Уже не холодно, ещё не стало лучше.
Ненужный пасынок зимы почти ушёл.
Уже раскрылись почки сильно пьющих,
Ещё осадочек болезненно тяжёл.
И Солнце льётся, скалится, не греет,
Лицо трудящихся закрыто на засов.
Планета крутится, как люди, как умеет,
В своих кругах, но не за колбасой.
Цветут подкожники, когда под кожей пусто –
Своим тернистым яростным путём –
Кровят цветы, рождающие чувство,
Что есть весна, но ты здесь ни при чём.
Ростки подкожников всю зиму тихо зрели.
Под плотью тёплою скопился перегной.
Подкожники, насытясь, озверели
От гуттаперчивости смертной и земной.
Морозит ночь, кольнёт тщедушный стебель:
Ещё не жизнь, ещё дождись тепла.
И дохлый март, дожитый до апреля,
Уже отцвёл подкожником вчера.
Средь тишины я только биошум –
Частоты лжи, частицы зла и страха.
Я чувствую, как в горлышке першит
Валун, и чую жжёный сахар –
Слова горят в солёной тишине.
Как села пыль, как кончилась надежда:
Я слышу всё, что где-то пережил
Не на земле, а только между
Землёй и небом. Слышится весна,
Как рвётся нить, как плачет тихо мама.
Как страшно хочется и просто страшно жить
Не навсегда. И слышно рядом
Все поступи, всё эхо, голос мой
Растёкся весь по гладким стенам ада.
Но может в тишине достичь небес
Немой, как будто так и надо.
Средь тишины я только ярость букв,
Дурная кровь и бедная молитва.
Я слышу безразличье облаков,
Их мерный стук, два миллиона литров
Притворных несолёных талых слёз –
Со мной не так. Отколоты ресницы,
Анютиными глазками во мрак
Им удалось истошно распуститься.