Читать книгу: «Поваренные книги пауков-людоедов», страница 2
3. Лошара
Ригби Резерфорд любил в своей жизни три вещи: свою мама, свою работу, свой род. Быть одним из немногих оставшихся в живых членов клана доставляло Ригби какое-то трансцендентное удовольствие, сравнимое с времяпровождением около любимого человека, который, к слову, у Ригби отсутствовал. Его не влекли женщины, однако возбуждал жир от стейка, попадающий на его фартук. Не подумайте лишнего, Ригби не был жирным, наоборот, чрезвычайно худым. В детстве мама даже водила его к психологу, ведь ей казалось, что любая проблема возникает в результате процессов, происходящих у ребенка в мозгу. Психсоматика.
Ригби не страдал анорексией. Он не приобретал рак кишечника. И ел он нормально. Но худоба всегда оставалась с ним. В самые сложные минуты своей жизни он был худым. Когда его обливали слоновьим калом, худоба оставалась. Когда мужчины по телевизору, поправив гейский галстук и проведя нежно рукой по лоснящимся волосам, убирали пальца рук в карманы накрахмаленного пиджака и, чмокнув губами, говорили, что нет ничего бесконечного, и ничто не длится вечно, Ригби продолжал быть тощим, как Тревор Резник.
Коллеги не обращали внимания на худобу Ригби, несмотря на – надуманную, если подумать, – ненависть со стороны шеф-повара Бинга. Бывало, придя на работу, Ригби пересекался с Бингом. Тот, всегда припудренный тем, что у нас называют «пшиком», начинал то снимать круглые очки Резерфорда, то лить на его аккуратно зачесанные назад волосы подсолнечное масло.
А Ригби был умным. Ригби держался с гордостью своего предка, лорда Эндрю. Неотъемлемой чертой лорда Эндрю была стойкость и, как любят говорить американцы, приверженность типажу «пассивного рассказчика». Читали «Великого Гэтсби»? Малютка Миртл – тихоня. Кончает жизнь самоубийством. Джей Гэтсби – бунтарь. Убит мужем Мирт. Ник Кэрруэй – «пассивный рассказчик». Именно таким нужно быть, чтобы выжить. И хоть Ригби не любил американскую культуру, а Фиджеральда в гробу видал, он придерживался правил, заложенных предками. Следуя этим правилам, Ригби пришел к единственному правильному выводу – он и есть «рассказчик». В то время как Бинг – бунтарь. Бунтарь перетягивает на себя внимание, впоследствии умирает. От рук толпы, мужа любовницы, Хиллари Клинтон, Ктулху. Этот персонаж обречен, странно лишь, что сам не знает об этом. Пора бы прочесть Фиджеральда, поколение Y. Или, хоты бы, Фолкнера.
Ригби, проснувшись рано утром и посмотрев на часы, обнаружил, что проснулся он на два часа раньше. Делать ему было нечего, поэтому он вышел на работу со свежим мятным запахом изо рта. Похлопав по животу – скорее ребра, – Ригби выдвинулся в путь. Уверенность в су-шефе росла с каждым шагом.
Ригби приготовился «острить».
Не как Крис Рок или Мартин Шорт.
Ригби всю неделю смотрел как лучшие комики мира, политики, рассказывали народу всевозможные анекдоты. Люди животики с хохоту надрывали. Вот и Ригби подумал, что пора ответить шефу Бингу. Послать лорда Эндрю куда подальше.
Почему? Ригби надоели экстравагантные выходки Бинга. Пришел Ригби как-то на работу, а шеф из-за угла выскакивает. В маске обезьяны. С половником.
– Царь Обезьян не пропустит тебя в мои владения! – кричал Бинг, хлопая половником по голове.
Он был пьян. И Ригби простил его.
Пришел как-то Ригби на работу, а шеф с ведром стоит. Проходит мимо, подчиненного обливает водой. И начинает:
– Куда ты прешь, урод!
Он был зол. И Ригби его простил.
Раз за разом он прощал его выходки, приправленные запахом метамфетамина и вина урожая две тысячи третьего года. Но после «слоновьей шутки» – о ней мы говорить не будем – пришел конец терпению и всепрощения. И Ригби, пай-мальчик, хоть и не мог убить ненавистного шефа, но имел возможность язвить.
И… ВОТ!
Ригби входит, открывает дверь ногой и, задыхаясь от предвкушения работы языком в качестве барьера, говорит:
– Скажи лук, шеф Бинг!
–А Бинга нет, – сказал кондитер, – Бинга увезла скорая.
Тогда, Ригби, опустившись, закончил сам.
– По лбу стук…
Тоска – так же резко, как удар молнией, – охватила су-шефа. Попытка язвить не удалась. Неловкость. Только Ригби решил сменить образ галантного джентльмена, как вдруг Бинг пропадаеи. Как ни крути, пошло все пло…
Секунду… скорая? Какая еще скорая.
– Не бось выпил чуть больше обычного, – продолжил Ригби, пытаясь выйти из ситуации победителем, – бывает. Даже лорд Энрдю напивался.
Кондитер, опустив брови вниз, облокотился на столик, переполненный всевозможными специями и инструментами для готовки.
– Нет. Избил мужчину до потери сознания, – отвечал кондитер.
В его голосе не звучала фальш, хотя предложение вначале показалось Ригби полнейшей нелепостью. Чушью. Бредом. Называйте, как хотите.
Ригби постучал по ребрам и ухмыльнулся – точь-в-точь Джеймс Динн. Точно похож на дерзкого паренька.
– Да ну, – худой вел себя слишком самоуверенно, и оттого у кондитера началась легкая паника, – а если я ему позвоню. Хоть сейчас.
Ригби сделал изящный жест рукой и опустил руку в карман недавно купленных синих слаксов. Модель прямого кроя, обладающая классической посадкой. И да, они выделяли Ригби… с нужных сторон.
Карманы – в них не было ни пылинки, Ригби терпеть не мог набивать карманы всякой всячиной, типа конфеток, – идеально подходили для вмещения телефона. Кнопочного, подаренного мамой.
Ловкие руки су-шефа набрали номер. Отобразилась надпись: «Лошара».
Гудки пошли.
4. Шут
Она закапала в глаза. Еще каплю. Потянулась. Встала и подошла к табурету. На нем – стопка кулинарных книг. Каждая – история. Многие находят скучным использование поварами точных единиц измерения. Однако ее эти единицы, бесконечные цифры, успокаивали.
Взбираясь на гору, ее муж, как всегда с крошками в щетине, рассказывал множество разных легенд. Бывало, начинал повторяться. Но ее это не смущало. Для нее – это было отдушиной, способом проветрить себя, свою голову.
– Нравиться! – кричал он, пытаясь донести до жены мнение сквозь ветер.
– Что? – спрашивала она, не разобрав не одной буквы.
– Говорю, нравиться мне одна легенда, – начал он, почесав нос большим пальцем, – о медведе и шуте.
И начал муж ее рассказ:
Жил когда-то шут-неудачник. Прогнали его из деревни за шуточки похабные. Брел этот шут к дворцу, на площадь, хотел себя проявить. И встретил по пути Медведя. Медведь ему говорит:
– Пойдем мой друг, всех рассмешим, я помогу тебе.
А Шут ему:
– Нет, ты медведь, дикий зверь, ты убьешь короля и его детей.
А Медведь:
–Клянусь вести себя достойно.
Шут согласился. Пришли они в замок, Короля смешить начинают – король был любителем шуток, брал он всяких подозрительных типов на службу, – кажется, получается. Нет только вдумайтесь, что дальше произошло! Медведь прыгнул и загрыз короля, его свиту, его друзей, его семью. Кишки раскидал повсюду. Шут ему:
– Медведь, ты что, охренел! Ты же дал слово! Зачем ты это сделал!
А Медведь ему:
– Потому что я медведь!
Муж закончил рассказ.
А у нее закончились капли.
Она пошла в ванну. Открыла шкафчик и достала флакончик кроваво-красной жидкостью. Начала капать в глаза. Обычно помогает. Сценический грим пришелся как нельзя кстати.
Встретились Пистолет и Лицо. Лицо говорит:
– Пистолет, перетащи меня на другой берег.
А Пистолет:
– Хорошо.
Застрелил Пистолет Лицо. Встречаются он в раю, Лицо спрашивает:
– Пистолет, ты что, охренел! Ты же дал слово! Зачем ты это сделал!
А Пистолет:
– Потому что я пистолет!
Она наложила пару-тройку слоев грима. На всякий случай. Чтобы все выглядело убедительней. Затем, выйдя из ванной, разбросала по комнате журналы «Плэйбой» по всему дому и, найдя свой телефон, начала вводить сообщение мужу.
Встретились как-то в баре пиво и швабра. Пиво булькает:
– Не вытирай меня!
А швабра:
– Хорошо.
Потом – ШЛЕП! – швабра опустилась на пиво и стерло.
Встречаются в раю пиво и швабра, пиво говорит:
– Швабра, ты что охренела! Ты же дала слово! Зачем ты это сделала!
А Швабра:
– Потому что я, нахрен, твоя жена, гребаный урод!
Она осмотрела комнату – вакханалия, – получилось здорово. Мизансцена готова. Встав посередине комнаты, она начала искать подходящее оружие для завершения постановки. Нож, пистолет – ересь. Банальщина. Остановив взгляд на безобидной пастиковой банке с краской, она подошла к ней и, взяв, – словно младенца! – повернула к себе.
И отпила.
5. Холм
Когда рододендроны скрылись из виду, когда показалась верхушка холма, когда солнце перестало печь, когда капельки росы начали потихоньку высыхать, только тогда шеф-повар Бинг сказал:
– Охереть… я, кажись, рюкзак забыл.
Он попросил голубоглазую Мэрибэлль подождать – дай пять минут – и стремительной походкой направился вниз. Пройдя вдоль туристической дорожки, Бинг заметил скопище голубей, клюющих хлеб с земли. Повар, достав оставшийся после крупного банкета ломтик из карман, покрошил птичкам – наслаждайтесь! Потом, вышел на поляну, где нежась в лучах утренней звезды, ворковали другие голубки, которых Бинг кормить не собирался. Эти голубки, постелив на земле персидские ковры и расставив свечи – свечи?! – обсуждали свою жизнь, попутно прикусывая французские багеты, купленные в ресторане Густава, и время от времени попивая совиньон блан, привезенные из долины Луары.
Бинг подобрал рюкзак, оставленный на сосновой скамеечке с выдолбленными китами посередине, и побежал обратно. Взобравшись к верху, увидел он Мэрибэлль, чью футболку бережно ласкал прохладный ветерок.
– Ну… какую музыку любишь? – спрашивала она, ровняя разбросанные от ветра волосы.
– Типа, фонк или джаз? – отвечал он вопросом, массиря аккуратно разболевшуюся внезапно голову.
– Типа, поп или синт… – она покосила на Бинга томный взгляд, – только ты не говори, что ты не слушаешь музыку.
Бингу хотелось побыстрее свалить. Они взрослые люди, Мэрибэлль уже за тридцать. А вела она себя как… как долбанная француженка. Благо, она одна из крупного списка:
Клэнси Рой
Уилла Терн
Нэнси Кастер
Лиз Шеннон
Саманта Уилкинс
И в самом конце аккуратная подпись: «Марта Уркрорд». Которую на самом деле звали Мэрибэлль Уудфорд. Мерзковатая дама.
Всегда есть какой-то список. Неважно, кто его создал. Неважно зачем. Всегда есть. Почему мы создаем их? Перенести страхи? Понять страдания? Увековечить себя? Не забыть купить жене бычьи яйца?
– Слушай, я… я подумал, что, пожалуй, пойду.
– Куда? – спросила Мэрибэль, скрестив руки на груди.
– Эм… наверх, – он подтянул рюкзак, – наверное, мне с тобой делать нечего.
– Что ты сказал?! – Мэрибэль хотелось просто найти перца, чтобы насолить бывшему – забудьте – поэтому она постаралась убрать из голоса нарастающую стервозность. – Кхм-кхм… куда ты собрался, милый?
Значит, на «милого» перешли. Черт. Пора катиться рогаликом отсюда. Этой стерве что-то точно нужно.
– М… милый? Ты что, серьезно?! Ты знаешь кто я!
Слишком резко. Отлично. Ему нужно высказать весь поток негатива, накопившийся за их поход. Сперва она рассказывала как отравилась наггетсами, потом повествовала о великом потопе в квартире, за одно рассказала об умершем от лейкемии свекре – умер он пять лет назад, с мужем она развелась – и, разумеется, упоминула о похмелье после… после того, как ее кота переехала битономешалка.
– Ты… – хотела было скзать он, для чего шагнула вперед.
Списки создавались еще при Хамурапи. При Александре Македонском.
– Заткнись, – Бинг не справлялся с собой, не сдерживался, – на секунду закрой хлеборезку и прекрати поток тупости. Кому нахрен важно какую музыку я слушаю?! Кому нужен твой долбанный кот ! В рот пароход…
Списки создавал Теодор Рузвельт, Джон Кенннеди.
Мэрибэлль смотрела на него, вылупив глаза, от чего походила на мопса.
– У тебя, – Бинг брызжал слюной, – у тебя сиськи как уши лабрадудля!
Список Майка Чепмена. Список Чарльза Мэнсена.
– Пошла нахер, стерва конченная!
И он наорал на нее. А она, подтянув лямки рюкзака, продолжила стоять и смотреть, точно статуя древнегреческой богини, подвергшаяся термической обработке. Потом, достав из сумки полимерный пластик и развернув его, явила Бингу пять белых таблеточек – то ли от головной, то ли от зубной боли.
– Я… я отравлюсь этими таблетками прямо здесь, если не извинишься.
«Охеренно, блин», – прокрутилась в голове Бинга мысль.
– Ты их специально взяла, а? – циничный ответ Бинга заставил ее прослезиться, – Хорош жеманиться, тебе делать больше нечего? Я чертовски устал за год работы, нашел время, только чтобы найти классную телочку. Надо было ехать в Ирдландию, как прошлым летом… или пойти в бордель.
Бинг часто посещал экскорты. Приходил, снимал проститутку, гулял с ней по городу, рассуждая о вещах материальных, духовных… и о кухне. Зачастую, Бинг выбирал тему для разговора, а экскортница покорно слушала, время от времени вставляя что-то вроде: «Да ну», «Офигеть», «Умереть не встать», «Хреновенько». А на десерт было: «Ты такой смешной». Идеальный вечер для двух половинок. А вы знали, что проституция приобрела ауру целительного занятия только в двадцать первом веке? И что некоторые в этой сфере получают больше, чем космонавты?
– Ты… ты классный.
Просто так. Без причины. О! Да как?!
– О чем ты? – презрительно спросил Бинг.
– Мне нравятся бесчувственные, – ответила Мэрибэлль.
Бинг обомлел. Рюкзак спал с плеч и плюхнулся на сырую траву, издав звук, что вы слышите при взмахе длинными волосами. Муравьи разбежались в стороны, стремясь найти подходящее место, для обоснования нового жилища.
– Они меня заводят, – Мэрибэлль подошла ближе, убрав волосы рукой, – и кажется мне посчастливилось попасть на того человека.
Мэрибэлль подошла и аккуратно положила руку на грудь Бинга, верхняя губа которого обнажила желто-зеленые резцы, в то время как нижняя чуть отвисала. Поднявшиеся наверх брови создавали на лбу Бинга клубничное желе, политое ванилью. Рука Мэрибэлль стала опускаться вниз. Легонькими касаниями она заставляла мурашки пробегать по дубовому телу. А когда пальцы коснулись ремешка брюк… Бинг резко отбежал в сторону, заставив клочки земли подняться от ног. Шеф-повар побежал на вершину холма, где росли небольшие кусты акации, посаженные туристами пару недель назад.
