Читать книгу: «Гайда!», страница 15
Конечно, после заключения договора с поляками и разгрома Врангеля полегче стало. Основные силы теперь туда перенаправлены, но одолеть повстанцев оказалось не так-то просто. Взять хотя бы ту же Воронежскую губернию. В некоторых волостях, особенно там, где банды Колесникова/1/ бесчинствуют, уже и Советской власти не существует. Как только какой-нибудь из Ванькиных отрядов – а их у него, как говорят в штабе бригады, больше ста шестидесяти! – к селу или деревне приближается, так местные Советы и ревкомы вместе с продотрядами тут же ретируются: перебираются в уезды, где поспокойнее. Останешься – убьют. Тем более, что многие крестьяне, не понимая истинного положения вещей, бандитов поддерживают. Да и в соседних губерниях, особенно в Тамбовской, ситуация не лучше, а тут еще Кронштадт…
От досады Аркадий сжал кулаки.
К делу новоиспеченный командир полка приступил сразу же, как только прибыл в Воронеж. Работал с раннего утра до позднего вечера: уточнял списки бойцов, проверял обеспечение красноармейцев оружием, продуктами питания и обмундированием, инструктировал комсостав.
«Третий день кручусь как белка в колесе! – подумал он, разглядывая через окно штабного вагона готовый к отправке эшелон, стоящий на параллельном пути. – А что делать? Ведь там, под Кронштадтом, наши ждут помощи. Первый штурм Красной армии мятежники отбили. В газетах об этом скупо пишут, но ходят слухи, что мы понесли серьезные потери. Поэтому к Тухачевскому так спешно и стягиваются дополнительные части. Ничего! Вот соберет он побольше войск и покажет изменникам, что значит Красная армия!»
Тьма за окном сгустилась. Тоненький серпик луны и звезды, выглядывающие из-за рваных, нависших над городом туч, почти не давали света, и утоптанный сотнями пар ног, покрывшийся грязной коркой снег между железнодорожными путями казался совсем черным. Решив, что завтра встанет пораньше и будет работать с удвоенной силой, Аркадий потушил лампу, улегся на жесткую деревянную полку и укрылся новенькой, еще не потрепанной в боях шинелью, которую три дня назад получил на складе.
«А ведь сегодня ровно год, как Петьку похоронили», – неожиданно пришла ему в голову мысль, которая вмиг прогнала уже начавший обволакивать его сон.
Аркадий отчетливо вспомнил день, когда арзамасцы провожали в последний путь его верного товарища. Петр Цыбышев ехал домой на побывку после полученных на фронте ранений, но в дороге заболел тифом и умер. Хоронили его как героя, с армейскими почестями – винтовочными залпами и торжественными речами над могилой. Было это в середине марта прошлого года – в то время, когда у Аркадия как раз заканчивался отпуск после ранения. До отъезда в Москву за новым назначением он успел еще написать некролог о безвременной кончине друга в комсомольскую газету «Авангард».
«Надо же – целый год прошел. Не верится даже…» – подумал он, пытаясь поудобнее устроиться на узкой деревянной полке в командирском отсеке штабного вагона, где и документы составлял, и приказы писал, и спал уже не первую ночь.
Из-за перегородки доносились негромкие мужские голоса. К помощнику комполка заглянули приятели – трое или четверо ротных. Разговаривали тихо, о чем, непонятно. Приглашали и его посидеть в компании, но Аркадий отказался – он еще плохо знал своих подчиненных, не успел выработать стиль общения с ними и вообще панибратство считал неуместным. Да и устал он очень. Решил, что лучше полежит спокойно, поразмышляет о том о сем, может, попытается разобраться в вещах, о которых днем даже задуматься некогда.
«И почему люди такие разные бывают? – уставившись в темноту, принялся философствовать Аркадий. – Одни жизнь готовы отдать за правое дело, рвутся на фронт, чтобы народную власть защищать. Вот тот же Петька, например. Ему почти три года до призыва оставалось, а он добровольцем в Красную армию пошел и погиб за революцию. Но ведь не все такие, как Петька. Некоторые на любые хитрости идут, только бы в действующую армию не попасть…»
Что и говорить – у него в полку разный народец подобрался. Когда Аркадий начал формировать роты для отправки в Кронштадт, коммунисты и комсомольцы, само собой, оказались в первых рядах. Но их среди личного состава числилось совсем немного. Большинство военнослужащих запасного полка – это граждане беспартийные и малосознательные. Среди них, в основном, выписавшиеся из госпиталей раненые, которые только и думают о том, как бы поскорее домой вернуться, в теплые постельки. Приписанными к полку оказались и задержанные, получившие прощение – вместо расстрела! – и возвращенные в армию дезертиры, и не молодые уже, но еще военнообязанные, имевшие ранее отсрочки от призыва мужики. Ясное дело, никто из них тоже не горел желанием отправляться на фронт.
Не успел Аркадий заступить на пост, как к нему на стол через головы непосредственных начальников – командиров рот и прочих – посыпались рапорты и заявления от красноармейцев с жалобами на плохое здоровье и просьбами об отпусках или о зачислении в команду слабосильных. Кое-кто из военнослужащих откровенно симулировал – придумывал какие-то несуществующие болезни, а то и легкие увечья умышленно сам себе наносил. Тяпнет, к примеру, такой «вояка» по своему же указательному пальцу чем-нибудь острым или тяжелым – и, считай, инвалид: нечем на спусковой крючок нажимать.
Аркадий быстро разобрался что к чему. Думают, если комполка больно молодой, то его можно облапошить? Не выйдет! Он в первый же день написал приказ о пресечении разного рода попыток симуляции и нарушений воинской дисциплины, а заодно напомнил личному составу о субординации в полку.
Голоса за перегородкой стали громче. До слуха Аркадия доносились отдельные фразы, мат, смех, звон стаканов.
«Опять пьют, – подумал он, похвалив себя за то, что не принял приглашения «посидеть в компании». – Ну как тут с простых красноармейцев требовать соблюдения устава и дисциплины, когда комсостав себе такое позволяет? Надо будет завтра же поговорить об этом с помкомполка и командирами рот. Для начала хотя бы предупредить, а там посмотрим…»
Аркадий натянул на голову шинель, чтобы приглушить доносившиеся из-за перегородки звуки, и решил, что все-таки при первой же возможности попросит должность немного ниже – помощника командира полка, например. Или возьмет полк численностью поменьше. Лучше действующий – в полевой стрелковой дивизии. В конце концов, не его это дело – в запасе сидеть. Тем более, что белогвардейская сволочь то тут, то там голову поднимает…
Вторая половина марта началась с хороших новостей. Главной из них было сообщение о победном штурме Кронштадта частями Красной армии. Газеты писали, что в ночь на 16-е марта после интенсивного артиллерийского обстрела советским войскам удалось ворваться в город и к утру сломить сопротивление противника. К хорошим новостям Аркадий причислил и опубликованные в тех же газетах решения Х съезда партии об отмене продразверстки и замене ее фиксированным продовольственным налогом, а также об амнистии, объявленной для тех, кто с оружием в руках выступал против политики, проводимой Советской властью в деревне, но раскаялся и отказался от дальнейшей борьбы.
«С одной стороны, вроде бы власти пошли крестьянам на уступки – выполнили то, что те как раз и просили, – анализировал ситуацию Аркадий. – Но, с другой стороны, если бы не эти меры, мужики вряд ли перестали бы сопротивляться властям. Так бы и собирались в банды, чтобы продотряды уничтожать и советские органы заодно. И что бы из всего этого вышло? Одними карательными мерами тут не обойдешься. Всех ведь не перестреляешь! Кто ж тогда хлеб выращивать будет?»
Он сидел на скамейке в небольшом скверике недалеко от проспекта Революции и наслаждался тишиной и прекрасной солнечной погодой, установившейся два дня назад. После затянувшихся холодов на воронежскую землю стремительно нагрянула весна, и этот факт можно было считать еще одной хорошей новостью весеннего месяца марта.
По лицу Аркадия скользнул легкий ветерок, заставив его отвлечься от серьезных размышлений. Он поднял голову вверх, посмотрел на плывущие по синему небу похожие на клочки ваты кучевые облака, которые отражались в грязных лужах, и мысленно приказал себе не думать больше ни о текущих событиях, ни о работе и ни о чем таком, что помешало бы ему насладиться погожим днем и отдохнуть после напряженной рабочей недели. Это посоветовал ему и доктор, к которому пришлось обратиться по причине вновь появившейся бессонницы и периодически возникающих головных болей.
Внезапно в груди Аркадия зародилось какое-то непонятное волнение, но не тягостное, тревожное, которое не раз овладевало им в последние дни, а наоборот – радостное, приятное. Ощутив, как разрастается в его душе это чувство, заставляя сердце биться все сильнее и сильнее, Аркадий вдруг понял, что появилось оно не случайно. Вчера, когда он сидел на этой же скамейке, мимо него прошла девушка, на которую невозможно было не обратить внимания.
Девушка показалась ему очень красивой. Ее юное личико обрамляли волнистые пряди светло-русых волос, которые выбивались из-под надвинутой на лоб фетровой шляпки. На стройных ножках как влитые сидели кожаные, отороченные овчиной ботиночки на небольшом каблучке. На ней было серое драповое пальто, фасон которого подчеркивал ее изящную фигурку. Но больше всего Аркадию запомнился обвивающий шею девушки легкий, словно воздушный, газовый шарфик нежно-розового цвета, концы которого развевались на весеннем ветру. Шла она медленно, не торопясь, явно прогуливалась, но, погруженная в какие-то свои мысли, не замечала ничего вокруг.
Аркадий проводил красавицу взглядом. Неожиданно за ее спиной опустилась стайка горластых воробьев, тут же устроивших нешуточную потасовку из-за нескольких рассыпанных кем-то семечек. Услышав позади себя воинственное чириканье, девушка обернулась. В тот же миг воробьи, разобравшись с добычей, вспорхнули и стремительно скрылись из виду. Еще через мгновение девушка снова повернулась к Аркадию спиной, чтобы идти своей дорогой, но этого мгновения им обоим хватило, чтобы взгляды их встретились.
«Не может быть, чтобы мне это показалось, – разволновался Аркадий. – Я же видел, что она тоже на меня посмотрела! Да, все произошло очень быстро. Но я ведь успел заметить, какие у нее глаза…»
Глаза у девушки были небесно-голубого цвета. А может, они были серыми. Просто в них отражалась синева предвечернего мартовского неба, и поэтому они показались ему голубыми. При следующей встрече он рассмотрит их повнимательней. Только вот будет ли эта встреча?
«Вот дурак! Не мог уж с девушкой познакомиться! – принялся ругать себя Аркадий. – Мозги, что ли, на солнце расплавились? Трудно было заговорить, хотя бы слово вымолвить? Хоть бы у воробьев поучился – те орали, ни на кого не глядя. Кстати, этих горлопанов сам бог послал, чтобы она обернулась, а ты – дурья башка! – этим даже воспользоваться не сумел…»
Аркадий вдруг сообразил, что ноги сами привели его в этот скверик, к той же лавочке, на которой он сидел вчера, и что уже битый час он озирается по сторонам, приглядываясь к каждому появившемуся здесь человеку. Незнакомки среди редких прохожих видно не было.
За последнюю четверть часа мимо прошмыгнули несколько мальчишек, о чем-то горячо споривших и на ходу размахивающих деревянными ружьями. Еле передвигая ноги, проковыляла какая-то старушка с потертой кожаной сумкой. Не без труда волоча по рыхлому снегу салазки, прошли две деревенского вида девки – няньки восседавших на санках малышей. Никому из них не было никакого дела до одиноко сидящего на скамейке худого, долговязого парня в красноармейской шинели.
Заметив на аллейке, соединяющей скверик с проспектом Революции, трех молоденьких, похожих на гимназисток девушек, Аркадий на секунду напрягся, но, не увидев среди них ту, которую надеялся увидеть, потерял к ним всякий интерес. Зато подружки, до этого момента весело о чем-то щебетавшие, вмиг умолкли и, бросив на молодого военного кокетливые взгляды, грациозно прошествовали мимо него.
«Интересно, кто она? Чем занимается? – проводив взором удаляющихся «гимназисток», подумал Аркадий. – Учится? Работает? Скорее всего, учится. По возрасту она такая же, как эти девчонки. Ей, наверно, лет шестнадцать…»
К вечеру заметно похолодало. Чтобы согреться, Аркадий сунул руки в карманы шинели и в одном из них нащупал какой-то шершавый брусок размером чуть больше двух спичечных коробков.
– Сухарь! – засмеялся он, извлекая из кармана засохший кусочек хлеба, который специально прихватил с собой в сквер на случай, если рядом с ним снова приземлятся воробьи. – Совсем забыл, что птичек собирался покормить.
Аркадий раскрошил пальцами хлеб и разбросал крошки перед скамейкой. На угощение тут же набросились неизвестно откуда появившиеся пернатые, в два счета проглотившие лакомство.
– Все, все… Нету больше, – показав воробышкам пустые ладони, развел руки Аркадий. – Кыш, кыш! Летите отсюда! Хотя… Погодите, сейчас…
Он встал с лавочки и, вывернув карман шинели, вытряхнул из него оставшиеся крошки. На этот раз пиршество закончилось еще быстрее. Еды хватило не всем, поэтому птички устраивали потасовки из-за каждой крупицы хлеба. Прямо у ног Аркадия двое пернатых ожесточенно сражались за последнюю крошку, но ее нагло выхватил из-под клювов своих собратьев подлетевший к месту боевых действий воробей, который быстро проглотил добычу.
– Кто смел, тот и съел, – прозвучал поблизости незнакомый женский голос.
– Да уж… – машинально отреагировал на реплику Аркадий.
Он собрался было посмотреть в сторону, откуда донесся голос, но так и не повернул головы. Его взгляд застыл на одной из луж, в которой, как в зеркале, слегка подрагивая на смолянисто-черной поверхности, отражалось бледно-розовое пятно, очень похожее на развевающийся на ветру легкий газовый шарфик…
Когда Аркадий вернулся в штабной вагон, на улице было совсем темно. Перед этим он зашел на вокзал и выпил горячего чаю в буфете, чтобы согреться. В вагоне, устроившись на ставшей уже привычной за последние несколько дней полке, он понял, что уснуть ему вряд ли удастся, но нисколечко об этом не пожалел. В голове прокручивались события прошедшего вечера.
Как-то легко и просто все получилось. Столько времени он ждал, волновался – придет, не придет? Откуда бы ему знать, что она почти каждый день прогуливается по этому скверу… Да если бы и знал, все равно пришлось бы поломать голову над тем, как завязать с ней разговор, чтобы познакомиться. А тут – спасибо воробьям! – само собой все произошло.
– Я вас еще вчера приметила, – улыбнулась девушка, наблюдая за тем, как слегка растерявшийся Аркадий никак не может заправить вывернутый карман в полу шинели. – Вы ведь и вчера птичек кормили? Раньше я вас никогда здесь не видела.
– А вы тут часто гуляете? – справившись, наконец, с карманом, спросил Аркадий.
Вопрос о птичках он проигнорировал.
– Раньше мы с девчонками после уроков почти каждый день сюда прибегали. И теперь я часто в этот сквер прихожу. По старой памяти, – ответила девушка.
– Так вы учились где-то поблизости?
– Вы, когда сюда шли, проходили мимо красного здания на углу Большой Дворянской и Тулиновской? – спросила она.
– На какой Дворянской? Я по этому проспекту шел.
– Ой, простите! Никак не могу привыкнуть к новым названиям, – засмеялась девушка. – Большая Дворянская – это теперь проспект Революции, а Тулиновская – улица Веры Комиссаржевской. Актриса такая была, довольно известная. Она несколько раз к нам в Воронеж с гастролями приезжала. В честь нее улицу и назвали. Так вы видели дом, о котором я говорю?
– Видел. Только я его как-то не особо разглядывал.
– Давайте подойдем к нему, – предложила девушка. – Мне хочется, чтобы вы его рассмотрели получше.
– Хорошо, – согласился Аркадий. – Только скажите сначала, как вас зовут. А то я не знаю, как к вам обращаться.
– Мария, – представилась девушка. – А вас?
Аркадий назвал свое имя.
Выйдя на проспект, они оказались возле нарядного особняка с декорированными под красный кирпич стенами. К центральной, в два этажа, части здания с обеих сторон были пристроены выступающие вперед трехэтажные ризалиты. Фасад второго этажа украшали высокие арочные окна, отделанные белой лепниной.
– Правда красивое здание? – спросила Мария.
– Красивое, – подтвердил Аркадий.
– Так вот! В этом здании было лучшее в нашем городе учебное заведение – Мариинская женская гимназия, в которой я и училась, – с гордостью сказала его новая знакомая, и тут же, погрустнев, добавила:
– Но так и не доучилась…
– Почему? Нечем было платить за обучение? – предположил Аркадий.
– Нет, дело не в этом. Просто, когда власть сменилась, гимназию преобразовали в трудовую семилетнюю школу, а потом и вовсе закрыли. Денег, видите ли, у государства нет. Так подруга моей сестры говорит. Она в школе учительницей работала. Сначала все возмущалась, что нагрузку преподавателям увеличивают, а зарплату не повышают, а потом и вовсе без работы осталась. Да и не одна она такая – в Воронеже несколько школ закрылось. Что будет дальше, никто не знает…
В голове Аркадия мелькнула мысль, что подобное он слышал и дома. Во время его побывки в Арзамасе и друзья Голиковых – учителя Бабайкины, и бывший преподаватель реального училища Николай Николаевич Соколов, который при новой власти возглавил уездный комиссариат просвещения, сетовали на то, что система образования в городе приходит в упадок из-за плохого финансирования.
Иван Павлович Бабайкин в сердцах даже такое выдал, что жена его, Татьяна Ивановна, побледнела и, дернув мужа за рукав, попросила того попридержать язык.
– Так откуда деньгам-то взяться? Раньше учебным заведениям благотворители помогали, главным образом, купцы арзамасские. А теперь где они, благотворители-то эти? Кого обчистили до нитки, кого посадили, а кого и вовсе расстреляли! – негодовал старый учитель.
– Да разве дело в купцах и их подачках! – возмутился в ответ Аркадий. – Неужели непонятно, что у Советской власти на данном этапе есть более важные задачи – уничтожить всех ее врагов. А для этого нужна сильная, боевая армия. Вот куда в первую очередь сейчас деньги уходят! Победим врага, тогда и образованием займемся.
Аркадий решил донести эту мысль и до Марии. Он остановился, повернулся к девушке лицом и, глядя ей прямо в глаза, уверенно произнес:
– Все будет хорошо. И школы откроются, и учителя в них вернутся, и ребята за парты сядут. Да еще учиться начнут бесплатно. Вот увидите! Дайте только время!
– И когда же придет тот счастливый день, когда все это случится? Сколько еще ждать? – спросила Мария.
В ее голосе Аркадий уловил то ли легкое сомнение, то ли какое-то недоверие, а может, даже некоторую иронию, но, проигнорировав этот факт, ответил твердо, с еще большей уверенностью:
– Ждать осталось немного. Советская власть прочно укрепилась почти везде. Конечно, местами пока орудуют разные шайки, но в ближайшее время и их уничтожат. Красная армия свое дело знает! Вон как быстро в Кронштадте с мятежниками расправилась. Скоро и здесь, у вас, и в соседних губерниях ни одного бандита не останется. Всех ликвидируют! Слово красного командира. Вы мне верите?
На этот раз Мария молча кивнула. Глаза ее при этом почему-то сделались грустными.
– А вы тоже этим занимаетесь? – спросила она.
– Чем?
Аркадий не сразу сообразил, что именно имела в виду девушка. В его голове крутились мысли о произошедших с ней переменах.
– Ну, этой… Ликвидацией.
– Да как вам сказать… – немного растерявшись, начал он. – Я только недавно приступил к этому делу – когда после командирских курсов был назначен комполка.
– Так вы недавно в армии, а до этого учились? – почему-то обрадовалась Мария.
– Да нет! Я только последние полгода учился – на курсах в Москве. А в армии уже третий год. Можно сказать, всю Гражданскую прошел, – отчитался Аркадий.
Про Киевские курсы он упоминать не стал – тогда больше воевали, чем учебой занимались.
– Третий год?! Как же такое может быть? – удивленно воскликнула Мария. – Вы ведь еще очень молодой! На вид вам и двадцати нет. Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. В январе мне семнадцать исполнилось.
– Значит, в армию вы пошли, когда вам было…
– Пятнадцать, – подсказал Аркадий. – Но ведь я не один такой. В Красную армию тогда многие мальчишки вступали – во всяком случае, у нас в Арзамасе.
– А вы из Арзамаса? – спросила Мария. – У вас там дом, семья?
– Да. И дом у меня там, и семья. Только больше года я дома не был и никого из родных не видел, хотя письма от них иногда получаю. А с отцом уже два с половиной года никакой связи нет – ни одной весточки от него не получил, хотя сам пишу ему при каждой возможности. Может, он мне и отвечает, только письма его меня не находят.
– А он что – разве не в Арзамасе?
– Нет. Он далеко – в Сибири.
– В Сибири… – каким-то упавшим голосом повторила Мария.
– Ну да. Борется со всякой сволочью, которая то и дело там заводится. Он, как и я, в Красной армии служит.
– А ваша мама? Она ждет его в Арзамасе?
– Нет, мама тоже сейчас далеко от дома – она в Туркестане.
– Господи! – воскликнула Мария. – Как ее туда занесло? И что она там делает?
– Выполняет поручение партии, – не стал вдаваться в подробности Аркадий.
Не будешь же рассказывать едва знакомому человеку, что мать, оставив двух его младших сестер на попечение родственницы и старшей дочери, которой едва исполнилось пятнадцать, вместе со своим новым мужем отправилась укреплять Советскую власть в далеком Пржевальске…
Он замолчал и почему-то отвернулся от девушки, которая, заметив, что взгляд его ясных, светло-голубых глаз вдруг потускнел, больше не стала задавать никаких вопросов.
– А вы, значит, местная? Воронежка. Или… – как правильно? – воронежчанка? – после небольшой паузы осведомился Аркадий.
– Ага! Еще скажите: воронжанка! – развеселилась Мария. – Давайте уж все варианты перебирать!
– Нет, серьезно – как правильно? Мужчин, я знаю, воронежцами называют. А женщин как? Жительниц Воронежа.
Аркадий, тоже повеселев, выжидающе смотрел на девушку.
– Так и называют: жительница Воронежа, – ответила она. – А вообще, что касается меня, то я не совсем местная. В городе поселилась, когда в гимназию поступила. А раньше жила в слободе, до которой отсюда больше ста верст. Лосево называется. Кстати, наша слобода хорошо известна. Потому что там…
– Лосей много? – пошутил Аркадий.
– Каких лосей! – засмеялась Мария. – Нет, конечно. Вообще-то лоси у нас тоже водятся, но я их даже ни разу не видела, хотя, говорят, в лесу попадаются. А слобода наша до недавнего времени совсем другим славилась – Лосевским конезаводом.
– Что за конезавод такой?
– О! Замечательный конезавод! Один из старейших в стране – еще по указу Петра Первого был основан, больше двух веков назад. Там лошадей-тяжеловозов разводили, в основном для конницы – крупных, сильных, выносливых, чтобы во время войн тяжелые пушки таскали. Их и на германскую отправляли. Лошадей этих битюгами называют. Никогда о таких не слышали?
– О битюгах слышал, но откуда это название пошло, честно говоря, не знаю, – признался Аркадий.
– Так когда-то наша слобода называлась Битюцкой – до тех пор, пока в ней этот самый конезавод не построили. Тогда ее и переименовали в Лосево – по имени Петра Лосева, который был там первым управляющим. Это мне отец рассказывал. Он раньше на конезаводе ветеринаром работал.
Аркадий хотел спросить девушку, чем занимается ее отец теперь, но вопрос задать не успел.
– А что это мы на одном месте топчемся? – опередила его Мария и предложила:
– Давайте прогуляемся по городу. Сегодня чудесная погода…
Весь вечер они бродили по Воронежу и не переставая разговаривали. Впрочем, говорила в основном Мария.
Больше всего про слободу свою рассказывала – как ей там нравилось жить. Оказывается, слобода эта до революции не только лошадьми-тяжеловозами славилась, но и ярмарками, известными во всей округе, и кустарными промыслами, и пшеницей отменной, и арбузами, дынями да тыквами, что на бахчевых полях вызревали. А народу там и сейчас проживает немало – чуть ли не десять тысяч человек. Не в каждом городе столько насчитаешь. И храмы имеются – целых три, и дома каменные, и школы – земская и церковно-приходская.
– Я с малых лет учительницей мечтала стать, – разоткровенничалась Мария. – Поэтому, когда Лосевскую земскую школу окончила, переехала в Воронеж и поступила в Мариинскую гимназию. Там была педагогическая специализация. После учебы получила бы звание домашнего педагога. А теперь вот…
Сделав довольно большой круг по центральным улицам города, они свернули в какой-то переулок и остановились возле двухэтажного каменного дома, мало чем отличающегося от соседних зданий. Впрочем, если и имелись какие-либо отличия, заметить их было трудно – на город опустились глубокие сумерки. Внимание Аркадия привлекли лишь два окна на первом этаже дома. Они выделялись обилием стоящих на подоконниках комнатных растений, из-за которых на улицу с трудом пробивался тусклый желтоватый свет.
– А вот здесь я живу, – сказала Мария. – Вон мои окна.
Кивком головы она показала на цветочные горшки за оконными рамами.
– Вас, наверное, ждут? – спросил Аркадий. – Родители, небось, думают: «Где это дочка пропадает?»
– Да я не с родителями живу – с сестрой. Вернее, с семьей сестры – у нее муж, дети. Как в Воронеж перебралась, так у них и поселилась. Квартирка, конечно, маленькая, им самим тесно, а тут я еще… Поэтому и стараюсь дома как можно меньше находиться, брожу по городу, – вздохнула девушка. – А вообще, вы правы – сестра наверняка уже беспокоиться начала. Пойду я… Очень приятно было познакомиться.
– Подожди, Мария, не уходи так, – перейдя вдруг на «ты», остановил девушку Аркадий.
Он взял ее руки в свои и, крепко сжав маленькие ладошки, торопливо, немного сбивчиво, но твердым голосом продолжил:
– Я тебе уже говорил, что полком командую. Как человек военный, не всегда могу поступать так, как мне хочется. Вот ты мечтала учительницей стать, а я так же сильно о военной академии мечтаю. Но война еще не закончена, и с нами, краскомами, не церемонятся – в любой момент могут направить на один из внутренних фронтов.
Вот и сейчас так выходит. На днях меня направляют в соседнюю губернию, на Тамбовщину. Там еще разные банды и шайки орудуют. Их надо как-то обезвредить. Я думаю, на это много времени не потребуется, тем более после съезда. А там, кто его знает… Но я что хочу сказать: Мария, Машенька, когда все кончится, я обязательно вернусь в Воронеж. За тобой вернусь! В Москву тебя увезу. Осенью собираюсь в академию поступать. Будем вместе в столице жить. Поедешь со мной?
Мария в растерянности молчала. В темноте Аркадий не видел, что глаза ее наполнились слезами. Он еще крепче сжал руки девушки и сказал:
– Понимаю – это все неожиданно для тебя. Да и для меня тоже. До вчерашнего дня – пока тебя не увидел – я и предположить не мог, что кому-нибудь такое скажу. Но ты мне очень, очень понравилась. Маша, ты согласна со мной уехать?
– Маруся… – еле слышно промолвила девушка.
– Что? – переспросил Аркадий.
– Родные зовут меня Марусей. И ты меня так зови.
– Хорошо, – согласился Аркадий. – Так ты будешь моей женой, Маруся?
– Да, – прошептала девушка и, уткнувшись лицом в новенькую, еще не пропахшую порохом шинель семнадцатилетнего краскома, тихо всхлипнула.
Выйдя на проспект Революции, Аркадий обнаружил, что от переулка, где живет Маруся, до главного городского вокзала рукой подать. Не прошло и десяти минут, как он уже пил чай в буфетной зала ожидания…
Мария в одиночестве сидела на кухне за покрытым клеенкой разделочным столом. Она знала, что стоит пошарить по столешнице ладонью, и наткнешься на оставленную для нее тарелку с едой, которую в кромешной тьме и не разглядишь. Света не было – отключили перед самым ее приходом. В последнее время перебои с электричеством стали явлением обычным. Приходилось как-то приспосабливаться, но последняя свечка догорела еще три дня назад, а единственная в доме керосиновая лампа освещала гостиную. Сестра Ольга с мужем и детьми, поужинав, занимались там своими делами.
Поставив локти на стол, девушка оперлась подбородком на сложенные замком руки. Темнота ей не мешала – поест она попозже, а подумать о том, что произошло нынешним вечером, можно и без света. Так даже лучше думается.
«Господи! Неужели все это было на самом деле? Будто сон какой-то… – никак не могла поверить в случившееся Мария. – Ну, как такое может быть – сегодня мы с ним познакомились, сегодня же он сделал мне предложение, и я почему-то сразу ответила согласием. Хотя, понятно почему…»
Безусловно, новый знакомый произвел на нее приятное впечатление: неглупый, начитанный, ответственный, уверенный в себе. Да что там говорить – кого попало в семнадцать лет командиром полка не назначат.
«И на вид он очень даже ничего – высокий такой, стройный, – размышляла Мария. – Глаза у него добрые, внимательные. Таким глазам можно верить… А руки какие – крепкие, сильные!»
Вспомнив, как Аркадий сжимал ее ладони в своих, девушка почувствовала, что искорка, вспыхнувшая в тот момент в ее душе, начала разгораться ярким пламенем. А вместе с этим пламенем затеплилась надежда и на то, что она сможет, наконец, освободиться от опеки сестры и устроить свою собственную жизнь.
Нет, конечно, Оля и все ее семейство относились к ней хорошо. Пока Маруся училась, у нее и мысли не было о том, что она кого-то стесняет. Даже когда с продуктами стало совсем плохо, ее никто никогда не попрекнул куском хлеба. Но с тех пор, как она перестала учиться, а найти подходящую работу, как ни старалась, не могла, девушка чувствовала себя обузой в Ольгиной семье. Она решила, что судьба не случайно свела ее с Аркадием.
«Господи! – снова обратилась к богу Мария. – А что сказал бы папа, если бы узнал, за кого я собралась замуж!»
Мысли об отце словно ушат холодной воды охладили ее пыл. Известному на всю округу ветеринару, уважаемому в Лосеве человеку Николаю Плаксину даже в страшном сне не могло присниться, что его младшая доченька может связать свою судьбу с красным командиром. Армию, созданную партией большевиков, он считал самым отвратительным ее детищем и ненавидел так же сильно, как и саму партию – виновницу, по его мнению, всех бед русского народа, разрушительницу страны.
Когда в Лосевской волости начались выступления недовольных большевистской властью крестьян и ремесленников, Маруся уже жила в Воронеже. Она была еще подростком, политикой не интересовалась и не особенно вникала в разговоры, которые велись в доме ее сестры. Правда, беспокоилась за отца, когда до нее долетали отдельные фразы о стычках, то и дело возникающих между лосевцами и представителями Советов, об отпорах, которые местные жители давали продотрядам, прибывшим отбирать у них хлеб. Особенно, если слышала о пролитой во время таких столкновений крови – а вдруг и ее папочку убьют?
