Читать книгу: «Надгробие для живых», страница 12
День 139
Завтра финал боёв, и завтра же мы все выберемся из этой пещеры.
Так как я перерезал Джону сухожилия в последнем бою, тренироваться приходилось в одиночку. Пока я был занят мыслями о финале, Сара успела нарисовать для нас карту всей пещеры. Очевидно, они были искусственными, возможно, в прошлом здесь и впрямь были шахты или чего ещё, но сути это не меняло. Оружейная, как и ожидалось, нашлась рядом с казармами стражи, чтобы они всегда могли вооружиться при начале бунта, а библиотека и вовсе чуть ли уходила в покои императора, что открывало неожиданно много вариантов. Что же насчёт выхода, то тут всё сложнее: оборону они явно продумали заранее. Ещё здесь были кузни, зверинец, где, по слухам, держали одного единственного хищника, кухни, бани, и другие комнаты, не особо важные и уходящие намного дальше в пещеры. Хорошо было бы знать, что именно за хищника они поймали, но Сара узнавать не пошла.
За день до финала император снова позвал меня в библиотеку. Ему, кажется, это в каком-то смысле нравилось.
– Оставьте нас, – с уверенностью сказал Октавиан, будто желая, чтобы я придушил его. С протезом это можно сделать запросто.
Но я не убью его. Не сейчас. Нужно держаться плана.
– Должен признаться, я впечатлён. Никогда не думал, что человек способен так яростно сражаться против своих же граждан. Кем ты был у себя на родине?
– Охотником, – выждав паузу, ответил я. Октавиан скривил рот.
– Охотники не убивают людей так искусно.
– Мне показать обратное? – по лицу Августа пробежала судорога, остановившись на уровне бровей.
– Ты смел, варвар. Смел, но не глуп. Я знаю, что тебе под силу убить меня, однако же…
– Зачем вы делаете это?
– Ты перебил императора.
– Ответьте: зачем вы делаете это?
– Что делаю?
– Всё. Строите из себя правителя, управляете этими сумасшедшими, не каждый из которых даже говорить умеет, устраиваете бои потехи ради, и не ставите жизнь человека как ценность. Вы хоть понимаете, что это вы здесь варвары?
Он посмотрел сквозь меня, затем сел и опёрся рукой в голову.
– Знаешь, сколько их здесь?
– Я…
– Шестьсот двадцать семь. Как в приличном городе, да? Шестьсот с лишним бездомных, убогих, избитых самой судьбой людей, многие из которых на грани превращения в зверя. Более семидесяти из них пришли сюда сумасшедшими, ещё больше – подавленными, разбитыми из-за утраты своего первого дома. Воины и земледельцы, с оружием или без него: здесь в большинстве своём жертвы войны, не сумевшие пережить её без ущерба для сознания. Война, идущая давно, будто возрождённый из векового сна труп старой войны. Я спрашивал себя, зачем они продолжают сражаться, и пришёл к выводу. Даже когда люди пережили катастрофу, они продолжают оставаться собой. Ты спросил, зачем? Потому что иначе эти люди убьют намного больше, и умрут намного быстрее. Человек или ведомый, или лидер, среди них лидеров не было. И тогда пришёл я, чтобы взять их под контроль.
– И что изменилось? Сколько уже умерло на арене?
– Совет понимает, какие проблемы несёт за собой арена, и уже проводятся соответствующие реформы. Никто не ожидал, что арена обретёт римские масштабы.
– Ты просто оправдываешь себя.
– Я не требую тебя понимать, что происходит. Я требую лишь выйти завтра победителем, и тогда я покончу с ареной. Слово императора.
– Ты не император.
– Нет, но это у меня в крови, – он улыбнулся. – Мои далёкие предки были звёздами театра. Их имена гремели по всей Земле и не только, и все последующие поколения надеялись, что однажды театр вновь станет нужен миру, тогда-то и настанет мой час. Я планирую создать здесь первый в новом мире театр. Быть может, искусство вновь сделает из животного человека.
Он встал.
– Что-то я забылся. Помни, что я не хочу убивать каждого. Живя с дикарями, сам становишься диким и охочим до кровавых драк. И всё же, я уверен, что могу всё изменить. Не зря я отдал тебе эту руку… стража! Увести его к остальным гладиаторам. Пусть Марс ведёт тебя к победе завтра!
Какой ещё Марс?
***
Наконец-то я ощутил волнение. Стоя перед воротами с оружием, мне стало перехватывать дыхание, словно стены хватали меня за горло. Всё в голове мешалось: план Джона, план Октавиана, инстинкт самосохранения. На арене я старался лишь выжить, что пока отлично получалось, но теперь, за этой дверью, меня может ждать смерть в лице чемпиона, за которой будет наблюдать более шестисот пар глаз. От меня зависит так много, но, что ужасно, в первую очередь от меня снова зависят чужие жизни. И своя собственная. Что поставить выше, если в любом случае кто-то умрёт? Думаю, таким вопросом задаётся каждый в ситуации «убей или будь убитым». Кому важнее остаться в живых, а кому уже можно умереть, потому как терять или нечего, или попросту меньше.
Чёрт, а это страшно.
Ворота открылись, в уши сразу забились крики толпы. Арену переделали, поставили перегородки и превратили её в лабиринт. Так из-за этого они не устраивали бои?
– Уважаемая публика! Приветствуйте вашего чемпиона арены!
Где-то здесь, в этих заграждениях, есть человек, от которого зависит сотня жизней. Жизнь Джона, Сары, незнакомых людей в бараке и тех людей, которые ещё не знают об ужасах Рима. Оказывается, Рим был древней страной, чья история исчисляется тысячелетиями, а значит, всё происходящее сейчас уже было. Было на поверхности, когда людям не грозил мороз, заботы вроде тёплого дома казались не так критичны, солнце светило ярче, и ярче была кровь на фоне земли. И если всё это уже случалось, предрешена ли история Рима?
Хотя какая разница? Я здесь жить не собираюсь.
Я старался идти быстро и в то же время осторожно. Шум людей впервые был мне полезен, и именно он заглушал мои шаги. Хотя это и значило, что чемпион тоже может использовать это.
Хлопок, и в деревяшке образовалась дырка, а я побежал. Откуда это было? Сквозь перегородку? И неужели это древнее оружие?
Значит, медлить нельзя. Чемпион и вправду единственный, кто может стрелять, и, дабы уровнять наши шансы, мне нельзя выходить на него. Только как мне на него вообще выйти, если он ещё и сквозь стены стреляет?
Спокойно. Если это так, то его слуху остаётся лишь позавидовать, но я не зря так старался научиться бесшумной ходьбе. Мне нужно только не делать поспешных движений, чтобы не схлопотать пулю. Я не хочу опять прижигать рану!
Я перешёл на тихий ход, и, постоянно оборачиваясь, начал искать чемпиона. Сквозь крики пару раз мне почудилось, что кто-то кричит очень даже внятно и понятно. Даже подсказывает! Интересно, а мне или ему? Ответ долго ждать себя не заставил: сквозь стенку вновь пролетела пуля. Так он прямо здесь!
Выбежав за угол, я почти сам налетел на выстрел, а, пока я боялся выйти из-за угла, стрелок сбежал подальше. Сколько он собирается так бегать?! Мог бы и не юлить, хотя бы из уважения. Я поспешил за ним, и вдруг по лбу прилетело прикладом так, что я чуть не потерял сознание. Дальше сверкнул нож, из-за моего падения я не мог нормально отразить атаку, и рукоять меча теперь слегка скользила в руках от крови. Придётся обойтись без кинжала, и держать меч только в левой руке. И что у него за выбор оружия такой? Стой, я знаю эту форму!
– Кас?! – я отскочил от удара. – Кас, это ты?
Кас не отвечал, хоть и явно узнал меня. По его лицу прошла судорога явно не просто так. Но что случилось с этим лицом? Откуда такой разрез? Чёрт, что с ним случилось?
– Кас! – я неаккуратно отмахнулся от ножа и получил удар по колену. – Стой же ты! Какого хрена ты творишь?!
– Выживаю.
– О чём ты?!
Выживание, точно. Это было моей целью на арене, а для него выживание – дело всей жизни. Даже когда оно того не стоило, Кас продолжал выживать, а не просто жить. Именно поэтому он выбирался из любых ситуаций победителем, поэтому не любил новичков, и как раз из-за этого все его эмоции стали описываться судорогой. Вся жизнь – сплошное выживание. Просто сейчас и я должен выжить. Должен, но не обязан убивать.
– Я не буду тебя убивать, – он разорвал дистанцию.
– Зря, – Кас достал винтовку, и я чудом успел прыгнуть за угол.
– Но мне нужно победить! Кас, давай придумаем что-то! Мы можем выбраться отсюда и покончить с Октавианом!
Выстрелы прекратились, я высунулся, но Каса не было. Затем он показался уже рядом со мной и пинком уронил меня. Слушать он, кажется, не собирался, если судить по силе ударов.
– Кас, я не смогу долго игнорировать это! Если хочешь выжить, то ослабь хватку.
– Заткнись и начни сражаться, наконец. Ты должен понимать, что я уже сделал выбор. Я выживу любой ценой.
Так всегда. Всегда самым сложным делом мне казалось переубеждение Каса. Потому что он легко аргументирует любое действие выживанием. И если раньше я думал, что всё ради общего выживания, то теперь ясно. Это всё было лишь ради его выживания.
– Знаешь, Кас, – я отразил лезвие, снова поменял руку и ударил кулаком протеза. – А я ведь всегда считал, что ты – воплощение идеального охотника.
Кас отшатнулся от удара, полоснул ножом по протезу, и лишь потом понял, что мне это ничего не делает. Я выбил нож, и тогда он выхватил ещё один.
– Ты всегда был рассудителен, старался каждую добычу поймать идеально, без возни. Ты умеешь противостоять опасности и не терять при этом голову. Твою мать, да даже когда мы от роевиков спасались, ты злился, но не паниковал! Ты вообще представляешь, что мы чуть в штаны там все не наделали?
– Замолчи и дерись.
– Хрен тебе! Раз уж мне придётся тебя убить, я не заткнусь! Это, знаешь ли, не то, к чему привыкаешь!
– Ты даже здесь не можешь справиться. Как ты собираешься выживать?
– А я и не думал о выживании, – я сделал подсечку, а затем провёл кровавую полосу от колена до лодыжки. – Мы собрались жить в этом мире, и по возможности изменить его! Ты спёкся, Кас, ты прогнулся под реальность, и позволил воротить собой, как ей вздумается!
– Потому что мир – это не сказка, где всё всегда кончается хорошо, – Кас неожиданно метнул нож, зацепив кожу у виска. – Люди живут и умирают, никто и ничто в этом мире не собирается нас щадить. Человек должен адаптироваться, если не хочет подохнуть от зверей или стать лунатиком.
– И всё же, я жив, Кас! – он подставился под удар, и я насквозь проткнул ему плечо, на что он почти не отреагировал: лишь рыкнул и вытащил меч. Теперь придётся драться голыми руками.
– Жив, – Кас вытащил последний нож. – Но пора уже уяснить уроки, охотник.
Кас замахнулся сверху вниз, я откатился и с хрустом выбил ему ногу. Наконец-то, я услышал, как он кричит от боли.
– Признай поражение. Ещё можно, Кас.
– Говоришь, собрался меня убить? – он одной рукой потянулся к винтовке.
– Зачем ты это делаешь?
– Ты должен уяснить урок. Их не спасти, мир не изменить. Глупость таких же уверенных в обратном людей, как ты, оставила нас умирать в холодных землях, на руинах собственной гордости. Людям же оставалось, – он закашлялся, на губах проступила кровь. – Оставалось выжить.
– Ты сам это выдумал!
– Я никогда ничего не придумываю. На это нет времени, когда речь идёт о жизни.
Он подтянул винтовку и поднял перед собой.
– Последний. Остальные пули в оружейной. Теперь она твоя, охотник.
Я резко понял, что почти ничего не понимаю, а потому и не чувствую. Нет ни жалости к человеку, которого называл товарищем, ни злости, ни сострадания. Кажется, я просто устал от всего этого. Или же в какой-то момент, убивая и сражаясь за свою жизнь, я начал понимать то, о чём говорит Кас. И это так противно.
Я взял Энфилд, столько раз оглушавший меня на охоте, подобно Касу щёлкнул затвором и прицелился.
– Теперь я вижу перед собой охотника.
От слова «охотник» я ощутил тошноту.
– Да пошёл ты.
Хлопок, ярко красный всплеск, толчок в плечо, смолкнувшая толпа, – мгновение, растянутое на минуты. Кас не мёртв, просто он воспитал нового Каса. И у него получилось: я не ощутил ничего, потому что поверил, что так надо. Только тяжело думать об этом, будто судорога в подбородке начинается, если вникать.
– Уважаемые зрители, приветствуйте нового чемпиона!
– Октавиан, – я прицелился, нажал на курок и услышал предательский «щёлк». Не врал: последний.
Но за этим щелчком последовал другой: свет выключился, и остались лишь факела по бокам, освещающие замешательство императора.
– Нет. Нет-нет-нет, почему свет погас? КАК?! СТРАЖА! Увести людей!
Где-то далеко раздался душераздирающий вопль. В толпе начала расти паника. Нужно бежать?
Точно, я должен вернуться к своим. Похоже, это тот шанс, который даже опередил все наши планы! Но ещё нужно оружие.
Я закинул Энфилд за спину, подобрал меч и почти мгновенно вышел из лабиринта. На входе меня ждал стражник, явно чего-то ждущий от меня, и я перерезал ему горло. Затем я побежал в другую от казарм сторону, потому как знал, что меня там ждёт: взял знакомые патроны, перезарядился и побежал обратно. Даже несмотря на переполох, гладиаторские казармы охраняли двое. Впрочем, я быстро с ними разобрался.
– Что там творится? – Джон вышел сразу, как путь оказался свободен.
– В арсенал, живо. Это всех касается! – послышались глухие выстрелы, новые крики. – Побег случается раньше запланированного.
Через минуту первый отряд, взяв оружие, пошёл расчищать проходы. Джон методично стрелял во всех подряд, пока мы не встретили баррикады, на которых пировал десяток лунатиков. Впрочем, и они были лёгкой мишенью.
– Так вот что за зверинец. Говорили же, что только один хищник.
– Сэм, ты Сару видел?
– Не было времени. Думаю, она уже на выходе, если не…
– Тогда и нам там стоит быть.
Тоннели всё расширялись, народ начал растекаться по проходам для дальнейшей зачистки, мы же с Джоном шли прямиком к выходу, ожидая сопротивления. Но там был лишь один человек с факелом и пистолетом. Ты посмотри: живучий, сука.
– История циклична, верно? Земля однажды замирала во льдах, искажая природу, человечество страдало и вновь восходило на вершину, а страны сметались и возрождались из пепла, ведь так? Вы ведь знали об этом? О падениях Рима?
Я лишь сейчас заметил, что рука с пистолетом у него прижата к боку. Значит, и ему досталось.
– И так всегда. Добравшись до Юпитера, будь готов упасть в бездну. И вновь нас уничтожили варвары… неужели вы вправду так ненавидите Рим, что дали ему пасть?
– Может, прозвучит глупо, – я щёлкнул затвором. – Но я ненавижу его лишь из-за тебя.
– Ах, так это ты, чемпион? – Октавиан поднял глаза. – Моё лебединое озеро арены пришло меня убить…
– Где Сара?
– Королева? Она в порядке. Я поклялся оберегать её, и она уже покинула своды Рима.
– Теперь это не твоя забота.
– Как ты смеешь, варвар! Ты отнял всё! Это ты обрёк всех на гибель! Да ты хоть знал, что основная защита зверинца была электрической?!
– О чём ты? Мы электричество не отключали.
– Тогда кто же ещё? Лишь вам был ненавистен Рим!
– А может, не только нам? Вдруг кого-то так достал твой театр, что он решил уничтожить его?
– Не смей говорить слово «театр»! – Октавиан нацелил пистолет, и в ту же секунду на него выпрыгнул зверь на двух ногах, совершенно непохожий на лунатика. Стоя спиной к нам, он одним ударом своей ветвистой лапы перерубил императора пополам.
Ветвистые лапы? Двуногий?
Я разглядел его на фоне света, идущего с улицы. Кожа была похожей на кору дерева, на голове были размашистые рога, глаза горели в темноте так, что я не понимаю, как не заметил его. Каждый вздох его сопровождался рыком, от которого душа уходила в пятки. Нет, такого точно не убить пулями.
– Сэм?
– Это егерь. И я искренне надеюсь, что мы ему не нужны, – я положил оружие на землю.
– Что ты делаешь?
– Выживаю.
Джон, чуть замешкавшись, сделал то же самое и отошёл подальше. Егерь, увидев это, развернулся и, вновь став бесшумным, пошёл на дневной свет. Как Октавиан вообще смог захватить егеря? В любом случае, узнать это от него уже не получится, и это будет такой же загадкой, подобно сущности этого животного, не желающего убивать всех подряд.
На выходе нас и вправду ждала Сара. Шокированная, она смотрела в ту сторону, куда шёл ни на что непохожий след егеря.
– Сара, ты в порядке?
– Там…
– Егерь, Сара. Что случилось в пещере?
– Я отключила генератор. Хотела, чтобы ваш бой прекратился. Я ведь не знала…
– Ты про бой с чемпионом? Кто там был? – Джон перевёл взгляд на меня, затем на Энфилд, и побледнел. – Сэм?
Я кивнул.
– Я убил Каса.
Джон отвернулся и чуть шатнулся, Сара просто уткнулась в колени и заплакала.
– Он заставил меня.
– Ты мог сделать то же, что со мной! Какого хрена ты не пощадил его?!
– Он не хотел пощады, мне бы не дали. Это бой чемпионов: пощады не будет, – я решил не говорить, что в какой-то момент сам уже не хотел щадить его.
– Ма-ать твою!
– Ты убил собственного наставника! Да как ты… – сквозь слёзы взвизгнула Сара.
– Лучше бы я умер, чем Кас?
– Лучше бы никто не погиб, придурок!
Я стоял, и искренне их не понимал. Они провели времени с Касом меньше меня, знают его хуже меня, не понимали его, в отличие от меня, а теперь психуют так, будто он был их лучшим другом. К чему вся эта фальшивость, если никто из этих двоих не придавал раньше хоть какого-то значения его существованию? Сколько он не вёл нас, не выручал, им было мало, и всегда находился повод для них считать Каса жестоким и холодным охотником, коим он… а не был ли? Ведь если подумать, я и сам знаю недостаточно. Лишь то, что у него на всё был свой расчёт, и что именно он следил за мной по мере обучения.
– Уходим отсюда, здесь опасно. Сара.
– Не трогай меня!
– Если не прекратишь, останешься здесь одна. Не факт, что оттуда выйдут люди, и что они захотят оставить тебя в живых.
Сара поднялась и утёрла лицо.
– Не прощу.
– Это я должен говорить ему. Ты даже не общалась с ним.
– И что?! Мы путешествовали вместе, или тебе и на это плевать?
– Потом расскажешь, какой ужасный поступок я совершил. Джон, куда нам?
Он посмотрел на меня смесью сочувствия и ненависти, шаркнул ботинком по снегу и поднял руку вверх.
– Солнце встаёт на востоке и садится на закате. Судя по всему, сейчас утро, следовательно, нам в ту сторону. Повезёт, и доберёмся быстро.
– Как мы поймём, куда идти?
– Рано или поздно я найду бункер. Идём. Не хочу больше видеть эту богом забытую пещеру.
Через пару часов лес кончился и сменился множеством холмов, стоящих в шахматном порядке. Джон сказал, что это может быть чем угодно, начиная от старого района Люксембурга, и заканчивая пригородной зоной. Одно было ясно: мы близко, и мысли о скором конце похода, как ни странно, вызывали во мне смешение эмоций. Я наконец-то смогу вернуться домой, в родной, пусть и когда-то осточертевший Гринман, снова стать охотником. И в то же время, сложно сказать, хочу ли я этого. Да, это правильно, но с кем теперь ходить? И нужен ли мне кто-то? Такое ощущение, будто любой, будь то опытный охотник или ещё более молодой парень, чем я, станет для меня лишь обузой. И пусть это мысли, подобно мыслям Каса. Я уже выживал один, так почему бы не попробовать какое-то время так жить?
Ближе к полудню Джон указал нам на вышку, упавшую, казалось, не так давно.
– Это близко! – он перешёл на бег, Сара устремилась за ним, а я чуть ускорил шаг и пошёл по следам. Когда я подошёл, Джон ворочался возле панели на массивном чёрном затворе. И только я собирался присесть, как затвор стал открываться.
– Слава богу! Значит, как минимум аварийная подстанция работает. Было бы хуже, окажись двери открытыми.
Тоннель, шедший вниз, освещался лишь дневным светом. Джон потянул за рычаг, и начали загораться красные лампы.
– Это говорит, что основное питание не работает, а значит, опасения можно считать не напрасными. Идём: спуск займёт минут пять.
Чем дальше мы спускались, тем теплее становилось, и чаще свет пропадал на целые ярды. Наконец-то тоннель превратился в отдельный сектор. По висевшему недалеко плану, тут находились жилые помещения, на деле же тут творилась разруха. Джон нашёл несколько фонариков, и двигаться стало проще. Мы шли, и всё чаще мне казалось, будто за нами следит нечто, кроющееся в темноте, Сара молчала с того момента, как мы ушли из Рима, и сейчас казалась не просто подавленной, а уничтоженной. Может, для простой девушки это и правда слишком. Джон же, видимо, чего-то такого и ждал.
– Так это правда. Все легенды о подземных городах правдивы. И ты, Джон, из такого же?
– Этот бункер исследовательский, здесь минимум половина первых жителей являлась научным персоналом, а четверть от оставшихся – это знаменитости и политики. Как я и говорил, здесь пытались исправить погодные условия на поверхности.
– Значит, когда бункер уничтожен, надежды нет?
– Хочется верить, что кто-нибудь выжил или остались наработки. Уже давно бункеры отличаются только оборудованием третьего отсека, то есть специального. В Манчестере, к примеру, проводятся военные разработки.
– Как далеко третий отсек?
– За этой дверью, – мы подошли к другому затвору. – Но без электричества мы вряд ли сможем туда попасть так просто. Разве что через вентиляцию: шахты предусмотрительно делали с возможностью перемещения по ним в случае блокировки дверей.
– И в чём тогда проблема?
– А проблема в том, что Сару одну туда толкать опасно, а у меня нога больная. Я не смогу нормально там передвигаться, и в случае, если что-то не так, тоже имею больше шансов умереть. А значит, идти туда можешь только ты.
– Чего? Я даже не понимаю, что мне там искать.
– При аварийном отключении электроэнергии хватает на освещение выхода, работу систем жизнеобеспечения и архива данных, последний будет прямо по центру. Ты должен включить его и просмотреть два последних файла: по протоколу там хранятся данные по главному проекту и «чёрный ящик» – что-то вроде последних записей, которые обязан оставить руководитель для выяснения причин прекращения работы бункера. После этого вынь самый верхний блок памяти и возвращайся. Я подсажу тебя, с твоим протезом подтянуться будет легко.
Джон указал на раскрытый люк на потолке и встал в позицию. Разбежавшись, я вскочил на ладони, прыгнул и зацепился руками, после чего без труда подтянулся и пополз в сторону отсека. На пути лежал чей-то труп, и, когда я хотел его передвинуть, вентиляция рухнула вместе со мной.
– Сэм! Ты в порядке?
– Шахта сломалась! По ним точно можно ползать?
– Только если нагрузка не более ста килограмм! Ты что-то видишь?
Я поводил фонариком и увидел постамент с высоким экраном и стойкой возле него. Это и есть архив?
– Маловат как-то архив!
– Тут только информация о разработках. Другой архив в жилом секторе и занимает кучу места, потому как имеет много книг. В бункерах также хранится наследие прошлого.
Я подошёл к постаменту и обнаружил, что на нём куча кнопок. Об этом Джон, естественно, умолчал.
– Ладно… хорошо, – я ткнул на самую большую кнопку. Позади включился проектор, и на экран вывелось предупреждение об аварийной ситуации. Чуть позже, на экране появился человек.
– Сегодня двадцать пятое апреля, год… а, впрочем хер с этими формальностями, – ему было лет сорок на вид, но седые волосы будто нарочно делали человека старше. Он снял очки. – Начавшаяся вскоре после пропажи связи лихорадка вируса убила шестьдесят четыре процента населения бункера, в том числе и директора исследовательского отдела. В связи с этим началась паника, ещё живые люди отказывались контактировать с больными, главный врач, узнав о диагнозе, покончил с собой, – он закашлялся. – Я тоже болен. Мы не можем выпустить здоровых людей. Как и обещал этот говнюк Шауер, он вернулся, а вместе с ним его эти, хе-хе, «легионеры». Даже забавно, что у нас не осталось сил защитить себя от кучки сумасшедших. Удивительно, что они не пробрались к нам через вентиляции, хотя думаю, мы ему не нужны. Шауер знал достаточно, чтобы похоронить нас здесь, оставив без связи с внешним миром.
Он снова закашлялся, на этот раз дольше, на губах проступила кровь.
– Теперь для тех, кто придёт на сигнал об отключении. Во-первых, не вздумайте открывать морг. Я включу системы вентиляции, и зараза, может быть, выветрится, но лучше не рисковать. Там сейчас все зараженные, а в конце будут и оставшиеся здоровые… и я, если доберусь: двери сегодня заклинило, пришлось лезть по шахтам. Во-вторых, спутник всё же упал. Мы окончательно потеряли связь с колониями на Луне и Марсе, остаётся молиться, что они проживут дольше нас. И напоследок… чертёж терморегулирующего купола «S-001» признан невозможной для повторной реализации технологией. Мы не способны создать даже тот прототип, который оберегает города на поверхности, чего уж говорить о куполе планетарного масштаба. Да и это повлекло бы за собой необратимые последствия. Причина похолодания также не установлена, по нашим данным, температура на солнце не менялась, а потому мне трудно представить, что могло повлечь за собой такое изменение климата. Можно вспомнить о ледниковом периоде, но тогда, боюсь, прогноз для нас неутешительный. Земля станет холодной могилой для людей, если только не получится вернуть промышленный прогресс, во что мне верится с трудом. Пускай я и учёный, но сложно сохранять оптимизм, когда всё рассыпается у тебя на глазах. Это замдиректора Дирвальд. Можете не сохранять верхний реестр. Конец связи, и да поможет вам бог в возрождении былой Земли.
Экран потух, и в уши хлынула тишина. Судя по крину Джона, он тоже услышал, мне стало страшно. Нет, не обидно, в глубине себя я понимал, что мы не найдём ничего хорошего в бункере. Я понял, что все мечты однажды увидеть зелёные поля, вся идея помочь Джону с его походом, всё было лишено смысла с самого начала.
Это наша холодная могила. Вопрос лишь в том, как скоро мы умрём. То есть, человеку ничего не осталось. Только… выжить.
Я нашёл стремянку, стоящую возле люка, пролез в вентиляцию и вернулся. Не сразу получилось поверить, что это Джон сидит на полу, подогнув колени, а Сара смотрит на него.
– Что теперь? – спросил я, но никто не ответил. Мой вопрос ушёл в пустоту вместе с надеждой.
– Пойдём домой, – Сара посмотрела на меня. Было видно, что она ужасно устала.
Я вздохнул, вскинул рюкзак и винтовку на плечо, посмотрел на Джона и без слов всё понял.
– Идём.
