Читать книгу: «Иронические юморески. Кванты смеха», страница 8
Ещё одно небольшое предисловие
Маленькие дети, как только немножечко подрастут, сейчас же научаются чтению. Научившись же читать, они невольно задаются вопросом, как пишутся книги. Их это почему-то ужасно волнует. Впрочем, это понятно, так как ребята очень дотошный народ. Им обязательно надо всё знать. По мере того как они растут, это желание у них не умаляется, а, наоборот, даже увеличивается, потому что многие из них безнадёжно втягиваются в чтение и становятся прямо-таки, я бы сказал, профессиональными читателями, а некоторые, особенно к окончанию школы, когда приближается пора выбора профессии, и сами начинают мечтать сделаться писателями. В этом ничего удивительного, конечно, нет, поскольку быть писателем – очень заманчиво. Во-первых, сразу становишься известным, так как твоя фамилия печатается крупными буквами на обложке книги, а во-вторых… ну и во-вторых тоже совсем не так плохо, когда можешь сказать, что ты не кто-нибудь там такой, а писатель, ну, что-нибудь там вроде братьев Гонкур или Оноре де Бальзака какого-нибудь.
Правда, с годами тяга к писательству у многих пропадает, вытесняясь разными жизненными заботами и семейными обстоятельствами. Но у молодых людей, повторяю, интерес к этому делу велик, в связи с чем они часто задают вопрос, как пишутся книги или что надо знать, чтобы стать писателем, и т. д. Мне очень хотелось бы помочь этой любознательной молодёжи. Однако написать, как надо писать, – очень трудно, ввиду большой сложности литературного мастерства. Гораздо легче написать, как не надо писать. Я лично решил пойти по этому, более лёгкому пути, чтоб не утруждать особенно свою голову, полагая, что лучше всё-таки что-нибудь, чем совсем ничего, или, как говорил один мой кишинёвский знакомый: «Лучше маленькая рыбка, чем большой чёрный таракан».
Узнав же, как не надо писать, каждый уже своим умом может дойти до всего остального, то есть в данном случае до того, как надо писать. Этот метод, называемый в геометрии доказательством от обратного, очень часто употребляется в жизни и даёт хорошие результаты.
Правда, не следует забывать всё же, что в деле литературного мастерства большую роль играют способности. Писателем, говорят, надо родиться, поскольку, как любил говорить всё тот же мой кишинёвский знакомый: «Сколько ворона ни гогочи, а гусем не станет».
У меня, однако ж, на этот счёт другое мнение. Я убеждён почему-то, что писательские способности есть у каждого. В различной степени, безусловно. По-моему, на свете не сыщется такого чудака (грамотного, разумеется), который не сумел бы написать хотя бы письмо. А разве в этом так называемом эпистолярном стиле не было создано ничего заслуживающего внимания читателя? (Я имею в виду широкого читателя, а не того индивидуума, которому письмо адресовано.) Такие случаи в истории уже бывали. Взять хотя бы Марка Туллия Цицерона, письма которого коллекционировались любителями, переписывались во множестве экземпляров и даже издавались отдельными сборниками ещё при его жизни. В общем, надежда прославиться на этом поприще есть у каждого, а насобачившись писать письма, вполне естественно перейти к писанию повестей и романов и других литературных произведений. Так что работать в области литмастерства может каждый.
«Пишите, – как говорил Марк Твен. – Пишите и присылайте в редакцию… И вам возвратят обратно».
– И ещё хорошо, если возвратят, – добавим мы.
О литмастерстве
Введение
Всё, что относится к писателям, к их жизни и творчеству, живо интересует читателей. Как читатель, так и писатель – звенья одной и той же цепи. На одном конце этой цепи сидит писатель и пишет, на другом конце сидит и читает читатель. Писатель пишет, потому что любит делиться с читателями своими глубокими мыслями. Читатель тоже читает не по обязанности, а потому, что любит книгу, увлекается книгой, дня не может прожить без книги. Следует учесть, что многие читатели сами со временем становятся писателями. Достоверно известно, что все существовавшие когда-либо писатели были в своё время самыми обыкновенными рядовыми читателями и так или иначе вышли из читательской среды. Вот почему вопрос о том, как пишутся книги, как работает писатель, как он творит, не может не интересовать самую широкую читательскую публику. Для того чтобы удовлетворять этот интерес, мы и решили написать настоящее исследование, в котором даём ряд ценных сведений об основах литературного мастерства. Не берясь судить огульно обо всех видах литературы, мы будем говорить сперва только о прозе и прозаиках, то есть о людях, которые пишут главным образом длинные повести и романы, являющиеся, как известно, наиболее ценными для читателя и наиболее трудными с точки зрения литературного жанра.
В основном весь огромный отряд прозаиков делится по методам работы на две большие группы, или на два подотряда. К первому подотряду относятся те прозаики, которые пишут просто из жизни, используя свои наблюдения и жизненный опыт, не подражая никаким литературным образцам, работая как бы наобум, как бог на душу положит. Ко второму подотряду относятся те, которые, наоборот, создают свои произведения на основе заранее изученных правил, законов, приёмов, канонов и рецептов литературного мастерства.
Представители первого подотряда – народ часто нескладный, угрюмый, вздорный и неудобоваримый. У этого подотряда скверная привычка – писать о том, о чём другие не пишут, если же они берутся писать о вещах известных, то пишут так, как никто не писал раньше. Это они делают нарочно, чтоб досадить критикам, с которыми находятся в постоянной и неусыпной вражде. Читая произведения подобных авторов, критики обычно становятся в тупик и только руками разводят, не зная, с какой меркой подойти к ним. Поэтому мы создавали предлагаемое руководство лишь на основе анализа произведений второго подотряда прозаиков, так как только здесь оказались налицо кое-какие общие признаки, которые можно было анализировать, классифицировать и систематизировать, чтобы представить в конце концов в виде определённой методологии.
Спешим, однако, оговориться, что на практике между представителями той и другой группы нет определённой чёткой границы и в действительности существует, выражаясь научно, перманентная, то есть непрерывная, миграция из одной группы в другую. Если у писателя первой группы не хватит жизненных наблюдений, то он также может пойти по проторённой другими дорожке и выдать, так сказать, на-гора произведение, типичное для представителей второй группы. И наоборот, часто бывает так, что у представителя второй группы вдруг прорежется собственный голос, и тогда автор, изменяя своему творческому кредо, неожиданно выдаст абсолютно новое и оригинальное произведение, достойное первой группы.
Такие литературные миграции – явление очень распространённое, что не должно никого удивлять, поскольку творческий процесс – дело сложное и зависит не только от знания жизни и литературных правил, но также и от мировоззрения и даже характера автора.
Иной автор и рад бы написать по-своему, но его ни на минуту не оставляет забота о критиках: как же они, мол, бедные, критиковать будут, а вдруг не разберутся и обругают… Иногда такой слишком осторожный автор проделывает в угоду критикам довольно извилистый путь, напоминающий след улитки на дне пруда. Начав довольно храбро переползать границу между двумя группами, он вдруг пугается собственной храбрости и, ещё не закончив миграцию, пускается в эмиграцию, то есть лезет назад. На протяжении одного и того же произведения он претерпевает целый ряд метаморфоз, то и дело перескакивая из одной группы в другую. Этот процесс весьма затрудняет отнесение подобных авторов к той или иной разновидности, что даёт основание сторонникам так называемой диффузионной теории утверждать, будто никаких двух подотрядов на свете нет и что все прозаики, дескать, пишут одинаково. Нелепость этого утверждения совершенно очевидна, и поэтому мы, не вдаваясь в ненужный спор, приступим к практическому изучению вопроса, руководствуясь вышеизложенным принципом.
Искусство портрета
Основной фигурой художественного произведения, будь то повесть или роман, является человек, поэтому первое, на что следует обратить внимание прозаику, – это изображение человека, то есть его портрет. Главных героев, как известно, необходимо изображать во весь рост, иначе говоря, с ногами и руками, но начинать для порядка всё-таки надо сверху, то есть с головы или лица. Наиболее важной деталью лица являются у героя глаза, которые в качестве зеркала человеческой души имеют самый большой набор эпитетов. Чаще всего встречаются глаза мутные, пустые, выцветшие, блёклые, водянистые, тусклые, неподвижные, подслеповатые, бутылочные, подозрительные, плутоватые, с хитрым прищуром, испуганно бегающие, холодные, с лихорадочным блеском, маленькие, большие, узенькие, широкие, жадные, глубоко спрятавшиеся в подлобье, добрые, ясные, озорные, вдумчивые, отражающие внутренний мир, смешливые, хитрые, въедливые, колючие, точно шилья, сверлящие, как буравчики, лисьи, хорьковые, воловьи, коровьи, раскосые и свиные. Пример: «Хитрые, въедливые глаза старика, точно буравчики, ввинтились в лицо бригадира».
Описывая глаза, необходимо тут же упомянуть о веках, бровях и ресницах. Веки большей частью бывают тяжёлые, припухшие, красноватые, иссечённые прожилками, сонные и мигающие; ресницы – обычно длинные, короткие, чёрные, белые, золотистые, густые, облезлые и телячьи; брови – седые, кустистые, нависшие, взъерошенные, торчкастые, сросшиеся на переносице, редкие, узенькие, широковатые, ярко-коричневые, иссиня-чёрные, ехидно играющие и весело прыгающие: «Узенькие, иссиня-чёрные брови весело прыгали на её желтоватом мясистом лобике».
После бровей идут лбы, которые, как показано на предыдущем примере, могут быть желтоватые и мясистые, а также низкие и высокие, узкие и широкие, выпуклые и бугристые, костлявые, шишковатые и покатые.
За лбами следуют волосы: жёсткие, прямые, волнистые, кудрявые, тёмно-каштановые, муруго-пегие, копной и щетиной. Затем идут губы: тонкие, сжатые, сосредоточенные, чувственные, бескровные, смело очерченные, пересохшие, брюзгливые, капризноватые, с непреклонными складками вокруг, свежие, алые, пунцовые, толстые, мокрые, мягко шлёпающие: «Мягко шлёпали одна о другую мокрые толстые губы». Ещё у героев бывают уши. Они обычно опять же маленькие и большие, длинные или короткие, острые, сморщенные, оттопыренные, серые, сизые, волосатые и хрящеватые: «Его редкие, сухие волосы были зачёсаны за большие хрящеватые уши, хитроватые глазки, окружённые короткими бесцветными ресницами, настороженно мигали».
Теперь о носах. Носы, как показал опыт, бывают прямые, кривые, классические, хищные, крючковатые, вздёрнутые, уныло висящие, загорелые, облупившиеся, изъеденные красноватыми жилками, мягкие, хлюпающие, лоснящиеся, пористые, шершавые, малиновые, колбасно-красные, багровые, картофельные, горбатые, а также сочные, толстые и цветущие. «Иваненко раскрыл навстречу Акулине объятья, толстый нос его цвёл».
Носы обычно помещаются среди щёк, которые, в свою очередь, бывают круглые, пухлые, полные, одутловатые, с багровыми пятнами, бархатистые, с нежным румянцем, вялые, отвислые, потерявшие свежесть, покрытые сетью морщин, просвечивающие тонкими синеватыми жилками. Кстати сказать, всякие жилки, прожилки, просвечивающие на щеках, на носу, на ушах и прочих деталях, очень оживляют портрет.
Закончить описание лица можно подбородком: острым, тупым, круглым, квадратным, тяжёлым, мужественным, упрямым, волевым, безвольным – какой кому больше подходит по характеру.
Описав лицо, можно дать себе передышку, выкурить папиросу, а кто не курит, может просто поваляться на диване, после чего с новыми силами приступить к шее и остальным деталям портрета. Шеи могут быть длинные и короткие, жирные и худые, красные, наливающиеся кровью, с фиолетовыми пятнами, со складками, как у свиньи, и жилистые, бычьи, медвежьи. Шеи постепенно переходят в плечи, которые бывают остренькие, овальные, круглые, пухлые, голые, матовые, розовые, мерно колышущиеся и пышные: «Здоровой рукой он держался за притолоку, а глазами следил за мерным колыханием пышных плеч Пелагеи Ивановны». Плечи, в свою очередь, переходят естественным образом в грудь, которая может быть широкая, молодецкая, богатырская, высокая, открытая, узкая, впалая и чахоточная. За грудью следуют животы: сытые, тугие, весёлые, гладко круглящиеся и мягко вываливающиеся. К животам непосредственно примыкают ноги, но не следует забывать и о руках, без которых портрет был бы неполным. Согласно выработанной номенклатуре, руки бывают сухонькие, костлявые, жилистые, пухловатые, безмускулатурные, белые с рыжими светящимися волосиками, холёные, шероховатые, корявые, сильные, загрубевшие, с узловатыми, прозрачными, нервными, жёлтыми, толстыми, тонкими, трясущимися пальцами. Ноги же бывают худые, без икр, мёрзнущие даже летом, не гнущиеся в коленях, тощие, волосатые, стройные, голенастые и высоко открытые: «На ней было модное, короткое платье, прозрачные чулки, словно струёй, обливали высоко открытые ноги».
Для довершения портрета требуются окончательные удары кистью в виде веснушек, весёлых огоньков в глазах, ямочек на подбородке, широкой окладистой или курчавой бороды, мягких шелковистых усиков над красиво очерченной верхней губой, вертикальной складки на лбу, устремившейся к переносице, или же, наконец, большой плеши с остатками рыжеватых волос, напоминающих изъеденный молью воротник от пальто.
Беглые зарисовки
Изображать во весь рост необходимо только главных героев. В основном же романы и повести заселены второстепенными и даже третьестепенными, так называемыми проходными персонажами, которые появляются на две-три минуты, скажут полдесятка фраз и тут же исчезают с лица земли, словно их и не бывало. На изображение таких героев не следует затрачивать лишних слов. Рисовать их надо не целиком, а лишь обозначать головы или лица. Головы у этих персонажей обычно бывают круглые, как шары, длинные, бочковатые, тыквообразные, хорошо сработанные, лобастые, шишкастые и лохматые. Лица же могут быть плоские, узкие, вытянутые, лопатовидные, лошадиные, отёкшие, несколько поношенные, испитые, заплывшие, сморщенные, как печёное яблоко или сухая груша, сердитые, холёно-нежные, грубоватые, желтоватые, с жиринкой и без жиринки, а также усталые, будничные, прыщеватые и тупые.
Иногда попадаются и вовсе незначительные людишки, которых можно изображать совсем без лиц, рисуя только какую-нибудь приметную деталь, например: «Сидор Иванович был широкоплечий, чуть грузный мужчина, в очках». Больше ничего о Сидоре Ивановиче сообщать не следует, а читатель пусть сам догадывается, было ли у этого симпатичного, чуть грузного Сидора Ивановича что-нибудь для прикрытия своей наготы, кроме очков. Такие проходные мужчины могут быть не только чуть грузные, но и чуть грязные, с рябоватым лицом или с бычьей зашеиной, большерукие, сутуловатые, в белых косоворотках или поношенных пиджаках, угрюмые, замкнутые, молчаливые, тучные, коренастые, домовитые и худые.
Женщины тоже бывают худые, смуглые, лет тридцати с лишком, чёрные, не выпускающие изо рта папиросы, увядшие, с холодными серыми глазами, крупнокостные, с широким и сильным тазом, большие, дородные, дебелые, с гладкой дюжей спиной, хорошо сохранившиеся и крикливые.
Девушки, напротив, бывают обычно сочные, свежие, крепкие, упругие, как огурцы, уверенные в себе, прочные, как сама жизнь, румяные, крупитчатые, белобрысенькие, в очках, круглощёкие со вздёрнутым носиком, светлоглазые, чернявые, пухлявенькие, хрупкие, тоненькие, с острыми локотками, невысокие, светловолосые, с удивлённым лицом.
А вот парни, эти всегда молодцеватые, долговязые, щекастые, конопатые, чубатые, сухопарые, а также с вытянутыми бледными лицами, тарзаньими причёсками, в длинных, до колен пиджаках, узеньких брючках и с походкой паралитиков (стиляги).
Кроме вышеуказанных, попадаются ещё старики и старухи. Это персонажи крайне дряхлые, слабые, разбитые жизнью, хилые, кряжистые, жилистые, лысоватые, облезлые, даже совсем плешивые и дохлячие. Они не ходят, а с трудом переставляют свои согнутые в коленях ноги.
Наконец, есть ещё дети: белокурые девочки с яркими бантиками и курносые вихрастые мальчики. Впрочем, детей можно совсем не описывать, ограничившись указанием возраста: «Надюше было шесть лет, Толику – десять».
Искусство пейзажа
Покончив с маленькими детьми, если они уже успели появиться в произведении, автор обычно переходит к описанию обстановки, в которой надлежит действовать героям. Если герой находится на работе, то описываются окружающие его станки, пульты, краны, лебёдки, блумсы, блюминги, тюбинги и прочие механизмы. Если герой у себя дома или зашёл к приятелю, то даётся описание комнат, которые бывают большие, светлые и уютные, а также маленькие, тесноватые, сыроватые, со стенами, покрытыми унылыми пятнами серо-зелёной плесени. Тут же приводится опись всей мебели, включая и то, что висит на стенах: ковры, часы, картины, фотографии любимой женщины и т. п. Такими описаниями можно наполнять целые страницы, так как читатель ужасно любит читать про всё, что так или иначе относится к герою произведения. С такой же лёгкостью описываются зубоврачебные кабинеты, гастрономические и бакалейные магазины, театральные залы и прочие помещения. Гораздо сложнее обстоит вопрос с описаниями природы, так как здесь требуются особенно оригинальные краски, которые не у каждого имеются в запасе. Приводим здесь для общего пользования некоторые пейзажные зарисовки, полученные путём анализа соответствующих произведений.
Самым распространённым является так называемый календарный пейзаж, который существует в четырёх видах:
1. Весенний пейзаж.
Весной природа просыпается, как ото сна. С мокрых, ещё не просохших крыш и от парной сыроватой земли поднимаются голубоватые дымки испарений. Небо глубокое, синее. Облака рыхлые, клочковатые и косматые. На груди легко, на сердце радостно, из земли пробивается молодая зелёная травка. Воздух крутой, густой и бодрящий, напоённый влагой, прохладой, солнечными лучами, весенней свежестью и журчанием талой воды. Дышать становится трудно. (Не будет также ошибки, если сказать, что дышать становится легко.)
2. Летний пейзаж.
Летом обычно жарко. Воздух знойный, удушливый, расслабляющий и давящий. Небо ровное, белое, безоблачное. Если бывают облака, то по большей части редкие, лёгкие, неподвижные, тающие. Дышать вообще нельзя: «Лето стояло знойное. Белое, как бумага, небо неистово пылало. Жаркий, неподвижный воздух давил. Дышать было нечем».
3. Осенний пейзаж.
Осенью неуютно на душе и тревожно. Небо тяжёлое, плотное, сырое, обложенное тучами. Тучи мрачные, угрюмые и свинцовые. Воздух мглистый, сыроватый, осклизлый. Мелкий, словно сквозь сито, дождь заряжает всегда с утра. Мокрые воробьи скачут по покрытой лужами мостовой.
4. Зимний пейзаж.
Зимой, как известно каждому по личному опыту, холодно. Небо низкое, затянутое, сизое. Снег мокрый, липкий, густой, мелкий, крупный, пушистый, сухой, ноздреватый и иглистый. Воздух жгучий. Но хуже всего мороз: «А мороз рвал и метал… Рвал дико, свирепо и бессмысленно… Воздух был жгуч, как самогон, из ноздрей рвался пар, снег сверкал, скрежетал, взвизгивал». Вот какие бывают страсти!
Помимо календарного, существует ещё так называемый тематический пейзаж, например колхозный. В него входит описание колхозных сараев, топкой навозной жижи, сеялок, веялок, борон, культиваторов, сенокосилок и других механизмов, вытащенных для ремонта. Мелькают пиджаки, шапки, бороды, загорелые лица и пористые носы. Греются на солнышке куры, гуси, свиньи, собаки, большие синие мухи и прочая живность. Кроме колхозного, бывает степной пейзаж, над которым с самого раннего утра и до позднего вечера струится тяжёлое марево; лесной пейзаж с деревьями и лесным воздухом, пропитанным смоляным духом или горьковатым запахом осины, рябины, ольхи, тополёвых почек или перестоявшихся грибов. У всего этого всегда один и тот же постоянный горьковатый запах. Речной пейзаж с неизменно извивающейся серебряной или голубой лентой реки, с заливными лугами, полными сырых пьянящих запахов свежей и сочной травы. Сюда относится также и болотный пейзаж с земснарядом и багерской кабиной у края карьера.
В общем, в тематическом пейзаже можно описывать всё, что придёт в голову, начиная с серовато-голубоватых гор, дремлющих под своими седыми шапками в торжественном спокойствии, и кончая голубовато-зелёным морем, которое дико ребячится, глухо ворчит и, бросаясь на берег, царапает его своими широкими когтистыми лапами.
Наконец, существует так называемый суточный пейзаж, в котором описываются звёздные и лунные и безлунные ночи, утренний и предутренний розоватый туман, пурпурные восходы, багровые закаты и загустевающие сумерки. Очень красиво, например, начинать главу фразой: «Пылал закат» или «Сумерки загустевали». Такой же фразой очень красиво также кончать главу.
Речевые характеристики
Читатели очень любят знать, о чём говорят герои. Некоторые читатели даже пропускают описания природы, чтобы поскорее добраться до разговоров, которые принято называть диалогами. Писать диалоги очень удобно в пьесах, так как у драматургов существует довольно простое правило, согласно которому слева всегда пишется, кто говорит, а справа – что говорит. Писать диалоги в романе – дело более сложное, так как здесь нет такого чёткого правила. В беллетристике требуется большое разнообразие приёмов, и если в одном случае романист напишет, кто говорит, слева, то в другом случае он должен поступить как раз наоборот. Кроме того, недопустимо писать просто: «Сказал такой-то», нужно обязательно написать, как он это сказал, например: «Прошу садиться, – энергично сказал Тихон Иванович». Или: «Прошу садиться, – добродушно сказал Тихон Иванович и широким жестом подвинул собеседнику кресло». Или: «Прошу садиться, – ледяным тоном сказал Тихон Иванович и кривовато усмехнулся». При этом сразу видно, что первый Тихон Иванович – человек энергичный, второй Тихон Иванович – человек добродушный, широкий, услужливый, третий же Тихон Иванович – человек ледяной, кривоватый и вообще, должно быть, отрицательный персонаж. Однако нельзя также писать из разу в раз: сказал, сказал, сказал… Это очень однообразно и может наскучить читателю. Слово «сказал» необходимо разнообразить, заменяя его другими. Это не представляет больших трудностей, в чём каждый может убедиться на примере, который мы составили, взяв по одной фразе из различных произведений:
«– К тебе можно? – кивнул бородой Кузьма.
– Заходи, – замигала она бровями.
– Влопались! Вот так клюква! – выдавил из себя он.
– Под чужими кроватями хоронишься? – страшным шёпотом сказала Фетиса Гурьевна.
– Богиня! – шептал он, сидя на полу в тёмной кладовке и потирая колени, больно ушибленные о высокий порог.
– Ничего, за дело, – выдохнула Авдотья.
– Н-да, – перестал есть суп отец.
– Ты что, папа, опять улетаешь? – догнал его Гриша на велосипеде.
– Весёлое дельце! – погладил свой “ёжик” Танцура».
Слово «сказал» можно заменять не только такими словами, как «перестал есть суп» или «погладил свой “ёжик”», но и такими, как вспыхнул, всхлипнул, буркнул, брякнул, промямлил, прошепелявил, прошлёпал губами, прогугнил, прогнусил, рявкнул, промычал, гоготнул, хрюкнул, и многими другими.
Необходимо учесть, что женщины говорят нежными, мягкими, мелодическими, журчащими, вкрадчивыми, грудными и воркующими голосами; старики – старческими, скрипучими, надтреснутыми и расколотыми; старухи пьяницы – сиплыми, глуховатыми, истошными и заплетающимися; подростки – ломающимися; взрослые мужчины – густыми, раскатистыми, сдавленными, низковатыми, окающими, акающими, противными и курлыкающими; турки, афганцы, греки и вообще южане – гортанными; остальные – кто как придётся. Кроме того, говорить можно посапывая, покряхтывая, почёсываясь, нервно покашливая, натужно кряхтя, гмыкая, хмыкая, вздрагивая, поёживаясь, пришёптывая, хлюпая носом, охая, ахая, нечленораздельно мыча и т. д. Слушать можно поддакивая, кивая головой, сокрушённо или сочувственно вздыхая, сдвигая на лоб очки, закуривая папиросу, постукивая пальцами по столу или по собственному носу, позёвывая, нетерпеливо поглядывая на часы, ероша на голове волосы от досады, сжимая под столом кулаки от злости, морща лоб и двигая всклокоченной шевелюрой на голове.
Следует принять во внимание, что герои не могут говорить безостановочно. Иногда они должны и помолчать, например: «Я сегодня уже пообедал, – сказал он и, помолчав, добавил: – А погода-то, кажется, портится». Обычно герой, помолчав, добавляет какой-нибудь пустяк, вроде вышеуказанного умозаключения о погоде. Ведь и умолкать-то ему приходится, когда совсем уже нечего говорить. Каждый раз, когда герой испытывает затруднение в разговоре, для автора формула «и, помолчав, добавил» является своего рода спасательным кругом. Не будь её, повествование прекратилось бы на том месте, где герою в первый раз захотелось бы помолчать. Благодаря же этой спасительной формуле повествование отнюдь не прекращается, а движется как ни в чём не бывало дальше. Случается иной раз, что герой как начнёт добавлять чуть ли не на первой странице, так и добавляет, пока не дойдёт до последней. Нелишне напомнить, что и тут нужно чувство меры. Эту фразу тоже необходимо разнообразить, то есть написав раз: «Сказал он и, помолчав, добавил», в другой раз писать: «Сказал он, помолчал, потом почесался и полушутливо добавил», или: «Сказал он, крякнул и, помолчав, добавил, позёвывая». Варьируя таким образом эту фразу, можно достичь огромного разнообразия, чем, однако, некоторые авторы довольно легкомысленно пренебрегают, что ведёт к снижению качества их продукции.
Диалоги называются речевыми характеристиками именно потому, что по речи героев мы узнаём об их характерах, как это было указано на примере с тремя Тихонами Ивановичами. Совершенно естественно, что герои охарактеризуются полнее, если их речь будет строго индивидуализирована. Для индивидуализации речи употребляются такие слова, как: дык, аль, хучь, энтот, тольки, сумленье, жисть, ндрав, вчирась, полкила, чижолый, обнакновенно, маманя, опчиство, дохтур, гумага (гумага всё терпит), вдарить, бонба, болезный, хранцузы, окстись, евонный, бабоньки, нивирситет, выпимши и другие. Эти слова надо употреблять тоже не сплошь, а с разбором. Каждый без труда поймёт, как может получиться нехорошо, если в романе из жизни учёных профессора и доценты начнут употреблять выражения вроде: «съездить по рылу», «наше вам с кисточкой», «кругом шестнадцать», «идол дубовый» или такие слова, как «карахтер» и «булгахтерия».
Метод физических действий в литературе
В театральном искусстве имеется вполне разработанная теория, по которой актёрам полагается не только произносить заученный текст, но и как-то двигаться по сцене, то есть физически действовать. Эта теория имеет отношение не только к театру, но и к литературе, поскольку литературных героев тоже можно уподобить актёрам, волей автора двигающимся по жизненной сцене.
Как известно, двигаться легче всего при помощи ног, поэтому для выявления характера героя огромное значение имеет его походка, которая может быть лёгкая и тяжёлая, спокойная и напряжённая, быстрая, бодрая, энергичная, твёрдая, решительная, резвая и, наоборот, медленная, задумчивая, мечтательная, меланхолическая, безвольная и усталая. У одних героев походка упругая, эластичная, гибкая, у других она шаткая, развинченная, спотыкающаяся, заплетающаяся, прыгающая, негнущаяся и даже деревянная.
Вот пример, как внутреннее состояние и характер героя отражаются на его походке: «Как только Пахом Никитич чувствовал на себе взгляд Катеньки, его походка становилась деревянной, он спотыкался и готов был провалиться сквозь землю». Ходить можно широко, ровным и ритмическим шагом, но можно ходить мелко, сбивчиво, угловато, можно и не ходить, а просто семенить ногами, некоторые даже не семенят, а только шевелят конечностями, и всё тут. Можно шагать смело, уверенно, гордо, но можно шагать трусливо, стыдливо, вкрадчиво, подобострастно, заискивающе, с ехидством выделывая ногами какие-то совсем уж непотребные кренделя. Походка может быть утиная, когда человек переваливается на ходу, словно жирная утка, журавлиная, когда герой выдёргивает свои длинные ноги, словно журавль из болота, и высоко поднимает их кверху, куриная, когда герой или героиня на каждом шагу двигает вперёд головой, словно что-то клюёт своим носом. Человек может ходить, как бегемот, как слон, как медведь, может топать, как лошадь, но может ходить и вполне прилично, изящно, мягко и даже пружинисто. «Скажи мне, как ты ходишь, я скажу тебе, кто ты». Это мудрое изречение рекомендуется запомнить каждому, кто берётся за изображение человеческих нравов, всё равно, будет это актёр или писатель.
Однако не только в походке, но и во всём, что бы ни делал герой – плачет он, улыбается или смеётся, – сказывается его характер. Одни герои плачут громко, навзрыд, всхлипывая и вздрагивая плечами, другие плачут беззвучно, украдкой, как бы стыдясь своих слёз. Одни улыбаются ласково, нежно, доверчиво, широко и радушно, другие – робко, неловко, застенчиво. Вообще улыбки могут быть разные: светлые и тусклые, грустные и весёлые, сладенькие, даже приторные, и горькие, едкие, кислые, ехидные, угрюмые, хитроватые, кривоватые, змеящиеся, саркастические и блудливые. Смеяться тоже можно по-разному. Одни могут смеяться сочно, заразительно, густо, раскатисто, хлопая себя руками по бёдрам и колыхая плечами. Другие смеются жиденько, неслышно, мелко трясясь дородным телом или одним животом. Одни герои глядят настороженно, испытующе, умоляюще, другие и глядеть-то не могут просто, а обязательно упираются в собеседника своими тяжёлыми, недобрыми, ледяными, стеклянными, оловянными и свинцовыми взглядами; есть ещё такие, которые пронзают друг друга острыми, скрещивающимися, сверкающими взорами или мечут, бросают, швыряют эти взоры в лицо друг другу.
Одни герои едят скромно, не делая из процесса еды никакого особенного события, другие едят так, чтоб всем было заметно, громко хрустя зубами, икая, нервно шевеля ноздрями, быстро жуя и двигая всем лицом или хотя бы одними острыми скулами, твёрдыми желваками на щеках или тяжёлой челюстью.
Есть герои, которые ужасно любят во что-нибудь погружаться. Они то и дело погружаются то в кресло, то в ванну, то в чтение, то в задумчивость, то в разврат, то в спячку, то в горячее сусло лиманов. Другим очень нравится застывать. Чуть отвернёшься от него – он уж застыл: «Он повернулся к застывшему у двери швейцару». «Покосившись на испуганно застывшего у стола чиновника, он доложил тихим голосом» и т. д.
