Читать книгу: «Сахарный вор», страница 3
– С этим покончено, верно, Сабин? – тихо спросил он, когда мы свернули на Джон-стрит. – С персидской принцессой покончено?
Я кивнула.
– Хорошо. Потому что мне это никогда не нравилось. Это с самого начала было ошибкой.
У меня сжался желудок. Я была не согласна, но сложно было спорить с ним, когда моя кровь капала на асфальт, хотя я и потратила четыре года на то, чтобы внести вклад в его бизнес. Большая часть этой затеи казалась мне веселой.
– Мне многое нравится: быть на телевидении, помогать с бизнесом…
На секунду он посмотрел на меня.
– Я говорю о «Персидской». Все это ошибка. – Он свернул на нашу улицу. – Ошибка, которая началась давным-давно.
Я почувствовала всю тяжесть этих слов, все одиночество, навалившееся на меня, когда мы вышли на подъездную дорожку, и часть меня этому чувству поверила. Ошибка, о которой он говорил, – это была я.
– Тогда можно мне пойти работать в пекарню?
– И что ты собираешься там делать?
– Печь.
Он рассмеялся.
– Ты же не умеешь печь, Сабин.
– Я могла бы научиться. Ты мог бы научить меня.
Он покачал головой.
– У меня нет на это времени. Мне нужно заниматься бизнесом.
– Тогда можно я буду продолжать играть персидскую принцессу? Я хочу помочь.
– Ты помогаешь, ходя в школу, делая домашнее задание и составляя компанию бабушке. Все, дело решенное. – Он махнул рукой в мою сторону. – Я сам скажу Стелле.
Тетя не прилагала особых усилий, чтобы спасти роль персидской принцессы, увидев мои травмы. Да и детство вскоре закончилось. В двенадцать лет мое тело начало меняться, и я стала странно смотреться парящей на ковре. Я вытянулась, у меня появились грудь и бедра. Атлас плотно обтягивал ягодицы, а полупрозрачный живот теперь выглядел еще неприличней, чем тогда, когда ткань была порвана и испачкана грязью. Наступили темные годы подросткового возраста, предательство тела, разгул эмоций. Стелла делала все, что могла, чтобы решить проблему, но, думаю, и она в конце концов устала от нападок моего отца. Она снова навязала меня ему. Но и ему я тоже была не нужна.
Глава седьмая
Ванда
Когда Сабин зашла в гостиную, женщина преклонных лет поднялась во весь свой лилипутский рост и заплакала:
– Ты!
Сабин наклонилась, чтобы обнять миниатюрную тетю, и я смело могла сказать, что таблетки, которые дала ей, подействовали. Ее взгляд стал затуманенным и стеклянным, как у коллекционной куклы. Однажды мне пришлось отводить ее на съемочную площадку «Доброе утро, Канада» в таком состоянии. К счастью, все было отточено и выверено в соответствии с нашим соглашением, просто нужно было напомнить текст, чтобы она смогла проговорить его в течение пяти минут.
– Мы разорены, Саби! – Тетя прижала ее к себе и зарыдала. – Такой труженик и гений. А теперь у нас остался только твой дядя!
– Ма, поздно уже плакать об этом. – Энцо снял кроссовки в дверях, и мы с Полом сделали то же самое. Он повел нас по плюшевому лазурному ковру к диванчику, выполненному во французском провинциальном стиле. Виниловый слой, покрывающий диван, был вырезан на заказ с точностью портного, чтобы вместить подушки с рюшами и широкие деревянные вставки подлокотника. Когда мы сели, пластиковая обшивка издала пукающий звук.
Тетя вырвалась из объятий, но все еще держала запястья Сабин в руках. По ее лицу можно было судить, что когда-то она была красива, но теперь черты стали мягкими, будто сотканными из перламутровой фольги.
– С уходом Франческо нам конец. Я костями это чувствую. О, figlia mia, пусть лучше бы Господь забрал меня вместо него! По крайней мере, вы были бы обеспечены.
В комнате воцарилась тишина, очевидно, она чего-то ждала от Сабин. Дочь, которая ничего не чувствовала из-за смерти своего отца… Она выглядела ужасно. Я мысленно умоляла ее найти за дымкой успокоительного горе, хоть какое-нибудь нормальное чувство.
– Хорошо выглядишь, zia, – пролепетала она, отступая и присаживаясь на край дивана.
Сабин была бесполезна. Всякий раз, когда она налегала на таблетки или водку, мне приходилось исправлять все, что вылетало у нее изо рта. Поэтому я громко чихнула в сгиб локтя.
Это сработало. Глаза zia Стеллы обшаривали комнату, пока она не заметила Пола и меня на диванчике в стиле Людовика XV.
– А это кто?
Сабин посмотрела на нас так, будто впервые увидела.
Я чуть улыбнулась.
– Миссис Васко, мы помощники Сабин, Ванда и Пол, из Торонто. Мы так сожалеем о вашей потере. – Губы Стеллы недовольно скривились, когда она заметила оборудование в руках Пола.
– Сабин, ты что, привезла оператора на похороны отца?
– Она же не знала, что он умрет. – Энцо опустился в кресло, позолоченные закрученные ножки которого делали его похожим на мужчину, сидящего на коленях в золотых бриджах. – Мы с Маркусом даже забыли встретить ее в аэропорту. Такой уж сегодня день.
– А где Маркус? – спросила я, понимая, что он не зашел за нами внутрь.
– О. – Энцо бросил взгляд на свою мать. Она же, в свою очередь, уставилась на лепнину. – Ему нельзя пересекать порог этого дома.
Мы все на мгновение задумались над этим заявлением.
– Марко – хороший мальчик, – наконец начала Стелла. – Я просто пытаюсь поддерживать мир.
– Мой отец – неандерталец, – заявил Энцо. – Даже несмотря на то, что он не живет здесь уже… Сколько, ма? Пять лет?
– Три года. – Стелла посмотрела на сына. – И что такое «неандерталец»?
– Пещерный человек.
– О, да, – поморщилась женщина. – Энцо для него мертв. И почему? Потому что он гей.
Мы с Полом покачали головами.
– Франческо, отец Сабины, был ему как отец. Grazia Dio. Он учил его всему в пекарне. Теперь Энцо печет даже лучше, чем я.
– Спасибо, ма.
– Так что забудь о моем муже. Я твержу ему, что нет ничего, чего бы родитель не сделал для своего ребенка. Но он и слышать не желает. Для Данте все, на что годится Энцо, – это быть рабом в пекарне. Он ни разу не сходил со мной на собрание родителей.
– Родителей, у которых дети с проблемами в ориентации, – поправил ее Энцо.
– Я пытаюсь ему втолковать: «Скажи спасибо, что нестандартным людям разрешили браки». – Стелла взяла айпад с мраморного столика и разблокировала его. – А иначе как бы у нас могли появиться внуки? И знаешь, что он говорит?
Она посмотрела на меня. Я ждала ответа.
– Он говорит: «Сначала обвяжи веревку мне вокруг шеи и подвесь в гараже. И будут у тебя все свадьбы, какие пожелаешь».
Стелла показала мне айпад. Я узнала статью: Сабин стояла в белом платье в пекарне рядом с элегантным свадебным тортом, скрестив руки на груди, озаряя заведение лучшей улыбкой, говорящей «да пошел ты».
– Когда Сабин появилась в новостях со свадебным тортом, я записала все на видеомагнитофон. Но Данте не позволяет мне никому это показывать.
– Послушай, ма, – начал Энцо, судя по голосу, уставший от этой темы. – Я голодный, можешь мне что-нибудь приготовить?
Стелла тяжело вздохнула. Она вернула айпад на столик и неопределенно махнула рукой в направлении кухни.
– Иди, приготовь себе тарелку. Comare Анна уже принесла лазанью – кто будет все это есть? Пауло и Вандер – вы голодные?
Я снова улыбнулась.
– Нет, спасибо, миссис Васко, мы в порядке.
Она кивнула.
– Энцо приготовит тарелки.
История со свадебным тортом – это то, с чего началась карьера Сабин. У нее даже были татуировка с этим изображением на плече. Это случилось, когда она все еще жила с Рейнольдсом, по ночам употребляла выпивку и наркотики и прожигала свой талант, работая в его ресторане Along Came a Blackbird. Однажды она приняла пару, которая жаловалась, что пекарня на соседней улице отказала им в заказе на свадебный торт. Пекарь, по его словам, ненавидел людей с нетрадиционной ориентацией.
Именно тогда, не посоветовавшись с Рейнольдсом или шеф-поваром, она самовольно предложила им услуги кондитера бесплатно, взяв расходы на себя.
Трудно поспорить, что этот шаг был продиктован личной выгодой. Больше всего на свете Сабин хотела стать шеф-кондитером. Она ходила в кулинарную школу, но оказалась в ловушке образа жизни обслуживающего персонала. Рейнольдс много лет назад пообещал пристроить ее к себе кондитером и все еще не выполнил обещание. Он твердил, что ее красивое лицо было дано не просто так, а для того, чтобы приветствовать посетителей, когда они входили в Along Came a Blackbird, ставший самым популярным рестораном в городе, отмеченным звездой Мишлен.
В тот день что-то проснулось во мне. – Так мы написали в предисловии к ее второй кулинарной книге – мемуарам «Кухня хаоса: десерт из бури и беспорядка». Это было наше коллективное чувство справедливости. Слишком долго нас лишали людей и вещей, которые мы любили, только потому что это не соответствовало чьему-то узкому представлению об универсальном порядке.
Торт представлял собой декадентское трехъярусное блюдо, наполненное пропитанной бальзамиком клубникой, измельченными фисташками и украшенное полураскрытыми розами из масляного крема: декор, который опередил свое время. Торт выстрелил в Instagram, и когда Грегори и Макс подали в гражданский суд на первую пекарню за дискриминацию, эта история вызвала серию громких заголовков в национальных СМИ. Сабин, которую изображали как Рут Бейдер Гинзбург от мира тортов, за одну ночь набрала первые сто тысяч подписчиков в Instagram. Далее последовали контракты на три книги, а также еженедельный сегмент о выпечке в программе «Доброе утро, Канада».
Более важными были события, произошедшие в ее личной жизни. Она бросила наркотики (практически), открыла свой канал на YouTube и уволилась из Along Came a Blackbird. Но и Рейнольдс не желал уходить тихо, в конце концов, он оставил ради Сабин жену, с которой прожил вместе двадцать лет, и троих детей-подростков. Он развязал жаркую войну в социальных сетях, назвав Сабин «бездарной оппортунистической альпинисткой». Никто ему не поверил. Из-за него условия в ресторане ухудшились, но он обвинил именно Сабин в потере звезды Мишлен и возможном закрытии ресторана Министерством здравоохранения.
Время от времени я находила его унылые комментарии на наши посты и была вынуждена их удалять.
* * *
Энцо вернулся в комнату с тарелками еды. Он дал нам по кусочку лазаньи, щедро усыпанному маленькими фрикадельками.
Сабин сидела сгорбившись и выглядя как почетная гостья на вечеринке жалости, Энцо поставил перед ней тарелку.
– Он жаловался на что-нибудь?
– Ничего такого, – ответила тетя Стелла. – Но ты же знаешь Франческо, он бы нам не сказал, даже если бы что-то было не так. Кто знает, что творилось в этой голове! Давно с ним разговаривала?
– Пару месяцев назад. Кажется, у него был день рождения. Он не любил разговаривать по телефону, всегда спешил отделаться, так что… – Ее фраза оборвалась. – Она уставилась на лазанью, но даже не взялась за вилку. – Когда похороны?
Воцарилось драматическое молчание, прежде чем Стелла ответила.
– Никаких похорон не будет.
– Завтра вечером поминки, ма. Это то же самое.
– То же самое? – Лицо женщины потеменело. – Как Господь узнает, что нужно прийти и забрать Франческо на вечный покой, если похорон не будет? Без тела, которое можно было бы показать? Без церкви? Думаешь, Иисус придет искать его на поминальную службу в собственную гостиную?
– Может быть, он того и хотел, – тихо предположила Сабин.
Тетя пристально на нее посмотрела.
– Нет, это не его затея. Я знаю, откуда она взялась. То же самое было и с мистером Беннеттом. Он умер, а мы сидим в этом доме и смотрим друг на друга, как идиоты.
– Basta, мама, – предупредил ее Энцо, протыкая вилкой слои макарон.
– Упокой Господь его душу, но твоим отцом, Сабин, всегда было слишком легко манипулировать. Он отпустил тебя в кулинарную школу, и мы больше тебя не увидели. – Стелла закуталась в черный кардиган. – Если бы у тебя была мать – настоящая мать, следящая за тобой, – ничего этого не случилось бы. Ты могла бы сейчас быть замужем, как нормальная женщина, рожать детей. Все были бы намного счастливее. Но посмотрите на нашу семью – ни одного bambino, ничего, одни змеи, кусающие собственные хвосты.
Я знала Сабин, поэтому ждала, что она откроет рот и выскажет все, что думает. Но она ничего не ответила.
Глаза тети скользнули по ней, по ее растрепанным волосам, впадинам под скулами и нетронутой лазанье. Кажется, у Сабин в детстве не было особой группы поддержки.
– И все эти татуировки, Сабин! – Тетя подняла голову и издала ужасающий вой, глядя в потолок. – Иногда я вижу их на видео. В Instagram. Понятия не имею, почему ты так себя губишь.
– Господи Иисусе, ма. – Энцо уронил вилку на тарелку. Крупинка пармезана задрожала на его усах.
Сабин вцепилась пальцами в завитки красного дерева на подлокотнике. Я задержала дыхание и заметила, как пальцы Пола зарылись в глубокий ворс ковра. Рококо обступил нас со всех сторон.
– Ты думаешь, это bella, да? Но через пару лет это будет выглядеть уродливо. Одинокая сорокалетняя женщина, покрытая татуировками, – что за отвратительная жизнь.
Сабин встала и вышла из комнаты.
Тетя посмотрела ей вслед, качая головой.
– Совсем как отец. Когда говоришь ей что-то, чего она не хочет слышать, сразу уходит.
– Она в шоке, – заступилась я, хотя инстинкты документалиста твердили, что я не должна вмешиваться. – Никто даже не потрудился позвонить ей вчера. Отец Сабин умер, а вы позволили ей сесть в самолет, ничего не рассказав.
Стелла посмотрела на меня как на идиотку.
– Мы не сказали, – ответила она, – потому что знали, что тогда она не прилетит.
Я последовала в том же направлении, в котором исчезла Сабин. У входа на кухню ковер сменился мраморной плиткой. Она стояла внутри, положив руки по обе стороны раковины, и смотрела в окно на задний двор.
– Все в порядке?
Она обернулась.
– А, это ты.
– Может, нам лучше уйти?
Сабин энергично потерла нос и кивнула.
– Вызови Uber.
Она пододвинула ко мне свой телефон через кухонную стойку.
– У них здесь работает Uber? – Телефон распознал мое лицо и разблокировался.
– Есть какое-то такси. Позвони в любую службу.
– Хорошо, в какой отель поедем?
– Нет. Никакого отеля. Возвращаемся в аэропорт. Возвращаемся домой.
Я оторвала палец от экрана, мне нужно было подумать. Я прокручивала эту мысль в голове с той самой минуты, как Энцо сообщил плохие новости. Мои инстинкты подсказывали мне, что еще не время уезжать.
– Она тот еще фрукт, твоя тетя. Но есть тролли, которые в тысячу раз хуже.
У женщины все-таки стояли кулинарные книги Сабины, выставленные на видном месте в буфете.
– Приезжать сюда было ошибкой. – Сабин повернулась обратно к окну. – И виновата в этом ты.
Я прислонилась к завитой мраморной столешнице. Ее зубчатые края впились мне в поясницу. Кажется, Марк Твен что-то говорил о невозможности вразумить идиота? Не то чтобы Сабин была идиоткой, но иногда она не видела дальше своего носа.
– Ты не можешь взять и не пойти на похороны отца.
– Это не похороны. Мемориальная служба. Она вскинула голову. – К тому же он об этом не узнает.
– Ты точно все продумала? Я имею в виду, а что будет с шоу?
Сабин прищурилась.
– А что будет с шоу?
Я вцепилась большими пальцами в лямки комбинезона, еле удерживая себя от того, чтобы обернуть их вокруг ее шеи. Разве не она сидела за тем же столиком в L’Elan, когда сотрудники Netflix наконец перешли к делу? Когда они отбросили лучезарные улыбки и превратились в роботов из литого металла? Даже улыбчивая Бри растеряла весь свой непринужденный дух сотрудничества, который так очаровательно привносила в их трехглавое чудовище.
– Мы не против поделиться с вами мыслями о ситуации, – сказала она тогда, соорудив из пальцев сложную конструкцию и положив ее на колено, – потому что это бизнес-миссия, в которую мы верим. Как руководителям отдела разработки шоу без сценария, нам было поручено рассказывать истории об «удивительных героях, чутких и настоящих».
Я приняла эту критику близко к сердцу. Я была ее автором, ее редактором и ее голосом. Если Сабин не посчитали настоящей – значит, я плохо делала свою работу.
Но я все же знала, что делала.
Я была хранителем ее производственной библии и могла и переписать ее. А теперь у меня был для этого материал. Я видела ее лицо в аэропорту в тот момент, когда мне пришлось сказать, что ее отец скончался. Это было внезапно, такого никто не мог предсказать. Ее лицо вытянулось, но не одеревенело: голова склонилась набок, а глаза наполнились слезами. Я поняла, насколько сильный это был удар для нее. Ее лицо кричало о том, что я нажала на какую-то фундаментальную болевую точку, которую она скрывала всю жизнь.
Это было идеально. И мы засняли это на видео.
– Знаешь, что я поняла за те два коротких часа, что мы здесь пробыли? – спросила я наконец ровным тоном. – Что у тебя уже есть чуткость и искренность, за которыми так охотятся эти придурки. Ты из самого настоящего теста. Посмотри на тетю, на двоюродного брата – на свою реакцию на них всех. Почему ты так боишься показать это?
Она подняла глаза.
– Ты ведь понимаешь, что за тобой наблюдают целых пять миллионов человек? Ты правда думаешь, что им нужны только рецепты и идеи для выпечки?
Я нашла недостающую сюжетную линию жизни Сабин. Это то, что нужно было увидеть трехглавому Церберу, прежде чем они подпишут контракт. Это и было тем, ради чего мы сюда приехали – но теперь как будто на убитых горем, покрытых голубым ковром и розовой глазурью стероидах. Я не могла позволить ей убежать от этого, просто потому что ей было неудобно. Я слишком много вложила.
– Люди любят выпечку, потому что она дает им отдохнуть от реальной жизни. Но они наблюдают за тобой, потому что ты настоящая, уязвимая и красивая. Самое время впустить их в свой мир. – Я раскинула руки, как будто хотела охватить ее личное пространство, кухню ее тети и весь город. – Потому что, Сабин, ты же понимаешь, что такая возможность больше не представится, да?
Было время, всего несколько лет назад, когда я тоже была на коне, но когда прилетели стервятники, просто опустила руки. Я была слишком молода, слишком глупа, чтобы справиться с ними. И к тому времени, как я осознала, что произошло, от меня и костей не оставили. Тогда я и попыталась покончить с собой.
Любой сделал бы так, потеряй он то же, что и я.
После большого горя начинаешь иначе смотреть на свои перспективы. Я не была бессердечной, лишь увидела возможность, обрисовала ее контуры и вдохнула в нее жизнь.
Сабин посмотрела на меня, на мои руки. Она знала, что мы обе увязли в этом.
– Хорошо, – согласилась она. – Мы остаемся.
Я улыбнулась, но лишь слегка. В конце концов, человек умер.
КУХНЯ SWEET RUSH – ДЕНЬ
САБИН ПОДНИМАЕТ ПЕРЕД КАМЕРОЙ
БЛЮДО С КАННОЛИ.
САБИН
«Положи пистолет на землю и возьми канноли». Более мудрых слов еще никто не говорил. И сегодня я покажу вам, как сделать эту знаменитую итальянскую выпечку в домашних условиях. Мы будем готовить по одному из первых рецептов, которые я придумала: хрустящие канноли с шоколадной глазурью и рикоттой из овечьего молока. Эти канноли настолько вкусные, что их поместили на первую страницу раздела «Еда и напитки» в Toronto Star.
КАМЕРА «B» СНИМАЕТ НАД ГОЛОВОЙ.
МОНТАЖНАЯ СКЛЕЙКА. КРУПНЫЙ ПЛАН РУК
САБИН, КОГДА ОНА РЕЖЕТ ТЕСТО
И РАСКЛАДЫВАЕТ НА ПРОТИВНЯХ.
СНОВА САБИН
В этом выпуске я научу вас, как замешивать, раскатывать и обрезать тесто…
СКЛЕЙКА. СМАЗЫВАЕТ МАСЛОМ РОЖКИ ИЗ ТЕСТА.
САБИН ЗАВОРАЧИВАЕТ ЕГО,
СОЕДИНЯЯ КРАЯ ДЕКОРАТИВНЫМ БОРТИКОМ.
СНОВА САБИН
Мы узнаем, как лучше всего придавать форму канноли…
СКЛЕЙКА. КРЕМОВАЯ НАЧИНКА ШЕЛКОВИСТОЙ
ЛЕНТОЙ ЗАЛИВАЕТСЯ ЧЕРЕЗ КОНЧИК
КОНДИТЕРСКОГО МЕШКА В КАННОЛИ.
СНОВА САБИН
А еще мы попрактикуемся в том, как управляться с кондитерским мешком, чтобы крем профессионально распределялся по центру.
ВОЗВРАТ К КАМЕРЕ «А»:
САБИН СИДИТ С ТАРЕЛКОЙ КАННОЛИ.
СНОВА САБИН
Эти канноли делают вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. Ну что, закатайте рукава и приготовьтесь к сладкому!
Глава восьмая
Сабин
Отель «Мэйфилд», когда-то служивший убежищем для бродяг, пьяниц и работниц стриптиз-клубов, ищущих лучшей жизни, со времени моего последнего визита был выкуплен InterContinental group. Автостоянка была переделана под бассейн с морской водой и спа-салон, лобби-бар превратился в Smith & Wollensky, в комнатах наверху сняли ковры и обои и заново обернули хлопком из восьмисот нитей, набили подушками из утиного пуха и подключили Wi-Fi.
Я растянулась голышом в сауне с ароматом эвкалипта. Где-то в глубине души я понимала, что это общественное место и что мне следовало обернуться полотенцем, а не лежать на нем, но мне было наплевать на скромность, так бывает, когда выпиваешь все содержимое мини-бара.
Я подняла телефон над головой, чтобы проверить сообщения.
Господи, Сабин, мне оооочень жаль, что потребовалась трагедия, чтобы получить такие кадры. Похоже, у вас там событий выше крыши. Позвони мне, если захочешь поговорить. Думаю о тебе. Целую, Коллетт.
Хотя я и оценила цветы, которые она прислала в номер, слово «трагедия» показалось мне преувеличением. Трагедия – это здание тибетской школы, погребенное под лавиной, а не уход престарелого отца. Коллетт казалась неестественно взволнованной таким поворотом событий. Я закрыла приложение analytics с гистограммами и пульсирующими стрелками, свидетельствующими о том, что публикация оказалась в тренде, и нажала на видео из аэропорта.
Трудно наблюдать за собой, будучи невероятно критичной к своим голосу, подаче и позе, но эта запись была до неприличия правдива. Мое лицо из умеренно раздраженного превратилось в скептическое, а потом сморщилось, как китайский фонарик, который кто-то пнул. Ванда опустила обе руки мне на плечи. Потом я начала плакать, что едва спасло ситуацию.
Я почти никогда не читала комментарии на YouTube и не отвечала подписчикам – об этом заботилась Ванда. Мне никогда не будет комфортно от фамильярности, которую фанаты допускали в сообщениях, но мне было любопытно, что люди думали обо мне сейчас. Я увидела много плачущих смайликов, кратких слов соболезнования, сообщения от фанатов, которые использовали мое горе как повод рассказать собственные истории потерь. Ну и, как всегда, обычные оскорбления.
Conway Witty92 2 часа назад
Терпеть не могу твой тупой бизнес и твой тупой канал.
MilaBakesatHome 1 час назад
Оу, мне так жаль тебя. Небеса получили еще одного ангела…
ChompChomp 1 час назад
Ты так прекрасна, когда плачешь.
Ну и конечно:
ReynoldsWhitakerII 1 час назад
Если бы только эта женщина была хотя бы вполовину так хороша в выпечке, как в актерской игре. Посмотрите ее видео с ананасовым тортом «вверх ногами» – она даже не карамелизует сахар.
За этим, конечно, последовал шквал требований, чтобы ReynoldsWhitakerII убрался к черту из социальных сетей. Несколько подписчиков поддержали мое решение не карамелизовать сахар, поскольку это может вызвать потемнение фруктов. Но горстка людей поддерживала и его, ставя под его комментарием хлопки в ладоши или эмодзи с поднятыми вверх большими пальцами. Я подумала, что это проявление солидарности – все, что нужно Рейнольдсу, чтобы почувствовать, что он все еще в игре. Поэтому он и использовал настоящее имя вместо того, чтобы анонимно троллить меня. А люди либо воспринимали все это дерьмо буквально, либо развлекались, наблюдая за противостоянием.
Даже не знаю, кто из них больше раздражал.
По словам Ванды, в последнее время Рейнольдс появлялся в моей ленте довольно часто – пока она не удалила его комментарии. Подозреваю, он делал это потому, что в следующем году у него выходит книга – мемуары о взлете и падении самого титулованного шеф-повара и ресторатора страны. Согласно рекламе на его веб-сайте, это «грубое и едкое описание его злоупотребления веществами и последующего психического расстройства». Вероятно, он заполнит главы книги подробностями наших отношений.
Часть о злоупотреблении веществами определенно правдива, так часто бывает в большинстве видов сферы услуг. Я была с Рейнольдсом почти восемь лет, большую часть из которых тайно, пока он не набрался смелости бросить жену. Совместная жизнь оказалась далеко не такой захватывающей, как наш тайный роман, который состоял из секса в его машине или кладовой, или в отелях, когда я сопровождала его в деловых поездках. Когда мы начали жить вместе – что ж, это была своего рода проверка на ощущение реальности. Или, скорее, это была операция по предотвращению этой реальности. Он был на двадцать лет старше меня, когда мы встретились, и продолжал стареть. Мы постоянно употребляли наркотики, хотя в моем случае у меня были на то веские причины. Я поняла, что, по сути, была замужем за стариком, который меня больше не привлекал, но у которого были ключи к моей карьере.
Я уже была «вещью», когда зашла в Along Came a Blackbird, чтобы взять интервью у Рейнольдса Уитакера. Я училась в лучшей кулинарной школе в городе, но получала постоянный поток предложений о модельных и актерских подработках, которыми все советовали мне заниматься, пока у меня «еще есть лицо». Меня взяли на роль ведущей в Foodie Confidential (потом меня бросало в пот от одного названия), где я брала интервью у лучших шеф-поваров города, пока они готовили свои фирменные блюда. Все это умещалось в девяностосекундный видеоролик, который транслировался между рекламными вставками на экранах в такси. Я никогда не планировала быть сторонним наблюдателем, тем, кто рассказывает о творческом процессе других людей – я хотела быть шеф-кондитером, – но преуспевала лишь в других отраслях, как жестоко. И долгое время казалось, что на моем лице всегда написано одно разочарование.
В конце интервью Рейнольдс схватил меня за руку и потащил вокруг стола для приготовления мясных блюд в заднюю комнату. Внешне он не производил впечатления, но у него были острые, умные глаза. Он задрал мой рукав на три четверти, чтобы полностью увидеть рифленую форму для кекса, вытатуированную на внутренней стороне руки чуть выше локтя. Помню, как была удивлена интимностью его рукопожатия, тому, как он водил пальцем по татуировке. Потом он посмотрел на меня и с абсолютной уверенностью предложил работу в Along Came a Blackbird.
Я рассмеялась и отказалась.
– Я ходила в Marcon, – ответила я ему. – Училась печь.
Его брови серебряными нитями взлетели вверх.
– Так какого черта ты занимаешься этими дерьмовыми интервью? – Он все еще держал меня одной рукой и поглаживал другой. – По крайней мере, так ты будешь на шаг ближе к кухне.
Никто из мужчин на кухне даже глазом не повел в нашу сторону. В двадцать три года мне и в голову не приходило, что такое поведение шефа было для сотрудников настолько обычным, что они даже перестали его замечать.
– Ты предлагаешь мне стать шеф-кондитером?
– Это, безусловно, возможно, – уклончиво ответил он, возвращая рукав на место и похлопывая меня по руке.
Хотя было трудно не заметить его приставания, все же тот факт, что вскоре после приема на работу мы стали заниматься сексом в магазинах снабжения, стал для меня неожиданностью. Как и то, что через пару месяцев он начал оплачивать мою квартиру и сделал себе ключ от нее. В тот момент я ничего из этого не понимала. Все, что я видела, что он предлагал мне работу – шеф-кондитером.
Я была глупой. Еще ни одному новичку не удавалось зайти в лучший ресторан города и стать шеф-кондитером. Даже тому, кто буквально вырос в пекарне. За эту работу проливалась кровь, за нее убивали. Честно говоря, я и не думала, что он сделает меня шефом, конечно нет. Но я правда рассчитывала, что, безусловно, когда-нибудь в будущем буду су-су-су-шефом.
В первый же день, когда я явилась на дежурство, метрдотель пояснил мне:
– Вот здесь складывай меню, а потом стой и улыбайся гостям.
– Но я пришла работать на кухне. Можно поменять задачу? На любую другую.
Он рассмеялся.
– С таким лицом? Да ты шутишь. – Он взял меня за плечи и повел к стойке хостес. – Рейнольдс поставил бы тебя в стеклянную коробку и выставил на тротуаре, если бы мог, милая. Кухня для уродов.
Я была польщена. Это же не объективация, если тебе понравилось, да?
– Все с чего-то начинают, – сказал Рейнольдс неделю спустя, когда вместо того, чтобы отвезти меня домой, заехал на пустынную парковку склада и начал расстегивать молнию на моей юбке. Для протокола, я тоже целовала его в ответ. Время от времени в моей голове звучала одинокая пронзительная нота, предупреждавшая о том, что происходящее было моим карьерным самоубийством. Но что у меня была тогда за карьера?
– Хорошо, – кивнула я, еще не зная, на что соглашаюсь. – Но я правда хочу печь.
– Тогда работай над этим, – парировал он, стягивая мою блузку через голову. – А теперь заткнись и дай мне посмотреть на твои татуировки.
К тому времени, когда семь лет спустя произошла история со свадебным тортом, мой побег из курятника давно уже был предрешен. Как и почему это заняло так много времени, трудно объяснить, не выглядя при этом жалкой оппортунисткой. С одной стороны, я привыкла к тому, что мужчины не давали мне шанса. С другой, я так долго вращалась вокруг солнца, что, согласно законам физики, рано или поздно меня засосало бы в лучи славы. Так и произошло.
Рейнольдсу не понравилось, что мой единственный небольшой успех с пропитанным бальзамиком клубнично-фисташковым тортом начал раскручиваться в Интернете. Он с недоверием относился к социальным сетям, отказываясь признавать их силу. За одну ночь он стал старым и одиозным и ходил за мной по квартире, спрашивая, уйду ли я от него теперь, раз стала знаменитой. Первые несколько месяцев я отмахивалась от него, повторяя, чтобы он не валял дурака.
Даже поручила ему работу по сбору тематически связанных рецептов свадебных тортов для моей первой книги «Свадебные торты для необычных людей». Но идея о расставании уже пустила во мне корни, не без оснований, разумеется. В тридцать лет я все еще была всего лишь главной хостес. Он так и не пустил меня на кухню в Along Came a Blackbird, хотя повара-мужчины постоянно приходили и уходили. Я и сама неплохо поработала над тем, чтобы нажить себе врага в лице шеф-кондитера, взяв заказ на свадебный торт без его согласия. Но пусть этот старый французский патиссон засунет злобу себе в задницу. Это были мои комиссионные после многих лет чертова Рейнольдса Уитакера.
Для ясности, я не ставила своей целью разрушить его империю. Но когда дом падает, приходится либо бежать из него, либо оставаться и быть погребенной под обломками. Мне нужен был выход из-под контроля человека, который оплачивал мою аренду и платил мне зарплату. Но что еще более важно, мне нужно было убедиться, что обратного пути нет. Тогда я уже ясно понимала, что у меня был нездоровый уровень зависимости. Конечно, я могла бы оставить Рейнольдса, но при первых же трудностях вернулась бы обратно. Я знала, что он, в свои пятьдесят один и будучи разведенным, с двумя взрослыми детьми (которые почти не разговаривали с ним), будет более восприимчив к моей слабости. Нет, если я собиралась пройти сквозь этот портал, то должна была надежно запечатать его за собой.
