Читать книгу: «Английский брат», страница 5

Оставался лишь один человек, с которым можно перетереть за жизнь текущую, а именно, Борис Ломинский.

Но и тот оказался, как выяснилось, в достаточно нетривиальной ситуации. Они встретились возле фонтана напротив «Керуена» на Водно-зеленом бульваре. Солнце грело все щедрей, словно отдав команду своим заряжающим не жалеть лучей, палящих по земному шарику. Скульпторы и инсталляторы тут же воспользовались теплыми деньками и быстренько пристроили на свободном пространстве между клумбами, фонтанами и давно укоренившимися скульптурами из потемневшей бронзы свои произведения искусства.

Друзья потрогали руками валяющиеся на плитках чугунные шары, количеством тридцать две штуки, олицетворяющие собой «Әженің көзі» – «Бабушкино ожерелье». На листе бумаги давалось объяснение замыслу художника. Обычно, мол, ожерелье делается из драгоценных камней, жемчуга там или чего еще, и зритель, увидев нестыковку сверкающих бриллиантов с почерневшей сажей двух сваренных вместе казанов, должен войти в состояние катарсиса.

– Вошел? – весело спросил Бориса Руслан.

Тому, однако, было не до смеха.

– Помнишь, я в тот вечер с Настей на ее «Рав4» уехал? – спросил тот.

Руслан оторвался от созерцания «ожерелья», и они двинулись дальше в сторону «Байтерека», чей золотистый шар эффектно смотрелся в лучах заходящего солнца. Справа загадочно, словно инопланетным кораблем, громоздилось овальное яйцо Архива.

– Конечно, помню. Клевая девушка. По секрету скажу, это Альбинкин план познакомить вас.

Борис грустным движением поправил прическу. Высокий, худой, сейчас он выглядел и вовсе доходягой. Казалось, что даже сигарета, которую тот курил, вытягивала из него последние остатки жизненных сил.

Товарищ молча вглядывался в желтые здания «Самурык-Казына», прозываемые в народе ведрами, словно собирался внутри них найти ответ на мучающий его вопрос, но тщетно.

– Плохо дело с Настей, – наконец, проговорил он.

Руслан поднял брови. Цветущая и пышущая здоровьем девушка не давала повода для беспокойств, если только не случилось чего с ней. Да нет, тогда бы товарищ сразу поведал об этом. Тут что-то другое. Он не стал задавать лишних вопросов, только кивнул головой, мол, говори, тебя внимательно слушают.

Они добрались до новой композиции, пирамиды-юрты, выложенной из бутылок, заполненных жидкостью разных цветов.

Борис жестом пригласил зайти внутрь Руслана. Тот молча повиновался.

– Где-то читал, – произнес Борис, – что пирамиды обладают целительным воздействием и мозги прочищают. Правда, что ли?

– Вполне возможно, – осторожно ответил Руслан. – Но что там с Настей?

Товарищ медлил с ответом, словно уже и сам был не рад, что затеял разговор. Потом вытащил еще одну сигарету, но скомкал ее в кулаке, понюхал размолоченный в порошок табак вперемешку с бумагой и с видом пловца, бросающегося в холодную воду, начал повествование.

– Во-первых, хочу сказать, что Настя – просто прекрасная девушка, красавица, трудолюбивая, любит свою маму больше жизни, для близких людей готова пожертвовать всем. Сама при этом глубоко несчастна. Никто, даже Альбина и другие подружки, не знают ее тайны. Доверилась только мне, а я вот рассказываю тебе. Я не сплетник, мне надо у тебя совета попросить, поэтому и делюсь.

Руслан заверил: сказанное останется между ними. Товарищ, вздохнув, продолжил.

– Даже не знаю, как начать. Короче говоря, все дело в яйцеклетках.

– В чем? – думая, что ослышался, переспросил Руслан.

– В обычных яйцеклетках, – меланхолично продолжал друг. – Для того, чтобы получился ребенок, нужно, чтобы семя в результате известного тебе хорошо процесса встретилось с женской яйцеклеткой. Тогда при благоприятных условиях образуется плод.

Руслана польстило это «хорошо известно», хотя себя он никогда поручиком Ржевским не ощущал, но ничего не сказал, не желая прерывать вяло текущий монолог. Сам он в этой пирамиде ощущал себя неким священником, выслушивающим сбивчивую исповедь нагрешившего прихожанина.

– Так вот, у Насти, несмотря на юный возраст, врачи обнаружили страшное. У нее скоро яйцеклетки перестанут появляться, осталось два-три месяца и все. После этого она станет полностью бесплодна. Не знаю, что повлияло на это, скорее всего экология и стрессы. Она постоянно работает допоздна, на выходные еще тоже, не от хорошей жизни недостаток-то проявляется. Поэтому и про преимущества гражданского брака тогда говорила. Я-то дурак сразу не понял, а дело вот в чем. Торопиться ей надо. А с каждым встречным-поперечным в постель ложиться тоже противно.

– Ну так что? – подбодрил друга оживившийся Руслан. – Тебе и карты в руки! Порадуй девушку, проблем-то!

Борис нахмурился и сухо проговорил.

– Если бы все было так просто, я бы не утруждал тебя своими рассказами.

– Тебе не нравится Настя? Тогда так и скажи, а не верти вола за хвост.

Товарищ внезапно вспылил.

– В том-то и дело, что нравится. Да не только в ней дело, а еще в мамаше моей! Ей видите ли, надо, чтоб у нее было минимум три внука, два мальчика и одна девочка. А у меня при таком раскладе, только один ребенок получится, да и то в лучшем случае, если звезды правильно сойдутся.

Руслан задумался. Он-то хотел вылить на друга свои горестные эмоции и проблемы, а у того самого проблем, как оказалось, выше крыши.

– Не знаю, что и сказать. Вот что, Борька, ты делай так, как душа тебя велит, а Насте скажи, пусть меньше врачей слушает. Кто знает, сколько еще у нее яйцеклеток этих.

Несчастный влюбленный только усмехнулся.

Они вышли из пирамиды, полюбовались небом, где проплывали величественные белые облака. Борис пожал руку другу и отправился восвояси, решать свои проблемы. Руслану тоже надо было двигаться домой.

Он не торопясь пошел через бульвар, опять мимо инсталляций и скульптур, но на этот раз не рассматривал их внимательно, а просто переводил взгляд с одной на другую. Его джип по-прежнему томился возле фитнес-центра, поскольку на Водно-зеленый бульвар он приехал вместе с Борисом, легким на подъем. Сзади оставался синий купол Ак Орды, а он направлялся в сторону длинного, идущего полукругом, здания «КазМунайГаза». Руслан знал, что сейчас там шла трансформация, в результате которой на позиции управляющих назначили иностранцев: американцев, британцев и россиян. Отец его вместе с компаньоном Канатом Аккожиным, тоже имел с ними дела, представляя различные консультационные услуги, и надеялся, что с западными руководителями они сумеют быстрее найти общий язык. Все проезжие дороги к зданию были уставлены громоздкими джипами, иномарками представительского класса, однако сиротливо ютились и простенькие машины, как видно, сотрудников похилее рангом и не имевших богатеньких родственников.

Руслан прошел через высокую арку, вырезанную посередине, и глазам его предстал белый наклонный шпиль Хан Шатыра. Издалека он выглядел колокольчиком, брошенным невидимым ребенком великанов на землю во время шаловливой прогулки. Впереди по аллее прогуливалась нарядная публика: парочки, напоминающие стоящий тут же у входа небольшой памятник двум влюбленным, усталые, но бесконечно счастливые мамы с колясками, катающие грудничков, рабочие «Тазалык», очищающие территорию от налетевшего или набросанного вороватыми руками праздношатающихся мусора.

Перед остановкой на проспекте Туран, спрятав полосатый жезл за спиной, терпеливо выжидал «гаишник». Пока никто не нарушал правил движения, и в глазах его пряталась тоска. Но вот внезапно палка вырвалась из своего заточения, во рту в мгновение ока оказался свисток, и торжествующий лейтенант уже властным жестом приказывал несчастному водителю притулиться на обочине.

«Если не строить туалетов, то отдыхающие будут писать в море. Также и Гаи, – вспомнил он старую шутку Жванецкого, прочитанную в каком-то блоге. – Поговаривают, что скоро у них отберут жезлы, будут, как американцы, рассекать на патрульных машинах, ловя нарушителей. Как же им без жезлов тогда, бедненьким?»

Проливая крокодиловы слезы по гаишникам, он с наслаждением вдыхал терпкий вечерний воздух, пропитанный окраинным степным ароматом, все еще неистребимым, несмотря на наступление тяжеловесных бетонных громад и ядовитых четырехколесных коней.

Верный автомобиль ждал на том же самом месте, зажатый такими же громоздкими джипами с двух сторон.

Руслан осторожно открыл тяжелую дверь и аккуратно втиснулся на водительское сиденье, стараясь не поцарапать беспечного соседа слева. Привычным движением накинул на себя перевязь ремня безопасности и включил музыку, записанную на флэшку.

Сюда он хаотически перенес со своего компьютера самые разные записи: любимые мамой казахские песни, битлов, фанатиком которых был его отец, современную музыку, близкую уже ему самому. Каким-то образом в этот микс залетела песня Муслима Магомаева «Благодарю».

«Благодарю тебя за песенность города,

И откровенного, и тайного,

Благодарю тебя, что всем было холодно,

А ты растаяла, растаяла…»

Маме нравился этот певец. Свою любовь к нему она привила и сыну. В каждой песне Магомаев старался найти изюминку, придававшую особый колорит. Не зря говорится, что в песню надо вкладывать душу. Вот и в этом хите семидесятых-восьмидесятых Магомаев по-разному пел припев:

«За шепот и за крик, за вечность и за миг, за обгоревшую зарю,

За смех и за печаль, за тихое «прощай»!», за все тебя благодарю!»

Слово «прощай!» он в первый раз спел тихо, а вот во второй раз намеренно форсировал голос, что на контрасте со значением слова «тихий» давало особенный эффект. Не зря, не зря после одного концерта баритона номер один Советского Союза вместе с автомобилем унесли на своих плечах благодарные женщины. Они понимают толк в настоящих мужчинах, не понаслышке знающих о любви и страсти.

Руслан подъехал к дому и припарковал машину в подземном гараже особняка.

Хотя ожидаемая встреча с друзьями состоялась не так, как он хотел, а Нуржаса и вовсе не оказалось в городе, все ж таки он чувствовал некое облегчение, словно печальная история, рассказанная Борисом, заставившая сопереживать, утихомирила тайные волнующие флюиды, глухо поднимавшиеся в глубине души последнее время. Зайдя же в дом, Руслан сразу же понял, что о спокойствии думать рано.

В зале находилась вся семья. Отец, вальяжно расположившийся в большом вольтеровском кресле, специально выписанным им в свое время из Англии, ругал жену, понося ее последними словами. Единокровный братец, стоя у раскрытой стеклянной двери книжного шкафа, читал один из томов Энциклопедии Брокгауза и прятал блудливую улыбку. Однако видно было, что происходящее доставляет ему массу удовольствия. Он поменял порванную Русланом хлипкую майку на пеструю клетчатую рубашку красно-желтых оттенков.

Из резкого обмена репликами он выяснил следующее. Мартин, пакостный братец, настучал их общему отцу, что мама, уже не общая, а одного Руслана, гуляет где-то с каким-то мерзавцем.

Джеймс, будучи собственником, как большинство мужчин, наделил себя полным правом на измену, но за своей супругой такого права категорически не признавал. Видно, есть в мужской природе такое собственническое начало. Дарен представлял собой импозантного человека, какого всегда обхаживают официанты и продавцы магазинов, а на улице всегда объяснят, как лучше пройти в нужную точку, да еще и сами пройдут и собственноручно покажут. Сейчас же его лицо, искаженное яростью, ничем не напоминало прежнее – интеллигентное и законопослушное. Приняв по телефону донос сына, он тут же бросил покои своей любовницы. Квартиру для нее он сам снимал на Бейбитшилик, недалеко от вокзала. Это раньше в тихое дорыночное время все между собой были знакомы. Теперь же все так стремительно меняется, особенно соседи по дому, что никто друг друга толком не знает. С этой Мадиной он познакомился в одном из бутиков «Хан Шатыра». Та продавала изысканные сорта китайского черного и зеленого чая, любителем которого был Джеймс. В отличие от англичан и казахов, кстати, он пил чай, не добавляя молока, предпочитая естественный аромат просушенных на солнце трав. Что-то привлекло его в юной девушке, показалась она ему беззащитной и нежной. Слово за слово, встреча за встречей, и девушка поддалась обаянию представительного иностранца. Мадина не добрала баллов для гранта на обучение, поэтому решила учиться заочно, и работала на дальнюю родственницу, нещадно эксплуатирующую покорное создание. Так что Джеймс в те редкие моменты, когда в нем заговаривало чувство матримониального долга, а также начинали сверлить мысли о дальнейшей судьбе бедной девушки, успокаивал себя мыслью, что он спасает ее от превратностей жизни. Вот и квартиру ей предоставил, и, даже, может на следующий год оплатит обучение в колледже.

Мартин позвонил внезапно, когда Джеймс только-только расположился в зале у своей любовницы. Та приготовила в мультиварке вкусный творожный пирог, а Джеймс принес с собой бутылку дорогого итальянского вина, то есть обстановка и еда предрасполагали к изысканному и приятному времяпровождению.

Бросив все, он стремительно выехал домой.

Напустив на себя сконфуженный вид, навстречу ему спустился Мартин и сказал, что по его прикидкам, сейчас коварная твоя, отец, супруга должна быть доставлена неизвестным ухажером.

– Тебя не учили, сын, что доносить и ябедничать не хорошо? – тихим голосом произнес Джеймс, но не стал углублять тему, а занял выжидающую позицию у окна, откуда просматривался вид на улицу, где должен был вот-вот, по словам сына, и проехать экипаж с изменницей.

Мартин, не ожидавший, что отец приедет так быстро, пытался сгладить обстановку.

– Отец, может мне примерещилось, кто знает, вдруг это просто друзья по работе?

– Какие еще друзья по работе? – поморщился Джеймс. – Помнишь у Шекспира пьесу «Отелло»? Я тот самый Мавр и есть, подло обманутый. А вот и они, смотри, смотри, сын, как топчут честь твоего отца.

На обочине улицы, впритирку с бордюром остановился черный «Гранд-Чероки». Открылась водительская дверь, и из нее вышел представительный мужчина. Не торопясь подошел к пассажирскому месту и галантно подал руку Лейле, поспешно спрыгивающей на асфальт. Лицо Джеймса исказилось. Он буквально впился в лицо предполагаемого любовника жены.

– И не постеснялась же прямо к дому подъехать! – раздраженно бросил через плечо Джеймс сыну, тоже воровато прильнувшему к окну и во все глаза наблюдающего сцену.

– А, может, потому и не постеснялась, что скрывать нечего? – все пытался смикшировать свое недостойное великобританского подданного поведение Мартин, но ослепленный ревностью отец не внимал голосу разума.

Послышался шум открываемой двери, и в зале показалась Лейла. Она была одета в коротенький белый плащ, эффектно оттеняющий мягкие красные туфельки, на шее виднелся элегантный платочек, а волосы перехватывала широкая повязка с японским орнаментом. Ее, помнится, привез сам Джеймс из поездки в Осаку. Лицо женщины раскраснелось, зеленые глаза смотрели уверенно и, что самое обидное для Джеймса, нисколько не виновато.

Супруг внимательно изучал ее лицо, словно ожидая оправданий и извинений, но Лейла и не думала ничего объяснять. Только она хотела отправиться на верх, в свою комнату, как муж грубо схватил за руку.

– Не хотим объяснить, с кем это мы приезжаем домой? – холодно осведомился он.

Лейле особенно неудобно было выяснять отношения при враждебно настроенном к ней Мартине, поэтому она бросила:

– Нечего объяснять, просто знакомый, подвез меня. Тебя что-то не устраивает? – ответила в тон ему жена, самим тоном давая понять: не тебе меня судить, у самого-то рыльце ого-го в каком пушку!

Однако Джеймс и не думал сворачивать тему, желая проучить супругу. Как так, серая мышка взбунтовалась и дает ему отпор?! Не бывать такому.

– Я прекрасно знаю этого опасного человека, Лейла, и впредь запрещаю тебе встречаться с ним, поняла?

Та засмеялась, медленно снимая с себя плащ.

– Да кто ты такой, Джеймс, чтоб мне запрещать? Сам гуляешь налево-направо, а мне, что, элементарно на улицу выйти нельзя?

Она снова попыталась пройти на лестницу, ведущую вверх, но Джеймс на этот раз грубо толкнул ее на софу.

Лейла ударилась головой о стену, и даже заплакала, но не от боли, а от обиды. В ней вскипало чувство ярости и гнева на человека, дороже которого когда-то для нее не было.

Как раз в этот момент появился и Руслан, с негодованием взирающий на безобразную сцену.

Женщина села на софу, выпрямила спину и, стараясь произносить слова сдержанно и четко, произнесла:

– Тогда, Джеймс, нам надо разводиться.

Далее случилось нечто неожиданное как для нее, так и для Руслана с Мартином. Англичанин взвизгнул, какой-то вихляющей походкой подбежал к ней и дал пощечину. Голова Лейлы откинулась, Джеймс, не помня себя продолжал давать ей пощечины.

На него накинулись сзади сыновья и с трудом оторвали от несопротивляющейся жертвы, громко рыдающей и проклинающей взбесившегося мужа. Освободившись из объятий, раньше казавшихся такими сладкими и волнующими, а теперь несущими боль и обиду, она быстрыми шагами ушла наверх.

Руслан в ярости бросил отца на ту же софу, куда он минутами раньше толкнул его мать.

Тот вскочил и бросился уже на сына. Мартин, сегодня примиряющий всех и вся, встал между ними стеной и развел в разные стороны.

– Отец, ну успокойся ты, наконец! Говорю тебе, что может это и не любовник. Мне так кажется, Лейла правду говорит. Не стоит из-за этого так переживать.

Джеймс, словно шарик, из которого выпустили воздух, стал каким-то маленьким, притихшим. Он бросил потерянный взгляд на двух своих сыновей и, не говоря ни слова, покинул дом.

Мартин, как ни в чем не бывало, опять вернулся к чтению увесистой книги. Руслану захотелось треснуть открытой тяжелой стеклянной дверцей по ухмыляющемуся лицу доносчика и интригана так, чтобы из разбитого носа брызнула подленькая кровь, но он сдержал себя и направился в комнату матери.

Взбежав по мягкой ковровой дорожке быстро наверх, он постучался в обитую дорогой кожей дверь и легонько приоткрыл ее. Как он и ожидал, мать лежала ничком на кровати, повернувшись лицом к стене, как была, в плаще, легкий шелковый платок свисает с покрывала на пол.

В комнате все было по-прежнему: мохнатые тяжелые шторы сейчас оказались приоткрыты, и сквозь них виднелось свинцово-темное небо с переливами перистых облаков; объемистый, почти во всю длину комнаты платяной шкаф бежевого цвета, не хуже какого компьютера хранящий воспоминания о былых сладких свиданьях, строгих деловых встречах и званых обедах. Сын нутром чуял, как тяжело сейчас матери, но ничего поделать не мог.

– Руслан, – не оборачиваясь, произнесла вдруг мать, и тот вздрогнул от неожиданности, впрочем, кто как не любящий сын первым придет в трудную минуту.

– Не знаю, что на него напало, – извиняющимся за отца тоном сказал сын. И впрямь, никогда еще не видел он Джеймса, всегда старающегося поддерживать имидж британского джентльмена, даже под пулями не теряющего благородства духа и хладнокровия. – Может, бури сегодня магнитные, кто его знает. В природе все, говорят, связано. Вдруг вспышка от солнца поразила его прямо в темечко, и взбесился…

– Дурь его поразила, – отозвалась мать, и Руслана порадовало, что голос ее слегка оживился, словно оскорбительное слово привело в действие механизм саморегуляции, отбросивший в сторону апатию.

Лейла села на кровать, подняла с пола безжизненно валявшийся платок, так радостно трепыхавшийся у нее на шее весь день.

– Мартин, братец твой на него повлиял, вот что. Будь с ним осторожнее, сынок, это очень скользкий тип. Свое что-нибудь затеять у него тяму, сам видишь, не хватает, а вот чужое урвать мастер. Налетит, как волк на овечку, одни рожки да ножки останутся. К отцу в доверие вошел, тот на него чуть ли не молится. Твоя, между прочим, вина, сынок, – Лейла с легкой укоризной взглянула на сына. – Не сумел заставить его в свою компанию взять, а у того в крови семейные традиции бизнеса. Мол, то, что дед начал, сын должен продолжить, а внук закрепить. Мартин хорошо понимает, что отец вину перед ним чувствует, вот и ластится к нему. Слышал, какие планы у него глобальные? Говорил уже тебе, что в список Форбс якобы отца хочет поднять, да не отца имеет в виду, а себя. Пока лохи-казахи жвачку жуют, он на их спинах хочет подняться и богатство нажить.

– Да брось, мама! – уверенно произнес Руслан. – Наговорила ты лишнего. Отец никогда не позволит себя отодвинуть от бизнеса, тут Мартину ничего не перепадет.

Лейла усмехнулась.

– Мыслишки отца твоего не о бизнесе сейчас, а о мясе свежем женском. Никак не угомонится. О душе бы пора призадуматься, а он все туда же.

– Да, может, и нет у него никого! Вот Мартин на тебя напраслину навел, а ведь это все неправда. Не уподобляйся отцу, мама. Увидишь, все образуется.

Голос Руслана, произносящий ободряющие слова, звучал совсем неуверенно. Мать вдруг улыбнулась и взрыхлила ласковой рукой волосы сына, так, как делала это, когда тот был мальчиком…