Читать книгу: «Параллельное дознание», страница 2
И Санька с мамой Хлоей не обделены вниманием поймы. Но это скорее рукопожатие при встрече со старыми знакомыми.
Мила засмеялась. Мне показалось – откровенно, без напряжения.
Танцы с взъерошенным проволочником закончились по инициативе Хлои. Кажется, она устала от кульбитов неутомимого Саньки и возникающей при этом опасности упустить слабеющую ручку Весты.
– Дедушка Ваня! – сказал Санька, выныривая из поймы вместе с Вестой. – Ты видел, как мы?..
– Дедушка Ваня!.. – пропищала девочка, но замолчала, и лишь улыбнулась мне. И уже не спряталась в себя.
Хлоя вышла на камень следом.
– Отдыхаем!.. Александр, успокаивайся! Оставь в покое Весту! Отдыхаем!
Санька отпустил ручку Весты, и они снова уселись на обрыве камня. И опять болтают ножками. Веста что-то шепчет на ушко юному кавалеру, они заговорщицки поглядывают на меня и Милу. Интересно, о чём шепчутся? И что там в их детских головках?
Хлоя расположилась на пороге настежь распахнутого антиграва и смотрит вверх. И я взглянул туда же.
А там кроме альфы лишь тёмно-синяя атмосфера – незыблемый газовый монолит, на самом дне которого зародилась и существует жизнь – своя, персональная – и в неё, в её природные процессы потихоньку вмешиваются инородные предметы и сущности, и начинают перестраивать чужой для них мир под себя – приручают к себе.
– Па, – Хлоя привстала и смотрит в мою сторону, – а вы с Милой к параду разумных особей присоединиться не желаете?
– Для этого нам следует переместиться на старый плёс. Там мы и будем получать обещанные зелёным одеялом процедуры. Твой отпуск через неделю закончится, а левитировать мы с госпожой Милой не умеем. Да и Саньке наши телеса без твоего посредничества не осилить. Мал ещё…
– Но я-то в данный момент при вас! Попробуем? Все вместе!
Хлоя взяла меня за руку и подвела к Миле. Та ещё пребывала в лёгкой прострации от изменений, произошедших с дочерью. А ещё от моей сумбурной лекции об ауре и левитации.
– Беремся за руки и держимся до конца процедуры, – тоном детского воспитателя сказала невестка, соединяя наши руки. И я сразу же почувствовал себя лёгким, свободным и немного взволнованным. Волнение вселялось в меня от Милы. От Хлои исходила колдовская сила, которая и понесла нас в тартарары. И там нас ожидало нечто – не познанное, не изведанное.
Серёжка с Хлоей иногда «катали» меня в дни освоения дара инфузории. И мне это совсем не нравилось. Потому что дети не решались погружаться в тонкости процесса, ещё не усвоенного и не обоснованного правилами пользования аномальными способностями. А мне в качестве пассажира вообще было тошно: немедленно представлял неизбежное падение с высоты наземь, во всех возможных подробностях. Короче – я активно отнекивался от их предложений. Но это было давно. А сейчас мы с Милой парим над зелёным одеялом в паре с опытным левитатором. И мне нравится контактировать с проволочником, который воспринимает меня как старого знакомого. И с Милой он недолго возится. Слегка похлопал стеблями по обнажённым голеням и тут же вовлёк нового посетителя Сырой поймы в круговорот своего бурного экстаза. И сей процесс знакомства ей тоже к лицу. Прострация от созерцания изменившейся за один сеанс дочери умножилась кратно при личном контакте с сущностью, которая просто благодарила нас добром за добро.
Потом потекло иное время, в котором мне доверили быть наблюдателем и помощником.
Рекомендации сына и невестки контактировать с «зелёным одеялом» в течение месяца исполнялись неукоснительно. Сначала при поддержке Хлои, потом самостоятельно. Веста выздоравливала. Она входила в наш общий мир и радовалась ему, и радовала маму. И, конечно же, меня.
Хлоя возвратилась к Сергею в Амазонию, а мы перебрались на пологий берег плёса Сырой поймы и купались вчетвером, испытывая благодарность к проволочнику. А он проявлял ответные чувства. Может быть, дружескую преданность, а возможно и любовь. Или рациональную, скрытую от нас корысть. Ведь мы являемся носителями разума и некоторых, возможно, полезных для него знаний…
Как член комиссии по контактам Радмила приступила к изучению «зелёного одеяла» на следующий же день после первого контакта и уже без нашего посредничества. Я лишь оказывал ей содействие в расстановке вдоль заболоченных берегов Сырой поймы всевозможных датчиков. В комнате, которую занимала Мила, появились приборы, считывающие и анализирующие поступающую информацию: какие изменения происходят с «объектом» при приближении к нему людей из числа знакомых и незнакомых, при контакте с залетевшими на болото фермерскими гусями; те были убиты и употреблены в пищу.
Параллельно этой работе Радмила отслеживала сообщения СМИ об инфузориях. Точнее – об официально зафиксированных посещениях.
Таких случаев было немного. И они описывались без точной привязки места появления особи к точке на географической карте. Поэтому первые попытки обнаружения инфузорий в обнародованных районах оказались безрезультатными. Особи либо уже покинули планету, либо места в информативном бюллетене указывались приблизительно, со слов случайных свидетелей, или были недостоверными.
К тому же следует отметить, что гонка за отмеченными в новостных каналах инфузориями была бы бессмысленной с использованием обычных средств передвижения. Тут-то нам и пригодилось удивительное транспортное средство – телепортан Радмилы. Мила наладила связь через орбитальные станции со средствами информирования населения при возникновении ЧС. Попавшие в поле зрения колонистов катаклизмы – ураганы, наводнения, землетрясения, в том числе и появление инфузорий вблизи поселений колонистов принимались бионом во внимание, и Радмила при моём содействии устремлялась навстречу к неведомому и неизученному объекту. Первые попытки контакта оказались безрезультатными.
Нати и Марта Зон стали частыми у нас гостями. Они присматривали за детьми в то время, когда АрТиСи телепортировал нас навстречу с искомой сущностью. Иногда мы просто путешествовали по Аргентине, используя возможности телепортана. В такие познавательные путешествия мы брали и детей.
Инфузория среднего размера встретилась на нашем пути случайно.
Да-да – случайно.
Но, сначала о событиях, которые произошли до этого…
Мы, то есть я с Милой и Вестой, уже привыкли друг к другу, и как добрые соседи согласовывали изменения в устоявшемся жизненном ритме.
Уразумев, что поиски временно гнездующихся на Аргентине особей инфузорий никакой логике не подвержены и требуют от нас обычного терпения, мы, в конце концов, решили не спешить. К тому же у нас были и другие не менее важные дела, требующие времени и контроля. Мила занималась дочерью и научной деятельностью одновременно, что тоже меняло наше поведение.
Процедурные посещения Сырой поймы были сокращены.
Во-первых, из-за сезонного «вялотекущего» муссонного дождя. К тому же, психическое состояние девочки в корне изменилось, и злоупотребление целебными ваннами в Сырой пойме могло повлечь нежелательное к ним привыкание, что тоже не благо. «Пусть живёт нормальной жизнью, как все», – подвела итог мама, взглянув на Весту.
Во-вторых, о главном: мы с Радмилой начали медленно сближаться как индивиды противоположного пола. Я, конечно же, притормаживал свои порывы, учитывая разницу в возрасте. Но томные взгляды молодой женщины настраивали временно бездействующую внутреннюю тональность ещё нестарого организма на возврат к греховному естеству.
Мучительная нерешительность продолжалась бы ещё невесть сколько, если бы не милое создание – девочка Веста. Она и внук Санька подружились и воспринимали друг дружку как родные, как брат и сестра. И я существовал на этом свете для них как дедушка Ваня. Радмила же не терпела фамильярностей и обращалась ко мне просто: Иван. И это сдерживало мои порывы к наступлению.
Дети же ежедневно контактировали со мной и решали с моей же помощью свои сложные для них проблемы. И каждый раз наши диалоги начинались со слов: «дедушка Ваня». И я уже привык к почётному званию Дед, и не мыслил себя без него.
Однажды, когда я уединился с АрТиСи в гараже и занимался профилактическим осмотром персональных антигравов, ко мне прошмыгнула Веста. Одна, без Саньки. Стояла рядом и некоторое время наблюдала, как я мучаю биона, выпытывая у него тайны устройства устаревшей модели привода антиграва, и какое количество композитной смазки необходимо для пульта управления. АрТиСи монотонно озвучивал главы из инструкции по применению. Я вникал. А Веста попросила меня наклониться к ней и шёпотом спросила:
– Дедушка Ваня, ты хочешь быть моим папой?
Выслушивая монотонное бормотание биона и вникая в озвученную им информацию, я не сразу понял услышанное от девочки – то ли вопрос, то ли тайное пожелание – и неосознанно ответил:
– Конечно Веста! Иди, не мешай мне заниматься ремонтом!
– И я хочу!
Веста улыбнулась, чмокнула меня в небритую щёку и убежала.
Потом АрТиСи провёл для меня экскурс по инструкции к телепортану Радмилы. После этого я вывел из ангара отрегулированный с помощью биона семейный пятиместный антиграв и намеревался прогулять детей и Радмилу под дождём в Сырую пойму, но меня позвали к обеденному столу.
Веста и Санька решили иначе. Затянувшиеся муссонные дожди нам всем надоели, и дети предложили совершить вояж в рассветное солнечное утро к озеру с водопадом. И чтобы невысокие горы с тропинкой к воде, и чтобы небо было чистым, а над озером и водопадом туман. Или спустившееся с гор белёсое облако…
Это пожелание было высказано АрТиСи, и тот за пять минут отыскал на Аргентине прелестный уголок в горах Чили. Над этим материком рассвет только начал созревать. Остывшее ватное облако сползло по склону и по многочисленным струям-водопадам в миниатюрное озерцо, спрятанное среди разрушенных водой и ветрами скал. И всё это словно ожидало нашего присутствия.
До рассвета ещё было время, и нас потянуло в ущелье к озеру и водопадам. Телепортан мы оставили на плоском уступе, возвышавшемся над водной гладью озера, а сами спустились к берегу, усыпанному галькой.
И, конечно же, нас потянуло к падающим в туман струям. Их я насчитал десятка два. Они словно замерли в полумраке, и шума воды не было слышно. Совсем. Мне даже показалось, что струи замёрзли и поэтому не издают шума. Однако пенящиеся брызги, сопровождавшие потоки, говорили обратное – водопады живы, они с рёвом врезаются в спрятанную под туманом водную поверхность. Но туман так плотен и вязок, что гасит этот рёв и грохот.
До струй четверть мили. И мы пошли, хрустя галькой, погрузившись с головой в вязкий прохладный туман.
Минут пять так шли, не меняя курса. И наконец, вышли из тумана к расщелине, через которую на нас смотрело голубое предутреннее небо. И никаких водопадных струй.
– Ой, водопад пропал! – воскликнул Санька и затормозил передо мной.
– Галлюцинация! – тихо сказала Мила и схватила меня за руку.
– Па, мне страшно! – прошептала Веста и прижалась ко мне с другой стороны.
Я тут же вспомнил мой первый поход внутрь инфузории, которая семь лет тому назад накрывала наш телепорт.
– Поворачиваемся на сто восемьдесят градусов и наблюдаем инфузорию, – сказал я и аккуратно потянул за собой Милу и Весту.
– Ой, – пискнула Веста, – мы, оказывается, заблудились в тумане, и вышли назад! Идём снова к водопаду?
– Инфузория нас не пропустит, – притормозил я её порывы. – Она где-то здесь, рядом.
Я начинаю изучать небо над туманом, над безмолвным пространством, запертым в ущелье, и обнаруживаю искомую луковицу с приплодом.
Чтобы сосредоточиться, тряхнул головой, активируя «визуальную аналитику». Мои спутники – Мила и дети – видят то же, что и я.
Чёрный шар – центр инфузории – висит в пятидесяти ярдах над нами, рядом с выступом, где мы припарковали телепортан с АрТиСи. Он виден на светло-голубом небесном сегменте снизу. Но мы, паркуя телепортан на выступе скалы, не могли увидеть его на сером фоне скал. А инфузория была рядом.
Минутное оцепенение прошло, и мы побежали наверх.
Через пять минут наша компания сгрудилась на краю выступа и взирала на недоступный для осязания объект. Нас с инфузорией разделяло пространство в шесть футов. Два моих шага, и я смогу коснуться и физически познакомиться с доселе неведомым для меня существом.
Семь лет тому назад я видел вполне доступную мне инфузорию. Но тогда не обратил на «чёрное пятно» внимания. С ним контактировали мой сын Сергей и его подруга Хлоя.
А сейчас между нами обрыв и наполненная туманом пропасть.
Во мне зарождались идеи, как приблизиться к недоступному в сей миг Чуду. Подъехать на телепортане Милы? Грубо! Это может спугнуть инфузорию. Что ещё может человек, не имеющий крыльев и не умеющий левитировать?
Санька! Внук, унаследовавший от родителей аномалию.
Я посмотрел на притихшего возле меня мальчика.
– Дедушка Ваня, а она зовёт меня к себе, – шепнул он и сделал несколько шажков в пропасть.
Потревоженный Санькой камень, что лежал на краю обрыва, канул в белое безмолвие. Ответа снизу о достижении каменистого дня не последовало. А Санька продолжал шагать по вязким туманным барашкам к задрожавшей от нетерпения чёрной луковице.
Санька «обошёл» луковицу и коснулся особи ручками. И её дрожь прекратилась. Она стала подвижной. Она подчинялась мальчику.
Луковица медленно приблизилась к нам, словно подталкиваемая силой воли или возможностями левитации мальчика. Она уже рядом. От неё веет холодом, накопленным за ночь.
Предрассветные сумерки согреть доверившуюся нам сущность не могут. А мы можем. Мы просто обязаны это сделать…
Ей хочется ласки, добра от нас, от пришельцев из иного мира.
Мы пришли, придумали имя новому миру и принялись творить свои дела, чтобы выжить и хорошо жить здесь, в чужом доме. В их доме. В доме, который заселён своими жителями – колониями проволочников, особями инфузорий. Да просто иными для нас, но своими сущностями, которым здесь комфортно. Потому что здесь они дома.
Аргентина планета не наша. Мы – гости. И нас пока здесь привечают.
– Папа, – Веста протянула ручки к зависшему перед нами существу. – Она добрая? Она не кусается?
– Не помню, чтобы инфузория причиняла человеку вред, – ответил я и тоже протянул руки к шару.
– Веста, почему ты называешь дедушку Ваню папой? – Мила коснулась инфузории. – Ой, а ей и впрямь здесь холодно!
– Потому что нам так хочется! Мне и тебе! И этой беременной тётеньке тоже!
– Почему беременной? – удивилась мама Мила и посмотрела на меня. И вдруг засмеялась. Громко и, как мне показалось, радостно.
– Дядя Серж и тётя Хлоя говорили, что планета Аргентина для инфузорий является родильным домом. Они прилетают из космоса, чтобы здесь разделиться на части. Они здесь размножаются.
– Да, – воскликнул Санька, – мои родители однажды помогли инфузории размножиться, и после этого появился я!
Нужно отметить, что так громко и задорно я давно не смеялся. После смерти моей супруги, наверное, никогда. Так, похохатывал над другом Нати и над шутками умненького Саньки. Но сейчас, в этот удивительный момент моей зачерствевшей жизни, такое со мной происходит впервые.
Первые лучики Альфы преломились в висящих в воздухе капельках воды и высыпались на нас семицветной какофонией. И мы услышали тишину. Успокоились, притихли. Восемь тёплых человеческих ладоней и семь цветов радуги принялись нагревать инфузорию.
Я почувствовал… нет, мы почувствовали, как инфузория вздрогнула и начала увеличиваться в размерах. Она стала теплее и мягче на ощупь. А потом принялась распадаться на части. Я насчитал пять долей. И впрямь, словно чесночная головка, рассыпалась в наших руках, вспыхнула зелёной виноградной гроздью, мгновение повисела в ярде над нами и растворилась в небесной голубизне.
Шум от падающей воды возвратил нас в объективную реальность.
– АрТиСи, ты это видел? – спросила Мила выглядывавшего из телепортана фантома.
– Да, мэм, – ответил АрТиСи. – Я это запечатлел. Будет что изучать.
Мила обернулась ко мне. Я обнял её.
И нас понесло вверх.
– Эй-эй, дедушка Ваня! Тётя Мила! – пискнул снизу Санька. – Будьте осторожными. Не улетайте вслед за инфузориями.
Дети догнали нас на пути к ярящейся альфе и вернули на берег озера к охлаждающим ущелье водопадным струям.
Теперь мы все вместе привыкаем ходить по земле как обычные люди. Санька руководит процессом обучения.
Но мы с Радмилой всё равно рвёмся в полёты над миром, в котором явился на Свет Божий и на радость дочери Весте её братик Владимир Седов.
Параллельное дознание
Фантастический детектив
И вообще не бывает так,
чтобы всё стало, как было
Михаил Булгаков«Мастер и Маргарита»
Весна окончательно покорила округу. Туманными ночами стянула с полей снежное одеяло, растопила в парках мёрзлые стёжки-дорожки и промыла талой водой тротуары. Пришла она в эти края давно. Припекать же начала лишь в последние дни. А сегодня – будто лето знойное. Земля парит. Видно, как из-под прошлогодней жухлой травы и гниющей листвы пробивается на свет новая жизнь. Комарики толкут мак над кустом шиповника. Сонная муха басовито жужжит, тыркается в огрызок газеты, застрявший в колючих ветках.
На дворе – апрель…
Я вышел из автобуса на припёк возле павильона остановки, прислонился к бетонной стене с неприличными граффити, закрыл глаза и замер. От раненого колена ударило током по всему телу. Прикусил нижнюю губу – терплю и мысленно вытаскиваю из себя мерзостное состояние, от которого можно сойти с ума. Стоически борюсь… и привыкаю, …нет, к этому нельзя привыкнуть – терплю и отрицаю периодически вспыхивающую во мне ненормальность. Пытаюсь спрятать злую действительность в призрачном духовном мире.
Да где он, этот мир? Я бы перекрестился, если бы помогало!..
Боль затихает. И я стараюсь отвлечься от коварной действительности – «наслаждаюсь» солнечным теплом и ветерком. Ощущаю, как загар начинает осваивать кожу лица, как на висках нарождаются щекочущие капельки…
Левой рукой стягиваю со стриженой головы краповый берет, сминаю жёсткой пятернёй и вытираю им со лба испарину.
Правая рука поддерживает мои восемьдесят килограммов с помощью костыля из дюралевой трубки с подлокотником. А правая нога висит рядом и пульсирует в унисон сердцу. Лишь ласковое солнце немного отвлекает внимание от безжалостной реальности…
Вопреки мнению главврача меня всё же выписали из госпиталя. Я настоял. Надоело валяться на больничной койке с безысходностью в башке.
Покинул богоугодное заведение и принялся путешествовать по округе – осваивать места, где начну определять своё предназначение. Где теперь буду жить. Или существовать.
Зашёл в штаб дивизии, побывал в кабинетах старших командиров и с их помощью осознал себя пенсионером – майором российской армии в отставке с документально подтверждённой инвалидностью.
Начальник отдела кадров полковник Горлов, имитируя торжественность момента, вручил мне пенсионное удостоверение, файл с документами, картонные коробочки с орденами и медалями, сберкнижку с начислениями за период моего отсутствия по месту постоянной дислокации и пакет с наличными: премиями, командировочными и доплатой за службу в особых условиях. За всё расписался в ведомостях.
– Если не будешь пить и играть в казино, – пожимая мне руку, сказал мудрый кадровик, – то пенсии со всевозможными доплатами и льготами тебе Владимир Сидорович хватит за глаза. А денег, что в пакете, на новую мебель в вашем с Марией Ивановной домике. Мы вам ордер ещё в ноябре оформили. Будете жить в Немецкой Слободе. Нам эту Слободу администрация городской управы вместо обещанных квартир отписала. Строительный батальон недавно закончил реставрацию старины. Для отставников. Мария Ивановна ещё перед Новым годом осмотрела вашу жилплощадь. Комфортный домик со всеми удобствами и приусадебным участком… В пакете найдёшь выписку из истории болезни. Предъявишь в гражданскую поликлинику. Там и будешь наблюдаться… Вот и всё! А сейчас, майор Соловьёв, дуй в пенсионный отдел, в собес и так далее. Оформляйся, регистрируйся и живи!..
В октябре прошлого года при проведении операции по обезвреживанию бандитов в горах Дагестана наш батальон принял бой. Матёрыми оказались шакалы! Мы тогда потеряли троих ребят. И у бандитов были потери, но шестеро сдались.
Шестой, прежде чем бросить «Калашникова», последние патроны из рожка послал в мою сторону. Теперь колено источает невыносимую боль.
Это был мой последний бой и последнее боевое ранение.
За полгода до этого кавказская пуля пробила мне голень навылет. Однако в тот раз я отряд не покинул. Лечился в казарме. Через неделю стал на ноги.
А в этот раз списали вчистую. Без намёка на возврат. И я уже не воин…
Врачи военного госпиталя изучили кровавый кисель в области колена и решили не прибегать к ампутации. Вызвали из столицы опытного дока. Маша постаралась – звонила дочери Веронике в медицинский университет…
Приглашённый врач проявил исключительное радение – собрал мои косточки в кучку, упаковал в гипс, подвесил на растяжках, пожелал скорейшего выздоровления и вернулся в Москву… вместе с Марией Ивановной.
Нет, мы не в разводе. И уехала она в столицу для всех моих друзей и знакомых не к военному эскулапу. Она уехала к нашей дочери Веронике, которая учится в Университете имени Сеченова и мечтает стать хирургом.
Интересно, кто теперь вместо Маши преподаёт сольфеджио в музыкальной школе?..
Вернувшись из госпиталя, проверил почтовый ящик и обнаружил письмо, в котором супруга лаконично ответила на все мои вопросы.
«Попробуем жить отдельно – каждый в своём мире!»
Маша ушла «к себе» и, наверное, счастлива. А я в своём ещё не обретаюсь, я только начинаю осваиваться…
Солнце нагрело борцы и приятно пощипывает кожу под камуфляжем. Тепло ощущаю обеими ногами. Однако едва угасающая боль не даёт насладиться весенним теплом в полной мере. Выходя из автобуса, зацепил берцем за тротуарный бордюр и теперь вот… наслаждаюсь ласковым ветерком…
Мне нужно попасть в Немецкую Слободу. Небольшой микрорайон с таким названием находится в пятистах метрах от автобусной остановки, в низине, похожей на пологий овраг. Панорама посёлка, окутанная лёгкой дымкой, с красными пятнами кирпичных домиков и белёсыми валами нерастаявших сугробов вдоль заборов, распахнулась прямо передо мной. Микрорайон, в котором на четырёх улицах компактно расположены сорок домов. К Слободе по склону с прошлогодним бурьяном спускается извилистая тропинка. На противоположном берегу крутояра, за посёлком, просыпается дремучий лес, украшенный тёмно-зелёными кедрами и серыми скалистыми отрогами. Пейзаж достойный кисти Левитана…
Слобода – бывший рабочий поселок, построенный после войны немецкими военнопленными при кирпичном заводе. Поэтому его в народе и называют Немецкой Слободой. За семьдесят лет эксплуатации он захирел, оброс пристройками, курятниками и гаражами. А от завода остались невысокие холмики из битого кирпича и ржавой арматуры. Бывшие слободчане получили квартиры в новостройках. Посёлок некоторое время пустовал, в ожидании сноса. Но кто-то подсказал мэру идею восстановить микрорайон силами военных строителей. И теперь наше командование решило вернуть Слободе былую красоту и разделить её среди отставников. Многим пенсионерам пришлась по душе перспектива переселиться не в городскую квартиру, а в приличный сельский дом с городскими удобствами и приусадебным участком.
На Четвёртой Слободской улице в доме номер пять буду проживать и я. Согласно ордеру, должен зарегистрироваться по указанному адресу вместе с Машей. Вчера отметился у паспортистов без супруги… в виде исключения.
Ключи от «фазенды» мне вручили в городской управе.
Комендант военного городка тут же напомнил, что служебную квартиру нужно срочно сдавать для косметического ремонта. Её уже распределили кому-то из молодых офицеров.
С переездом в Слободу проблем не будет, друзья обещали помочь…
Ну, хватит загорать. Пора выдвигаться в район «передислокации».
Вот и очередной автобус прибыл.
Достаю из кармана куртки головной убор, поправляю кокарду и заученным движением надеваю, слегка переместив на правый висок.
Дома примерял штатский костюм. Расстроился. Обнаружил, что выгляжу в нём не совсем цивильно. Отвык боец от гражданской одежды.
В зеркале, запылившемся за период отсутствия хозяев, разглядел свою шевелюру. Она у меня густая – каштановая. А тут вдруг засеребрилась. Выходит седина, взлелеянная служебными и личными переживаниями, ждать себя не заставляет. Приходит незаметно и покрывает голову словно саваном, пока хозяин борется с житейским негативом.
В моей жизни наступают перемены. Только мрачно от них на душе. Пробовал «перезагрузиться». Начал с внешнего вида. С утра, поборов душевное сопротивление, заглянул к «тупейному художнику», и тот «изобразил» из меня первогодка, с причёской наголо.
Ей-богу, лет на десять помолодел!
Из автобуса вышли пассажиры.
Двое молодых парней, лет восемнадцати, в кожаных куртках. В армии, скорее всего, не служили. Род занятий определить невозможно. «Братки» из криминального сериала – независимые от окружающего мира. Осмотрелись, закурили и вальяжно проследовали мимо меня к Слободе.
Мужчина и женщина – пожилая пара, степенно вышли следом. Пощурились на солнышко, поухаживали друг за дружкой, поправили головные уборы, воротнички плащей и, поддерживая себя под руки, засеменили в ту же сторону. Но в отличие от парней, обратили на меня внимание. Мужчина глянул и с сочувствием оценил майора с костылём. Мне стало немного не по себе. Женщина же стрельнула в меня потускневшей синевой ещё жалостливее. Но это не обидно. Это женский удел – жалеть детей и немощных мужчин…
Третьим эшелоном проследовал я.
Колено ноет, но это уже привычная боль. Она не мешает касаться раненой ногой сырой земли и думать о моих женщинах.
Дочь Вероника часто звонит по сотовому телефону и справляется о здоровье. Обещает приехать на каникулы. Замуж вроде не собирается. О маме ничего не говорит, а я спросить стесняюсь…
Короче, связи с супругой нет. Причина этому – моя служба в армии, которая сотворила из здорового мужика, первостатейного инвалида. Мы ссорились из-за моего статуса. Постоянные командировки в «горячие точки», порой до полугода, низкая зарплата и моё нежелание увольняться из армии. Это накопилось за двадцать лет совместной жизни и прорвалось истерикой терпеливой супруги в день, когда меня привезли в военный городок с переломанными костями.
Я любил и терпел обеих – и красавицу изменщицу жену, и строгую, но верную армию. И обе корректно расстались со мной. Я теперь безработный инвалид, а они, …а они уже обходятся без меня!
«Отряд не заметил потери бойца!..» – ёрничая, подумал я про армию.
«И московский эскулап сыграл прощальное танго…» – это уже про Машу.
Впереди что-то происходит…
Я задумался, и из мрачного небытия меня вывело негромкое восклицание идущих впереди попутчиков.
Поднимаю взгляд и вижу, что парни в кожанках находятся рядом с пожилой парой и что-то у них просят… или отнимают. Один держит в руке сумочку дамы и, похоже, изучает её содержимое. Второй бесцеремонно обследует внутренние карманы плаща и пиджака мужчины. Старики возражают. Однако их призывы к совести вызывают у наглецов лишь ухмылки с оскорбительными советами оппонентам «заткнуться».
До попутчиков метров тридцать. Их я преодолеваю за несколько секунд. Я не бегу, а парю над грязной тропинкой, используя раненую ногу по прямому назначению, едва превозмогая боль. Костыль мне только мешает, так как всё время проваливается во влажную почву. Его приходится вытягивать из глины как пробку из бутылки, стоя на одной ноге.
Остановился рядом с мальчишками в кожанках, выбрал удобную позицию для психологического и физического контакта.
Ребята выглядят здоровыми и вполне могут обладать навыками бокса или восточных единоборств. Вступать в драку – резона нет. В армии учат начинать контакт с адептом, используя переговоры, а уже потом открывать огонь на поражение. И делать это не первым, а в ответ на удар противника.
– Ребята, что вы делаете? – спросил я внезапно охрипшим голосом и закашлялся. – Прекратите!..
– Чего тебе, Красная шапочка? – едва взглянув в мою сторону, прогнусавил парень с дамской сумочкой. В другой руке он держал обнаруженные в ней пачки долларов США в банковской упаковке. Созерцание и осязание невиданного богатства, оказавшегося в руках, опьянили молодого бездельника, и он, скорее всего, неосознанно проигнорировал моё присутствие.
Калека в военной форме ему неопасен.
Я – неопасен! И мои попытки достичь договоренности не действуют!
Старушка с ужасом в синих глазах смотрит на изъятые у неё деньги. Похоже, прощается с ними навсегда.
– Ты давай проходи, солдатик! Не мешай! Мы же не с тобой ведём беседу! И делиться с тобой не собираемся…
Второй парень обнаружил во внутреннем кармане пиджака мужчины потертый бумажник и с брезгливой миной на жирной физиономии принялся извлекать из него какие-то документы, справки, визитные карточки и тут же ронял их себе под ноги, в грязь. Из денег ему достались несколько сторублёвок, которые перекочевали в карман кожаной куртки.
– Блин! – прогнусавил парень и выбросил бумажник на обочину тропы. – Совковая нищета! А ну-ка ручки покажи, старая калоша! Часики, печатки имеются?
Часов и перстней-печаток у старика не было. Только тоненькое обручальное колечко на безымянном пальце, которое не снималось. Но грабитель решил применить силу и начал выкручивать его со скорченного от мозолей пальца, словно гайку с болта. Старик не стерпел – вырвался из пухлых рук преступника, поправил кольцо и несильно ударил парня кулаком в жирную щёку. От неожиданности тот сделал шаг назад, поскользнулся и сел на сырую землю.
– Сейчас я буду тебя хоронить, старый козёл!
Парень повернулся на бок и стал неуклюже подниматься. Старик, удерживаемый спутницей за руку, сделал шаг к обидчику и пнул того ногой. Опять же не сильно. Парень был осторожен и в ответ лягнул в голень старику. Тот вскрикнул от боли. И она пронзительной молнией передалась мне, моей ноге, уже онемевшей и плохо подчинявшейся.
Ударом свободной левой руки я свалил первого парня на спину и обездвижил костылём, легко нажав в известную мне болевую точку. Сознание грабитель не потерял, но бойцовские качества минут на пять утратил. Правда из него начал источаться гонор в виде невнятных матерных выражений и угроз.
Второй поднялся и намеривался исполнить обещанное старику наказание. Но, заметив падение сотоварища, немного замешкался и снова получил несильный пинок от рассерженного мужчины. Ударом костыля в пах я поставил увальня в партер и посоветовал ему подобрать разбросанные документы. А также положить их и украденные деньги в портмоне, и возвратить хозяину.
