Алексей
Делаю глоток из кружки и едва сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть обратно. Заварка оказалась прокисшей. Наверное, уже не первую неделю так стоит.
Скривившись, проглатываю эту забродившую мерзость и быстро заедаю конфетой.
─ Слабачок! ─ самодовольно произносит Лиза и демонстрирует свой опустошенный стакан, будто это реально предмет для гордости.
─ Выпили. А теперь слушай меня, ─ сурово произношу я.
─ Ну? Слушаю внимательно вас, Алексей Анатольевич, ─ протягивает она и складывает руки на груди в замок.
─ Тебе нужна помощь, Лиза. И я хочу тебе предложить лечь в клинику для зависимых. Лечение я оплачу.
─ С чего вдруг такая забота? ─ хмыкает она. ─ Только помощь мне не нужна!
Нервно отвинчивает крышку бутылки, наливает в стакан и снова залпом выпивает.
─ Тебе лечиться надо! ─ твердо отвечаю ей. ─ Посмотри, во что ты превратилась за шесть лет. Была же абсолютно нормальной, а теперь… Ничтожество. Даже смотреть мерзко.
Стискивает челюсти и сглатывает, озлобленно глядя на меня.
─ Твоя зависимость убьет тебя. Да у тебя уже проблемы с головой! Ты превратила жизнь собственной дочери в ад! Не кормишь ее, одеваешь черт пойми во что, хотя денег я выделяю достаточно. Но это даже не самое худшее. Ты морально и физически измываешься над девочкой! Ты для этого ее рожала? Чтобы было над кем издеваться?!
─ А чего тебя вдруг стала волновать ее жизнь, а? ─ шмыгает носом, а глаза уже на мокром месте. ─ Шесть лет подачками обходится, а тут внезапно совесть заиграла?
─ Это не совесть, Лиза. Это обычное сочувствие к ребенку, неспособному защитить себя самостоятельно.
─ Ну и прекрасно! Сочувствуй дальше и занимайся ею сам!
─ Дура ты, ─ зло выплевываю в ответ. ─ Ей мать нужна! Нормальная мать, а не отец, которого она даже не знает. Поэтому я и хочу отправить тебя на лечение. Чтобы ты снова превратилась в человека и не портила жизнь ни себе, ни своей дочери.
─ Я так устала. Так устала от всего этого, ─ прижимает ладони к вискам и заходится хриплым ревом. ─ Не о такой я жизни мечтала, понимаешь? Не о такой!
─ Так ты же сама ее себе и портишь! Зачем пьешь, если…
─ Да при чем тут это?! ─ перебивает меня криком. ─ Я и пью, потому что жизнь ─ дерьмо! Чтоб хоть ненадолго забыться! ─ захлебывается в слезах и соплях. ─ Но даже это больше не помогает. Пью, и пью, и пью… Жду, когда полегчает, а она не легчает! Но не могу остановиться. Слишком сложно.
─ В чем у тебя жизнь дерьмовая?! ─ взрываюсь злостью. ─ У тебя жилье есть, деньги есть, ребенок есть. Если чего-то не хватает, так своими силами надо этого добиваться! А не заливать глаза.
─ Да ты хоть знаешь, как тяжело быть матерью-одиночкой? ─ вскрикивает с отчаянием, всплескивает руками и едва не падает с табуретки. ─ А вот нифига ты, Раменский, не знаешь! Такие, как я, ни одному нормальному мужику не нужны! Мой лучший вариант, это перепихон на пару раз! А как только про дочь узнают, так сразу сливаются!
─ Да не в ребенке дело! Понимаешь, не в ребенке! А в твоем сраном алкоголизме!
─ Умный, смотрю? ─ шмыгает носом и растирает ладонью сопли по лицу.
Мерзко до невозможности. Сдергиваю с ручки плиты замызганное полотенце и протягиваю ей.
─ Спасибо, ─ сдавленно произносит и громко высмаркивается в полотенце.
Боже, есть ли вообще предел мерзости? А ведь у Кати мать была такой же. Не представляю, как она вообще с ней жила.
─ Я же не сразу запила, как Карина родилась, ─ произносит Лиза, откладывая грязное полотенце на стол. ─ Только все было точно так же. А оно и не могло быть по-другому! Только самые отчаявшиеся и убогие принимают женщин с чужими детьми.
─ Так а нахрена ты рожала от меня, если изначально понимала, что я с тобой не буду и другого мужика тебе не найти? ─ недоумеваю я. ─ Чтобы обеспечивал тебя?!
─ Чего? ─ усмехается. ─ Ты больной? Если бы я знала, что ребенок твой, то сама бы побежала на аборт, сверкая пятками.
Ни черта не понимаю…
─ У тебя был кто-то еще, кроме меня? ─ хмурюсь я.
─ У меня жених, вообще-то, был! ─ фыркает она. ─ Хороший, заботливый, состоятельный. Даже уволиться мне сказал, когда узнал про мою беременность. Я-то была на сто процентов уверена, что Карина от него! А твои гады живучие даже через презик просочились.
Значит, память меня не подводит. И Карина просто вошла в те несчастные два процента случаев, когда контрацептивы дают осечку.
─ Я с ним семью хотела! ─ продолжает она с пеной у рта. ─ Он дом купил, обустроил его для нас. Свадьбу хотели после родов сыграть, но он какого-то хрена решил сделать тест на отцовство. И все! Вся жизнь и всё будущее в жопу!
─ Если у тебя не сложилась жизнь так, как ты хотела, то это не повод измываться над ребенком, ─ зло отвечаю ей. ─ Но у тебя еще есть шанс все исправить, и я тебе его даю. Ты можешь вылечиться, стать нормальной матерью и встретить мужчину, достойного тебя. Тебе нужно только дать положительный ответ.
─ Ну, вылечусь я, и что дальше? Сразу жизнь заиграет новыми красками, и все само собой наладится? ─ хмыкает раздраженно.
─ Само собой никогда и ничего не случается. Всегда надо что-то делать и к чему-то стремиться. В этом и есть смысл жизни. А если просто сидеть на пятой точке и ждать маны небесной… Боюсь тебя разочаровать, но такое бывает только в сказках, а не в реальной жизни.
─ Да какой же ты душный, ─ смотрит на меня, скривившись, и покачивается.
─ И ты не одна в мире одинокая мать, ─ продолжаю я. ─ Многие женщины выходят замуж, имея ребенка от другого. Но ты, конечно, станешь исключением, если будет продолжать в том же духе. Потому что нынешняя ты можешь быть нужна только такому же пропитому алкашу.
─ А тебе-то это все зачем? ─ щурится недоверчиво. ─ Разве тебе на меня наплевать?
─ Ты меня вообще слушаешь? ─ от нервов вот-вот сорвет крышу, но я сдерживаюсь из последних сил. ─ Это ради Карины! Чтобы у нее была нормальная мать!
─ А если я не хочу быть ее матерью, а?! ─ ехидно усмехается Лиза. ─ Ты вообще меня спросил, чего хочу я? Может, не нужно мне ни твое лечение, ни твоя дочь!
─ Если откажешься от лечения, ─ цежу по слогам, ─ То навсегда останешься в том дерьме, в котором ты сейчас находишься. Только учти, что с такой жизнью ты долго не протянешь.
─ Как-то протянула все эти годы, ─ фыркает она и отводит взгляд.
─ Хорошо, ─ многозначительно протягиваю я. ─ Тогда с сегодняшнего дня ты больше ни копейки от меня не получишь. Но ты ведь это и так понимаешь. Не смею тебя больше задерживать.
С этими словами я встаю из-за стола, чтобы уйти, но Лиза бросается к кухонной двери, захлопывает ее и сама прижимается к ней.
─ В каком это смысле не будешь деньги давать? ─ с выпученными глазами тараторит она. ─ У нас ведь была договоренность!
─ Верно, ─ киваю и продолжаю ровным и уверенным тоном: ─ Только договоренность у нас была какая? Что я буду обеспечивать Карину, но никак не тебя. А раз ты отказываешься лечиться и становиться нормальной матерью, значит, Карина теперь будет со мной. А ты останешься никому ненужной алкашкой, к которой даже собственная дочь приближаться не захочет.
─ Да ты все не так понял, ─ мотает она головой и утирает ладонями слезы. ─ Я согласна на лечение! А как только поправлюсь, то сразу же заберу у тебя Карину и начну с ней новую жизнь.
─ Уверена?
─ Абсолютно, ─ шумно выдыхает, обдавая меня мерзким запахом перегара. ─ Я этого хочу, правда. Мне и самой плохо оттого, что я хреновая мамка для Каринки. Но я просто не могу взять себя в руки. И пока что мне сложно поверить, что кто-то сможет мне помочь.
─ Смогут, об этом не беспокойся, ─ с облегчением выдыхаю я. ─ Что ж, тогда нам остается решить вопрос с временной опекой Карины, чтобы все было по закону, и ее не забрали в приют до того, как ты выйдешь из клиники. Так что будь добра, притормози с бухлом и приведи себя в порядок, чтобы завтра ты была похожа на человека. Я приеду, и мы поедем оформлять документы.
Кивает и освобождает проход.
Вроде все поняла. Дай бог.
Дергаю дверь на себя, собираясь уйти, но замираю в дверном проеме:
─ Коробку с конфетами отдай. Это подарок Карине от подруги.
Морщится, дрянь, недовольно поджимает губы, но коробку в итоге отдает.
Забираю подарок, иду в коридор и быстро обуваюсь, чтобы поскорее свалить из этого гадюшника.
Одно дело сделано. Теперь остается самое трудное ─ вернуться домой и сделать все возможное, чтобы отговорить Катю от развода, на который она, очевидно, уже настроилась…
Вхожу на кухню и вздрагиваю, когда хлопает входная дверь. Леша ушел и оставил меня наедине с собственными страхами.
И, нет, я боюсь вовсе не маленькую девочку, которую он привел, а то отвратительное состояние беспомощности, в которое я погружаюсь рядом с ней.
Я потеряла контроль над ситуацией, оттого чувствую себя бессильной и слабой, не знаю, что мне делать дальше.
Поворачиваюсь к девочке и вижу, что она через силу запихивает в себя остатки рагу, а по ее щекам текут слезы. И как-то не по себе становится.
Сажусь напротив нее и спокойно спрашиваю:
─ Ты почему плачешь? Невкусно?
─ Очень вкусно, ─ бормочет с набитыми щеками и хрюкает носом. ─ Просто объелась.
─ Так и не нужно доедать. Зачем запихивать, если больше не хочется?
С трудом прогладывает пережеванную еду, запивает компотом и откладывает кусок хлеба на тарелочку:
─ Мама говорит, что еду нельзя оставлять. Нужно доедать все, что положили. А когда я не доедаю, ─ поджимает губы и смотрит на меня глазами, полными слез.
─ Я поняла, ─ отвечаю, не дав ей договорить, потому что все и так понятно.
Забираю у нее тарелку и выбрасываю остатки еды в мусор, а тарелку кладу в раковину.
─ Вы злитесь? ─ в страхе спрашивает Карина.
Она уже привыкла, что вызывает злость и раздражение матери по любому поводу. И того же ожидает от других взрослых.
─ А разве похоже, что я злюсь? ─ мягко улыбаюсь и сама же отвечаю на свой вопрос: ─ Нет, Карин, я совершенно не злюсь. Я тоже иногда не доедаю то, что положила себе. Если остается немного, то выкидываю.
─ А если много?
─ А если много, то можно просто убрать еду в холодильник и доесть, когда снова проголодаешься, ─ пожимаю я плечами.
У меня ведь было точно так же, как и у Карины, только на фоне остальных проблем из детства я совершенно об этом забыла. Мать варила просто ужасную еду, почти несъедобную, потому что готовила из всего самого дешевого: овощные супы с горелой поджаркой на воде, или же на бульоне из куриных лапок, вареная рыба с овсяной кашей…
Не знаю, было ли дело только в нехватке денег на нормальные продукты, или мама даже не старалась… Но еда почти всегда была ужасной, и раз в день меня обязательно заставляли есть.
Я пихала все это в себя со слезами, пока мать сидела над душой в обнимку со стаканом. А если говорила, что больше не могу, то получала таких подзатыльников, что желание сказать такое снова у меня пропадало надолго. Проще было давиться паршивой едой, чем терпеть очередные побои и крики о том, какая я неблагодарная дрянь.
─ А когда дядя Леша отвезет меня домой? ─ Карина вырывает меня из очередных детских воспоминаний и ставит своим вопросом в тупик.
─ А что он сам тебе сказал об этом?
─ Сказал, что мне лучше будет жить с ним, ─ пожимает плечами, берет со стола салфетку и вытирает хлюпающий нос.
─ Но ты хочешь вернуться к маме, ─ вздыхаю я, потому что это вполне очевидно.
Ни один маленький ребенок не променяет родную маму, даже самую грубую и жестокую, на кого-то чужого. В столь раннем возрасте дети все равно ощущают огромную привязанность к родителям, даже если испытывают перед ними страх.
─ Я… Я не знаю, ─ с дрожащим подбородком выдавливает из себя Карина и заходится плачем.
─ Не нужно плакать, пожалуйста, ─ теперь я чувствую себя виноватой, это ведь я напомнила ей про маму. ─ Ты немного поживешь с дядей Лешей, а потом сможешь вернуться к маме.
─ Правда? ─ всхлипывает девочка, размазывая слезы по грязному личику.
─ Да, ─ киваю, хотя, вполне возможно, даю ей ложную надежду. ─ Твоей маме немного нездоровится, поэтому ей придется какое-то время побыть в больнице.
─ А разве она болеет? ─ хмурится Карина.
─ Не переживай, это несерьезная болезнь и незаразная, но ее обязательно нужно лечить, ─ успокаиваю девочку. ─ Она будет пить разные витамины, а еще с ней поработают разные врачи, чтобы она стала спокойнее и добрее.
Карина уже не плачет. Просто глядит на меня огромными карими глазами и осторожно спрашивает:
─ А после того как ее вылечат, она больше не будет меня бить?
─ Не будет, ─ отвечаю я и отвожу взгляд, поджимая губы.
И зачем я взяла на себя такую ответственность? Пообещала то, что от меня вообще не зависит.
Но что мне еще оставалось делать? Девочка напугана, потеряна. И ее нужно хоть как-то успокоить.
Но теперь я, действительно, опасаюсь, что могла дать Карине ложную надежду. Невозможно ведь знать наверняка, вылечат ли ее маму от зависимости, да и согласится ли она вообще лечиться.
А даже если гипотетически предположить, что у нее хватит силы воли и желания вести трезвый образ жизни, то это совсем не гарантирует того, что в дальнейшем она перестанет жестоко обращаться со своей дочерью.
Да, это самый сложный путь, гарантий на положительный исход нет совершенно. И, конечно, гораздо проще было бы лишить мать-алкоголичку родительских прав и пристроить ребенка в хорошую семью, или же доверить ее воспитание родному отцу.
Вот только для самой Карины будет гораздо лучше, если она сможет вернуться к здоровой и уравновешенной маме. И именно ради ее счастливого будущего стоит попытаться вернуть горе-мамашу к нормальной жизни.
Бесит, что я вообще об этом думаю и беспокоюсь. Это не моя зона ответственности. Мне должно быть вообще глубоко плевать!
Но я не могу абстрагироваться, не могу оставаться в стороне. Потому что до безумия волнуюсь за несчастную девочку, ставшей заложником всей этой ситуации, как и я сама.
─ Карин, а у тебя же сегодня день рождения? ─ пытаюсь свернуть на другую тему и отвлечь девочку.
Она кивает в ответ и слабо улыбается.
─ Тогда и выглядеть ты должна по-праздничному. Давай я постираю твою одежду, а ты пока помоешься. Ты ведь сможешь помыться сама?
Снова кивает.
─ Отлично. Тогда идем в ванную.
Но только я успеваю это произнести, как звонит мой мобильный.
─ Подожди меня. Я отвечу на звонок, и пойдем, ─ тараторю я и поднимаю трубку. ─ Слушаю.
─ Екатерина Сергеевна, добрый день, ─ произносит девушка. ─ Вы записаны сегодня на УЗИ…
─ Да-да, ─ перерываю ее. ─ Извините, не успела вам позвонить, но у меня возникли кое-какие трудности, и я не смогу сегодня прийти. Можно перенести на другой день.
─ Да, конечно. Послезавтра в двенадцать тридцать вас устроит? ─ предлагает администратор клиники.
─ Да, мне подходит, спасибо. Я приду обязательно.
─ Хорошо, Екатерина Сергеевна. Всего вам доброго!
Откладываю телефон на стол и едва не скулю.
Какой-то кошмар. Как же все это невовремя! За что мне вообще все это?
Медленно выдыхаю, беру себя в руки и с натянутой улыбкой поворачиваюсь к Карине:
─ Ну что, идем мыться?
Карина соскакивает со стула, подходит ко мне и нерешительно касается своей ладошкой моей руки. А меня от ее прикосновения будто током прошибает.
Перебарываю в себе желание отдернуть руку, которое мне диктует здравый рассудок, и осторожно стискиваю ее ладонь в своей. Завожу Карину в ванную комнату и открываю дверцы душевой.
─ В фиолетовой бутылочке гель для тела, а в белой ─ шампунь, ─ поясняю я, снимая средства с полочки, потому что Карине туда не дотянуться.
Включаю теплую воду, чтобы прогрелась плитка в душевой, а затем открываю шкафчик и достаю оттуда новую мочалку.
─ Одежду в стиральную машинку? ─ спрашивает Карина.
─ Ага, ─ киваю, поворачиваясь к ней, и едва сдерживаю гримасу ужаса.
Карина закидывает грязные вещи в открытую стиралку, и теперь я вижу, что выглядит она еще хуже, чем мне представлялось до этого.
Просто кошмар. Истощенное тельце все покрыто синяками и ссадинами, живот к спине прилипает.
Колючий ком к горлу подступает, а от переживаний даже голова начинает кружиться.
─ Давай, заходи в душ и мойся желтой мочалкой, ─ сдавленно отвечаю я, помогаю ребенку зайти в душевую и закрываю за ней дверцы.
Обессиленно опускаюсь на корточки, наливаю в стиралку гель и запускаю короткий режим с сушкой, чтобы Карина могла одеться побыстрее.
Достаю чистое полотенце и смотрю через прозрачные дверцы, как неумело она пытается вспенить шампунь на волосах.
─ Давай я тебе помогу помыть голову, ─ произношу со вздохом, открывая дверцы. ─ А потом намажем волосы бальзамом, чтобы попытаться распутать колтуны.
─ Только в ушки не лейте воду. Я очень боюсь оглохнуть, ─ с тревогой в глазах просит она.
─ От воды невозможно оглохнуть, ─ терпеливо отвечаю я и намыливаю ее волосы. ─ Но если боишься, то просто заткни уши пальцами, и туда точно ничего не попадет.
Карина тут же затыкает уши, а я смываю ей голову и намыливаю снова, а затем густо наношу бальзам.
─ Все, волосы готовы. Помой тело и лицо обязательно. А потом смоем бальзам с волос, и будешь выходить.
─ Спасибо, ─ кивает она и берет мочалку.
Отхожу к стене, скрещиваю руки на груди и бесцельно смотрю в потолок, дожидаясь, когда Карина закончит с мытьем. Я и сама уже готова была ее помыть целиком, едва нашла в себе силы не делать этого.
Внутри меня по-прежнему борются две половины за право позаботиться о девочке, или отказаться от этого во имя собственной гордости и самолюбия. Но моя эгоистичная часть уже готова сдаться…
После купания Карина сидит на диване в гостиной, укутанная в полотенце, и мнет лапу своего игрушечного медведя. А я старательно и аккуратно расчесываю ее спутанные волосы, вооружившись расческой и спреем для волос.
Помню, как я мучилась с волосиками дочки в ее детстве. Я всегда старалась быть очень аккуратной и нежной, но Юля верещала и плакала, стоило мне случайно дернуть хоть одну волосику.
В те моменты мне просто хотелось остричь Юлю под мальчика, чтобы и ее не мучать, и себе нервы не трепать. Но мы обе очень любили ее длинные волосы и продолжали вместе проходить это испытание из раза в раз.
А Карина до сих пор ни разу не пикнула. То ли болевой порог у нее высокий, то ли она более терпеливая, чем моя Юля.
─ Тебе не больно? ─ на всякий случай уточняю я. ─ Ты мне говори, если что-то не так. А то я могу и не понять.
─ Я могу терпеть, ─ тихонько отвечает она.
Останавливаюсь и наклоняюсь вперед, вглядываясь в лицо маленькой девочки.
─ Не обязательно терпеть молча, ─ мягко произношу я. ─ И это касается не только волос. Ты имеешь право на голос и можешь сказать, если тебе больно, или плохо.
Во взгляде Карины вспыхивает помесь удивления и уязвимости.
─ Жалуются только нытики и соплежуйки, ─ нерешительно произносит она. ─ Мама говорит, что жаловаться плохо, и эту дурь нужно выбивать. А я не хочу, чтобы из меня что-то выбивали.
Как же ужасно это звучит из уст ребенка. И ведь она не сама пришла к таким мыслям ─ их внушила ее непутевая мамаша. И мне даже сложно представить, что творится в прогнившей душе этой женщины. Насколько же нужно быть черствой и бессердечной, чтобы подобное говорить своему родному ребенку?
─ Плохо держать все в себе, Карин. А вот делиться своими проблемами абсолютно нормально, ─ сдержанно отвечаю ей, хотя внутри все кипит.
Чем больше я узнаю Карину, тем меньше мне кажется, что ее мать вообще способна вернуться в нормальное состояние и воспитывать дочь.
─ Я боюсь, ─ неожиданно всхлипывает Карина и заключает плюшевого медведя в крепкие объятия, утыкается в него лицом.
Ком горечи сдавливает и обжигает горло. Это не ребенок. Это маленький комок огромной боли, которую некому исцелить, или хотя бы облегчить.
А я-то сама смогу с этим что-то сделать? Потому что пока я и себе помочь не могу.
Сглатываю вязкую слюну и нерешительно опускаю ладонь на спину девочки, мягко поглаживаю ее.
─ Боишься рассказать о том, что тебя беспокоит? ─ дрогнувшим голосом спрашиваю я.
Карина часто кивает в ответ, не поднимая головы.
─ У всех есть проблемы и переживания, от этого никуда не деться. Такова жизнь. Взрослые люди часто решают свои проблемы сами, а вот детям нужна помощь, потому что они не все могут сделать сами. В этом доме ты в безопасности и можешь делиться всем, что тебя беспокоит. Дядя Леша обязательно тебе поможет, ─ деваю паузу и добавляю нерешительно: ─ И я тоже тебе помогу всем, чем могу.
Карина молчит, но хотя бы уже не плачет. Заручиться ее доверием будет совсем непросто, я это понимаю. Но это пока не самое главное. Гораздо важнее, чтобы она для начала просто перестала бояться быть собой ─ чувствительной и слабой девочкой, нуждающейся в тепле и заботе.
Заканчиваю с расчёсыванием волосиков и заплетаю два тугих колоска:
─ С прической мы закончили, осталось только одеться.
─ Моя одежда стирается, ─ тихонько отзывается Карина.
─ Знаю. Но у меня осталось красивое праздничное платье от моей дочки. Может, хочешь его примерить? ─ предлагаю я, отвлекая девочку от грустных мыслей.
─ Хочу, ─ отрывается от медведя и часто кивает. ─ А ваша дочка не будет против?
─ Не будет, ─ улыбаюсь я и поднимаюсь с дивана, зазывая за собой Карину. ─ Она уже давно выросла из него.
Карина спрыгивает с дивана и босыми ногами шлепает за мной. Вообще я почти все Юлины вещи отдала в пункт помощи малообеспеченным семьям. Но несколько красивых вещичек, которые ассоциируются у меня с чем-то особенным, я приберегла на память.
Снимаю с верхней полки большой вакуумный пакет и достаю из него бледно-розовое платье с атласным верхом и пышной юбкой-пачкой. Помогаю Карине надеть наряд и потуже завязываю поясок, потому что в талии немного широковато.
─ Это я такая красивая? ─ пискляво произносит Карина, глядя на свое отражение, и ее глаза начинают блестеть от слез.
─ Тебе, правда, нравится? ─ улыбаюсь ей сквозь отражение.
─ Очень. Спасибо! ─ всхлипывает она и бросается меня обнимать.
Улыбаюсь сама себе, чтобы отвлечься от боли, пронзающей душу острыми иглами, и нерешительно прижимаю Карину к себе.
Слышу, как хлопает входная дверь и осторожно отстраняюсь.
─ Дядя Леша пришел. Я пойду его встречу, а ты можешь пока остаться здесь и полюбоваться на себя в зеркало.
С ширкой улыбкой Карина кивает, и я ухожу из комнаты, спускаюсь на первый этаж.
─ Как все прошло? ─ сухо интересуюсь у мужа.
─ Она согласилась на лечение. Завтра поеду оформлять документы на временную опеку Карины. Она будет жить с нами, пока Лиза…
─ Не с нами, а с тобой, ─ прерываю его. ─ И на твоем месте я бы задумалась над удочерением, а не опекой. Но это решать только тебе, меня это не касается.
─ Как раз тебя это и касается, ─ строго произносит Леша. ─ Я понимаю твои переживания, Катюш, и не собираюсь настаивать на том, чтобы Карина навсегда осталась с нами.
─ С нами, ─ повторяю я и грустно усмехаюсь. ─ Нет больше нас, Алексей. Так что думай теперь только о себе и дочери, а с собой я как-нибудь сама разберусь.
─ Не разберешься! ─ взрывается он моментально. ─ Ты носишь моего ребенка, Катерина! Так что ты просто не имеешь права решать только за себя.
Бесплатный фрагмент закончился.