Читать книгу: «Федор Конюхов. Повелитель Ветра. Вокруг света на аэростате, или Принципы жизни великого путешественника», страница 2

4. Наша первая экспедиция

По-настоящему я начал погружаться в дела отца начиная с 1990 года. Мне тогда было 15 лет, и я, как и многие сверстники, валял дурака. Но как-то на семейном совете родители решили, что Фёдор будет привлекать меня к своим проектам в качестве помощника.

Работая «на подхвате», я постепенно погружался в экспедиционную жизнь отца, и в какой-то момент у меня случилось озарение – я ясно понял, чем занимается отец, осознал масштаб его личности.

До этого как было? Наша семья жила в портовом городе Находке, в Приморском крае. Отец постоянно куда-то уезжал, а потом наша фамилия появлялась в газетах: «Фёдор Конюхов поднялся на Эверест», «Фёдор Конюхов достиг Северного полюса», «Конюхов обошёл вокруг света на парусной яхте».

Как большинство из нас воспринимает сообщение о том, что, например, очередной космический экипаж отправился на орбиту Земли? «Ну, полетели и полетели…», – приблизительно так. Для нас, обывателей, старт с Байконура – уже давно привычное событие. А для семей космонавтов данная новость значит много больше. Они-то понимают истинную цену случившемуся. Это десятилетия подготовки! Это значит, что старт прошёл успешно, и космический корабль, наполненный топливом, не взорвался при разгоне, вышел на околоземную орбиту, долетел до международной космической станции, стыковка прошла нормально. И так далее, и так далее… Жёны, дети, все родные и близкие космонавтов в этот момент перевели дух… Они счастливы и горды!

Находясь рядом с отцом, я постепенно становился участником неординарных событий: свидетелем того, как идея, рождённая где-нибудь за письменным столом, превращается в реальный проект, и мир начинает вертеться вокруг отца. Меня, безусого подростка, такая «рукотворная» реальность невероятно захватила.

В 1990 году я с отцом отправился в красноярскую тайгу на реку Мана. Там Фёдор начал готовиться к одиночному походу на Северный полюс. Жили мы в рубленом охотничьем домике, который обычно ставится на берегу речки или горного ключа. Зимовье принадлежало двум охотникам-промысловикам Гоше и Лёше. По их словам, они почти никогда не выходили из тайги. Даже документов у них не было. Паспорта и те куда-то задевались. Круглый год Гоша и Лёша добывали пушнину и продавали ценный мех через посредников государственным заготовительным хозяйствам.

Познакомил нас с Гошей и Лёшей наш друг охотник-промысловик Александр Кабанов. Благодаря его протекции, приняли меня и отца таёжные аборигены радушно и выделили нам всю левую половину своего домика.

Условия в тайге суровые – спать приходится на деревянных нарах; за водой надо ходить к замёрзшей реке; для помывки только холодная вода или надо несколько часов топить баню… Но в целом условия сносные.

Охотничья заимка в Красноярской тайге, на реке Мана

Мне, 15-летнему пацану, буквально каждая деталь таёжной жизни была интересна. Особенно нравилось наблюдать, как Гоша и Лёша ухаживали за своим оружием. У них и двустволки были, и одностволки… После каждой охоты всё чистилось и заботливо смазывалось оружейным маслом. А по вечерам они снаряжали патроны. Гильзы, пыжи, порох, дробь! Этот процесс походил на магический ритуал, буквально завораживал. Времена-то были совсем другие: никого интернета и прочих «виртуальных глупостей».

До сих пор вспоминаю охотничьи рассказы, которые звучали по вечерам под треск раскалённой печки-буржуйки. Ребята рассказывали про свою жизнь мастерски: с яркими эмоциями, выразительной мимикой, забавными ужимками. Настоящие артисты! Это были шедевры русского самобытного фольклора! Мы с отцом обхохатывались до слёз.

После таёжных баек Гоши и Лёши я не воспринимаю современные стендап-шоу. Эти «импровизации» кажутся мне пошлыми и примитивными по сравнению с рассказами бывалых промысловиков. В их историях был искромётный юмор, глубокий смысл, незаурядные мысли и потрясающий жизненный опыт! И всё это было на самом деле пережито, пропущено через себя. Ведь эти люди годами выживали в условиях дикой природы, с ними происходили невероятные коллизии на грани жизни и смерти.

Несколько товарищей Лёши и Гоши погибли в тайге. Кто-то по своей дурости или по пьянке, а кто-то из-за рокового стечения обстоятельств или суровых погодных условий. Но даже эти истории подавались с шутками и прибаутками, без обиды на жизнь, на мир, людей и природу.

Слушая красноярских охотников, я понял, как важно сохранять самоиронию. Лёша и Гоша – по сути, бичи, живущие в тайге десятилетиями без прописки, без паспорта, без всего, что даёт современному человеку цивилизация, – чувствовали себя счастливыми людьми. Несмотря ни на что, бесконечно шутили и умели посмеяться над собой. Это была хорошая житейская формула: в каких бы обстоятельствах ты ни оказался, не стоит уж очень серьёзно к себе относиться. Впоследствии, став намного старше, я подметил закономерность – человек, который делает по-настоящему великие дела, легко позволяет окружающим относиться к себе несерьезно, без лишнего пафоса.

У меня остались самые добрые воспоминания о жизни в красноярской тайге. Помню, на пресс-конференции в Москве Фёдора спросили: «Кто ваш диетолог? Кто ваш тренер по физической подготовке?» Он улыбнулся и ответил: «Два отличных парня – охотники Гоша и Лёша. Готовили меня всю зиму в красноярской тайге. Фамилий не знаю, но вот такие мужики!»

Отец предпочитает тренировки в естественных условиях. Даже когда обстановка не совсем подходящая, он умеет смоделировать нагрузки, позволяющие наработать необходимую физическую форму и специфические навыки. Когда отец готовился к восхождению на Эверест, мы жили в Приморском крае. На берегу Японского моря нет высоких гор. Поэтому базовой частью тренировок стали регулярные марафонские забеги. Круглый год, даже в крепкие морозы, отец вместе со своим младшим братом Павлом раз за разом пробегал по 55 километров от порта Восточный до посёлка Николаевка, в котором проживала их родная сестра Нина Егорова. «Все нормальные родственники приезжают друг к другу на машинах или на автобусах. И только мои братья прибегают в гости на своих двоих», – то и дело бранилась моя тётя, когда к ней в квартиру вваливались обмороженные и обезвоженные марафонцы.

Фёдор всегда тренируется, что называется, на износ. В экспедициях, когда организм отказывает, эта наработанная выносливость спасает жизнь. Помогает и то, что отец развит физически всесторонне. Это обязательное качество для тех, кто занимается экстремальными экспедициями. Нельзя говорить: «Я – яхтсмен, занимаюсь парусом и должен заниматься только парусом». Фёдор никогда не фокусировался на чём-то одном. Он обладает званием «мастер спорта» по лыжному, парусному спорту, альпинизму, велосипедному спорту (проехал на велосипеде от Находки до Санкт-Петербурга, тогда ещё Ленинграда). «Только разные спортивные навыки дают человеку комплексное физическое развитие», – объясняет отец.

И ещё у Фёдора особое отношение к питанию. Он может не есть день-два, а потом сесть и поесть, как говорится, за троих. Отец может не спать по несколько суток, используя метод коротких отключений. Я это обнаружил, когда первый раз пересекал с ним Атлантический океан. Фёдор проваливается в сон на 5–10 минут и потом бодрствует по 3–4 часа.

Фёдор противник постоянного графика, считает, что «режим – это плохо». Я думаю, что доктора с ним не согласятся. Но на самом деле, чёткий регламент нужен человеку, если он живёт спокойной и размеренной жизнью. В санатории, например, очень хорошо так жить: завтрак, обед, ужин, процедуры в строго определённое врачом время… Но если человек готовится к каким-то сверхзадачам, то выработанный на протяжении длительного времени режим – только помеха. Как говорит Фёдор, «зарегламентированный» организм не может реагировать адекватно на стрессовые ситуации.

Кстати, когда мы в 1999 году готовились к гонкам на собачьих упряжках Iditarod на Аляске, из привычного режима выводили даже собак. Большую часть времени четвероногие живут на ферме. Как правило, каждое утро их выгоняют на 10-километровую пробежку, потом кормят и дают отдых. Вечером ещё один забег. Ближе к старту хозяйка фермы Линда Плетнер стала отправлять Фёдора и его упряжку в дальние забеги. Собаки трудились по несколько суток подряд, каждый раз ночуя на новом месте. Как объясняла Линда, регулярная новизна закаляет психику животных. Когда начинается большая гонка, они уже не теряются оттого, что вечером не вернулись в свою тёплую будку. А те участники, кто «жалел» своих подопечных и держал в домашних условиях, в итоге оказывались в сложной ситуации. Потому что их питомцы, привыкшие каждый вечер возвращаться на родную ферму, через несколько дней в гонке Iditarod просто отказывались работать…

С организмом человека примерно так же. Если человек всё время соблюдает режим, а потом попадает в экстремальную ситуацию, организм через пару дней обязательно даст сбой. Если же человек приучает себя к постоянно меняющимся обстоятельствам, живёт в условиях «турбулентности», то, оказавшись в сложной ситуации, сможет быстро к ней адаптироваться.

СПРАВОЧНО Гонку на собачьих упряжках Iditarod называют не иначе как Великой гонкой. Она – выражение самого духа Аляски. В 1925 году в селении Ном, что на побережье Берингова моря, вспыхнула эпидемия дифтерии. Требовалось как можно скорее доставить туда из Анкориджа лечебную сыворотку, и сделать это вызвались двадцать машеров – погонщиков собачьих упряжек. Помощь поспела вовремя – посёлок был спасён. В память о том героическом переходе в 1973 году состоялась первая гонка, и с тех пор она проводится ежегодно. От России в гонке в разное время выступали три участника, в том числе и Фёдор Конюхов в 2000 году.

Слово Iditarod в переводе с языка индейцев-атапасков означает «далёкое место». Так называли они свои охотничьи угодья, лежавшие некогда примерно на середине пути из Анкориджа в Ном.

Гонка Iditarod начинается в первую субботу марта.

5. Первый шаг в неизвестность

После подготовительного этапа в красноярской тайге, в марте 1990 года, нас с отцом на пограничном вертолёте забросили для старта на остров Средний (архипелаг Северная Земля). Жесточайший мороз под 40 градусов, влажный арктический воздух, полярная ночь неохотно сдаёт права полярному дню… Я будто очутился на другой планете.

В семейном архиве есть чёрно-белая фотография: отец в лёгком спортивном синтепоновом комбинезоне готовится стартовать к Северному полюсу, и я, 15-летний подросток, – стою в стороне в шапке из полярного волка и солдатском тулупе, который мне выдали заботливые пограничники, и в рукавицах на два размера больше – слежу, как Фёдор укладывает груз на сани.

3 марта 1990 года, мыс Локоть, остров Средний (архипелаг Северная Земля). Проводы Федора к Северному полюсу

Укладка закончилась. Мы обнялись. Отец довольно сухо простился со мной – видимо, мыслями он был уже на маршруте. А потом без лишних слов пристегнул к поясу пластиковые нарты и, налегая на лыжи Rossignol, подбитые противоскользящим камусом, двинулся в сторону гряды торосов.

Секунда… Две, три… Где-то через полминуты Фёдор полностью скрылся в морозном тумане за торосами… Так начался его одиночный переход по дрейфующему льду в сторону Северного полюса, продлившийся 70 с лишним дней.

До сих пор помню своё состояние: «Я – мы все! – просто потеряли человека! Отец ушёл в полную неизвестность!» И ещё я тогда подумал: «А я бы смог так же?»

Проводив отца, мы сели в вертолёт МИ-8 и полетели назад, на погранзаставу. Нас ждал сытный обед и уют вагончиков-теплушек. Но меня одолевали тревожные мысли: «У меня всё в порядке. А отец после дневного перехода поставит небольшую палаточку, разожжёт примус и будет, подрёмывая, слушать, как сталкиваются и обрушаются торосы. Он будет совсем один на дрейфующем льду, по которому бродят в поисках добычи белые медведи. Встретимся мы ли снова?»

СПРАВОЧНО Фёдор Конюхов первый и пока единственный россиянин, который в одиночку достиг Северного полюса на лыжах от побережья. 3 марта 1990 года он стартовал с мыса Локоть (остров Средний, Северная Земля) и достиг полюса 8 мая 1990 года. Время в пути – 72 дня. Пройденное расстояние – 990 километров.

По прошествии многих лет после первой экспедиции ничего, по большому счёту, не изменилось. Конечно же, я уже не тот безопытный мальчишка, который поначалу был отцу скорее обузой, чем помощником. Сегодня на мне спонсоры, технические специалисты, журналисты… Вертолёты, самолёты, яхты… Все переезды и перелёты… Одним словом, все менеджерские процессы. Но вновь и вновь наступает момент, когда я и вся команда остаёмся на обетованном берегу, а он вновь уходит в неизвестность.

Наша жизнь никак не изменилась, а вот у Фёдора перемены кардинальные. Пять минут назад он был с нами: в тепле, в комфорте, в безопасности. И вот мы отдаём швартовы, отталкиваем лодку от причала или обрезаем страховочную верёвку, которая удерживает воздушный шар на земле, и всё: Фёдор опять останется абсолютно один на один со стихией…

Стартовать в неизвестность дано не каждому. Очень часто бывает, что человек начинает проект с воодушевлением, но вскоре погрязает в череде организационных вопросов. Он погружается в решение сотен мелких задач, и этот рутинный процесс настолько затягивает, что в какой-то момент факт достижения поставленной цели уходит на второй план. Теперь он живёт именно «процессами» – переговорами со спонсорами, интервью с журналистами, улаживанием проблем с подрядчиками… И всё – засосало: теперь «отойти от причала» он вряд ли решится…

Фёдор ни на секунду не выпускает из фокуса главную цель. Он, как никто другой, умеет оставить всех и вся позади, «сжечь мосты» и сделать осмысленный первый шаг вперёд, чтобы бесповоротно уйти навстречу новым испытаниям.

Воспитывают не слова, а реальные примеры. Когда я читал про своего отца в газетах, я воспринимал все события как бы дистанционно. Но, увидев его в настоящем деле, кардинально изменил отношение ко всему, что делает отец, и, конечно же, к нему самому. После проводов в Арктике я стал другим.