Читать книгу: «Псы войны. Противостояние», страница 17
Вдруг факелы вспыхнули очень ярко. Они горели так, что их пламя загораживало хор и оркестр от глаз зрителей: видна была только площадка для танцев. На сцену вновь медленно вышла знакомая девушка. Она была, как и прежде обнажена. Её волосы на этот раз были распущены и колыхались в такт её движениям. В руках она несла небольшой кузовок, из которого сыпала какие-то блестящие предметы на землю.
– Теперь она изображает Землю, нашу кормилицу: разве вы не видите зеленую ветку в ее зубах? – начала комментировать постановку мадам Соваж. – Земля плавно шествует по полям, щедро разбрасывая зерна, залог будущего урожая, залог жизни…
Оркестр и хор ускорили ритм, звуки росли, и вместе с ними росли посевы:
– Грациозно склоняясь, Земля растит и холит всходы, выдергивает сорняки и поливает растения, которые становятся все выше и выше, все радостнее и радостнее. Появились статисты: они были плотно обмотаны различными лианами. Сначала они ползли по земле, потом присели на корточки, вытянув вверх руки.
– Они изображают растения, – подсказала мадам Маджаи, но Гуль догадался и сам. Когда люди встали и раскрыли ладони, в них оказались цветы. Мадам продолжала комментировать на прекрасном английском языке:
– Рост окончен: теперь растения начинают цвести, и Земля обнимает их. –На площадке образовался счастливый хоровод, девушка изображала, что кормит статистов грудью. – Это чтобы ее дети полнели и наливались соками. Посмотрите, мистер Гуль, вот она вкладывает свой сосок в венчик цветка…
Гуль и без реплик ясно видел их обоих – мать-Землю и ее детей – растений. Торжествуя, они вместе изгибались от тяжести плодов торжествуют
– А теперь наступит жатва, – вдруг произнесла мадам Соваж. Гуль посмотрел на неё – её глаза горели странным блеском, казалось, она предвкушает какое-то новое действо. Через мгновение хор и оркестр задали танцовщице огненный ритм, он был подхвачен всеми присутствующими: хористами, музыкантами, гостями. Это было торжество вознагражденного труда, радость уверенного в себе и сытого человека, апофеоз победы Жизни над Смертью. Тут из леса осторожно вышла тёмная зловещая фигура: эбеново-чёрный юноша с огненным хвостом и с большим алым цветком в зубах.
– Это – Солнце, – воскликнула возбуждённая действом Аньела. – Для нашей земли это – смерть! Видите, Гуль, череп и кости на его теле?
Гуль внимательно пригляделся к танцу. Медленно, будто леопард вокруг антилопы, кружил Солнце вокруг торжествующей Земли и её спутников: всё ближе, ближе… Вдруг он бешено ворвался в круг танцоров и схватил девушку за волосы, вырвал зеленую ветвь. Круг танцующих распался: началась бешеная пляска – борьба Солнца и Земли. Не прошло и пяти минут, как статисты покинули площадку. В круге факелов остались только двое танцоров: грубый и сильный Солнце держал Землю за руку, а она вновь и вновь пыталась начать танец посева. Её усилия были напрасны: с каждой попыткой её силы угасали! Вдруг хор и оркестр замедлили ритм. Раздался дикий, протяжный вопль: Солнце поймало вторую руку Земли! Девушка забилась в жестоких объятиях Солнца и как-бы сгорала в них: с каждым ударом тамтама она становилась всё ниже, но еще вяло отбивалась от усилий Солнца пригнуть ее к своим ногам. Все более вяло, все более бессильно истомленная Земля облизывала губы от жажды и вытирала пот с лица. Вот последний глоток влаги и Земля валится к ногам Солнца, на измятую зеленую ветвь. Солнце торжествует победу! Оркестр гремит, рокочут тамтамы, им подвизгивают тамбурины. Хор издает горестный вопль: начинается сухое время года, время жажды и голода. Земля томится у ног своего победителя, огненный хвост его вьется в воздухе и высоко вверх подброшен алый цветок: это – исступленное торжество Смерти над Жизнью!
Тут Гуль увидел, что происходит нечто невообразимое: Солнце насилует Землю прямо на глазах у публики, хора и оркестра. Он в панике бросил взгляд на окружающих, но те будто не замечали его: все смотрели на действо. Как только акт кончился, на площадку будто упал незримый занавес и наступила тишина. Даже факелы, казалось, едва тлеют…
– Это был Ваш племянник? – спросил Гуль Гомаду.
– Нет, что Вы, я не знаю этого человека, а он не знает ни меня, ни её…И не будет знать…
– Вот как, – удивлённо покачал головой Гуль.
– Наши пляски – это великолепный и наивный детский театр, в котором участники и зрители – дети. Но дети не простые – дети Африки, – раздался громкий голос мадам Маджаи. – Людям из другого мира вход туда запрещен! Но для Вас, мистер Гуль, мы сделали исключение.
– Это было очень занимательно, мадам, – вежливо ответил Гуль. – Благодарю Вас…
Он так был взбудоражен танцами, что долго не мог заснуть. Утром прислуга бунгало смотрела на него очень странно…
В самом конце пикника произошло странное происшествие, которое скорее обеспокоило Гуля, чем укрепило его желание помогать всем этим людям. Назад в столицу вся развесёлая компания за исключением Брауна-младшего и пары Маджаи возвращалась на колёсном пароходике, носивший имя «Капитан Бойс». В годы своей молодости он, вероятно, возил ещё лорда Лугарда в бытность его генерал-губернатором. Судно было свежевыкрашено, его салон отделан драгоценными породами местного дерева, экипаж и стюарды вышколены, но его паровой двигатель был слаб. Поэтому «Капитан Бойс» едва тащился вверх по одному из русел Бамуанги. За бортом медленно струилась прозрачно-коричневая вода, создавая впечатление будто судно стоит среди громадной чайно-молочной лужи. Навстречу медленно плыли многочисленные островки плавучих цветов, гниющие ветви, стволы, корневища, что-то скользкое и мерзкое, вероятно, это были трупы животных. От воды исходил тёплый сладковатый смрад, удушливый и назойливый. Сквозь жиденькую пелену испарений виднелись низкие берега – черный мангровый лес, а за ним зубчатая стена пальм, кое-где прикрытая низко стелящимися беловатыми разводами тумана. Бессильно откинув голову и закрыв глаза, Адриан слушал равномерный плеск воды по плицам колёс и однообразный стук паровой машины. Из-под опущенных ресниц он видел, как пассажиры столпились на носу и обеспокоенно следили за медленным продвижением судна. Вдруг откуда-то задул ветер: стало легче дышать. Стоявшие на палубе люди оживились, послышался негромкий говор и смех.
Рядом проплыла пирога с туземцами, которые что-то кричали, размахивая руками. Капитан что-то рыкнул в допотопный рупор, но они не отставали.
– Чего они хотят? – поинтересовался Адриан у стоявшего поблизости Чарли.
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Наверное, что-нибудь продать или выменять…
– Ничего, скоро от них отделаемся. В миле отсюда мы пойдём по протоке в лагуну, – громче обычного произнёс стоявший рядом кадровик. – Там течения совсем слабое…
– Господа, хотите посмотреть ещё одно представление, – вдруг громко спросил Браун.
– Да, конечно, естественно… – раздался гул голосов.
Браун подошёл к буфету и взял бутылку местного бренди. Затем он подошёл к перилам, свесился вниз и что-то заорал людям в лодке. Издаваемые плантатором гортанные звуки и жестикуляция никак не вязались ни с его внешним видом.
– Что он им кричит? – спросил Адриан, обращаясь к Чарли.
– Предлагает выпить, – ответила за начальника мадам Соваж. Она подошла так тихо, а голос её прозвучал так неожиданно, что Гуль чуть вздрогнул. Она это заметила, улыбнулась и начала переводить:
– Эй, вы там! Глядите – вот бутылка! Кто хочет ее выпить? А? Это будет хороший ужин!
Гребцы в лодке подняли головы.
– Ну, кто хочет выпить?
Плантатор протянул руку с бутылкой. Лодка заходила ходуном: вскочили все её пассажиры.
– Сбавьте ход у своей калоши! – приказал Браун капитану, – и подгребите к ним. Капитан оглянулся на пассажиров, которые заинтригованно молчали. Потом, поймав одобрительный взгляд Чарли, он что-то скомандовал в машинное отделение. После десяти минут неуклюжих манёвров пароход и лодка сблизились на расстояние метра. Полдюжины черных рук потянулось за бутылкой, но Браун вдруг размахнулся и бросил бутылку подальше в воду. Она исчезла в коричневых водах Бамуанги, но потом вынырнула и медленно поплыла вниз по течению.
Гребцы в лодке вздрогнули от неожиданности, загудели. Пассажиры «Капитана Бойса» бросились к правому борту, пожирая глазами медленно плывущую бутылку. Вдруг один из гребцов встал на борт, перекрестился и бросился в воду. Сейчас же в коричневой мути неясно метнулось другое, длинное, мощное и удивительно проворное тело – крокодил.
– Представление началось! – громко прокомментировал Браун и довольно засмеялся
Негр быстро подплыл к бутылке и схватил ее за горлышко. Потом развернулся и поплыл назад. Крокодил сделал широкий круг и занял исходные позиции для атаки: с верхней палубы парохода его движения были ясно видны. Смельчак плыл равномерно, стараясь сохранять взятую скорость. То же сделало и животное: оно так же равномерно плыло наперерез, и уже можно было точно угадывать место, где он встретится со своей добычей. С палубы раздались крики:
– Крокодил! Смотри влево! Он плывет наперерез! – это закричали палубные матросы. Браун недовольно оглянулся и прикрикнул на них. Звуки стихли. Гуль вдруг решил, что пловец уже оценил ситуацию и готов к встрече. Капли пота выступили на его лбу. Неожиданно негр заметно ускорил движение. Это же сделало и рептилия. Место перекреста их путей осталось то же. С бьющимися от волнения сердцами пассажиры смотрели в эту странную точку. Аньела непроизвольно схватила Адриана за руку: вероятно это было даже для неё в новинку.
Пловец, еле двигая рукой с драгоценной бутылкой, вдруг бешено заработал ногами. Полоски пены потянулись за его плечами. Без всякого напряжения крокодил тоже прибавил скорость, и на поверхности речной воды четко обозначилась пенистая линия, как над боевой торпедой. Точка встречи оставалась неизменной. Десять ярдов! У Адриана перехватило дыхание. Пять! Три! Один!!! Он прикрыл в ужасе глаза, ожидая увидеть смерть, но этого не произошло. В двух футах от точки встречи пловец вдруг затормозил, делая отчаянные движения руками назад. Рептилия с широко раскрытой пастью, как боевая торпеда, запущенная со слепой силой, промчалась мимо, только боком и лапами задев человека. Мгновение спустя хищник сделал отчаянный поворот: брызги полетели вверх во все стороны, но было уже поздно! Лодка летела навстречу товарищу, гребцы что-то орали, пытаясь напугать чудовище: через несколько секунд десять крепких рук уже подхватили его вместе с драгоценной ношей. Рептилия пронеслась рядом с лодкой буквально через пару секунд: она закачалась, но устояла. Новый фонтан брызг, победные крики и бурные аплодисменты на палубе вызвали у Адриана взрыв истерического смеха.
– Что с Вами, мистер Гуль? Всё прошло просто чудесно! – подошёл к дипломату плантатор.
– Вам не кажется, что это несколько жестоко, мистер Браун? – взял себя в руки Адриан.
– Мда, – нахмурил лоб плантатор. – Вероятно. Но это – Африка! Здесь всё не так, как в Европе!
– Я к такому не привык!
– Так, привыкайте! – энергично поддержала плантатора мадам Соваж, только сейчас отпустившая руку дипломата. На её лице появилось выражение брезгливости, но мистер Гуль этого не заметил…
Посол Когхил
Резиденция британского посла в Луисе выходила прямо на океан. Почти сто лет назад здесь для первого английского губернатора была построена вилла «в колониальном стиле» – с колоннами, верандами, галереями и обязательными чугунными пушками у ворот. Рядом располагались арсенал, батареи, пакгаузы и казармы. Со временем строения пришли в ветхость и их снесли, а форт перестроили в тюрьму. В начале века здесь разбили ботанический сад. Сейчас он был запущен и превратился в густой, отдающий сыростью старый парк. К зелёному массиву примыкал район бывшего европейского сеттельмента, носивший туземное название Дикойя. В отличие от остальных районов Луиса в нём не строили новых жилых кварталов. За послевоенные годы многие из вилл Дикойи поменяли своих владельцев: многие британские чиновники и бизнесмены перебрались на родину, уступив место местным бюрократам и ливанцам, составивших костяк местных коммерсантов. Британское посольство сохранило только несколько зданий, которые раньше занимала колониальная администрация, и это были лучшие. Остальные постройки новая власть передала посольствам других стран или продала. Власти столицы объявили район Дикойи «бесшумной зоной». Об этом сообщали надписи и рисунки на дорожных столбах, строго-настрого запрещавшие пользоваться клаксонами, без чего гвианцы вообще себе езды не представляли. Об этом Гулю зачем-то рассказал шофёр, доставивший в резиденцию. Видимо, он хотел рассказать о предупредительном отношении властей, на что Адриан лишь безразлично пожал плечами. Он большую часть своей жизни прожил в промышленном городе и давно не обращал внимания на такие мелочи, как автомобильные сигналы. Новому британскому послу в Гвиании от давно ушедшего в отставку предшественника сэра Хью осталось большое хозяйство: местные политики и военные были искушены в интригах, каждый из них рвался к власти любой ценой. Форин Офис требовал от сэра Хью обеспечения стабильности: Гвиания обладала нефтью, и энергичные американские нефтяники уже ковырялись в её недрах. Правда, «Шелл» уже обошла соперников. Затем умер первый президент Симба, после двух военных переворотов в стране установился военный режим. Вслед за ним восстали сеционисты Южной провинции. Старый сэр Хью был не в состоянии уладить дела с новым военным диктатором майором Ниачи. Он попал под влияние красных и подозревал англичан в поддержке сепаратистов. Бедный сэр Хью не был готов к таким передрягам и подал в отставку. Расхлёбывать эту кашу пришлось новому послу Бакифэлу Когхилу, баронету. Надо сказать, что с честью справился с ситуацией и даже убедил военного диктатора передать власть демократически избранному правительству. Избрание президентом Околонго, обошедшего радикалов во втором туре, было всецело заслугой сэра Бакифэла. По крайней мере, он так считал…
По мнению близких знакомых, карьера сэра Бакифэла Когхила, Чрезвычайного и Полномочного Посла Его Величества в Гвиании, человека исключительного обаяния и обширного кругозора, не удалась не из-за его бездарности, сколько нерадивости. В юности он подавал большие надежды: чисто писал и отличался завидной усидчивостью. Учился он в Тринити-колледже лучше, чем многие его сверстники, в частности, его однокашник Виктор Ротшильд. Благодаря родне и своему длинному генеалогическому древу ещё до своего зачатия он заимел связи, и немалые. Во многом благодаря этому он сразу получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Однако с самого начала стало ясно, что возложенных на него надежд сэр Когхил не оправдывает. Поехав в Сиам третьим секретарем посольства, он с увлечением принялся организовывать кошачьи выставки, забросив остальные дела. Затем, будучи переведенным в Христианию, он неожиданно увлекся велосипедным спортом и постоянно где-то пропадал. На службе он часто появлялся грязный, но совершенно счастливый оттого, что побил какой-нибудь рекорд скорости или расстояния. Вызванный этим увлечением абсентизм достиг своей кульминации, когда имя сэра Когхила обнаружилось в списке участников международных соревнований по велосипедным гонкам на длинные дистанции, устроенный на деньги мафии. В результате этого скандала сэра Бакифэла отозвали домой и срочно женили на дочке видного консерватора, в надежде, что он образумится. Перед самой войной родственники и знакомые надавили на Форин Офис, где нашли ему место в одной из прибалтийских республик. Здесь был нанесён решающий удар по его карьере. Присутствующие на званых обедах лица как-то обратили внимание на то, что дипломат не принимает участия в беседе, если она ведется на иностранных языках. Теперь же вдруг открылась страшная правда: оказалось, что даже по-французски он не в состоянии связать и двух слов! В отличие от дипломатов старой школы, которые, забыв иностранное слово, умели повернуть разговор в нужное им русло, сэр Когхил импровизировал или сбивался на “пиджин-инглиш”. Надо отдать должное его родственникам и приятелям – воспользовавшись началом войны, они поддержали его и тут: отозвали в Лондон и устроили работать в министерство иностранных дел. Здесь он в течение многих лет заведовал секретным дипломатическим архивом и страшно гордился этим. Эта работа привела его в совершеннейший восторг; сэр Когхил был бы искренне удивлен, если бы узнал, что в высших кругах считался неудачником и за глаза звался «немощным». Однако после войны многое забылось и простилось. Когда сэру Когхилу стукнуло шестьдесят, а его дочери – тринадцать, он был возведен в звание кавалера ордена Святого Михаила и Святого Георгия, а с приходом к власти Хита направлен послом в Луис.
Вернувшись в отель, Адриан Гуль обнаружил приглашение посетить посла после захода у себя в номере. Это означало: ровно четверть восьмого. Такси петляло по аллеям огромного парка. То справа, то слева мелькали огоньки. Пахло диковинными тропическими цветами. Здесь было прохладнее, чем в городе, свежее.
– Мы на острове, – пояснял не в меру разговорчивый таксист. – Чуете ветер с океана? Все время продувает. В парке, брат, микроклимат свой, особенный. Раньше ночью здесь не имел права появиться ни один Гвианец, здесь был сеттльмент. Только для белых…
Машина Гуля подъехала к резиденции почти одновременно с Блейком. Заприметив такси, разведчик нажал на акселератор своего «мерседеса» и первым подъехал на своем «мерседесе» к решетке ворот. Охранник у ворот козырнул и поспешно раскрыл створки. Просторный и тихий двор был вымощен каменными плитами, между которыми пробивались зеленые полоски жесткой травы. Блейк медлено подъехал к главному входу и остановился под самым его козырьком. К машине немедленно подбежал слуга и услужливо открыл дверь, помогая Блейку выбраться. Затем он сел в нее и повел «мерседес» нзадний двор, в гараж. У подъезда Блейк закурил, поджидая Адриана. Его такси, сопровождаемая полицейским, медленно подъехало к крыльцу.
– Хелло, мистер Гуль! – весело окликнул он дипломата. – Как самочувствие?
– Хелло, Гарри! Прекрасное, – чуть поморщился дипломат, вспоминая последнее приключение. Блейк сделал вид, что не заметил гримасы: ему было и наплевать на ужимки этого «погорельца» – так он про себя именовал дипломата после его поездки на уикенд. С его точки зрения Зангаро не представляло особого интереса для Британии, разве что шельф…
В глазах Блейка Адриан прочел вдруг вызов и удивленно остановился:
– Вы… что-то хотите мне сказать, Гарри?
– Вот именно, – ответил разведчик, загораживая дорогу. Дипломат слегка отступил и стараясь сохранить выдержку вежливо осведомился:
– Если речь идет о чем-то серьезном, то не здесь и не сейчас…
– Вы , – тихо, но очень твердо отчеканил Блейк, приблизив к Гулю свое крысиное лицо. – должны были слушать моих африканских друзей, а не надувать щёки и разглагольствовать о правах человека. Здесь Вам не Европа! Боюсь, что Вы оказали на них плохое впечатление…
– Да как вы смеете! – Голос Гуля сорвался от ярости до свистящего шепота. – Вы… Вы…
– Хотите сделать карьеру в Форин Офисе? – Блейк говорил холодным и жестким тоном. – Поверьте мне, здесь, в Африке, гуманизм никогда не приводил к добру. Потешите свое самолюбие, но повредите делу империи… то есть…
Адриан злорадно ухватился за оговорку.
– Империи? Это вы все еще служите прошлому, сэр. Я же смотрю в будущее…
Он не договорил: Блейк уже не слушал его, серые глаза разведчика были пустыми, он отвернулся и вошел в дом. Гуль на минуту задержался, собираясь с мыслями: несмотря на вечерний ча его прошиб пот. Для этого ему потребовалось время: эта наглая шпионская крыса угадала то, что Адриан тщательно скрывал даже от самого себя: он ненавидел и презирал Африку. Дипломат вздохнул и стал подниматься по лестнице. Когда он вошел в просторный холл, он был совершенно спокоен. Там, как ни в чем не бывало семенил на своих коротких ногах Блейк. В руках он держал бокал мартини.
– Угощайтесь, мистер Гуль, – подмигнул он дипломату, как ни в чём не бывало.
В холле было прохладно – неслышно работали скрытые кондиционеры. Гуль подошёл к столику, где услужливый туземец в ослепительно белом кителе и такого же цветва бриджах, смешал ему вермут с тоником и бросил туда кубик льда.
– Льда, пожалуйста, побольше, – распорядился Гуль и стал осматриваться.
Холл посольской виллы напоминал музей. У двери стояли два огромных барабана – один с женскими признаками, другой – с мужскими. Таблички под ними гласили, что они были привезены из Ганы. По стенам на деревянных стеллажах были расставлены деревянные скульптуры. Здесь были фетиши различных племён – непонятные существа, в которых были смешаны черты людей, зверей, птиц, змей и ящериц. За ними в позах безмятежности и вечного покоя застыли фигуры «предков», украшенные бусами, наряженные в яркие тряпочки. По поверьям, в них жили души давно умерших. На некоторых куклах виднелись бурые потеки – следы жертвенной крови птиц, зверей и, возможно, людей. Подумав об этом, Адриан зябко повёл плечами. Прохладный воздух полностью высушил пот, а коктель смягчил горло и несколько расслабил мозг. На стенах между стеллажами висели маски – огромные, страшные, окаймленные рафией, напоминавшую крашеную солому.
– Это настоящие обрядовые маски, а не подделки, – вдруг резко произнёс Блейк, бесшумно подкравшийся сзади. Его голос раздался так внезапно, что Гуль вздрогнул. – Каждый раз, когда я бываю здесь нахожу все новые и новые экземпляры. Прежнего посла увлекала африканская скульптура. Это и неудивительно. Редко кто из европейцев, живших в Гвиании, удерживается от коллекционирования.
– Почему сэр Хью не взял свои приобретения с собой?
– Не смог. По закону пробитому нашим соотечественником-энтузиастом подобные сокровища запрещается вывозить из страны.
– Вот как?
– И кто же был этот гуманист?
– Некий мистер Гайяр. Его отец сколотил состояние, торгуя каучуком по всему западному побережью, а сын
сорок лет посвятил собиранию и сохранению знаменитой Гвианской скульптуры. Он основал частный музей, а в последние годы был советником военного правительства по культуре. К нашему большому сожалению его случайно застрелили сепаратисты…
– Вот видите, мистер Блейк, – наставительно произнёс Адриан. – Не все наши соотечественники алчны…
– Конечно! Легко стать благотворителем, заработав десяток миллионов фунтов на каучуке. Правда, сынок ухлопал часть своего состояния на музей. Однако, по сравнению с теми сокровищами, которые его папаша заработал в Гвиании, это – сущий пустяк.
Не желая поддерживать разговор, Гуль отошёл к другой стене холла. Какое ему дело до каких-то там скульптур. Эта часть зала была целиком посвящена под оружие. Здесь было всё – от старинных португальских аркебуз и канъянгуло – современных самодельных самопалов – до вилкообразных ножей бамелеке, прямых туарегских мечей, кривых хаусанских кинжалов, абордажных сабель и зулусских ассегаев. Центр композиции составлял овальный щит из буйволовой кожи, два перекрещенных копья и лук с отравленными стрелами.
Предшественник сэра Бакифэла Хью взял себе за правило – давать посетителям побыть несколько минут наедине с его коллекцией. Ему очень льстило внимание знатоков к его хобби: последние годы Европа просто сходила с ума по
«примитивному искусству» Африки. Новый посол решил не менять этой традиции. Он дал своим гостям четверть часа побыть в этом музее. Ровно в восемь часов он легко и изящно спустился по лестнице, слегка касаясь баллюстрады, – загорелый, сухощавый, в голубом костюме яхтсмена. По неписанным правилам, его одежда означала, что беседа будет неофициальной. И Блейк, и Гуль знали условности: они именно так это и поняли.
– Хэлло, джентльмены! – весело бросил посол с ходу и обменялся рукопожатиями. Затем он сделал приглашающий жест и, не дожидаясь ответа, легким шагом прошел к раздвижной стеклянной двери.
– Предлагаю всем перейти на веранду…
Веранда была большая и просторная, она выходила прямо к темной ночной воде бухты Луиса. С океана тянул свежий бриз, пахнущий солью. Благодаря ему веранде было прохладно. Ветерок шелестел в кронах пальм, нависших над верандой, невидных в темноте. Напротив блестела цепочка огней порта. Маленький огонек полз туда по черной воде – какой-то лодочник пересекал лагуну по своим делам. Было удивительно тихо. Трое европейцев уселись в плетеные кресла. Слуга в белоснежном кителе пододвинул каждому по маленькому, так называемому столику, аккуратно положил на столики небольшие салфетки из рафии. Другой слуга принес напитки.
– Что предпочитаете пить, джентельмены? – осведомился сэр Бакифэл. – В эту пору я предпочитаю розовый джин с тоником со льдом.
Он кивнул молчаливому слуге, который немедленно наполнил тяжёлый хрустальный бокал бледно-розовым напитком.
– Виски-сода, пожалуйста, – моментально отреагировал Блейк. – И побольше льда.
– А мне – мартини-водка, – после некоторого раздумья произнёс Гуль. – И лёд, конечно…
– О, Вы следуете советам старины Флеминга, – усмехнулся посол. – Поверьте, это неудачный выбор в такую жару.
– Мистер Гуль – новичок в этих местах, – усмехнулся Блейк.
– Подражание супермену книжки – не самый лучший способ выжить, – пошутил сэр Бакифэл и, увидев, краску, выступившую на щеках Гуля, добавил. – Ну, ну, молодой человек. Не тушуйтесь! Я Вам рекомендую мартини с содовой и со льдом. Водка в наших условиях – лишнее…
Пока посол развлекался, Блейк, злорадно улыбаясь, сверлил злобным взглядом начинающего дипломата.
– Да, сэр, – еле-еле выговорил Гуль, задыхаясь от смущения и ярости.
В кажущемся беспорядке на веранде были расставлены глиняные горшки разных размеров – белые, синие, красные, в них росли причудливые тропические растения. Они закрывали её от посторонних любопытых взоров, создавая иллюзию сплошной зелёной завесы. Посол внимательно оглядел присутствующих и звонко произнёс:
– Ваше здоровье!
Он поднял тяжелый хрустальный бокал с розовым джином. Гуль и Блейк последовали его примеру. Сделав по глотку, все на некоторое мгновение замолчали. Странная пауза затянулась.
– Тихо, – решил нарушить тревожную тишину Гуль.
– Очень тихо, – подтвердил посол, поднося бокал к тонким губам. – Но не всюду. Особенно на южной границе.
Он имел в виду Зангаро, где прошли демократические выборы. В африканской прессе до сих пор бушевали страсти. Левые радикалы утверждали, что результаты выборов сфальсифицированы, а список социалисты вообще исключены из избирательных списков. Гуль вежливо промолчал, понимая, что в случае неудачи все свалят на него. За него вступился Блейк:
– Эти чёрные болваны не знают меры. Даже организовать выборы как следует не могли. Вот вам и результат…
– Но вы-то должны были понимать, на что пойдут красные! Ведь они развязали настоящую гражданскую войну. По данным местной разведки большая часть страны занята ими!
– Сэр, они занимают только районы Загорья. Это гилеи: там нет ресурсов, продовольствия даже дорог!
– Тем не менее это две трети территории и половина населения страны. Что будет после их поглощения Боганой! Мы с такими усилиями стабилизировали положение здесь, в Гвиании. А теперь коммунистическая инфильтрация возможно вдоль всей юго-восточной границы. Что Вы молчите, Гуль?
– А что я могу сказать? У меня штат – два человека! Я как раз и приехал к Вам, чтобы спросить, что мне делать, сэр.
– А разве Вы не знаете?
– Нет. Не могу же просить прислать британский эсминец для защиты британских подданных в Зангаро!
– Наши граждане уже увезли семьи из Кларенса, – меланхолично заметил Блейк. – А эсминец не пришлют без просьбы правительства суверенной страны.
– А Окойе молчит. На что он рассчитывает? Не понимаю…
Лицо сэра Бакифэла несмотря на загар потемнело. Его раздражал и этот самоуверенный юнец, и этот коротышка-разведчик.
– Я представляю правительство Её Величества в Гвиании. Какое мне дело до Зангаро? – нараспев сказал он.
– А что скажет Форин Офис, если Богана и Зангаро объединятся наподобие Танганьики и Занзибара?
– Ну, это ещё когда будет! У них нет никаких предпосылок для этого: ни экономических, ни этнических, ни культурных…
– Зато есть политические! – с апломбом заявил Блейк. – Неужели правительство Гвиании будет сидеть сложа руки в ожидании укрепления большого коммунистического государства на своей южной границе?
– Этот вопрос – риторический, – отпарировал посол. – Вам лучше знать об этом Гарри.
– Да. Я знаю. Знаю о том, что Гвиания напрямую неспособна лезть в эту кашу.
– Почему? – спросил Гуль. – Ведь армия Гвиании втрое больше боганской. Что стоит побряцать оружием на границе?
– Послушайте, Гуль, – оборвал его Блейк. – Не лезьте в не своё дело! Вы же не разбираетесь в военном деле, так!
– Послушайте, Гарри, не давите на нашего гостя, а лучше обрисуйте нам поподробнее ситуацию, – вступился за коллегу посол. Он сразу почувствовал к сэру Бакифэлу что-то вроде благодарности и простил ему шутку насчёт коктейля. Блейк с недовольным видом стал подробно рассказывать о ситуации. Из его слов следовало, что местная армия была неплохо вооружена, но была расколота на три фракции.
– Начинания нового правительства полностью поддерживает только малочисленная вторая бригада. Оба её пехотных батальона численностью примерно в тысячу человек расквартированы на юге. Президентская гвардия и третий отдельный батальон размещены на западе. Эти части, численностью в семь-восемь сотен бойцов возглавляют конституционалисты. Они будут следовать букве закона и вполне надёжны в случае угрозы путча, но и только. К сожалению, на них в случае проведения наступательной операции рассчитывать не придётся. Все без исключения офицеры первой бригады, расквартированной на севере, являются сторонниками военного режима и боготворят своего командира – бригадира Ниачи…
– Извините, мистер Блейк, – прервал разведчика Гуль. – Это тот самый офицер, который до недавнего времени был главой военного правительства Гвиании, а потом временным президентом?
– Был, – вдруг кивнул головой посол. – После того, как я лично уговорил его уйти в отставку и назначить всеобщие выборы, он вернулся на военную службу и получил чин бригадира…
– А его друг, начальник Главного Штаба полковник Даджума, назначил его на пост командира первой бригады, – ядовито добавил Блейк. – В её составе находятся примерно половина всех боевых подразделений Гвиании, включая вертолёты, артиллерию и бронетехнику. Мой осведомитель в министерстве обороны утверждает, что на севере находится три тысячи солдат.
