Читать книгу: «Иной мир. Часть третья», страница 8

Глава 1. Фрагмент 20

Странно было вернуться назад. Жизнь стала похожа на киноплёнку, которую поставили на перемотку. Тридцать четыре года – как один миг. Пережил всё заново и понял, что на этом воспоминания не остановятся. И вправду говорят, что мозг человека уникален. Он хранит столь много информации, что, помня всю, мы бы просто сошли с ума. Функция забывания – своеобразная защита от сумасшествия. Даже воспоминания о нахождении в утробе матери до самой смерти сидят в наших головах, но мы не можем вспомнить ничего из того времени. Воспоминания есть, но они забыты. Почти навсегда.

Я, благодаря воздействию на мой разум, вспомнил всё. До мельчайших событий. Даже то, как появился на свет. Тяжёлое воспоминание, от начала и до конца сопровождавшееся таким страхом, что трудно держать самообладание. Моя мать, пока не знаю, кем она была, родила меня в кузове несущегося по ухабам грузовика. Роды принимали пожилая женщина и мужчина, сильно похожий на нынешнего меня. Наверное, это был отец. Восприятие меня новорожденного оставляло желать лучшего. Страх и боль мешали, но даже та немногая часть информации дала понять многое. В тентованном кузове грузовика «Урал», кроме матери, отца и пожилой акушерки, был ещё один человек. Парень лет семнадцати, смутно напоминающий кого-то, смотрел на происходящее с несвойственным возрасту хладнокровием. Кого же он мне напомнил? Нет, слишком мало увидел, чтобы понять.

Мне было минут десять от роду, когда не стало матери. Тяжелые роды и ранение в лёгкое – причина её смерти. Отец был жив и невредим ещё полчаса, пока грузовик мог ехать. Кто остановил спешащую в неизвестное мне место машину, я не знаю. Грохотало так, что без взрывов и выстрелов точно не обошлось. При опрокидывании «Урала» набок погибла акушерка, а спустя несколько секунд, прошитый очередью в грудь, упал отец. Я остался лежать на порванном тенте. Кричал и боялся. Ровно до тех пор, пока меня не подобрал тот самый парень лет семнадцати, справившийся с засадой в одиночку. Дальше было спокойнее. Меньше часа, и я узнал вкус молока. Оно было коровьим. Видимо, на тот момент выбирать было не из чего. Мой спаситель редко останавливался и продолжал бежать. Жаль, что я, новорожденный, много сплю. Информацию воспринимаю по минимуму. Моему спасителю, даже видя то, что доступно, тяжело. Постоянные стычки с агрессивным зверьём и ещё более агрессивными двуногими. Одно ясно наверняка: я родился не на Земле. Я родился в другом мире. В том, в котором теперь нахожусь. Вопросов становится ещё больше.

Спаситель шёл к цели так, как идёт в бой солдат-ветеран. Экономил силы, оценивал возможности и стойко переносил все тяготы и лишения ситуации, в которой оказался. Сомневаюсь, что будь я на его месте, смог сделать то же самое. Нет, безусловно, этот мальчуган достоин огромного уважения. Он сделал то, за что я должен быть благодарен ему всю оставшуюся жизнь, – он дал мне эту жизнь. Пусть она не такая прекрасная, но она интересная. Быть живым лучше, чем мёртвым. Это так же, как быть сытым лучше, чем быть голодным. Тупая простота.

Я перешёл портал на руках семнадцатилетнего парнишки, когда мне было от силы месяц. Не понимающий ничего, но уже способный усваивать информацию ребёнок. Человек, у которого забрали всё. Ведь для новорожденного ребёнка всё – это его мать. Вместе с ней забрали и отца.

На момент открытия портала в горах я не спал. Помню только спешку и горы. А затем красивый сосновый лес по ту сторону портала. Мой спаситель знал, где нужно переходить и как-то сделать, чтобы выжить. Он не так прост, этот мальчуган. Его готовили к такому, и он справился на отлично.

Ночью, в тишине, я был положен на обшарпанное крылечко одного из детских домов города Новосибирска. Спаситель сунул в одеяло, в которое закутал меня, записку и, приблизившись, сказал: «Ну вот и закончился наш совместный путь, Никитка. Сейчас ты мал и ничего не понимаешь. На время нам придётся расстаться. Потом, когда ты вырастешь, я найду тебя, и мы попытаемся сделать то, что не смогли сделать другие. Надеюсь, что у нас получится. До встречи, племянничек!» Произнесённые слова не подходили семнадцатилетнему мальчишке. Он был развит не по годам, поэтому смог спасти меня. Спасителя звали Вовкой. Сейчас он известен мне как Владимир Росс. Что ж, не соврал. Нашёл. Нам просто необходимо поговорить.

Вот так просто, благодаря возможностям мозга, который ничего не забывает, в отличие от сознания, и благодаря небольшому вмешательству медведей, я вспомнил всю свою жизнь от начала и до конца. Вспомнил, чтобы снова забыть ненужное. Защита сработала как надо и выбросила большую часть в небытие. Но теперь, когда информация потребуется, можно вытащить её при первом же желании. Мне это нравится.

Не знал я, что возможности мозга – это пустяки. Вот возможности ДНК и РНК – это сила. Каждый человек – это носитель информации. В нас, людях, её столько, что жизни не хватит всю просмотреть. Вот у медведей с этим проще. Родовая память у каждого имеется. Помнят. Мы же не помним. Забыли. И, хуже того, не знаем, как вытаскивать информацию. Иногда, достаточно редко, определённый человек, при определённых случаях, способен вытаскивать родовую память из макромолекул ДНК и РНК. Некоторые называют это реинкарнационной памятью. Верят, что все мы уже когда-то жили другие жизни. Увы, но это не так. Мы живём всего лишь раз, а затем умираем. Но наша память остаётся в наших потомках. Я, как бы фантастически это ни звучало, способен вспомнить жизни отца и матери. От их рождения и до смерти. И не только их. Всех предков, что были до них. Нас такими задумали. Намеренно или случайно, но информация сохраняется. Интересно, каким образом? Есть предположение, что информацию обо всём, что было, храним не только мы. Её хранит вся вселенная. Иначе зачем она существует?

Андрей Иванович Ермаков – так звали моего отца. Он родился в Ленинградской области в начале шестидесятых годов. Если точнее, то в шестьдесят втором. Обычная семья: мать, отец, старший брат, он сам и младшие братишка с сестрёнкой. После окончания школы отец был взят в разработку одним из множества отделов комитета госбезопасности, специализирующемся на изучении другого мира. Пять лет, и папу, в возрасте двадцати трёх лет, порталом отправили в неизвестность. К уже имеющимся в Ином мире сотрудникам на обучение. Так планировали. В прежнем мире отец как бы погиб на ученьях. Даже родные были не в курсе. Увы, но обучения он не проходил. Сразу же после перемещения попал в гущу событий. И почти сразу познакомился с моей матерью. А спустя год с небольшим родился я. Жаль, что память, хранящаяся во мне, отказывается контролироваться более подробно. Думаю, что нужно просто привыкнуть и освоить контроль над ней.

Маму звали Людмила Михайловна Росс. Родилась она в шестьдесят четвёртом году. На Земле никогда не была. Дочь тех, кого Союз забрасывал ещё в пятидесятых. Думаю, что её родителей мог знавать контрразведчик Егоров. Но он не крутился в той сфере, в которой крутились родители моей матери и мои родители. Разные профили. Егоров был просто не в курсе событий. А может, и в курсе, но никому не рассказывает об этом. Стыдно.

Жизнь мамы сложно назвать лёгкой. Ребёнок постоянно переезжал с места на место и достаточно редко видел родителей. Когда твои папа и мама сотрудники КГБ, заброшенные в другой мир, то об их внимании можно только мечтать. Но подготовка была на высоте. Родили дитя – будьте добры воспитать из него специалиста. Воспитали. Не без помощи других агентов, таких как контрразведчик Егоров. В фрагментах памяти из жизни отца и матери, которые мне с трудом удаётся выцеплять, мелькают медведи. И они там занимают немаловажную роль. В детских воспоминаниях мамы мишек не просто много, а очень много. Она, вместе с родителями, долгое время жила в селении медведей. Я хочу понять это. Хочу, но не могу.

– Научиться ходить по воспоминаниям так же сложно, как научится ходить тому, кто никогда этого не делал. Тяжело в ученье, легко в бою. Я согласен?

Фрагмент памяти отца, сидящего в обнимку с мамой на сухом бревне у берега каменистой речушки, пропал. Его заменило белое… как бы лучше выразиться… ничто. Я стою на белом полу, а вокруг. Вокруг ничего нет. Белое ничего. Странно. Рай, блин, какой-то.

– Кто говорит? – спросил я, не переставая крутить головой. Странно, но не могу понять, как выгляжу. Меня словно нет. Но я есть.

– Вопрос сложный, потому что, если мыслить правильно, я – это ты. Получается, что говорю сам с собой. Но не забываю, что сейчас я не во сне, а в другой вселенной. Во вселенной памяти. Я есть ты. Ты есть все, кто был до тебя. Мы – единое целое. Мы – то, что уже было.

– Сложно… – я прекратил крутиться, потому что в этих движениях нет смысла. Спросил: – Ты можешь ответить на вопросы?

– Могу, но не стану. Отвечать самому себе – скучно. Забыл, что я – это я?

– То есть ты издеваешься?

– Получается, что да. Но, что самое весёлое, получается, что я издеваюсь над самим собой. Я ведь ты. А ты любишь порой поиздеваться над другими. Почему бы мне, то есть тебе, в кои-то веки не поиздеваться над самим собой. Весело мне или нет?

– Хорошо, – согласился я. Диалог с самим собой – то ещё веселье. Попахивает раздвоением личности.

– Раздвоением даже не пахнет. – Не удивительно, что моему внутреннему «я» доступны мои мысли. – Тут я и только я. Память – не личности. Можно заглянуть в любой отрезок жизни любого из предков, но изменить что-то не получится. Ты здесь зритель и не более. Точнее, я. Просто там, в сознании, в реальности, ты способен контролировать своё внутреннее «я». А здесь уже нет. Знаешь, почему?

Я покачал головой.

– Потому что иначе ты просто сойдёшь с ума. Мы разделены, но продолжаем быть одним целым. А знаешь, кто нас разделил?

– Нет. – Я думаю, но пока ничего дельного не надумал. Моё внутреннее «я» всё еще издевается? Похоже, что да. Самого себя бить не будешь. Толку нет.

– Меня разделило подсознание. – Вроде без издевки внутреннее «я» ответило. – Подсознание – барьер, что не даст свихнуться. Предохранитель, так сказать. Скажу ему спасибо. Скажу ведь?

Я кивнул и сказал:

– Спасибо.

– Вот же дурак я. – Внутреннее «я» засмеялось. – Сам себе спасибо говорю. Мы, все трое, одно целое. Почему я такой тупой?

– Может, уже закончим? – попросил я.

– Давай закончу. – Слишком легко согласился. Или показалось?

– Поможешь? – снова попросил я.

– Да без проблем. Главное, без фанатизма. Не забываем, что есть ещё реальный мир. Мир воспоминаний опасен тем, что в нём можно остаться навечно. Время здесь бежит так же, как и там. Проживём день воспоминаний – проживём день реальной жизни. Из комы можно выплыть только самостоятельно. Пока что этот навык не освоен. Начнём, пожалуй. Куда ныряем, скажешь?

Я задумался. Для начала не мешает разобраться в памяти отца. Она ведь вся, от начала его жизни и до её конца, доступна. Отец должен был знать многое. Разберусь с его воспоминанием, а затем займусь мамиными. После и к другим, более старым предкам можно в гости наведаться. Столько интересного, что не терпится увидеть. Я хочу знать, кто я такой на самом деле.

– Я сделал выбор. Поглядим, что интересного удастся найти. – Моё внутреннее «я» издало короткий смешок, а затем всё пропало. Мгновение, и меня бросило в беспамятство, которое тут же сменила предопределённая реальность-воспоминание.

Никита Ермаков ушёл. Я стал Андреем Ермаковым. И теперь я не помню себя настоящего. Это опасно! Настолько, что в реальности можно умереть. Со скрытыми возможностями человека шутить не стоит. Знают ли об этом медведи?

Глава 1. Фрагмент 21

Я подошёл к небольшому одноэтажному бараку. Посёлок Тихий Бор начали строить несколько месяцев назад, но он уже выглядит обжитым. Две улицы заставлены аккуратными типовыми домиками. Одна – бараками. Бараки, как ни странно, принадлежат нашим. Наши – это сотрудники комитета госбезопасности. Большинство из них, как полагается, учёные. Тут много всего, что требует тщательного изучения. Из десяти бараков восемь отведены под лаборатории. Условия спартанские, но это пока. Союз не жалеет ресурсов и совсем скоро, лет через десять-пятнадцать, этот мир обзаведётся настоящими городами крепостями, которые будут полностью автономны. Иначе здесь нельзя, потому что опасностей слишком много. Узнать, что всё будет иначе, мне не дано.

Три недели – время, потребовавшееся на дорогу. Из портала я вышел в воду. Хорошо, что в трёх метрах от песчаного берега. Только афганку замочил, но это мелочи. Пару часов приходил в себя, даже позагорал, пока сушилась одежда. Красив пляж, на который выбросил портал. В Крыму, где бывал не единожды, таких красот не видел.

Безмятежность как рукой сняло, когда меня попытался сожрать зверь, чем-то похожий на волка, но на порядок крупнее и с головой, которая относительно напоминает крокодилью. Не соврали коллеги насчёт опасностей. Туговато будет. И было туго. Справился, куда деваться. Работа такая.

За три недели меня пытались сожрать раз двадцать и даже пару раз хотели подстрелить. Седьмой день и следующие три после него были самые сложные. Поймал местную заразу и пролежал в лёжку, почти не способный к защите. Спасла нора какого-то зверя, служившая жилищем на время болезни. Прежний хозяин, что хорошо, не объявлялся. По отсутствию костей в норе было понятно, что представитель флоры травояден. Хотя, может, он с косточками добычу кушает.

Двенадцатый день принёс первую встречу с людьми. Проложенная вдоль реки дорога вывела к невзрачному поселению: десяток ветхих строений и одна-единственная машина. Основное население – выходцы из спонтанных порталов. Встретили тепло: накормили, помыли, а ночью попытались зарезать. Убил четверых, а двоих покалечил. Экспроприированный у несостоявшихся убийц старина Willys MB смог проехать почти сто километров, а затем в баке кончилось топливо. Машина понравилась, потому что она доработана: установлен другой двигатель и более объёмный бензобак. Оставил бы себе, будь возможность. Пришлось бросить. Глядишь, у кого-нибудь найдётся бензин. Надеюсь, что Виллис достанется хорошим людям.

Меня можно назвать везунчиком, потому что портал открылся достаточно близко к нужному месту. От пляжа, где вышел, до посёлка Тихий Бор чуть меньше тысячи километров, если верить местным топографам. Город Новый Вавилон, встретившийся по пути, только начал строиться, но обещает быть большим и красивым. Тысяча с незначительным хвостиком жителей – уже много. Именно в Новом Вавилоне мне помогли понять, где нахожусь и куда нужно идти. Единственное, чего не пойму: как можно было дать городу такое название? Повторит ведь судьбу давно погибшего тёзки. И повторил. Спустя тридцать лет о Новом Вавилоне будут напоминать лишь руины, затерянные в джунглях.

При отправке меня в другой мир комитет госбезопасности дал много информации. Часть её говорит о том, что примерная численность населения этого мира варьируется цифрами два или три миллиона. Думаю, что дома ошибаются. Народу здесь поменьше. Либо просто в ненаселённой части материка нахожусь. Открытого материка. Про закрытые ничего не известно даже комитету, а он знает много всего интересного. Есть другие материки в этом мире, но до них не добраться. Что-то не пускает. Или кто-то.

Устав стоять у входной двери барака, постучал ещё раз. Неужели все спят? Нет, не поверю. Люди, к которым пришёл, должны услышать меня даже без стука. Проверить? Вдруг неладное случилось.

– Кого там принесло на ночь глядя? – спросил хриплый голос. Шаркающей походкой человек приблизился к двери и принялся возиться с замком. Почти открыв, поинтересовался: – Росс, это ты?

– Ермаков Андрей, – назвался я. – Скиталец.

Скитальцами зовутся все новоприбывшие. Есть ещё пароли, но их так просто не называют. И тем более черт знает кому. У меня имеется в запасе большой список доверенных лиц, если по какой-то причине встреча с Михаилом Россом будет невозможна. Полковник тоже может погибнуть. От смерти мало кто застрахован. Здесь её непорядочно много.

– Скиталец, говоришь? – дверь открылась, и на меня посмотрел высокий и до ужаса худой старик с огромнейшей бородой, лежащей на волосатой груди. Из одежды на нём только белые широкие штаны и повязка на левой руке чуть выше локтя, которую одеждой считать не годится.

– Скиталец. – Я слегка кивнул и постарался рассмотреть барак, но старик встал умело. Не доверяет.

– Михаил Росс мне нужен. – Устал и поэтому не хочу медлить. Пароль не назову, но скажу то, что известно ограниченному количеству людей. Говорю: – Что мы о времени всё да о времени. Не пора ли о простом поговорить? Пора, сам знаешь.

Дед, показав абсолютно целые зубы посредством улыбки, шире открыл дверь и сказал:

– Входи, Андрюшка. Вижу, что ты с дороги, малыш. Попотчую тебя, а затем на боковую. Миша Росс вернётся утром, и раньше его можно не ждать.

Чай, суп и салат – что ещё нужно для того, чтобы быть счастливым уставшему путнику? Нужны баня и сон. Первой была баня. Остывшая, но с тёплой водой. Затем, под пристальным вниманием деда Ивана, я был накормлен. А затем уложен спать на одну из имеющихся в бараке двадцати коек. Только две из них были заняты до моего прихода: на одной спал дед, а на второй спит мальчишка лет пятнадцати. Не спит, как я понял по сопению. Бдит. Интересный малый. Уж не Вовка ли это? Вовка – младший сын Михаила Росса. Ещё должна быть старшая дочь Людмила. Наверное, с отцом и матерью сейчас. Ладно, утро вечера мудренее. Ночи, если точнее. Сон мне позарез нужен, и поэтому буду спать. Умению быть начеку даже во сне научен, поэтому проблем никаких. Ошибся насчёт проблем.

Вовка, да, это спал именно он, разбудил меня, когда до рассвета оставалось час с небольшим. Стоило открыть глаза, и он прошептал:

– Нам нужно уходить, Андрей. В посёлок пришли плохие люди, и сейчас они убивают всех, кто здесь живёт. Одевайся и пошли. Я знаю, как уйти.

Сложно поверить в такое. Особенно когда говорит это пятнадцатилетний мальчуган. Да, он оделся как солдат и сложен физически просто отлично, но тем не менее он мальчишка. Куда подевался дед Иван?

Вовка, словно прочитав мысли, рассказал:

– Дедушка Иван ушёл встречать убийц. Он сможет задержать их, но ненадолго. Возраст. Восемьдесят лет в этом году должно было исполниться.

Не понравилось мне это. Паренёк говорит о дедушке Иване, как о покойнике. Он ведь ещё жив. Или Вовка уверен, что дед не выживет? Пусть и так, но мне это всё равно не нравится. Дать бой – вот что я хочу.

– В посёлке есть…

Автомат, изрыгнувший длинную очередь, прервал меня. После этого посёлок проснулся. Послышались множественные крики, а за ними выстрелы. Из ружей и пистолетов стреляют редко. Основной звук идёт от автоматического оружия. Как стреляет автомат Калашникова, мне известно. Он в мире этом, как и в том, сильно распространён.

Привести себя в порядок дело нехитрое. Постиранная афганка не высохла, но и хрен с ней. На теле досохнет. АКМ в руках и готов стрелять. Он у меня ухоженный.

Вовка, что удивительно даже для меня, вооружён автоматом АС «Вал». Машинка столь редкая, что видеть прежде мне её довелось лишь раз. Новинка! И как он в этом мире оказался? Да, комитет правда держит Россов в любимчиках. Сынок Михаила щеголяет с оружием, получить которое мне не светило. Впрочем, я и не стремился стать обладателем диковины. Путь был сложен, и не будь со мной верного АКМ, то он бы закончился давно. Если у Россов окажется ещё один свободный автомат, то от подарка не откажусь. Не окажется – не расстроюсь. Задачи надо выполнять, а не об оружии думать. Оружие лишь одно из средств, облегчающих выполнение тех самых задач.

– Выходим и сразу бежим до бани. У поленницы придётся залечь. Там есть жёлоб в земле, который отец специально рыл на случай отхода. Понял, Андрей?

Я понял и кивнул. Стрельба начинает приближаться к бараку. Ответная, которую создают жители посёлка, минимальна. Нападавшие в большинстве и превосходстве вооружения. Уйти – шанс выжить. Бой дать точно не выйдет. Росс, тот, что Михаил, интересный мужик. Вот так просто оставить сына? Он ведь наверняка знал о готовящемся нападении, поэтому свалил. Ещё он должен знать, что совсем скоро объявлюсь я. Его уведомляли о моём отправлении больше полгода назад. И сроки ставили чёткие. Нет, я точно уверен в том, что он знал о моём приходе. И мне непонятно, почему Росс оставил сына-подростка. Что я, что Вовка можем погибнуть.

Открыв дверь, Вовка побежал. Быстро побежал. Так, что догнать, рванув следом, не смог. Уже у бани по нам начали стрелять, но канава и темнота уберегли. Хорошо, что ночь тёмная. Небо затянуто тяжёлыми тучами, и возможно, скоро начнётся дождь. Плохо, что на другой части посёлка разгорается пожар. Жгут дома не жалея, твари. И людей не жалеют. Кто же они такие?

– По дорогам не уйти. – Вовка лежит прямо передо мной. – Джунгли – наше спасение. Я знаю, как прорваться через оцепление. Враги не дураки и выставили его. Уверен в том, что говорю. Пока ждём. Сейчас дед Иван должен помочь нам.

Идти в джунгли – затея нехорошая. Но это лучше, чем остаться под вражескими пулями. Возможно, что Вовка знает, как выживать в этом мире. Я ведь знаю. Плохо, но знаю.

– Почему отец оставил тебя? – спросил я. – Он знал о нападении, я прав? Ты ведь можешь погибнуть.

– Отец оставил меня, чтобы выжил ты, Андрей. – Вовка говорит об этом так, словно это всем очевидные вещи. – Без моей помощи, увы, ты умрёшь. Жаль, что приходится жертвовать Тихим Бором. Мне тут нравилось. Отец не ошибся, сказав, что ты приведёшь большой хвост. Я не верил. Мы выживем, ты не бойся, Андрей. Шансы у нас достаточно высокие. Особенно с дедушкой Иваном. Готовься бежать следом за мной. И стрелять, если увидишь движение.

Бум-бум-бум! Бум-бум! Бум-бум-бум-бум!

Крупнокалиберный пулемёт Владимирова загрохотал так, что все другие звуки на его фоне потерялись. Дед Иван и его поддержка. Нападавшим стало не до нас, потому что их рвет на части. Не всех, но несколько секунд у нас появилось. Благодаря деду Ивану появилось.

Бегу за Вовкой, стараясь не отставать. Не отстаю только потому, что паренёк успевает заметить врагов и убить их. Стреляет на ходу, но без промахов. Врываемся в заросли и падаем под прикрытие массивного куста, похожего на огромный папоротник. Пулемёт пока работает, но очереди стали слишком длинными. Рвутся гранаты. Нешуточный бой. Вовка командует:

– Двести метров джунгли проходимы, а затем будет глубокий овраг, на дне которого ручей. Скорее всего, нас встретят до оврага. Будь начеку, Андрей. Доберёмся до оврага, и можно считать, что мы в безопасности. Встаём и пошли.

Мы встали и пошли. Я, считавший себя высококлассным специалистом, не знаю, что делать. Пятнадцатилетний мальчуган знает и делает. Россы, они все такие…