Читать книгу: «Первый в раю», страница 2
***
И все-таки… Он шел по заметенной снегом тропинке вдоль Дублянки. Снежинки кружились вокруг него, как белые мошки. Тогда, на речке, мошек тоже была плотная туча, и они отлетали, по каплям воруя юность. Он обернулся на дом Ларисы. В окне мелькала тень. Наверное, Лариса стелила постель, стряхивая простыни.
«И все-таки почему мне так истово захотелось тебя благодарить? Потому что за юность, в которой были ярость и любовь, кого еще благодарить? Потому что с тобой я ощутил настоящую остроту и подлинность жизни».
Он споткнулся и остановился. Показалось, что споткнулся о дохлого гусенка на том же месте, что и сорок лет назад. Нет, это был просто снежный ком с темными слоями льда.
«Хорошо помню, как ты – тонкая, ясноглазая, влюбленная – прошла навстречу мне по крашенному коричневой краской полу, и шлепки прилипающих голых пяток напоминали шлепанье натянутой и отпущенной резинки. Прошла и исчезла – я такой тебя уже не видел, да и не была ты больше такой никогда. Всего лишь прошла навстречу несколько шагов, а оказалось – прошла по судьбе».
Не бери меня взаймы
На экране мелькали известные мужчины в элегантных костюмах рядом с красивыми, нарядными, накрашенными женщинами. Вечерние платья были с глубокими декольте. Декольте казались темными омутами с русалочьими водоворотами. Изображение часто кривилось. Телевизор стоял в ленинской комнате. Показывали Большой театр. Бурмистров подходил к телевизору и бил его ладонью по боковой стенке. Лак на стенке был поцарапан и истерт.
Сергей Шевцов оглядел офицеров запаса, которые были рядом: один по пояс голый, другой в домашнем вязанном жилете поверх казенного белья, третий босой и в кителе, – все эти люди были грязными и голодными, и одежда на них была не по росту, и сидели они на тяжелых табуретках с прорезанными дырами в сиденьях – газоотводами… Вот жилистый, маленький и старый Бурмистров – инженер по телекоммуникациям, вот непомерно упитанный Заболоцкий – учитель физики, вот Варин – экскурсовод на ВДНХ, вот сам Сергей – историк – ни их личности, ни их профессии здесь не имели никакого значения. Для прохождения сборов они были изъяты из оборота жизни и спрессованы в один субстрат. В телевизоре – парадный, аккуратный мир, а в ленинской комнате на всех лицах – тоскливая надежда, что все это скоро кончится и где-то их ждет вот такая же – как в телевизоре – чистая жизнь с нематерящимися женщинами, с золотым искристым вином, с тонкими удовольствиями – от балета, чистых голосов, картин, споров, не сальных шуток.
Слушать пощечины телевизору надоело. Сергей от скуки начал просматривать наглядную агитацию на стенах. До отбоя оставалось много времени. Сергей начал с выписки из «Обращения ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета министров СССР к коммунистической партии, к советскому народу»:
«…Непреклонна воля советского народа к миру. Не подготовка к войне, обрекающая народы на бессмысленную растрату своих материальных ресурсов и духовных богатств, а укрепление мира – вот путеводная нить в завтрашний день.
Мы видим всю сложность международной обстановки, попытки агрессивных кругов империализма подорвать мирное сосуществование, столкнуть народы на путь вражды и военной конфронтации. Но это не может поколебать нашу решимость отстоять мир. Мы будем делать все необходимое, чтобы любители военных авантюр не застали Советскую страну врасплох, чтобы потенциальный агрессор знал: его неминуемо ждет ответный удар».
Видно, чтобы это «все необходимое» было гарантированно надежным, Сергею недавно прислали повестку: «Ст. лейтенант Шевцов С. В. явиться в райвоенкомат в течение часа. С собой иметь паспорт, военный билет. Военком… (подпись была неразборчивой)».
***
А ночью снились грязные сны, которые хотелось тут же забыть и не вспоминать никогда.
Сергей лежал с открытыми глазами в полутемной казарме, и рядом с ним и под ним (кровати были двухъярусные) храпело, воняло, мучилось, ворочалось, грезило, дышало сто тридцать человек, укрытых одинаковыми синими тонкими одеялами с тремя черными полосами в ногах. У выхода, рядом с тумбочкой с полевым телефоном и алюминиевым баком с водой для питья, топтались два дневальных. Сергей смотрел, как они, одурев от бессонницы и скуки, в очередной раз читают отпечатанные на машинке инструкции, прикнопленные к «Доске документации дежурного по роте». Рядом висела «Доска объявлений», пустая.
Два слоя человеческих тел, укрытых казенными одеялами, издавали ровный постоянный гул, как два слоя пузыристого кочковатого болота.
В казарму вошел майор срочной службы. Он что-то сказал дневальным и прошел в ротную канцелярию – тесную от шкафов комнатку справа от входа. Офицерик, призванный из запаса, с красной повязкой дежурного по роте, посмотрел на висящие над дверью часы, повернулся к двухэтажному ряду коек и покачался несколько раз с пяток на носки и обратно. Было слышно, как под ним скрипит пол и хрустит песок. Он еще раз посмотрел на часы, теперь уже на ручные, и, дождавшись подхода секундной стрелки, срывающимся голосом крикнул:
– Рота, подъем! – потом уже более громко и уверенно, – Подъем, рррота!
И заскрипели кровати, зазвенели желтые бляхи кожаных ремней, забухали глухие удары от прыгающих со второго этажа человеческих тел. Сергей сбросил с себя одеяло и свесил с койки ноги. В проеме между кроватями мелькало несколько лохматых голов и голых плеч; толстый Заболоцкий, сидя на кровати, наматывал портянки. Когда длинный и очень худой Варин натянул на свой жесткий зад хлюпающее галифе и ушел, Сергей, стараясь никого не задеть, спрыгнул на пол. Садиться на чужую койку было неудобно и обуваться пришлось стоя.
Форма одежды – голый торс. Согнанные на стадион офицеры запаса сидели на скамейках, курили и ежились. Кое-кто, правда, занимался. Один очень быстро отжимался на брусьях, другой – йог – стоял на голове, третий приемами каратэ пугал учебную деревянную конструкцию, выполненную в виде дома. Сергей подошел к турнику, подпрыгнул, зацепился руками за тонкую металлическую трубу и десять раз поднял к ней прямые ноги. С сапог в глаза сыпался песок. Ноги Сергей опускал медленно, чтобы очередной рывок делать без замаха, из вертикального положения тела. Потом перешел на брусья. Он отжимался не торопясь, основательно, пока не ощутил ледяного холода в мышцах. Ему всегда нравилось, как гудят натруженные мышцы.
После зарядки и туалета Сергей пошел в казарму, снял сапоги и сбившиеся портянки, надел носки, чтобы меньше натирались ноги, намотал на них портянки, на портянки натянул штрипки от галифе, всю эту конструкцию аккуратно всунул в сапоги, проверил на кителе подворотничок, пришитый вчера – он еще годился, надел китель, туго подпоясался ремнем, взял в руки пилотку и вышел на улицу. Там на асфальтированной дорожке перед казармой строилась рота к утреннему осмотру.
Бурмистров, командир первого отделения, ходил по траве и росой мыл сапоги.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился он к Сергею, – почему у тебя сапоги не чищены?
– Так нет щетки и ваксы!
– У хорошего солдата сапоги блестят всегда. Как у меня. Нас прессуют, а мы крепчаем. Вчера ночью сюда баб привезли.
– А-а-а! Вон почему вы так усердствуете с сапогами!
– Пойми простую вещь: если жизнь не улучшается, то она ухудшается.
На осмотре Бурмистров стоял в третьем ряду и курил. Он был небрит. Ему было за пятьдесят и ему было все равно.
Толстый майор, не обращая внимания на Бурмистрова, остановился напротив Заболоцкого. У Заболоцкого, когда он был без кителя, груди висели, как у женщины, только были волосатыми.
– Почему без ремня? – спросил у него майор.
– Старшина не нашел такого ремня, который бы на мне застегнулся.
– Пусть выдаст надставной. Если нет, пусть сделает. Без ремня вы похожи на арестанта, а не на советского офицера.
Заболоцкий пробурчал: мол, так оно и есть. Майор сделал вид, что не услышал.
Начинался очередной день учебных сборов офицеров запаса. Заболоцкий проходил без ремня до конца сборов.
***
Роту вели на занятия. Подошли к зеленому сарайчику, крытому черным рубероидом. Это была библиотека. Дверь в сарайчик впервые была открыта. Рота, не прекращая движения, смотрела на дверь во все двести с лишним глаз. Распаленное воображение жаждало удовлетворения. Что-то должно было случиться, иначе одними глазами офицеры запаса раздолбили бы сарай.
Из дверей библиотеки выскочила девушка. Ее белье слегка просвечивало сквозь белое платье из марлевки. Из полутемного помещения библиотеки ее вытолкнула другая девушка – тоже в светлом летнем костюмчике и тоже стройненькая и хорошенькая. Обе они были такими неожиданными среди всего этого казенного, военного, грязного, циничного, стандартного, послушного, что у Сергея екнуло сердце. Он представил, как они смотрели на марширующих мужчин сквозь зарешеченное окно. Может быть, выбирали. Наверно, кто-то понравился девушке в белом, и подружка предложила ей не терять время и вытолкнула наружу…
Девушки еще немного потолкались в дверях: одна рвалась внутрь, другая ее не пускала. Но когда в роте поднялся гвалт и гогот, они перестали толкаться и мгновенно растворились в темноте библиотеки.
В личное время Сергей зашел в библиотеку. Дверь была открыта и снизу придавлена половинкой кирпича, чтобы не захлопывалась.
– Фамилия?
Сергей сказал.
– Имя?
Сергей сказал.
– Отчество?
Сергей сказал.
– Место работы?
– Центральный научно-иссле…
– Нет, – перебила девушка. Это была та девушка, которую ее подруга-медсестра вытолкнула из библиотеки. – Какая рота?
– Вторая.
– Взвод?
– Тоже второй. И отделение второе.
– Это не нужно. Должность?
– Комод.
– Командир отделения?
– Да, – Сергей был назначен командиром отделения потому, что он первым стоял в шеренге из десяти человек.
– Год рождения?
Сергей сказал.
– Вам двадцать восемь? Поставьте дату – вот здесь, и распишитесь.
Сергей расписался и подошел к стенду с книгами. Книги были плохие.
– Вам здесь нравится? – спросила девушка.
– Простите?
– Служить здесь нравится?
– Нет.
– Почему? – удивилась девушка. – Здесь всем нравится. И красиво здесь очень. Отдохнете от дома, от семьи…
– В сапогах-то? И книг у вас мало.
– И все-таки здесь красиво, – сказала девушка, глядя в окно. А окно было забито кроватной сеткой. Сергей снял с полки самую затрепанную, самую зачитанную книжку. Оказалось, что это «Гранатовый браслет» Куприна. Книжка открылась там, где из переплета уже выпадали листочки. Он прочитал: «… может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины…» Сергей еще раз взглянул на мир в окне, забитом сеткой. Книгу он так и не выбрал. Он ушел, не попрощавшись, когда в библиотеку пришел Заболоцкий.
Жара не спадала до вечера. И в десять, перед отбоем, было жарко. Уснуть было трудно. Сегодня утром политрук демонстрировал роте заправку постелей на примере кровати Бурмистрова. Раздеваясь, Бурмистров крикнул:
– Дежурный!
– Чего? – ответил сонный голос со стороны двери.
– Завтра утром проследи, чтобы политрук вовремя заправил эту постель.
Казарма задрожала от хохота. Потом ребята помоложе травили анекдоты. Сергей так и не понял, когда он уснул.
***
На утреннем разводе командир роты сказал:
– Сегодня у нас огневая подготовка. Занятия проведет майор Пестов. – Майор достал из кармана кителя бумажку, прочитал про себя и скомандовал: – Старший лейтенант Шевцов, выйти из строя. Остальные налее-во! На места занятий шагом марш!
Зашаркали по асфальту кирзовые сапоги, заматерились комвзводов, на ходу перестраивая людей. Сергей подошел к майору.
– Товарищ старший лейтенант, – сказал ему майор, – младший сержант Пестова просит помочь ей. Вы со своей специальностью справитесь с этим без труда.
– Что именно нужно?
– Зайдите в ленинскую комнату, младший сержант там.
Сергей пошел. Через несколько шагов он вспомнил, что забыл сказать «Есть» и отдать честь. Он оглянулся, но майора уже не было на плацу.
В ленинской комнате людей в форме не было. Была только девушка в белом платье, библиотекарша.
– Вы младший сержант Пестова?
– Да, – девушка улыбнулась.
«Ей, что ли, честь отдать?» – подумал Сергей, садясь за стол напротив нее.
– А что, собственно, нужно? – спросил он.
– Нужно книги привезти, – сказала Пестова. – Я вчера приготовила в библиотечном коллекторе несколько пачек. Это в Москве. А погрузить и выгрузить мне одной будет трудно.
– Почему именно я?
– Потому что вы единственный, кто записался в библиотеку. А машина скоро будет. Ваня подъедет сюда за нами.
Они замолчали. Сергей читал развешанные на стенах планшеты и разглядывал фотографии членов Политбюро ЦК КПСС. Он думал, что от человека, употребляющего матерные слова, как будто бы воняет, даже когда он молчит. А тут и от фотографий разит как из выгребной ямы. Скоро на козлике подъехал Ваня.
Ваня открыл девушке дверь и посадил рядом с собой. Сергей забрался на заднее сиденье. Они поехали к КПП. Ваня с девушкой были хорошо знакомы.
У шлагбаума стоял высокий солдат. Сергей иногда вместе с ним занимался штангой. Солдат улыбнулся Сергею и пошел поднимать шлагбаум. Встретившись глазами с Ваней, штангист перестал улыбаться.
Шлагбаум был уже поднят и машина тронулась, когда из будки вышел офицер. Он скрестил над головой руки, и Ваня, обозвав его придурком, заглушил мотор. Офицер – это был капитан – подошел к машине и потребовал предписание. Пестова покраснела и стала рыться в сумочке. Она достала сложенный вчетверо листок бумаги и, не разворачивая, отдала его капитану. Она не смотрела на него. Капитан прочитал бумажку и заглянул в машину.
– А этот зачем? – спросил он, глядя на Сергея.
– По распоряжению командира части, – сказала Пестова и процитировала строевую записку: – «Для оказания консультационной помощи в комплектовании библиотеки».
Капитан вернул ей бумажку. Ваня перегнулся над коленями девушки и захлопнул дверь. Девушка смотрела прямо перед собой. Капитан смотрел на нее. Штангист опять поднял шлагбаум, и они поехали.
Капитан стоял у шлагбаума и что-то говорил штангисту.
Москва начиналась как-то постепенно. Сначала были строения непонятного назначения, потом пустыри, потом опять дома, и вдруг видишь на тонкой длинной трубе белую, как пепел, «М», и свободные веселые люди в свободных ярких одеждах вливаются в подземные переходы, и красивые женщины полуобнажены – ведь жара, и нарядные дети крепко держат за руку молодых, любопытных, заглядывающихся на чужих дядей мам.
Сергей снял пилотку, засунул ее за ремень, положил голову на спинку переднего сидения и закрыл глаза. Было обидно за зря уходящее на сборах время и, в общем-то, за свою убогую жизнь. Неожиданно и неуместно стало жалко себя до слез. На ухабах он бился лбом о спинку сиденья. Пришлось подставить щеку.
– Ваня, притормози, – услышал он голос девушки. Козлик подрулил к тротуару. Девушка неловко выбралась из машины: сначала поставила на тротуар ноги, потом сильно прогнулась, держась руками за верхний косяк дверцы, и пошла звонить.
Две телефонные полукабинки были подняты над землей металлической штангой и напоминали квадратную «Ф». Не было слышно, о чем говорила девушка. Сергей смотрел на нее. Она сняла правую туфельку и стояла на одной ноге, покачивая разутой, и иногда осторожно, кончиками пальцев, опиралась на снятую туфлю.
Сергей закрыл глаза и задремал. Он очнулся от толчка закрываемой дверцы.
– Спите? – сказала девушка. – Я тоже буду спать с вами. Меня зовут Людмила.
Ваня засмеялся.
Сергей дремал и всю дорогу чувствовал, как касаются его кулака длинные мягкие волосы младшего сержанта.
***
После занятий рота вернулась в казарму. Из дверей вышел майор Пестов. Он внимательно осмотрел роту и направился в ленинскую комнату. На нем были темные очки. Бурмистров крикнул:
– Ребята! Он у нас по кошелькам шмонал!
– Не-е, – возразил ему кучерявый еврей из третьего отделения. – Он подыскивает живую мишень.
Заболоцкий хмыкнул:
– Он свою жену здесь искал.
Рота самодовольно зазубоскалила:
– Свою или себе?
– Заболоцкий, ему твой размерчик понравился!
Экскурсовод Варин, шедший в шеренге за Сергеем, шептал:
– Ну и майор! Настоящий Скалозуб – вон как зубы скалит. Мы тут разные, худые и толстые, а жизнь любим. Этот же учит убивать. Как он вообще смеяться может? – у Варина был свистящий шепот, слышный, пожалуй, всему взводу.
Маленькая девочка выскочила из кустов и с изумлением разглядывала топочущих в такт взрослых людей. После команды «разойдись!» Сергей подошел к ней и присел на корточки.
– Тебя как зовут? – спросил он ее.
– Настенька, – бойко ответила девочка.
– А сколько тебе лет, Настенька?
– Три с половиной.
– И когда же твой день рождения?
– Пятнадцатого.
– Пятнадцатого января?
– Да.
– Или марта?
– Нет, января.
Девочка присела рядом и начала мелом рисовать на асфальте.
– Настя! – раздался знакомый голос. В дверях библиотеки стояла младший сержант Пестова в белом платье. – Настя, иди сюда и веди с собой дядю.
– Пойдем, – сказала Настя. Сергей сидел на бетонном бортике дорожки и смотрел на нее. – Ну пойдем же! – девочка взяла его за руку и потянула к себе. Они пошли.
В библиотеке у стен стояли сумки с вещами.
– Помогите нам, – попросила Людмила. – Папочка сбросил все здесь и куда-то ускакал. Настенька, возьми свои игрушки, я возьму эту сумку, а дяде Сереже останется самая большая.
По дороге она говорила виноватым тоном:
– Наконец-то папочка нас перевез. А то одеть нечего. Хожу в этом белом платье как в форме.
Жили они в бревенчатом двухэтажном домике для офицеров. Коридор до потолка был забит кроватными сетками. На дверях висели тяжелые амбарные замки. Людмила поставила перед дверью сумку, достала пузатый ключ и сняла замок. Комната была маленькой и после казармы казалась уютной до слез. На шкафу лежали две офицерские фуражки – полевая и парадная. На спинке стула перед столом висел китель с майорскими погонами. Стол был накрыт белой скатертью, и в центре его стояла полулитровая банка с голубыми полевыми цветами.
– Настенька, – сказала Людмила, – поцелуй дядю. Ему было тяжело нести наши сумки.
Девочка поглядела на Сергея, на маму и побежала к дверям.
– Не хочу! – крикнула она из коридора.
– Тогда мне придется сделать это самой, – сказала Людмила. – Не возражаете?
Сергей стоял у дверей, а она у окна. Их разделял стол. Сергей замешкался с ответом, и шутя что-то сказать не получилось.
– Так возражаете или нет? – повторила Людмила тихо.
– Нет, – сказал Сергей. Он чувствовал, как в горле дрожит пленка слизи. Ему показалось, что он каркнул. «Что это я вдруг, – подумал он. – И неужели в самом деле будем целоваться? Людмила оттолкнулась от подоконника и подошла к нему. Он погладил ее по щеке, и не потребовалось никакого усилия, чтобы ее длинное тело прижалось к нему.
***
Ночь была теплой. После поверки Сергей час пролежал на нарах не раздеваясь. Многие еще не спали: Заболоцкий бесцельно и бестолково шлялся туда-сюда в полутьме казармы, Варин учился курить, пуская дым в лицо Бурмистрову, который медленно тянул чай из жестяной кружки. Он был пьян в стельку и говорил так громко, что на него шикали. Он на всех равнодушно махал рукой. Пар из его кружки явственно отдавал коньяком.
Потом Сергей лежал на животе и смотрел в окно. Напротив окон был склад, огороженный металлической сеткой. За сеткой, как зверь в клетке, ходил солдат в шинели и с карабином. Иногда солдат останавливался под фонарем и смотрел на казарму.
Без пяти одиннадцать Сергей встал, обул сапоги и пошел к летнему клубу. Дежурный по роте посмотрел на него без любопытства. Бурмистров крикнул вслед Сергею:
– Так держать!
В летнем клубе на одной из скамеек его ждала Людмила. Летним клубом называлась огороженная штакетником поляна. Сергей сел рядом с Людмилой.
Они помолчали, глядя на пустую темную сцену. Потом долго целовались, крепко прижимаясь друг к другу, будто для объятий не хватало рук. Сергей сказал:
– Пойдем к вам.
– Сереженька, ну как вы так сразу можете говорить? – сказала Людмила, поправляя растрепанные волосы и одежду. – Сначала лучше напоить женщину, чтобы ей было не стыдно отдаться чужому мужчине. Ей, конечно, не стыдно и трезвой, но пусть он думает, что стыдно, и лучше напоить.
– Давайте наоборот. Сначала к вам, а потом напьемся.
– Ко мне нельзя. Дочка проснется.
– Ко мне тем более. А про Настю забыл, извините.
– К вам на вторую полку? Это даже интересно. Говорят, тут случалось такое.
– Можно повторить, – Сергей разозлился.
– Не надо так говорить, Сереженька.
– Тогда погуляем.
– Пойдемте. Только сначала заглянем, как дочка спит.
Они подошли к двухэтажному офицерскому домику. Окно в комнату Людмилы было открыто. Она зацепилась руками за подоконник, встала на завалинку и посмотрела в глубину комнаты. Все было в порядке. Девочка едва слышно сопела, и в комнате было уютно, и что-то екнуло в душе Сергея. Людмила потеряла равновесие, соскальзывая с завалинки, и Сергей подхватил ее за бедра и поставил на скамейку, не отпуская.
– Сереженька, пойдемте отсюда поскорее, – сказала Людмила, – я же замужем, и скандалы мне не нужны.
Слышались голоса идущих к домику мужчин. Людмила и Сергей пошли по тропинке в лес. Людмила волновалась. Сергей остановился и сказал:
– Идите домой. Зачем вам все это нужно.
– Это уже мое дело, Сереженька.
После того, как Сергей услышал безмятежное сопение девочки, он уже ничего не хотел. Он даже хотел поссориться.
– Вы здесь часто бываете? – спросил он.
– После замужества каждое лето. Четвертый раз, – добавила она, посчитав.
– За четыре года дослужились до младшего сержанта?
– Муж сказал, что надоело спать с рядовым. С его протекцией я, пожалуй, дослужусь до прапорщика. Вообще-то меня на эти сборы призвали тоже из запаса. Нам так удобнее – дача не нужна. Правда, муж в другой части, видимся редко. Он иногда приезжает на уроки.
– Уроки – это что? Стрельбы? И в форме ходите?
– Хожу, когда муж хочет. А хочет он этого перед сном. Ему не нравится, как я отдаю честь.
– Как интересно.
– Ничего интересного.
Они шли, и круглый белый месяц, как фара одинокого мотоцикла, освещал им тропинку. Сергей сжал руку девушки и остановил ее. Она обняла его, подставляя все свое худое длинное тело поцелуям, и казалось, что одежда сейчас спадет с нее, как тонкие пластинки шоколада с растаявшего мороженного. Но упала пилотка с его головы. Они присели, ощупывая руками влажную траву и холодную землю. Людмила нашла пилотку и надела ее на Сергея.
– Пойдемте отсюда, Сереженька, – сказала она, – пойдемте отсюда поскорее. Здесь сыро. И еще я не хочу видеть на вас эту форму.
Они подошли к одноэтажному дощатому домику. Это был медпункт. Сергей отводил сюда больных, когда дежурил по роте. Все окна были темны, только перед входом горел фонарь на деревянном растрескавшемся столбе. Людмила отворила калитку, подошла к входной двери и попыталась открыть замок. У нее ничего не получалось.
– Дайте мне, – попросил ключи Сергей.
– Вот этот, желтенький, – сказала Людмила, передавая ему связку.
– Вы уверены? – у Сергея тоже ничего не получалось.
– Да, Сереженька, и побыстрей, прошу вас. Мы под этим фонарем как микробы под микроскопом.
– Так уж, микробы, – он повернул ключ бороздкой вверх и замок поддался. Она сзади целовала его в шею, ухо, щеку и подталкивала в коридор медпункта. Захлопнув дверь, она прислонилась к ней спиной и вздохнула.
– Ольга обещала оставить здесь включенным свет, – сказала Людмила. – Забыла, наверное. Осторожнее, Сережа, тут слева стеклянный шкаф!
Сергей в темноте чуть не снес его на пол. Оглушительно зазвенели склянки, и по стеклянной полке несколько раз перекатился туда-сюда упавший пузырек. Они замерли, прижавшись друг к другу.
– Здесь никого нет, Сереженька, – прошептала Людмила. – Это нам так громко, а снаружи ничего не слышно.
– Ольга выходная? – тоже прошептал он.
– Да.
– А если кто заболеет?
– Где-то есть санитар, но Оля оставила ключи мне, а не ему.
– Это вы хорошо придумали.
– Не язвите, Сережа. Я впервые воспользовалась ее предложением. И вообще: вы претендуете быть у меня первым мужчиной. Не считая мужа, разумеется.
Они прошли в темноте еще несколько шагов.
– Кажется, сюда, – шепнула Людмила. – Это изолятор.
Она толкнула дверь в маленькую комнату. Там было светло от луны. В углу у окна стояла узкая кровать. Одеяло было сложено в ногах. Людмила села на край кровати. Сергей хотел сесть рядом.
– Сережа, милый, – сказала она. – Давайте не будем обниматься, пока вы в форме. Мне как-то не по себе. Снимите ее скорее, я вам помогу.
Она расстегнула ему ремень и положила на тумбочку. «Какого хрена, – подумал Сергей, – сам могу». Было стыдно обнажаться первому.
– Лучше отвернитесь, – сказал он.
– Я выйду и подожду за дверью.
Сергей разделся и лег под простыню. Одежду и сапоги он бросил в угол. Потом он слушал, как раздевается Людмила. Она забралась к нему под простыню, и ее кожа была холодной и вздрагивала под его шершавыми пальцами. Ему все-таки нравилось, что он у нее первый мужчина.
А потом он поцеловал ее, и она заплакала и крепко прижала его к себе, отшатнувшегося: «Это ничего, Сереженька, это ничего», и стало стыдно за свою грубость перед внезапно открывшейся чужой одинокой судьбой, в которой ничего нет, и он в ней такой незначительный и равнодушный, и казенная узкая кровать, и кирзовые сапоги на полу, в которые вставлены ее туфельки, и вот они вместе, и она вбирает его в себя, как сухой горячий песок впитывает в себя дождевую воду, и каждая песчинка жаждет влаги: се… ре… жень… ка… се… ре… жень… се… ре… жень… се… ре… жень… к…
За окном посерело. Сергей дремал, часто просыпаясь и глядя на часы. Иногда он смотрел на лицо девушки, стараясь запомнить еще малознакомые черты. Ее лицо была красивым и немного надменным. Сергей усмехнулся и заснул.
Он проснулся, когда было совсем светло. Теперь Людмила смотрела на него. Было холодно, и он натянул на замерзшую спину простыню и прижался к девушке. «Какая она чужая, думал Сергей. Незнакомая и чужая. Вот нас сейчас ничего не разделяет, кроме кожи, но мне стыдно поцеловать ее. Как было бы стыдно целовать в метро прижатую к тебе незнакомую девушку».
Людмила вдруг погладила его по замерзшей спине. Сергей закрыл глаза и спросил:
– Зачем я тебе?
– Ох, Сереженька, сама не знаю. Верней, иногда знаю. – Она помолчала. – И не старайтесь меня обидеть.
– Извини. Я дурак.
– Вы весь вечер вчера старались меня обидеть. А я терпела.
– Извини. Ничего, что на ты? Мне кажется, что у нас был весомый повод перейти на ты.
– Мне нравится обращаться к вам на вы. Ты такой унылый, такой в очках… Настоящий Онегин! Господи, ведь ты же мне никогда не скажешь: товарищ младший сержант, смирно! Ложись! Делай раз… Если он сегодня приедет, я в окоп не полезу, – она рассмеялась, уткнувшись носом в его плечо. – Этим летом я Ольке сказала, что больше не могу. А она как увидела вашу роту, так и вытолкнула меня из библиотеки. «Вот, говорит, нечего откладывать. Начни с этой роты».
– Мне пора, Людмила.
– Ох, мне тоже. Ты пока не смотри на меня. Ну не смотри.
– Ты красивая.
– Тогда смотри. А то совсем как чужой: мне пора, мне пора… Мне, может, еще порее, чем тебе. Можно, я примерю твои очки? Где они?
– В сапоге. Или в кителе.
– Вон, на галифе лежат.
Сергей немного проводил Людмилу и пошел в казарму. До подъема оставалось с полчаса, но многие уже встали. Толстый Заболоцкий босиком топтался возле тумбочки и копался на полке Сергея.
– Что ты лезешь в мою тумбочку? – сказал Сергей. – У нас, слава Богу, еще не коммунизм.
– Дай зеркальце, – ответил Заболоцкий, игнорируя недовольный тон Сергея. – И запомни: я знаю дзюдо, карате и еще много других страшных слов.
Сергей скинул с себя хаки, надел спортивные трусы, обул кроссовки и побежал. Территория части была огромной, и было приятно бежать по утоптанной земле в легких кроссовках, и в ветвях возились и кричали птицы, и из чащи тянуло прохладой. Кругом был красивый, чистый лес, высокие белые березы, красные сосны, тяжелые, как чугунные чушки, дубы. Между двух берез стояла скамейка из некрашеных досок, и доски потемнели от дождей.
Ветки хлестали Сергея по лицу и плечам, а крапива жгла голые ноги. Тропинка вывела его к небольшому пруду, заросшему ряской. На дощатом пирсе сидели солдаты срочной службы. Один был в белых казенных кальсонах, два других в семейных трусах. Сергей подошел к пирсу, снял кроссовки и спросил ребят:
– Здесь глубоко?
– Ничего, ныряйте, – ответил молоденький солдатик. Это был штангист. Он стирал кальсоны. Рядом с ним был водитель Ваня, Сергей не сразу его узнал голого. Ваня что-то лениво произнес, после чего широкие плечи штангиста напряглись, а мощные руки задвигались в воде быстрее. Было похоже, что он стирает для Вани белье.
Сергей нырнул. В самом деле – ничего, глубоко. Вверху вода была теплой и не остужала разгоряченное тело. Сергей глубоко вздохнул и опустился на дно, где били ключи и вода была ледяной. Удовольствие было сравнимо, наверное, лишь со сладостью обладания женщиной. Тело переполняло душу восторгом. Сергей вынырнул, нырнул опять и поплыл к берегу под водой, едва не касаясь животом вязкого жирного ила.
Войдя в казарму, Сергей достал из тумбочку малоформатную книжку и запихал ее в левый карман кителя. Сейчас будет построение на завтрак. После него строевой тренаж. Потом – развод на занятия. На занятиях можно поспать. Закрыть глаза, и вспомнить Людмилу, а потом опять уснуть, и во сне ночь повторится сначала, но уже без раздражения по пустякам.
***
Проходили недели. Сборы завершались. У Сергея и Людмилы была одна из последних, если не последняя по подсчетам, ночь. Сергею было трудно скрыть радость от близящегося «дембеля». Людмила злилась. Она это делала своеобразно – молчала. Они промолчали почти всю ночь, только под утро оттаяли и уснули.
Сергей проспал утреннюю поверку.
В это время на плацу майор, комроты, выкрикивал:
– Старший лейтенант Шевцов!
Заминка была недолгой. Раздался хор:
– Я! – Я! – Я!
Майор оторвал глаза от тетрадки со списочным составом:
– Заболоцкий! Я точно знаю, что у Шевцова ремень есть. Передайте ему, чтоб зашел в ротную канцелярию.
– Я и сейчас могу зайти! – крикнул Бурмистров.
Майору давно надоело возиться с гражданскими людьми. Вместе со всеми он радовался скорому «дембелю». Не ответив Бурмистрову, он перевел взгляд на Варина:
– Варин, и вы туда же. А с виду интеллигентный человек. Ладно, ничего ему не передавайте. Защитнички отечества, мать вашу…
