По коридору налево уже скоро и как раз кстати нашлась дверца в небольшую пещерку. Небольшой она казалась потому, что большую её часть занимало гигантское туловище Змея Горыныча. Лежал он на полу, трехголовенький, и сам с собою в карты играл. А так как лап у Змея имелось только четыре, то две головы, стало быть, играли (каждой из голов как раз по паре лап выходило), а третья голова той и другой в карты заглядывала и подсказывала. Интереса от такого процесса никакого не получалось, одни только споры-раздоры. Так что Счастливчики застали Змея в затяжном самобичевании и обругательстве.
– Ты, средняя, пошто правой голове карты мои докладывашь? Не совестно, однако?
– А чего сразу средняя, средняя? Чуть что – сразу за ухо… Я и тебе всю правду, как на духу! Чтоб по справедливости!
– Так мы с тобой ближе к сердцу, и должны за одно быть, супротив правой, вместе да воедино! Ты всю таку тактику и стратегию мне портишь, шею понапрасну воротишь на сторону…
– Ты, левая, говори, да не заговаривайся! Знаем мы, как ты по ночам среднюю за уши кусаешь! Вот тебе и поделом!
– Да кто кусает-то? Кто? Покусываю, любя!
– От твоей любви только лапы дрыгаются, и у хвоста судороги… Неча среднюю к себе сманивать! У ней у самой, может быть, мозги есть!
– У хвоста судорога оттого, что средняя весь дань с ним в догонялки играет, точно кутёнок недоеденный… Он, бедолага, не знает уже куда деваться!
– Кутёнок?
– Хвост!
– А с кем же ему еще в догонялки играть? С тобой-то не шибко: ты, чуть что не по тебе, целиком заглатывашь… Пламенем совсем обварила и обжарила! Гляди, вон кожа вся послезала… Как кожура с банана!
– Нашла с чем сравнить! Ты хоть раз в жизни живой банан видела?
– Вот мне еще смотреть срамоту заокеанскую!
– Конечно, тебе бы только иглой Кощеевой уколоться, да дрыхнутъ сутками! Никакого интереса к жизни!
– С какими такими утками?! У тебя интерес большой: ужастики смотреть по блюдцу с голубой каёмочкой про всяких каракатиц с иных планет!
– А хоть бы и каракатиц! Зато кругозор шире!
– Прямо там, кругозор! Держи пасть шире: под носом у себя не видишь! Вона, какие-то уже с полчаса стоят, пришедши… А кстати, кто они такие и с чем их едят?
Затейливая немая сценка, в продолжение которой три головы Змея Горыныча с откровенным интересом и жгучим любопытством разглядывали наших героев, а те, прямо скажем, с весьма смешанными чувствами рассматривали Змея, – достойна быть описанной лишь пером несомненного гения. В отсутствие какового вашему покорному слуге, автору, придётся самому справляться с ситуацией, покусясь на величавое звание и рискуя хоть кое-какой, но своей репутацией.
Змей смотрел на Счастливчиков дружелюбно. Кто же будет смотреть на собственный обед, скажем, с отвращением или с антипатией? Обед – а равно с ним и завтрак, полдник, ужин и прочий ленч, – всегда в радость обретшему! Тем более долгожданный, многообещающий и обильный. Как заядлый гурман в предвкушении блистательных гастрономических блюд, Змей Горыныч смаковал видимое, облизываясь и чмокая в три глотки. В его грандиозно выдающемся животе зычно урчало: там готовилось место для лакомых лапок, сочных мозгов и отменной грудинки, для крылышек, филейных частей и потрошков…
Несколько иными, надо полагать, были впечатления наших героев.
Странник, например, примерялся: какую голову срубить, какую – свернуть и оставить мучиться, а которой одной из всех потом в лоб задавать каверзные вопросы на засыпку.
Принцесса представляла себе восторг и зависть подружек при ее появлении на улице в сопровождении маленького домашнего дракончика… Дракончика звать Микки, и он очень – очень милый, почти не кусается.
Пришелец размышлял куда девать такое чучело: поставить в холле у камина, чтоб гости нет-нет, да и вздрагивали после очередного стаканчика, или сразу на улицу, чтоб вздрагивали не только гости, но и прохожие… Чтоб и прохожие тоже – выходило смешнее.
А Старик вдохновенно мечтал подкрасить Змею крылышки и мазнуть-таки пару раз кисточкой по мордочкам: явно не хватает выражения жути, пары мерзких бородавок и спеси в глазах. Кто же так смотрит? Как собачонка на одинокого путника после первого укуса – с любовью, когда хочет от души кусануть его теперь ещё и за пятку.
Однако – легко ли дело делается?
И Счастливчикам и Змею Горынычу показалось в тягость начинать драку первыми… Одни считали зазорным без повода бить морды доисторическому животному. Змей же Горыныч с нынешним людом старался всё же быть осторожнее. Иные из них тепереча не то, чтоб какой хилый меч с собой таскают, но и всякие там пушки – бластеры. Соловушка – разбойничек рассказывал что-то такое, чего и сам опасался.
Таким вот образом, и тем и другим требовалась разведка словом.
– В карты сыграем? – вдруг предложил Странник.
– Сожрать, да и всех делов! – захлебываясь слюной, прорычала правая голова.
– Всё б тебе спешить, торопыга! – укорила левая. – Успеем! Для меня вот важно настроение. Так хочется праздника! Да и аппетит, как известно, приходит во время игры!
– Праздника, праздника! – заклацала зубами средняя голова, точно в ладоши захлопала. По глупости она решила, будто «праздник» – это когда вкуснее.
– Сдавай, коли не шутишь! – решила левая.
– На что играем?
– Само собой: проиграете – съедим! Выиграете – съедим тем более!.. Но – не разжёвывая…
«Хрен редьки не слаще!» – подумали Счастливчики. Ввиду отсутствия приемлемой альтернативы, они решили уповать на ничью: «Выиграет – подавится! Проиграет – подавится тем более, но – насмерть! Поглядим ещё, что да как!»
Спрашивать у Змея Горыныча дорогу к мастерской избушек показалось неудобным. Жизнь на кону, не до глупостей! Дальше – как повезёт! Вдруг, найдутся козыри или всё-таки карты выпадут на удачу?
Странник начал было сдавать карты на двоих, то есть – Змею целиком и себе, но левая голова возмутилась:
– Всем своим сдавай, а то нечестно!
Почему так было нечестно, Счастливчики не поняли. Но расспрашивать посчитали неудобным. А главное – небезопасным. Терпение Змея – а хоть бы и одной из голов! – могло само собой лопнуть в любой момент. И Странник, сдавая на шестерых, уже считал дело прогоревшим: за игру Пришельца он ручаться не мог; и таким образом вся его затея заранее обрекалась на неудачу. Участие Пришельца сводило шансы на победу Счастливчиков к отрицательному значению. Впрочем, сам Пришелец на этот счёт почему-то не чувствовал никаких угрызений совести. Только нахлобучил кепку себе поглубже на уши и занялся тщательным рассматриванием цветных картинок на сданных ему картах.
Колода, надо заметить, попалась Счастливчикам не совсем обыкновенная. Тузами в ней был исключительно сам Змей Горыныч, причем везде зелёного цвета и непонятных мастей. Королей представлял собой – как кажется, по совершеннейшему недоразумению! – один и тот же Кощей: карта с его унылой в фас или в профиль физиономией моментально портила настроение всякому, кто ее получал. Дам замещали три блуднолицые амазонки во главе с Бабой-Ягой: эти то и дело подмигивали, будто живые, и норовили сами собой выскользнуть из рук. Вальтами являлся сплошь «Иванушка-Дурачок»: что «Иванушка» – было понятно по букве «в», то есть – «Ванька», а то, что он «дурачок» – без труда угадывалось по удручающим выражениям его лица. Из остальных карт в колоде нашлись только тройка, семерка и «джокер» – чёрт с ветвистыми рожками и кривыми ножками.
Уяснив себе таковое положение вещей, Странник буквально схватился за бороду. Но самое страшное еще ждало его впереди.
Оказалось, что Змей Горыныч намерен играть не в преферанс или в покер, а в «верю – не верю», ибо никакой другой игры он просто не знал и знать не хотел. Для Странника же «верю, не верю» – хуже шок-музыки. Наверное потому, что он не верил ни во что, кроме как в самоё себя, но зато – без всяких сомнений. Каково же ему при этом играть? Он так и эдак, просчитывал комбинации, брал зачем-то двадцать девять на ум, вычитал пять, умножал на тринадцать, но в результате получал пятизначные цифры с какой-то перечеркнутой латинской буковкой «эс» на конце.
Змей же играл блистательно, то есть врал напропалую, беззастенчиво и виртуозно.
– Сидит коза на берёзе, мычит на полном серьёзе! – еще и приговаривала его бесстыдная левая голова. – Стонет кречет: чёт или нечет? Кто-то пытает, а кто-то калечит!.. Горит лампада, играет ламбада, я б за такое – убил бы гада!
Некоторое время Счастливчиков неожиданно выручал Ромуальд.
– Не верю! – страшным голосом Станиславского-и-Немировича-Данченко кричал он Горынычу, пока не охрип. Тут уж как раз пришла очередь Пришельца загадывать загадки:
– Не боюсь я робота – терминатора, стукну по лбу ковшом экскаватора!.. Воздух полнится муторной жутью – жидкий робот писает ртутью!.. Слава пройденным милям и парсекам, я «чужих» гоняю по отсекам и кричу им вослед «улюлю!» Что-то будет, когда догоню?
Змей с каждой секундой обнаруживал все большее беспокойство. Энергично подрыгивал лапами, дёргал хвостом, надувал щеки и почему-то бормотал проклятия, типа: «Будь я проклят, если ещё хоть раз окажусь в этой сказочке!»
Читая в этот момент его мысли, Пришелец обнаруживал там лишь одну фразу, насквозь пронизывающую мозги трех голов туда и обратно: «Уткнувшись локтем в брутарею брамс!»
Карты в этой игре вроде бы и не участвовали, за что Страннику, например, было весьма обидно. Он усердно раскладывал перед Горынычем замысловатые пасьянсы, надеясь всё-таки привлечь его внимание, но усилия эти оказывались донельзя тщетны.
Игра достигла своего апогея. Змей в горячке порол чушь, призывал на помощь бабушку Секисьнакись и дедушку Отбалды, и вот-вот мог выскочить из кожи вон.
– Одной головой нужно думать, а не тремя! – уже воодушевленный неожиданным успехом, снисходительно наставлял 3мея Странник. Змею слова Странника показались обидными и переполнили чашу терпения – ту самую, с медицинской эмблемы. Лязгнув челюстями, словно железнодорожный состав – буферами, три головы Змея Горыныча простерлись в направлении наших героев. Странник молниеносно отпарировал нападение ловким взмахом меча – леденца, коий как раз вовремя обнаружился в кармане его шубы…
Впрочем, что такое этот меч – леденец супротив огнедышащего Змея? Так, одна голая фантазия! И кто знает, как всё обернулось, если б не находчивость Старика.
А произошло совершенно удивительное! Старик вдруг протянул руку к одной из карт с Иванушкой-Дурачком и та, то есть рука, словно бы в какой-нибудь дикий омут, до локтя ушла в никуда. Принцесса, наверное, даже может быть вскрикнула б от такой неожиданности, если бы не знала за Стариком склонности к подобного рода штукам. Он частенько уходил в никуда и приходил ниоткуда, и при этом становился еще лучше и симпатичнее. Видно в том-то и состояло его загадочное обаяние?!
Словом, не успел Змей как следует выпучить глаза и разразиться грубой бранью, как Счастливчиков и след простыл: последовав примеру Старика, они один за другим скрылись в колоде, будто бы сквозь землю провалились.
Со злости великой и от бессилья немощного Змей Горыныч так перетасовал карты, что наших друзей в них протрясло, протёрло и вывернуло наизнанку.
Испытываемые ими в этот момент чувства можно было бы сравнить с ощущениями барона Мюнхгаузена, вытаскивающего себя за волосы из болота вместе с лошадью. Причем, сравнение будет не в пользу барона. Ибо Счастливчики чувствовали себя значительно лучше.
Старик осуществил давнишнюю мечту и дал сдачи тому неповоротливому и грубому медведю, который имел неосторожность оттоптать ему в детстве сразу оба уха.
Странник кардинально разрешил более чем тысячелетнюю проблему с внезапно приходящими и уходящими Музами: благодаря его краткому курсу заумно– пространной методологии «Рассеянного недопсихохотоза», любой творец теперь будет иметь возможность вызывать Музу к нужному и конкретному времени, а не ждать этого явления, как чуда. Достаточно щёлкнуть пальцами – и упс! Муза готова, уже рядом, нашёптывает, или как-нибудь иначе затейливо руководит вашими творческими процессами. Правда, пока ещё курс обучения методу занимает большую и лучшую первую часть жизни. Да и Музы случаются всякие, иногда приходят совсем не по тому делу. Но Странник полагает вполне возможным в дальнейшем, лет через пятьдесят – сто, сократить и интенсифицировать процесс обучения как творца, так и его Музы. Главное, чтобы Пришелец (до сих пор единственный испытуемый и обучаемый Странником) хоть чуточку, наконец, освоил метод именно в части вызова Музы. В плане же того, как сделать, чтобы Муза ушла или даже убежала, а также – пришла не за тем или не вовремя, Пришелец уже и теперь выдающийся спец, равного которому не сыскать в обеих Вселенных. Тут метод Странника работает как часы и даёт крайне блестящие в интересном смысле результаты.
Принцесса стала наконец Царевной.
Пришелец встретил братьев по разуму. И всех победил.
Ромуальд в клочья разорвал картину Гогена «Натюрморт с попугаями», где, как известно, попугаи изображены совершенно дохлыми.
Но в какой-то момент все это неожиданно кончилось. Полет воображения прервался в какой-то чисто прибранной келье пред бессмысленным зеленоглазым взором Иванушки-Дурачка. Он стоял и хлопал длинными ресницами, облаченный в небесных тонов кафтан с серебряными позументами, спортивные шаровары а ля Тарас Бульба алого цвета с белыми лампасами и кеды со шпорами.
– Ну, спасибо тебе, Иванушка! – сказал Старик, пожимая молодцу руку.
– А за что ж? Я никак не пойму, – ответствовал нежнейшим, воздушным голоском Иванушка. Судя по интонациям сказанного – он явно не врал.
– Не понимаешь – и не надо! – ласковым докторским словом успокоил Странник. Он уже подобрался к Иванушке поближе и водил перед глазами того блестящим металлическим молоточком. – Наша встреча – счастливая случайность!
Чёрт его знает, что это был за молоточек, только имелась у Странника такая диковинная привычка: во время какой-нибудь дружеской беседы он вдруг вынимал из карманчика этот самый молоточек и начинал делать им различные пассы. Ладно, если лишь перед глазами напуганного собеседника, так ведь мог иной раз еще и стукнуть – по коленке, например.
– Ой! – сводя глазки к переносице и с заметным испугом взирая на блестящий молоточек, воскликнул Иванушка. – Зачем это?
– Для профилактики, милый дружочек, – продолжал пытку Странник. – Ясно, что ты – в психологическом плане того-этого, но вдруг еще и буйный?
– Нет, нет! – заверил Иванушка. – Я буйный только когда вижу перед собой мою ненаглядную красавицу Принцессу-Царевну…
– Кого?! – в один голос воскликнули Счастливчики. Ромуальд даже попытался немедленно скрыть Принцессу от глаз Иванушки широким размахом крыльев, но таким хитрым образом не удержался в воздухе и, подобный тяжёлому созревшему кокосовому ореху, рухнул вниз.
– Жар-птичка! – сказал Иванушка, опуская глаза с молоточка на Ромуальда, а потом поднимая их на Принцессу. Что тут с ним сделалось! Куда девались апатия и тщедушие? Просиял лицом добрый молодец, расправил плечи, растолкал заступивших было ему дорогу Счастливчиков и кинулся к Принцессе, чтоб заключить её в свои могучие объятия… да только Принцесса осадила его изящным взмахом руки, будто крестьянка дикого мустанга.
– Стой! – гневно воскликнула Принцесса. – Ты ли разве спасал меня от Бабы-Яги, Кощея, Горыныча и прочей мышинерии? Ты ли искал меня по всем закоулкам Галактики? Твоя Царевна-Лягушка, небось, сейчас по болотам скачет, вспоминая тебя, горько плачет, а ты на чужих жён кидаешься? Где же глаза твои? Пропил? До белой горячки довел себя? Ан и не мудрено обознаться!
– И то верно! – опуская плечи, согласился Иванушка. Взор его в миг погас, будто огонёк в ночи. – Извела меня морока-жизнь, веру потерял, себя и других измучил… Счастья искал за океанами, многие вёрсты прошёл по пересечённой местности, в чащах блуждал, в болоте тонул… Нет ничего! Все говорят – вот, мол, дурачок этот Иванушка! А почему? Кто-нибудь интересовался? Которые с ветряными мельницами и терминаторами бьются, они, значит, сразу умные – заумные… А я вот, например, с экскаваторами, эскалаторами и с вентиляторами сражался, когда показалось вдруг, что колдовские оне, опасные. И Карлсона с Фридрихсоном случайно чуть не сшиб… Превратности судьбы! Печаль потерь и грусть нечаянных ошибок! Но ведь какой-нибудь смысл жизни в этом должен был быть? Или нет? Где ж правду искать, если крылья коротки и в голове межгалактический мороз?
Понурив голову, вышел Иванушка из кельи нетвердым шагом и тихонько закрыл за собою дверь.
Счастливчики стояли, чуть-чуть поражённые произошедшим. Особенно чуть-чуть поражённым был Ромуальд. Он еле поднялся с пола, еле расправил помятые крылышки и еле взлетел на плечо Пришельца.
– М-да! – с редкостной для него задумчивостью произнес он оттуда. – Вот же верь теперь, что чары женской ласки бывают только в сказке!
Странник на всякий случай пошёл за Иванушкой, поглядеть, не делает ли тот по дурости какой-нибудь глупости? Однако, открыв дверь, замер на пороге. За дверью простиралась звёздная бездна, с гулом вращались галактики, со свистом проносились кометы, и в этой бездне пылал дюзами исчезающий вдали корабль, унося на борту Иванушку-дурачка. Ромуальд даже помахал ему на прощание крылышками, но только вряд ли тот разглядел эти крылышки с такого расстояния.
– Однако ж зачем трепыхаться? Чай-кофе, не скафандер на солнечном ветру проветривашь! – раздалось вдруг в тишине. Голос был незнакомый, шамкающий и шуршащий, словно бы с граммофонной пластинки. – Туда ему и дорога, он третьим быть не желал!
– А вот это правильно! – беря, образно говоря, быка за рога и копыта, а проще выражаясь – натурально поддерживая разговор, ответствовал невидимому пока незнакомцу общительный донельзя Странник. – Третьим быть зазорно. Всегда лучше – первым! И сразу в лоб!
– А смотря с какого краю! Ежели с одного – лучше, а с другого – наоборот! Я верно говорю, кикимора?
– Понять тя мудрено. Какие-то всё у тебя крайности, а какие? – вступил в спор новый голос, явно кикиморошный, сварливый и недобрый. Каким обычно просят добавить немножко денежек на билет в соседнюю Галактику.
В келье материализовались двое: кривоватый, замшелый мужичонка в ватнике и в будёновке с тремя рубиновыми звездочками, а также пухленькая бабулька с тяжелым посохом – корягой. Обои были в паутине.
– Метеоритный дождь мне в макушку, чего же тут непонятливого? – в чистую изумился мужичонка, зачем-то схватив себя за уши. – Крайности бывают разные: об одни, стало быть, опасно режутся, а с других, ясно дело, больно падають! Вдрызг, в лепёшку!
Странник покачал бородой, сделав при этом губами нечто похожее на «бр-р». Ромуальд хотел клювом почесать затылок, но не смог. И почесал затылок Пришельца.
– Вы тут, уважаемые, где-нибудь поблизости мастерскую по починке избушек не видели, хотя бы в бинокль? – стремясь перевести разговор на доступную всеобщему пониманию и чувству тему, встрял в разговор Старик. – Нам бы на Землю, Новый Год встренуть… Я понятно изгаляюсь?
– Понятней некуда, сердешный! – бойко замахала рученьками кикимора. Помещение заволокло едкой марсианской пылью с рукавов ее ветхой кофточки. А один из рукавов вообще оторвался и шмякнулся в угол, чудом пролетев мимо Старика. В углу рукав трансформировался в металлическую гадюку, и уполз, скрежеща, под плинтус. – И не думайте об этом! Вы как с Деймоса или с Фобоса свалились! Уж семнадцать мановений весны, как…
– Умолкни, Кассиопея! – вдруг сердито прервал кикиморов монолог мужичонок в будёновке. – Хватит разводить абракадабру и мракобесию! Ещё рассыплешься от важности раньше времени… Есть у меня подозрения. Не те ли это Земляне, коих ждём?
– Ждёте вы нас или нет, а мы пришли – и будьте любезны! – с достоинством сообщил Странник.
– Это он! Командур! – восторженно прошептала кикимора. – Наша последняя надежда!
– Точно! Апофеоз предупреждал! Мол, если еще не погибли – придут обязательно! – мужичонок с сердечностью пожал Страннику руку. – Вот я, представьте, по гороскопу – кто?
– Баран? – не угадал Странник.
– Нет, я – водяной!
– Водолей?
– Нет, я воду не лью, я в ней живу, в полном одиночестве. Профессия такая и призвание. Меня Эхтыандром зовут. Когда совсем плохо… Однако нашлись на Марсе такие, кто всю воду погубил!
– А шапки?
– Вот, вот, все дело в шапке! – Эхтыандр снял буденовку и энергично потряс её над столом. В буденовке звенело, как в фарфоровой свинке с последними сбережениями – не густо, но и не пусто. То есть, бряцало кое-что на крайний случай и чёрный день.
– Может быть об пол шандарахнутъ? – любезно предложил Странник.
– Нет, нет, всё будет хорошо! – водяной так усердствовал, что его вставная челюсть дребезжала, того и гляди – выскочит. Все ждали. Первой не выдержала будёновка. И из неё посыпались патроны для «маузера», солдатские пуговицы, листок с планом подкопа под Перекопом и, наконец, послание потомкам, составленное инженером Лосем и красноармейцем Гусевым. Последней на стол всё-таки свалилась стальная челюсть.
– У вас запчасти, как у Терминатора! – прозрачно намекнул Пришелец. – Не кусаетесь?
– Автор склонен думать, что – нет, – еще прозрачнее ответил Эхтыандр. – Но он может и ошибаться!
Каков нахал! Вместо того чтобы вводить в заблуждение Уважаемых Читателей относительно собственной роли и значимости в последующих событиях, таинственно намекая на сомнительную возможность каких-либо самостоятельных действий против воли автора, лучше бы посмотрел, чем заняты настоящие, подлинные и единственные герои данного повествования. А они уже сноровисто и деловито разобрали со стола всё содержимое будёновки по карманам шуб. Умыкнув, помимо прочего, – и совершенно случайно, как инопланетный артефакт, – даже и самую челюсть. Ума не приложу, кому конкретно это понадобилось, однако, главным героям можно простить маленькие слабости… В конце концов, по ходу действия им может пригодиться всё или кое-что. Особенно патроны и пуговицы. А план подкопа под Перекопом Странник вознамерился подарить какому-нибудь музею по прибытию на Землю.
Нет, нет, Эхтыандр, теперь бессмысленно искать челюсть под столом, я же сказал! Никаких «кусаний» не будет! Незачем травмировать психику Читателей жуткими сценами! Вообще, Эхтыандр, ты мне больше не нужен – хоть с челюстью, хоть без неё! Ты сделал всё, что должно, и, пожалуй, даже больше. Это ерунда, что Счастливчикам прядется дальше самим разбираться с Марсианскими проблемами – они как-нибудь разберутся, да ты и вряд ли смог им помочь в этом. Ну, развёл бы на полстраницы нудные объяснения, – каким был Марс, и что случилось, – кому это интересно? Читателя Бог дал мне цепкого и вдумчивого; раз он дочитал до сих – остальное прочтет просто из принципа. И чем меньше ты, Эхтыандр, будешь тут расшаркиваться и путаться в строчках – тем быстрее этот Читатель отмучается. Остальные же, кто обманулся в надеждах, и с негодованием отшвырнул в сторону этот рассказ, кому не хватило старания или любопытства, или того и другого, и вовсе не заметят твоего внезапного исчезновения! Слишком много здесь было второстепенных персонажей, одним больше другим меньше… Нет, нет, и не уговаривай! Просто прощай, прощай, водяной!
Счастливчики меж тем приступили к чтению послания. Выцветшие чернильные строчки на иссохшем листке читались как атеистом молитва – через пятое на десятое.
«…товарищи! Верим… взойдет… грядет… коммунизм неизбежен, как крах… маятник истории… знаем… придут… увидят… победят… трое смелых, как… командарм Чапаев, Фурманов, Петька и Анка… растопят льды… чтобы здесь цвели яблоневые и вишневые сады… а также следы… Улетаем, но не поступаемся… Инженер Лось, красноармеец Гусев…»
– Так я и думал! – воскликнул проницательный донельзя Странник. Он прекрасно понял всё и без объяснений Эхтыандра, а ты, Уважаемый Читатель? – Пока мы не растопим льды – нам не починят избушку! Вот только какая между этим связь?
– Разберемся! – хладнокровно сказал Старик. – В нашем деле главное, как говорили древние полководцы, ввязаться в сражение…
– И получить обморожение? – предположил Ромуальд.
– Избежать поражения! – добавил Пришелец, как обычно попав в рифму, но промахнувшись по действительной цели.
Старик в предвкушении героических свершений покусывал ус:
– Амазонок я беру на себя!
– Старик, это слишком опасно. Мы не можем позволить тебе сражаться с ними в полную одиночку. Берем на троих!
– По триста тридцать – каждому! Водяной, две бутылки шампанского!
Тут только наши герои заметили отсутствие как Эхтыандра, так и кикиморы Кассиопеи. Да, она тоже исчезла: а вдруг бы и правда начала просить денежек на билет? Как знать, такие сложные, противоречивые и самостоятельные персонажи!
– Но кто же тогда возьмёт на себя крыс? – задался нешуточным вопросом Старик, сразу забывший про шампанское, водяного и кикимору. Уважаемый Читатель, последуй его примеру!
Старик, Странник, Пришелец и Принцесса пристально смотрели на Ромуальда.
– Не-е-ет! – в панике закричал Ромуальд. Но вовсе не потому, что подумал, будто его, как водится, назначат крайним, и отправят в одиночку сражаться с крысами. Он вдруг заметил, что Старик в тяжёлых размышлениях откусил себе пол уса. Не пугайся, Ромуальд, у нас ведь не кино, и откусанный ус не сможет нанести серьезного ущерба имиджу Старика. Кроме того, по жизни это не смертельно.
– Тогда – ладно! – успокоился Ромуальд.
– Решено, – обрадовался Старик. – Крысам не поздоровится! В путь!
Но куда? – спросит проницательный Читатель. Ведь за дверью кельи оказалась пустота…
Ну уж, если Вы действительно думаете, будто Счастливчики не найдут другого выхода?.. Нет, не в окно прыгнуть. Это было бы слишком просто.
Я понимаю, сейчас Вы с нетерпением ждёте, что автор с легкостью разрешит за героев данную проблему каким-нибудь неожиданным поворотом сюжета? Например, окажется, что в келье была потайная дверь за холстом с нарисованным очагом. Или Странник всё-таки разрушит крепость Одиннадцати обормотов лихим ударом кунг-фу? Благородный Читатель, искренне переживающий за героев, простит автору даже ловкий трюк с плавным переходом героев в следующую главу без всяких антимоний: а там уже выяснится, что герои три часа в поте лица работали ломом и кувалдой.
Но нет, не надо штампов, дорогой Читатель! И пузырек с цианистым калием останется в шубе Странника не откупоренным до поры до времени и потаённое ружье Пришельца случайно не выстрелит, омрачив финал! Знаем мы эти дела: душимый благородным негодованием, с печалью невосполнимой утраты в сердце и слезами горечи на глазах, бросится Читатель к автору, требуя незамедлительного воскрешения невинно убиенных героев. Придется вытаскивать их из водопадов, консультироваться с врачами о возможности реанимации после глубоких горловых порезов бритвой и тому подобное.
Пусть уж герои сами выпутываются из ситуации, пусть сами поломают голову и поволнуют чересчур трепетного Читателя! Им, то есть этим самым главным героям, многое можно позволить. Не пропадут! До конца рассказа, по крайней мере.