Читать книгу: «Полёт. Повести», страница 2

Глава 2

– Я всегда думала, что я одна такая. Сейчас, гладя на тебя я чувствую тепло, что исходит из твоей груди, вижу твой живой взгляд и бесконечно радуюсь возможности встретить такого близкого человека. Хотя мы совершенно не знакомы, я чувствую внутреннее родство, наверное, это родство сердец или душ. Может быть это даже любовь, о которой я читала. Все так странно.

Инга сидела на краю своей кровати и разглядывала Алексея. Пока она говорила, молодой человек подошел, сел рядом, взял ее за руку.

– Знаешь, я часто думаю о судьбе. Как получилось, что я оказался заперт на этой планете с людьми, которые никогда не смогут понять меня. Они выглядят также, как и я, учились в тех -же школах, мы работаем в одном коллективе, живем в одном союзе, но я всегда чувствовал себя другим. Что-то со временем менялось во мне. Я задавал вопросы, я искал ответы, я всю жизнь искал. И вот, в тот самый момент, когда я смирился и понял, что мне совершенно незачем жить, что в своем одиночестве я сойду с ума, в тот момент, когда я сдался и решил закончить свои дни как свободный человек, я встретил тебя. – Алексей волновался, подбирал слова, видно было, что говорить откровенно ему непривычно тяжело.

– Я знал, что закончу свою жизнь тут. Или вернусь в мир уже переделанным, «правильным» и тогда уже ничто не будет меня беспокоить. И тут встреча с тобой. Я вижу в тебе отражение себя, такие же вопросы, я вижу тебя и чувствую тебя живой. Это больше, чем биение сердца. Это твой взгляд и свет в твоих глазах, внутренняя улыбка озаряет пространство рядом с тобой. И поверь, стоило попасть в этот центр, чтобы увидеть такое чудо – Человека подобного себе. И так тяжело понимать сейчас, что мы тут оба заперты в холодных стенах без возможности выйти и начать узнавать этот мир заново – вместе. Что дни наши, наверное, сочтены и только перед расставанием судьба дала нам шанс на встречу. Странно звучит? Правда?

– А я просто рада. Рада, что знаю теперь, что я не одна такая на свете. Ведь если есть ты, то, наверное, есть и еще люди, такие как мы? Значит все устроено немножко по-другому и может быть у нас есть какие-то шансы на другую жизнь?

– Так странно ты сказала. Другие люди. А если они и правда где-то есть? А все наше окружение это дано уже биороботы, только мы про это не знаем? Попали в эту систему случайно? По ошибке? – Алексей взволнованно стал ходить по комнате, отмеряя шаги.

– Смотри. Еще вчера, шанс встретить себе подобного, человека – соратника, человека – собеседника, казался мне недоступной мечтой. Шанс, единственный шанс и то казался чем-то несбыточным. А сегодня мы проболтали полночи. И где? В месте, в которое я пришел умереть или трансформироваться, что для меня является одним и тем же. Значит где-то в мире также может быть шанс, что мы выйдем отсюда. Или нас спасут. Или мы найдем общество себе подобных. Одно чудо уже свершилось. Почему бы не дать волю своему воображению и не понадеяться еще на одно чудо? Или несколько?

Находясь тут с тобой, мы можем мечтать, о чем угодно, нам никто это не запретит. Но я очень хочу услышать твою историю, как ты оказалась здесь. Потом я готов поделиться своей. Может быть узнав друг друга получше, мы сможем найти выход из нашего положения вместе.

– Бабочка. Однажды со мной уже случилось одно чудо. Я видела настоящую бабочку. Ты напоминаешь мне ее.

– Расскажи. Я хочу знать, как это? Увидеть чудо природы.

– Мы были в отпуске, и я сбежала на море. Моя мать не знала, но я могу обманывать считывающие устройства и открывать любые электронные замки. Делается это правда в особом состоянии, я потом тебе расскажу, а сейчас про бабочку. Нам говорили, что бабочки в природе не живут. И все что мы могли, видеть их на картинках или в оранжереях. А тут настоящая, живая бабочка села на мою руку. У нее были маленькие нежные голубые крылышки, маленькая голова с усиками и тоненькие ножки. Эти ножки были покрыты мельчайшими ворсинками, и вот этими ворсинками бабочка цеплялась за меня и ходила по моей руке. Маленькая, она была совсем невесомая, через ее тонкие крылышки просвечивалось солнце. Она была самым живым предметом на каменистом берегу. Самым светлым, самым свободным. Я всегда буду помнить ее.

Когда она села мне на руку, я поняла, что именно сейчас, в эту самую секунду вершится самое большое чудо в моей жизни. Как будто ко мне прикоснулась не маленькое насекомое, а что-то большое, величественное, огромное, приняло в свои объятия.

И когда я увидела тебя тут, знакомое чувство посетило меня. Знакомое чувство узнавания. Как будто я знала тебя всю жизнь и только сейчас получила шанс на встречу с тобой. Может быть мне надо было сюда попасть. Понимаешь? Может быть все настолько не случайно, что нас кто-то свел вместе? Я так хочу верить в очередное чудо. Так хочу верить, что все не зря.

Лев Константинович опять и опять прокручивал запись этого разговора. Удивительно, но все показатели его подопечных были выше обыкновенных стандартных рамок. Мозговая активность двух полушарий мозга в центрах, которые до сих пор считались современной науке не изведанными проявлялась скачками и подъёмом активности. В то же время наблюдалась гармонизация работы двух полушарий мозга одновременно у двоих подопытных. Сердечная деятельность приходила в норму, изначально показатели по телу показывали пережитый стресс. Все, даже мочевыделительная система начали работать слаженно. Организмы двух людей, как будто бы подстраивались друг под друга, при этом выравниваясь не только в собственной замкнутой системе, а четко настраиваясь и приходя в гармонию с показателями второго человека в боксе. При этом процессе синхронности, отмечалось повышение общего уровня вибраций, их ментальная энергия росла. Изображения с камер на мгновения опять становились нечеткими, размытыми.

Образ бабочки засел у врача в голове, вызвав опять томительное чувство внутри себя, где-то в районе грудной клетки. Как будто немного подташнивало внутри. Неприятно сдавливало грудь, в тоже время в голову лезли совершенно забытые воспоминания детства. Залитый солнцем периметр бассейна. Он маленький, смеющийся, с каким-то другим наполнением внутри, легким, радостным. Рядом родители. Папа кидает его в воду. Все смеются, брызгаются, хохочут. Почему старые картинки его прошлой жизни, жизни в которой была радость и непосредственность встают перед глазами сейчас? Когда он слушает Ингу, или смотрит, как эти двое общаются перед собой? Что происходит с ним? Лев Константинович решил брать некоторые записи домой. Слушать, изучать. И если надо будет – подключиться к эксперименту самому или подключить еще пациентов для изучения.

Пока пациенты общались, в операционных уже шла работа. Готовились роботы трансплантологи, роботы помощники проводили подготовку стерилизуя помещения и инструменты.

Как описать это страшное чувство предвкушения потери? Дед уезжал на старую дачу в деревню, выходил вечером в поля и смотрел в небо. Что он, старый, мог втолковать молодым глупым своим потомкам, увлекшимися играми в прогресс, и зашедшим так далеко?

Дед с молодости занялся подготовкой к страшному. Он скупал соль, мёд, печатные карты дорог, старые книги. В книгах рассказывалось о целебной силе трав, ведении сельского хозяйства, о народной медицине. В его библиотеке можно было найти все: как самому построить дом, как прожить в нем в любом климате, особенности охоты и рыбалки. Дед не хотел, чтобы знания умирали на его любимой земле. Мир менялся, но что-то должно было остаться неизменным, незыблемым, вечным. Эти книги должны были рассказать молодежи простые истории другой жизни. Жизни без чипов, информационных потоков, истории жизни на земле с момента сотворения этого мира.

Семена. Семена собирались долго и трудно. Уже сейчас практически невозможно было найти старые добрые помидоры или огурцы не ГМО. Семена хранились в холщовых мешочках, надписи названий растений старательно прописывались нестираемым маркером. Дед готовил свой ковчег. Кто знает, как повернется жизнь дальше. Может быть его схрон спасет чьи-то жизни. Детей или внуков, или просто будет интересен потом в качестве музея.

Молодежь смеялась, крутила пальцем у виска, мол, совсем сошел с ума на старости лет. Но дед точно знал, что его схрон может пригодится в апокалиптических условиях будущего. Откуда взялись у него эти мысли? Слишком долго он жил на свете, и слишком много перемен произошло на его веку. Он видел куда ведет прогресс, как меняются люди, становятся чёрствыми, равнодушными. Он смотрел на своих внуков и видел, как молодые, умные ребята тупеют от использования гаджетов и своих смартфонов, отказываются думать сами, принимая готовые решения, навязанные всеобщей паутиной. Отключи интернет и современный мир встанет. Встанет в прямом смысле этого слова. Без навигатора приехать из точки А в точку Б станет невозможно, печатные карты дорог уже давно пропали из обращения и даже пользоваться ими современное поколение уже не сможет, не приучено. Элементарно встанет весь документооборот, хранимый где-то там, в цифровом пространстве. Люди останутся безымянными и беспомощными в новой реальности. Знания. Знания предков перестали передаваться по наследству, так как считались устаревшими, ненужными, не интересными.

Дед собирал спирт, соль, мёд – они не портятся со временем и могут принести пользу потом, уже после его жизни. Антибиотики дед научился делать по старым рецептам из осиновой коры, вытяжки клюквы. В небольшом кирпичном домике разместилась часть наследия человечества его времени, как подарок, бесценный подарок жизни.

Но однажды дед не вернулся вечером из поля. Остался лежать, глядя остекленевшими глазами в ночное звездное небо.

После похорон, его дети и внуки, из уважения к этой сильной личности, из остатков любви, что заложил он в них в свое время, решили оставить маленький домик нетронутым. Наведываясь в редкий выходной, чтобы с улыбкой перебирать страницы сказок Пушкина, или разглядывать в гараже старую машину и кучу никому уже не нужных инструментов. И даже когда интернет отключили за пределами больших городов, иногда наведывались, храня память о прошлом.

Обесточенные страхом и болью они практически не разговаривали друг с другом в последние два дня. Инга лежала на кровати и вспоминала, как увели сначала Алексея, а потом и ее.

Утром в их бокс зашли двое незнакомых докторов, подошли молча к Алексею, ввели ему какое-то вещество. Взгляд мужчины сразу стал мутным, бессмысленным, тело обмякло. Его подхватили под руки и вывели в неизвестное. Они даже не успели попрощаться, – думала девушка, сжимая со всей силы кусок простыни в маленьком кулачке.

Инге стало так страшно, внутри засвербило, сжалось, потом оборвалось. Понимание, что она его может никогда не увидеть или увидеть другим- исправленным, страх за будущее, накрыли толстым пыльным слоем все мысли в голове. Она, как в тумане, сидела на краю своей кровати, сжав кулачки, качаясь из стороны в сторону и сердце ее разрывалось от горечи потери.

Когда она попала в центр, то была даже рада, что жизнь ее закончится и мучения останутся позади. Но встретив себе подобного, она оказалась совсем не готова к расставанию с ним и со своей жизнью. Инга отчетливо поняла, что их судьбы в чужих руках и эти бесчувственные люди вокруг не понимают, что вершат настоящее убийство. Хотелось кричать, но из горла шёл только хриплый, усталый стон. Потом пришли и за ней. Всё, что она помнит, это как те же мужчины зашли в бокс, потом туман в голове. Ее везли по белым коридорам, глаза слепил свет от синих ламп. Она лежала на каталке и прощалась со своей жизнью, такой короткой и бесполезной. Много бабочек окружали ее. Синие, белые, цветные, они кружились вокруг в своем хороводе. Садились на лицо, волосы, руки. Инга подумала, что уже умерла и удивленно разглядывала своих чудесных подруг, пребывая в невесомости и эйфории наркоза.

С трудом разлепив слипшиеся от слез глаза, увидела потолок комнаты, из которой ее недавно увезли. На кровати в углу лежал Алексей, его глаза были залеплены чем-то похожим на пластырь.

Инга нащупала такой же пластырь под своим правым ребром. Сначала она обрадовалась – живы. Потом начала осознавать происходящее и радость ее померкла. Она также все чувствует, думает, ей не перепрошили мозг, от нее просто отрезали кусок тела.

Инга поняла, что ее удел – быть разобранной на органы. И не сразу одним днем, а по чуть-чуть. Ее органы понадобились богатым людям и в голове сразу возникла картинка толстого человека с выпученными глазами, который тянул к ней руки и кричал – хочу…

Люди-ли вокруг? Будут они жить, радуясь, что носят в себе кусок еще живого человека? И сколько еще кусков себя она готова отдать? Кусков себя… От этих мыслей замутило, закружилось в голове, и девушка впала в послеоперационный сон.

Очнувшись, увидела, что Алексей лежит также тихо, не подавая никаких звуков. А вдруг он перепрошит и Инге придется доживать свой век в одной комнате с бездушным, исправленным, недочеловеком? Она вспомнила их недавний разговор о биороботах, а потом бабочек, что кружились в ее сознании во время операции. Ей так захотелось жить, чтобы испытывать настоящие чувства, пусть это даже будет чувство потери единственного родного ей человека на земле. Хотелось жить, чтобы иметь возможность надеяться на чудо, на возможность поменять хоть что-то и сделать этот мир созвучным ее чувствам и мыслям. И ей совершенно не хотелось жить в реальности, где нормальным считается «править» ненужное полушарие мозга, где нет творчества и жизни как таковой, есть только цели и обязанности члена союза. Ей не хотелось жить среди биороботов и людей с пере- прошитым сознанием.

Лев Константинович смотрел на показания датчиков и не мог поверить своим глазам. Куда делась энергия его подопечных? Где эти вибрации, что ощущались кожей, просто глядя на видеозапись? Все куда-то пропало после операций, одним днем. Впервые в жизни, врач поймал себя на мысли, что просто подглядывает за другими людьми. Раньше, когда он ставил эксперименты над другими своими подопечными, они казались Льву Константиновичу просто материалом для исследований. Сейчас-же он увидел себя со стороны, сидящий в удобном кресле, внимательно смотрящий в экран. Наблюдающий за такими же существами, как и он сам. Вчера вечером, придя домой и разглядывая неуютные стены своей капсулы, он впервые задумался о смысле своей жизни. Всё, что раньше казалось ему таким и понятным: его роль в обществе, планы на будущее, стало казаться таким нелепым и противоестественным. В глазах стояла картинка, как Инга, превозмогая боль, сразу после операции, держась за бок, пошла, села на кровать Алексея, взяла того за руку. И потом они просто молчали. Она сказала – Я с тобой, – и наступила полная тишина.

Лев Константинович вдруг осознал, что ни одна женщина в мире никогда не скажет ему таких слов. В его мире брак считался пережитком прошлого, любовь – пошлой сказкой, прикрывающей корысть. Он мог встречаться с любыми свободными женщинами, как за деньги, так и бесплатно, и женщины тоже жили свободно, не обременяя себя связями, в полной свободе выбора своих предпочтений. Но что это были за отношения? Тихие вечера перед панорамой или гуляния в специально отведенных зонах отдыха, молчание, не от наполненности, а от пустоты. Главным в их обществе считалось быть хорошим работником, иметь высокий рейтинг репутации и лояльности, так безопасно для всех членов союза. Обеспеченные работой, с удовлетворенными базовыми потребностями люди жили свободно, уверенно в завтрашнем дне. Правила жизни были четко обозначены и все, что надо было, следовать этим правилам, не выделяться из толпы. И тут же на ум пришли картинки из детства. Заливистый смех матери, и отец берет ее за руку. Почему тогда, это было еще возможно, такое единение, а сегодня уже нет? Его с детства приучали, что заведенный порядок пойдет на благо развития цивилизации, а сейчас, глядя на этих двоих покалеченных людей, Лев Константинович стал задумываться, для кого нужно такое благо?

Жизнь его подопечных несомненно закончится в центре, на его глазах. И их жизни уже не казались врачу такими бесполезными и лишенными смысла. Наоборот. Наблюдая, как тепло его подопечные общаются друг с другом, врач начинал понимать, что в этом общении и заложена та живая сила, что заставляет пищать датчики и смазывать изображение камеры. Вдвоем, его подопечные будто питали друг друга, росли. И только сейчас, после операции их организмы сдались и все значения вернулись к нижнему порогу нормы. Лев Константинович начал осознавать, что благодаря этим двоим, он продолжит свое существование на земле, но уже стал задумываться, а зачем? Мысль, что он будет до конца своих дней ходить на работу, ставить эксперименты или перепрошивать мозги других людей, уже не казалась ему такой замечательной. Более того, он начал смотреть на себя другими глазами, глазами Алексея, обличающего пустоту бездушной системы. Образ бабочки, о которой рассказывала Инга, прочно засел в голове. Лев Константинович даже сходил в оранжерею в свой единственный выходной в этом месяце. В оранжерее было мало народу, такие места были как старые музеи, совсем не популярны. В разнотравье искусственного луга, среди горшков с цветами и карликовых деревьев Лев Константинович увидел летающих насекомых с крылышками и попытался понять: что так может воодушевлять при взгляде на эту летающую букашку. Так и не понял и раздраженный покинул зал. Он был зол на себя, зол на своих пациентов, на свою неспособность увидеть прекрасное в таком обыкновенном. Потом понял, что именно его неспособность понять образы, что рисует больной мозг испытуемых, его бессилие перед этой странностью мышления, так раздражает и выбивает из привычной колеи упорядоченной жизни…

ГЛАВА 3

Алексей лежал и вспоминал первые дни, проведенные с Ингой в центре. Как он видел ее, маленькую, беззащитную, такую светлую и родную. Как они разговаривали сутками, делясь своим внутренним миром, наполняя друг друга.

– Шум листвы, запах дождя, небо, меняющее свою окраску – Мир нам дарит себя, ничего не прося взамен, кроме любви и принятия.

Эти слова Инги заставили его по-другому посмотреть на молчаливое терпение земли по отношению к человечеству.

Провозгласив себя богом, утвердив свое величие, человек скатился до состояния биологического робота? Когда была перейдена грань, когда человек из дитя природы был превращен в бога на земле? Наверное тогда, когда разрешили эксперименты над себе подобными. Когда стали править себе подобных, по образу и подобию чьему? Или просто править ради удобства управления? Извращенная мораль и отсутствие этики, превратили землю в испытательный полигон.

Общество само выстроило существующую систему и покорно превратилось в роботов. Само. Самое страшное, что люди сами сделали свой выбор.

Кого можно назвать роботом?

Биороботы имеют ряд программ, для обеспечения бесперебойной работы системы в целом. Сознание биоробота ограничено набором функций, необходимых для поддержания системы. Набор функций присваивается по мере взросления человека, исходя из его личных качеств и в последствии профессиональных. В нашем мире, если ты выполняешь свои функции хорошо, отлично интегрировался в существующий порядок, тебе дается возможность продлить свою жизнь или улучшить свои биологические функции. В принципе, на чем построена вся система – это на страхе. Страх выпасть из системы, остаться одиноким в полной изоляции, заставляет поддерживать существующий порядок и принимать законы общества. Также в систему гонит страх смерти. Не зря, время жизни современного человека ограничен сроком в 50 лет. В системе использованы только наши тела, поэтому развитие духовного начала человека, сейчас под строгим запретом. Как только ты перестаешь себя чувствовать только телом, выполняющим определенные действия, описывая себя, как набор функций, и начинаешь слушать свою душу – ты выпадаешь из роли биологического робота и получаешь возможность узнавать мир с другой стороны. Это как в рассказах Инги, когда она видела мир, разделенным на разные реальности. Например, в бетоне города, увидев одиноко стоящее дерево, она видела это дерево, как часть природы, часть земли, часть себя, но никак не частью этого города. Как -будто ее реальность раздваивалась, на настоящее и искусственное. На два разных мира в одном кадре.

Когда ты способен творить, как Инга, например – уходить в свой внутренний мир и писать стихи, то ты выпадаешь из системы, населенной функциями. Теперь ты творец своей жизни, появляются чувства. А поборов страх смерти, ты выпадаешь из системы навсегда, так как уже со стороны видишь действительность, и можешь участвовать в ней только частично, только по своему желанию или выбору. Парадокс развития этой цивилизации заключается в том, что, взяв на себя функции бога, научившись только выращивать куски мяса, люди создали систему, убивающую все божественное в человеке.

– Рыба молчит не потому, что она немая, – говорила Инга – Рыба немая, потому что там, где она живет, не говорят.

Раньше, когда он был один и поговорить о творившемся у него в душе было просто не с кем, он все время внутри себя вел разговор с невидимым собеседником, как, наверное, любая рыба в водоеме. Ему было просто не с кем поделиться своими чувствами, так вокруг говорили, о чем угодно, только не о чувствах.

Вспомнил, как в детстве подружился с мальчиком в развивающем центре. Они вместе играли, брали палочки, рисовали на песке воздушные суда, пароходы, дроны. Вместе сочиняли какие-то рассказы, сказки, даже придумали свой язык. Потом мальчик, имя его Алексей забыл, пропал на какое-то время. Воспитатели сказали – болел. А Алеша ждал своего маленького друга. В одиночестве выводил рисунки на песке, сам с собой играл, придумывал новые слова для их секретного языка.

Потом мальчик появился вновь. Но уже другой. Ему неинтересно было играть с Алешей, он забыл за время болезни их тайный язык и стал также скучен и прост, как остальные дети в группе. Уже когда вырос, Алексей узнал, что так ведут себя дети после попадания в коррекционный центр, куда их отводят родители. Отводят ради своего спокойствия, ради своей будущей благополучной жизни. Так же, как в свое время поступила и мать Инги. Алексею в этом плане повезло. Дома он чаще всего проводил время один, родители, а он жил в редкой форме полной семьи, были заняты своими делами и уделяли ему совсем мало времени. Поэтому, все его странности остались незамеченными до школы. А там он уже научился притворяться и не искал себе единомышленников, не заводил друзей, просто был как все – тихим, послушным и совершенно обыкновенным. А внутри росло, кипело, бурлило. И вот, к тридцати без малого годам, выплеснулось отчаянно. Устроив бунт на работе, а на самом деле., это был нервный срыв, молодой человек приговорил себя к коррекционному центру.

И вот, он лежит без глаз. Темнота ослепляет его изнутри. Не видя ничего вокруг, лишь слыша голос Инги, ее песни, что тихонечко напевала себе под нос девушка, Алексей понимал, что пришел конец его бестолковой жизни. Бездарной, короткой, в которой не случилось ничего более волшебного, чем встреча с Ингой.

– Представь себе, что мы часть вселенной, часть этого мира, – говорила она.

– Что вчерашнего тебя уже нет, каждый раз, просыпаясь утром, ты заново рожден.

– Умение чувствовать есть великая радость и тяжелая ноша одновременно, если не знать, что даже чувства мы выбираем себе сами.

Так хотелось жить, любить, мечтать. В отсутствующих глазах мозг рисовал картинки голубым и изумрудным светом. Сначала Алексей не обращал внимания на всполохи неясных очертаний, что на мгновенье взрывались у него перед глазами, прекрасно понимая, что видеть на самом деле, он ничего не может. Потом, в процессе скуки, решил поиграть сам с собой, доверится всплывающим картинкам, попробовать их рассмотреть внутренним открывшимся так внезапно взором. Он погружался в переплетение извилистых голубых дуг, всполохи изумрудного цвета, каждый раз мысленно рассказывая Инге, что он видит перед собой. И вот, однажды, он увидел слабые очертания маленького окна, фигурки, сидящей на краешке кровати. Это нельзя было назвать зрением. Нет. Это можно назвать было видением. Через все органы чувств, и тот большой орган, что спрятан в его груди и через воронку в голове, в пучок собиралось изображение на внутренней стороне закрытого глаза. И осознав свое открытие, в радости, открыв все свои чувства, собрав их в пучок, в большой центр света, в середине своей груди о мысленно позвал – Инга…

Врач перебирал на светящемся экране страницы с результатами анализов. В темном кабинете, уже давно спустилась ночь, не включая освещения, он довольствовался лишь голубой подсветкой проекции.

Увиденное привело в ужас. Результаты обследования показывали активацию шишковидной железы, перестройку гормональной системы, активную работу правого полушария мозга. Клетки ДНК пытались выстроиться в идеальную решетку «чистого» человека. Анализы принадлежали самому Льву Константиновичу. Он стал превращаться в гомо-сапиенс.

Наблюдая за своими подопытными, врач заметил у себя странные симптомы нервного расстройства. В голову все время лезли мысли, вопросы, перемежаясь с давно похороненными на задворках воспоминаниями детства. Необычайная усталость накатывала в конце дня, опустошенность. Если раньше он с гордостью ехал после работы домой, считая себя важным человеком для общества, добившимся больших благ, то сейчас все казалось пустым, не интересным, обыкновенным и привычным. Вид его домашней капсулы стал наводить тоску и уныние. Раздражало обилие пластика и полимеров вокруг. И пусть это были самые экологичные материалы, которые можно было пускать множество раз в переработку, в интерьере капсулы не чувствовалось никакого уюта или тепла.

Воспоминания детских лет, проведенных с родителями, все время мелькали перед глазами, появляясь неожиданно, мешая работе и отвлекая от привычных дел. В груди сжималось, мяло, томило чувство глубокой неудовлетворенности. В стремлении себя хоть чем-то порадовать, вернуть былое ощущение легкости и понятности жизни, Лев Константинович сходил в дорогой ресторан эко-кухни. Заказал себе салат из настоящих свежих овощей, сосиски из настоящего животного мяса и пирог из фруктов на десерт.

Поедая принесенные роботом официантом деликатесы, в полном одиночестве оглядывался вокруг. Люди сидели в большом просторном светлом помещении по одиночке или парами, глядя в экраны, отсвечивающими голубым цветом, что-то бубнили себе под нос, а точнее в чип-ретранслятор, служивший передатчиком информации, заменившим в свое время неудобные старые отдельные устройства.

Все вокруг увлеченно жевали, не обращая внимания на обстановку вокруг. А смотреть, по большому счету, было и некуда. Минималистичный дизайн прочно вошел в моду еще в конце прошлого века и впоследствии только усовершенствовался. В любом предмете главным считался только его функционал, излишества в виде украшений, резьбы или барельефов не приветствовались. Только функциональное назначение предмета являло его красоту и совершенство. Простые пластиковые столы с обтекаемыми углами, стулья удобной формы, ничего лишнего, за что мог зацепиться глаз. На стенах экраны, подключившись через чип к каналу ресторана, ты попадал в какофонию звуков коротких рекламных роликов, новостных лент, музыкальных клипов. Но все звуки, ты слышал лишь в своей голове. Встроенные в заушные пространства динамики были в обиходе уже добрый десяток лет. Лев Константинович, повинуясь внезапному порыву порылся в настройках чипа и выключил все звуки, изображение своей панели и остался в помещении, где раздавались лишь звуки столовых приборов, чавканья, шуршания роликов роботов официантов. Все окружающие его люди были поглощены цифровым пространством, занимая себя привычными цифровыми развлечениями в другом, созданном ими мире.

– Вакханалия потребления

Заставляет забыться в мире,

Где материя правит уверенно,

Подавляя души порывы. – Пришли на ум стихи Инги. Строчки встали перед глазами, пугая своей правдивой прямотой.

Выйдя на улицу, врач потянул носом воздух. Пахло пылью и больше ничем. Мысль, что они живут, не чувствуя ни звука, ни запахов, внезапно посетила Льва Константиновича.

Придя домой, в свою капсулу, он выбросил в утилизатор все пластиковые цветы, украшавшие стены его спальни. Почему-то эти зеленые, не настоящие растения стали раздражать, волновать своим присутствием. А наутро, придя на работу и проведя себе серию тестов, Лев Константинович сделал неприятное для себя открытие.

Общение с пациентами стало для него небезопасным. Именно с проведением эксперимента с «чистыми» образцами, врач связывал происходящие в его организме изменения. Слежка за жизнью подопытных внесла сумятицу в его чувства, отняв привычный покой, перестроив все системы организма на новый лад. Как эти двое «подстраивались» друг под друга, так и организм врача «подстраивался» под них.

Объяснить себе происходящее он мог только опираясь на тот факт, что пациентов было двое, в своем общении друг с другом они росли в энергетическом плане, порождая синергию и синхронность, что подтверждали показания датчиков. И этот рост их ментальной энергии, каким-то образом повлиял и на Льва Константиновича, затрагивая его существо, увлекая в водоворот роста.

Теперь перед врачом стояла большая проблема. Если он укажет эту информацию в отчете, то скорее всего, сам окажется в экспериментальном боксе, вместе со своими подопечными.

Если же он скроет полученные данные, а анализы и тесты еще не поздно подтереть, данные сливались в накопитель каждые двадцать минут, то его будущее будет совсем неопределенным и непредсказуемым.

За четыре минуты до скидывания данных в шлюз, Лев Константинович выставил на всех бланках отметку – ошибочно, повтор, удалить, и с чистой душой приступил к своим ежедневным обязанностям. Он только что сделал свой выбор…

В тишине, в заточении, его подопечные просто сидели на своих кроватях. Инга смотрела в окно, Алексей полулежал, обернувшись в сторону стены. Все датчики показывали увеличение мозговой активности, как будто его пациенты решали сейчас сложную задачу, более того, были задействованы и участки мозга, отвечающие за речевой центр.

– Помнишь, перед операцией, мы сидели тут, мечтали?

Слова приходили в виде образов, взрываясь в мозгу обрывками воспоминаний. Вот уже два дня, как обитатели секретного бокса, наладили связь между собой без помощи речи, отличную от той, которой пользуются люди в привычной среде.