостил свежей рыбой, кажется, это был очень крупный хариус, проходящий мимо рыбак. После шикарного обеда мы поехали в обратный путь.

Стоит рассказать о нашей поездке в паре с Анчелевичем на остров Ольхон. Этот остров расположен на середине между южной и северной оконечностью Байкала. Он стоит значительно ближе к западному берегу озера, чем к восточному. От материка он отделен проливом «Ольхонские ворота», ширина которого примерно, в самом узком месте, 4–5 км. Через этот пролив ходит паром. Сейчас на Ольхон ходят несколько новых паромов. Перебраться на остров теперь легче, в то время, о котором я пишу, паром ходил значительно реже, и он был небольшого размера. Точную дату этой поездки (как и всех остальных, о которых я рассказывал ранее) я назвать не могу, не зафиксировал сразу, а потом всё забылось, но это было в 70-х годах. Ездили мы, как всегда, на двух машинах – на одной я с Нэлей, на другой Володя Анчелевич с женой. Из Иркутска мы по Якутскому тракту (иногда его называют Качугский тракт) поехали в северо-восточном направлении. Проехали Усть-Орду – столицу национального бурятского округа, доехали до большого посёлка Баяндай, от которого дорога вправо привела нас в Еланцы – административный центр Ольхонского района. Там мы стали ждать паром. Была небольшая очередь. Приблизительно через час пошла очередь переправляться Володе, следующая машина – моя. Дорога от Баяндая до переправы хорошая и своеобразная – сначала надо перевалить через Байкальское нагорье в ровную и оригинальную долину – дорожки разбегаются змейками и этих змеек очень много, между ними находятся маленькие холмики – их называют тажераны. Надо хорошо знать местность, чтобы не заблудиться, но Володя уже в этих местах бывал, и мы благополучно добрались до переправы. Затем по не очень хорошей дороге через примерно 40 км мы доехали до поселка Хужир – пожалуй, единственный населенный пункт на острове.

В Хужире мы остановились у лесничего, с которым был знаком Володя, день уже клонился к вечеру, и мы немного отдохнули. Утром мы поехали осматривать Хужир, доехали до конца этой деревушки, дальше дороги не было, был чистый и глубокий песок. Первым ехал Володя и первый забуксовал, да так сильно, что ни вперёд, ни назад. На наше счастье, откуда-то появился колёсный трактор, и он вытащил машину Володи на твёрдый грунт (на такой случай я прихватил бутылку водки, которую мы ещё не успели выпить, тракторист и мы были довольны). Больше мы на Ольхоне мне бывать не довелось.