Читать книгу: «Никто не избегнет блаженства. Часть первая», страница 3
Человек-феникс
Сколько порою терпения мне требуется для того, чтобы общаться с этим несносным Этьеном! Но что еще важнее, надо быть готовым к любым неожиданностям.
Вторая наша встреча произошла недалеко от военного аэродрома, который находится возле вышеупомянутой убогой и замусоренной лесополосы, но только по другую ее сторону – рядом с границей, отделяющей американские кукурузные поля от территорий общего пользования. Я туда обычно хожу, чтобы с опушки украдкой понаблюдать за учебно-тренировочными полетами. В тот день полеты отменили из-за внезапно переменившихся погодных условий, и я, замерев посреди прогалины, стояла и мокла, завороженно слушая тихий шум моросящего дождя в сопровождении шороха желтеющей листвы.
И вдруг я увидела Его. Неожиданно возникший силуэт музыканта, который так несказанно обрадовал меня прежде, летним вечером на остановке. А ведь я даже и не думала о том, что когда-либо еще в своей жизни повстречаю его.
Однако мое сознание поразило то, что гитарист абсолютно меня не узнал и отпрянул, когда я подбежала к нему и кинулась на шею – обниматься. А мне так хотелось кричать, что за последние два месяца после того, как я с ним пообщалась, у меня совершенно изменилась система жизненных ценностей, и причина этому – наш предыдущий разговор. Мне многое нужно было сказать ему! Например, о том, что он – моя единственно родственная душа на всем свете. Но по тому, как робко и растерянно улыбнулся этот болезненного вида астенический странник с гитарой, я поняла: что-то здесь пошло не так, и энтузиазм мой сошел на нет.
– Скажи, может быть, ты все-таки узнал меня, но обиделся на какую-нибудь мою бестактность? – допытывалась я. – Или попросту не доверяешь мне?
Мужчина отрицательно помотал головой.
– Тогда почему ты не хочешь меня вспомнить? Разве ты забыл, что рассказывал мне про Нее? – в отчаянии воскликнула я, ухватившись за последнюю зацепку.
– Ты о Глории? – впервые внятно заговорил гитарист.
– Ты не говорил, как ее зовут! – я начала раздражаться. – Ты лишь сказал, что она любит танцевать среди пятнистых оленей.
– Это Она! – со значением ответил музыкант.
– А тебя как зовут?
– Этьен.
– А меня Конкордия.
– Конкордия, – повторил Этьен, – редкое имя. Я запомню.
– Не стоит! – иронично посоветовала я.
Этьен на это ничего не ответил.
– Я многое не припоминаю из своих предыдущих жизней, – спустя минуту проговорил он, – извини, но так уж я устроен: мне приходится почти все забывать. Но когда-нибудь я разучусь забывать тебя, – утешительно сказал он.
– И почему это вдруг? – усмехнулась я.
– Потому что я вообще не знаю других людей! – отрезал он.
– Но, тогда как же ты можешь рассуждать о людях?..
– Но зато о них я знаю – все!
****
В другой раз Этьен сам окликнул меня, когда я шла из магазина – без зонтика, что нередко случалось – и участливо взял из моих рук тяжелую сумку.
И как же ты умудрился вспомнить меня? – спросила я удивленно и обрадованно.
– Ты уже начинаешь процарапывать дорожки в моей душе, – ответил музыкант со значением.
– Какие еще дорожки? – не поняла я.
– Ну как это, «какие»? – искренне переспросил Этьен, возмутившись, что я его не поняла. – Точно такие же, какие процарапывает записывающая игла, нарезая их кругами на виниловом диске.
Вспомнил о виниловых дисках! Вот те на, сентиментальный музыкант прошлого века. Характер Этьена временами становился вздорным и колючим, но его трогательная простота и неповторимое обаяние так импонировали мне, что в итоге я примирительно относилась к любой его колкости.
Мы шли и беседовали. Я весело рассказывала о себе, учебе, семейной жизни со стажем почти в тринадцать лет и о наполеоновских планах на будущее. Стараясь, чтобы исповедь моя была интересной и захватывающей, я выбирала наиболее красочные страницы жизнеописания из своей памяти и соединяла в единый орнамент, опуская скучные и грустные моменты. Под конец я даже расчувствовалась и пообещала Этьену помочь обрести общество друзей и приятелей – ведь пока что я у него единственный знакомый человек.
Я рисовала перед новым другом сказочную картину беззаботного существования в райской России. Мне казалось бестактным вести речь о политике, ценах на нефть и электроэнергию, тревожных настроениях в городе, связанных с экологическими проблемами и дефицитом пригодной для проживания земли – вверх взяли привычные вузовские навыки массовика-затейника и небольшой стаж работы в должности гида нашего заповедника. И потом, я ведь в то время еще не планировала стабилизировать Этьена, так зачем ему знать печальную правду о нашей реальности? Тем более что он – существо тонкое, живущее фантазиями, а не настоящим. Которое, к тому же, вспыхивает, как лучинка, и через пять минут гаснет, напрочь забывая обо всем, что увидело и узнало.
Этьен слушал молча, почти равнодушно и рассеянно, лишь изредка переспрашивая меня о чем-либо. И постепенно я заметила, что он акцентирует внимание в моем рассказе именно на том, о чем я не договариваю. Ну и еще на кое-каких деталях, касающихся исключительно моей нескромной персоны.
И тогда я вдруг почувствовала себя маленьким ребенком, и мне от этого стало не по себе, но вместе с тем так хорошо и тепло, как никогда на свете.
Мутные капли игриво подпрыгивали в лужах, порождая концентрические круги. Теплая дождевая вода приятно омывала мои щиколотки, оставляя в шлепанцах щекочущий ступни песок.
– Ну, мне пора, – проговорил Этьен, так и не дойдя до моего подъезда.
И тут я кинулась к другу на грудь (он был высок настолько, что я едва доставала до его шеи) и прижала его к себе крепко-накрепко, прочно сцепив пальцы под гитарой. Я готова была так стоять целую вечность. Но помнила наш уговор не видеть его развоплощения, и мне стоило больших усилий разжать руки, быстро выхватить у Этьена свою сумку, резко отвернуться и убежать.
Мне так хотелось, чтобы он никогда не умирал!
– Я всякий раз гадаю: встречу ли я тебя еще хотя бы раз в жизни или нет, – сказала я ему однажды.
– Встретишь, если захочешь, а вообще, никогда не думай об этом заранее, – безмятежно мудрствовал Этьен.
Мы сидели на мокрых порожках Центра научно-технической информации.
– Но почему ты всегда встречаешь именно меня?
– Наверное, потому что редко кто любит рассматривать дождь, стоя на улице без зонтика и поднимая лицо к небу. А может быть, по какой-нибудь другой причине? На свете существуют закономерности и всевозможные хитросплетения, не подвластные нашему пониманию.
– Я не всегда гуляю без зонтика, я просто люблю рассматривать небо. Причем, независимо от того, идет дождь или нет.
Вдруг Этьен неожиданно рассмеялся.
– Ты чего? – опешила я.
– Сейчас моя любимая летная погода, – глумливо произнес он.
Это прозвучало настолько заразительно, что я не выдержала и тоже рассмеялась вслед за ним. И так мы хохотали и хохотали, словно два идиота, вперившие взор ввысь, вымокнув до нитки, но зато вооружившись водоотталкивающими очками новейшей разработки (где и как Этьен сумел раздобыть их, для меня осталось загадкой). Но потом смех куда-то улетучился.
– Мой отец летал и не в такую погоду, – почему-то вспомнилось мне.
– А на чем он летал?
– Последние годы больше пилотировал «Конкорд».
– Ну да: Конкордия, «Конкорд» … Следовало догадаться…
– Это был его любимый пассажирский самолет, – перебила я друга, – а потом он на нем же и разбился.
Этьен дружески обнял меня.
– Так значит, в тот день за штурвалом был твой отец? – участливо поинтересовался он.
– В том-то и дело, что нет! В тот день была не его смена. Он был самым обычным пассажиром и летел по своим делам, когда произошел взрыв. После трагедии мы с мамой уехали прочь, как можно дальше от того злополучного места. Так и кочевали по странам, пока не доколесили до России. Здесь ее отчий дом. Слава Богам, что все это случилось задолго до Всемирного Потепления, а то вряд ли нам когда-нибудь еще удалось бы вернуть наше родовое имение. Ну а потом, – горько усмехнулась я, – когда несчастье понемногу улеглось, нам неожиданно пришло дурацкое письмо, в котором какой-то сумасшедший приносил соболезнования и извинения из-за того, что это якобы он взорвал левый двигатель. Помню, как мама сердито нахмурилась, отняла у меня конверт, сказала, чтобы я не обращала внимания на чью-то нелепую выходку – после чего ушла и заперлась у себя в комнате…
Мне почему-то показалось, что Этьен вздрогнул при моих последних словах. Он провел рукою по лицу, посмотрел в пустоту невидящим взглядом и как-то задумчиво, задушевно прошептал:
– Я так ясно вижу эту катастрофу, словно сам там присутствовал.
– А, может быть, ты и вправду, там был?
– Не знаю. Но я все обязательно вспомню, уточню, выясню. Спрошу у матери. Понимаешь, эта трагедия случилась в год и день моего рождения.
– Быть того не может? – ошеломленно проговорила я. – Как? Но… сколько же тебе лет?
– Трудно сказать, не считал. Но знаю точно, что я гораздо взрослее тебя. Да-да, не одна ты можешь выглядеть на тридцать с лишним лет моложе своего возраста без хирургических подтяжек, – игриво улыбнулся он на мгновенье и тотчас снова сделался серьезным, – дело в том, что, рождаясь и умирая, я пересекаю множество миров, где время течет по-разному.
– Значит, с каждой нашей встречей ты становишься все старше и старше меня? – мне вдруг сделалось грустно…
– Перепады во времени случаются крайне редко. А в последние годы временных скачков и вовсе не было, так что наша разница в возрасте постоянна и не изменчива. И скорее всего, так и будет впредь.
– А что ты видел в других мирах?
– Плохо помню. Какие-то экзопланеты…
– Они не процарапали дорожки в твоей душе?
– Пожалуй, – улыбнулся Этьен.
– Однако я… я бы тоже хотела их повидать – миры, – раздумчиво сказала я, – но знаешь, вот только одна бы ни я за что туда не отправилась – одной мне скучно. Лучше с тобой. С живым.
– На самом деле, умирать – полезное занятие для души, потому что когда умираешь, то чувствуешь жизнь острее. Больше ценишь ее и дорожишь каждым мгновеньем, – словно в утешение мне проговорил Этьен, однако прозвучало это на редкость абсурдно и чудовищно – во всяком случае, для меня.
– А как же расставанья, Этьен? Как потери близких людей? Ты считаешь, что все это красиво и романтично?
– Расставаться надо торжественно и проникновенно, как будто навсегда. Тогда и каждая встреча будет счастливой, словно праздничный банкет.
– Брось! – взвинтилась я, не сдержав порыва. – Неужели это нормально? А ты захотел бы вот так всякий раз провожать своего родного сына, или брата, или отца?! Провожать, как на войну! Именно так я каждый раз провожаю тебя!
– Не знаю, я не думал об этом, – беспомощно ответил Этьен, разведя руками.
– Уж лучше жить на одной лестничной клетке, периодически спорить из-за общей кладовки, орать друг на друга, бить друг другу морды! Знаешь, от этого ощущения будут – острее некуда! Чем не полезные упражнения для души? Конечно, я понимаю: страшнее соседа зверя нет, но, что поделаешь? Терпеть, значит, надо, вот. Терпеть, но не умирать, тебе понятно?!.. – тут я раздраженно и демонстративно отвернулась.
Когда я снова повернулась, Этьена уже не было.
****
…Так. Далее. Сообщения от 30 июля 2000 года. Нашла. Читаю: «Как справедливо замечает Associated Press, дальнейшие поиски всех обстоятельств ужасного крушения самолета ни к чему не привели, поскольку не одна конкретная ошибка, а совокупность всех имеющихся причин и факторов способствовала трагедии, случившейся 25 июля настоящего года. Возможно, именно поэтому расследование окутано тайной, и ходят слухи, что авиакомпания British Airways намеренно что-то скрывает. «Так, например, – замечает Strangest reality, – она утаивает информацию о непонятном явлении – некоем электрическом заряде, который, подобно молнии, ударил в левый двигатель. Это вовсе не обрывок проводки питания, как считалось прежде, поскольку любительская видеосъемка, фиксируемая на радиографической пленке, случайно запечатлела непонятное явление в небе – круглый светящийся объект, пронзивший хвостовую часть «Конкорда». Видеозапись велась незаконно студией, специализирующейся на порнографии, и потому была подброшена…»
Ага, здесь, пожалуй, все…
Точнее, не все, а ничего. Здесь нет ровным счетом ничего из того, что может быть хоть как-то связано с Этьеном. Никакой информации о роженице на борту самолета, обнаружении странного ребенка в аэропорту, загадочных вспыхивающих сферических объектах вблизи терминалов…
Ах, Этьен, Этьен…
Да причем тут, собственно, он? Все это бред какой-то. Впрочем, Этьен тоже самый настоящий бред. И галлюцинация в чистом виде…
Да, но если погода была ясная и летная, тогда откуда в тех краях взялась молния? Следовательно, Этьен здесь вовсе ни при чем…
И все же он со всем этим как-то связан.
Погода. Кстати, а почему бы ни посмотреть, что Gismeteo выдаст на ближайшее время?
Я лихорадочно щелкаю мышкой, которая не хочет слушаться в дрожащих пальцах… Кажется, сайт будет загружаться целую вечность…
Готово, есть. О, mein Gott! На ближайшие три недели не намечается осадков. Это значит, что за все это время я ни разу не увижу Этьена? Ну почему, почему?..
– Дорогая, что с тобой? – шепотом спросил муж, на цыпочках пройдя ко мне через весь зал библиотеки.
Я проворно закрыла вкладки и стала протирать очки для чтения, чтобы скрыть дрожь в пальцах.
– Все в порядке, Эрик. Просто материалов слишком много – мама просила скинуть ей на почту свежайшие данные о состояниях заповедников, вот и приходится отыскивать имена современных авторов да названия работ, прежде чем начать рыться в каталогах. Все, как всегда. А что такое?
– Да так, ничего. Просто я аж из-за шкафов с фолиантами услышал твой сдавленный стон. Потом смотрю, ты голову на руки уронила, вот и подумал: «Уж, не случилось ли чего?» – муж взволнованно поглядел на меня, робко улыбаясь в бороду.
– Спасибо, Эрик, все в порядке, – повторила я, выдавив ответную улыбку, – а тебе еще долго здесь корпеть?
– Последние материалы готовлю по докладу о недавней экспедиции. На тему «Редкие случаи нахождения вулканических пород в Арктике». А ты со своими зверушками скоро закончишь?.. Смотри, не переутомляйся, родная.
– Ничего. Ты иди, со мной все хорошо.
Мне совершенно не хотелось говорить с мужем об Этьене. Я уже однажды попыталась это сделать – после самой первой своей встречи с сыном Шаровой Молнии. Эрик, помнится, снисходительно усмехнувшись, положил мне руку на лоб, а затем внимательно и озадаченно посмотрел на меня:
– Ты, верно, сильно перемерзла под дождем или заснула на остановке, сидя в ожидании автобуса.
Все остальные мои попытки продолжить разговор на эту тему, постараться объяснить произошедшее по-своему, вызывали у мужа лишь раздражение. И, кажется, он начал сомневаться в моей вменяемости. Потому-то я и решила очередной раз промолчать. Вновь приникла к монитору и принялась рыскать в интернете. Эрик, щелкнув каблуками, развернулся и пошел к выходу из секции.
И тут вдруг раздался подозрительно настойчивый стук в окно. Он повторился несколько раз, прежде чем я обратила на него внимание. За мокрым стеклом проступила нечеткая, слегка размытая, но знакомая тень Этьена. Нажав на «Завершение работы», я тотчас схватила сумку с книгами и быстро выбежала на улицу.
– Ах, Этьен, – воскликнула я, обнимая друга, – мне казалось, что ты обиделся и больше не придешь, из-за того, что я прошлый раз так разозлилась!
– Вот глупости-то! Выдумаешь, тоже! Когда это ты злилась на меня? Признаться, я совершенно не понимаю, о чем идет речь!
Сие прозвучало особым, совершенно новым, беззаботным и счастливым голосом. Я взглянула в голубые глаза Принца Грозы. Лицо его восторженно сияло, точно охваченное изнутри неземным, таинственным свечением.
– Произошло нечто особенное? – спросила я, подумав об очередном чуде.
– А что, разве заметно? – радостно, почти смеясь, сказал Этьен, обнажив ряд ровных белоснежных зубов.
– Еще как! Ты сверкаешь, точно начищенный медный таз! – в тон ему ответила я и чуть было не добавила «Вы с Ней виделись?», но вовремя опомнилась, сообразив, что это не столько бесцеремонно, сколько вообще нереально. – Ну и какими новостями ты меня удивишь на сей раз?
– Глория похорошела, – ответил Этьен глубоким, переменившимся голосом, – она загорела и еще носит волосы наверх… А топик у нее спереди вымазан земляникой, – восхищенно добавил он, смеясь.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – со значением сказал он.
«Сумасшедший!» – подумала я.
Мы не спеша пошли по узенькой улочке.
Вдруг дико завизжал высокий неприятный зуммер двухтактного двигателя, и вслед за этим нас с головы до ног окатило грязной водой из лужи. Через мгновение силуэт хулигана скрылся за поворотом.
– Да уж, лучше посадить пятна от земляники, – ворчливо заметила я вслух.
– Чего ты хмуришься из-за пустяков? – задорно сказал Этьен, видя мое недовольство. – Этому горе-байкеру теперь и самому не сладко.
– Откуда ты знаешь? – удивилась я.
– А вот посмотрим.
Постепенно мы дошли до перекрестка и завернули за угол. Тут нашему взору открылась следующая картина: в густой мясистой грязи лежала жирная-прежирная туша рядом со своей весьма странной самопальной техникой – шестиколесным паукообразным агрегатом.
По-детски безобидная и вместе с тем обиженная физиономия усато-волосатого толстячка так меня рассмешила, что я сделала знак Этьену – мы помогли бедняге выбраться из-под навороченной конструкции и подняться.
– Простите, пожалуйста, что облил вас: я не нарочно, – изрекло существо и, к еще большему моему изумлению, вытащило из розовой дамской косметички кружевной белоснежный носовой платочек, – кстати, позвольте представиться: меня в этой жизни величают Насосом.
Вслед за платочком толстяк достал из кармана косухи и подал мне визитную карточку, где значилось: «Насос. Бригада байкеров „Ублюдки из Выборга“», и далее шли телефонные номера – клубный да персональный мобильный.
– Если что нужно будет – можете обращаться за любой помощью. Я тотчас примчусь, где бы я ни был, с любого конца земли! – басовитым музыкальным голоском пояснил байкер, бесстрашно оглядев себя и снова плюхнувшись в лужу, но уже в прозрачную, дабы смыть грязь со своего кожаного прикида. – Эх, как же неудобно будет вот таким вот маленьким батистовым платочком, подаренным мне невестой, обтереть всю мою груду говядины.
Насос принялся елозить в луже и вертеть туда-сюда задом, а мы улыбнулись простодушному человечку с детскими глазами, помахали, и двинулись дальше.
– И как ты узнал заранее, что он поскользнется на промоине да шлепнется в грязь? – накинулась я на Этьена, едва мы отошли на несколько шагов.
Этьен, похоже, все еще пребывал в своем выдуманном счастье.
– А никак. Это я просто так сказал! – добродушно рассмеялся музыкант. – Дабы тебя хоть как-нибудь поддержать, встряхнуть, а то ты прямо-таки упала духом. А если серьезно, то и сам не знаю, как узнал. Пока не знаю. Но у меня ощущение, что этот Насос явно не тот, за кого себя выдает…
****
…Я описала лишь малую толику тех моих встреч с Этьеном, которые предшествовали его стабилизации. Всякий раз он исчезал так быстро, так неожиданно…
И появлялся внезапно, точно снег на голову.
Живым и потусторонним, маленьким и гигантским, точно целый мир, со своей скоротечной эволюцией, сгорая и возрождаясь из пепла, космической пыли и разрядов, возникал этот счастливый и блаженный, не от мира сего, человек-феникс.
Шестнадцатый этаж
– Уютно тут у Вас, – пошутил Этьен, когда мы спустились с крыши в «мои апартаменты», – надеюсь, я тебя не потесню?
Площадка была изначально разделена на четыре трехкомнатные квартиры, однако для самого примитивного обустройства даже одной комнатенки не хватало не только подвода коммуникаций, но и доработки дверных и оконных блоков. В отличие от красного кирпичного бомжатника, это здание было панельное, а посему плиты стен и потолка внутри были выбелены. Этьен без труда угадал мою обетованную келейку по выметенному полу, и лишь потом заприметил стоящие в углу фанеры, заменяющие мне в ночные часы роскошные царские полати: все-таки спать на бетоне вредно. Не сразу увидел он и спальные мешки.
– Хочешь, я создам защитный экран? – предложил Этьен.
– А что это такое? – поинтересовалась я.
– Это дар, доставшийся мне от матери, – коротко изрек он, – смотри.
Этьен выставил ладонь вперед, направив ее в сторону окна. Раздался электрический треск, и тотчас оттуда перестало дуть. Я подошла к оконному проему с опаской.
– Не бойся, – подбодрил меня друг, наблюдая за моими движениями, – я специально сделал купол безопасным изнутри.
Я поднесла палец к той части невидимого экрана, которая заменяла стекло, щелкнула по ней ногтем, и раздался мелодичный звон, подобный тому, что возникает, когда ударяют по хрустальному бокалу.
– Это защита на тот случай, если вдруг станет холодно, – пояснил Этьен.
– А ты разве озяб? – удивилась я, хотя тонкая и мокрая хлопчатая сорочка гитариста ни у кого бы не вызвала подобного вопроса.
– Нет. Еще ни разу у меня не получалось замерзнуть, – признался Этьен, улыбнувшись, – но, говоря о холоде, я имел в виду тебя.
– Благодарю, но на этот случай у меня имеется спальник. Даже два. Ой!.. – я замерла, так и не успев докончить фразы, увидев следующее.
За оком показался знакомый треугольный силуэт ласточки, который начал стремительно расти и увеличиваться в размерах.
– Этьен, – воскликнула я испуганно, – скорей убери…
Но было уже поздно. Ласточка на полной скорости ударилась о невидимую стену и упала вниз. Этьен молниеносно смахнул ладонью экран, и я кинулась смотреть: может быть, птица сейчас заложит вираж да поднимется?
– Бесполезно. Снаружи триста восемьдесят вольт, – тихо произнес Этьен, крепко сжав мои плечи. Меня всю трясло.
– Ласточки – такие заботливые матери… – вырвалось у меня. Я хотела продолжить: «…и поэтому они не имеют права умирать, ведь их дома всегда ждут птенцы», но от волнения так и не окончила фразы.
Однако Этьен меня понял.
– Ты думаешь, у нее остались голодные детки?
– Уверена. Знаешь, в каждой женщине с ребенком есть что-то от ласточки.
– Тонко подмечено, – согласился Этьен.
– Такие красивые планирующие птицы – эти мои любимые ласточки! И стрижи…
– Птицы-самолеты…
– Сходи наверх за своей гитарой, – решила я сменить тему, – и заодно захвати мой пакет с электроприборами. Он стоит у причальной мачты.
Этьен проворно помчался на крышу.
– Кстати, Конкордия, а почему ты упорно называешь громоотвод причальной мачтой? – зычно спросил меня гитарист, спускаясь по ступенькам вниз. – Ты все громоотводы так зовешь, или только один?
– Только один. Это причальная мачта для швартовки моего дирижабля, – объяснила я, – ну, типа, то же самое, что прикол – для корабля.
– Какого еще дирижабля? – воскликнул музыкант, от удивления споткнувшись и лишь благодаря высоким перилам не угодив в пролет.
– Как какого? Разумеется, моего будущего, – беспечно ответила я.
– И на какие шиши ты собираешься его покупать? – недоверчиво проговорил Этьен. – Ты что, миллионерша? Или думаешь угнать?
– Я построю его сама, – уклончиво и в то же время упрямо сказала я, – когда-нибудь.
– Но каким образом, из чего?
– Из материалов, собранных в личном ангаре моего отца, в Нидерландах – если, конечно, там что-нибудь уцелело. Еще у меня есть кое-какие заначки из запчастей, разбросанных по всему миру после катаклизмов.
– Ох, ну и фантазерка же ты, Конкордия! – со снисходительной насмешкой, точно заботливый опекун, сказал Этьен, ставя гитару в угол и садясь на сваленные у стены доски, – в твои-то годы быть таким ребенком…
В душе я сильно надулась на него за эти слова. Чья бы корова мычала! Кто бы говорил о фантазии, когда я только тем и занимаюсь, что стараюсь помочь ему реализовать его самые нелепые проекты. Глория – вот что есть чистой воды вымысел!
Я молча вытащила из чехла спальный мешок и принялась застилать доски. Этьен послушно посторонился, дабы мне не мешать, встал, а потом, догадавшись, расчехлил второй спальник. И тут его взгляд упал на лежащую между складок одеяла стопку тетрадей и альбомов.
– Ого! Это уже что-то. Создадим атмосферу творческого досуга, – весело проговорил Принц Грозы и пустил электрический разряд из ладони вверх.
Над нашими головами, повис шар дневного света, сияющий, точно комнатная портативная луна.
– А с улицы освещения не заметят, а то уже темнеет? – испугалась я.
– Нет. Слушай, а что у тебя тут за писанина в спальнике упрятана?
– Это стихи, а это рисунки: вид сверху. Панорама строек века с высоты шестнадцати этажей. Да плюс уличные подростковые граффити – наскальные исповеди. Один старичок надоумил сделать зарисовки. А вот это мой личный дневник – туда нельзя. Впрочем, если хочешь, почитай, там про тебя ничего плохого нет, – шутя, сказала я, – ну а здесь фотографии.
Я уселась рядом с другом, дабы показать ему снимки и рассказать, кто из нашей семьи на каком фото изображен, но музыкант уже схватил общую тетрадь и стал читать вслух:
– Урбанистический блюз
Всюду плиты, плиты, плиты,
Пыль и тени, пыль и тени,
Слой асфальтовых бисквитов
Обжигающая темень,
Слой асфальтовых бисквитов
Пожирающая темень…
От подвала и до выси,
От мансарды и до сваи,
Где отчаянные крысы
Отбиваются от стаи,
Где оскаленные крысы
Отбиваются от стаи…
Вкус цемента, пот бетона,
Кровью труб глаза залиты.
Жизнь – лишь небо вне закона,
Остальное – плиты, плиты…
Жизнь – лишь небо вне закона,
После смерти – плиты, плиты…
Всюду плиты, всюду плиты…
Стройка века, ипотека…
От Москвы до Сумгаита,
От Кейптауна до Кито,
От надира до зенита —
Все для счастья человека,
Все для блага человека…
– Да-а-а, – произнес Этьен с нескрываемым восхищением, – мне следует обязательно почитать на досуге всю тетрадь целиком, – но именно этот блюз хотелось бы услышать прямо сейчас, – друг указал рукой на раскрытую страницу, – и, разумеется, с той музыкальной темой, которую ты вложила в данный текст. Очень гармоничная композиция получилась!
– Откуда ты можешь знать про мою музыку? – опешила я.
– Про музыку я знаю все, – поучительно заметил Этьен, – причем, про любую. Но твоя особенная, Конкордия. Когда я гляжу на тебя и читаю твои стихи, то одновременно слышу мотив и вижу, как ты поешь. Может, исполнишь? – И мужчина протянул мне гитару.
– Да что ты, – испугалась я и покраснела, – я же не умею соляки на грифе лабать, как ты! У меня примитивный дворовый перебор, да и простенький голосок.
Этьен пожал плечами и принялся сам, мыча себе под нос, наигрывать мою вещь так непринужденно, словно исполнял ее уже сотни раз. И у него получалась та самая мелодия, что явилась ко мне однажды на закате, под шум крупных дождливых капель на фоне умытого алеющего горизонта и асфальта, пахнущего петрикором. Этьену удалось так красиво чередовать квадраты с интермеццо, что теперь это был уже действительно блюз, и мне не верилось, будто написала его я. Вдруг он перелистнул страницу и, перейдя к следующей теме, задекламировал в стиле хип-хоп, отстукивая бит по деке:
Мы хотим глядеть в небо синее —
Нас пугает черный цвет,
Нас пугает смерть от бессилия
И от дыма сигарет,
Мы хотим дышать просто инеем,
А не смолью и трубой,
Чтоб фиалки пахли не шинами,
А росою голубой.
Чтоб моря дышали, усталые,
Медленным живым теплом,
Звездами морскими, кораллами,
Мы без свежести умрем…
Это был уже другой текст, к которому я никак не могла подобрать напев. Но Этьен свел оба произведения в одно рэпкоровское каприччо, и получилось куда лучше задуманного. От радости я захлопала в ладоши.
Выдохнув последнюю ноту, Этьен отложил гитару, затем тетрадку, и внимательно посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Он сыграл мою композицию настолько интимно, словно вывернул наизнанку всю мою душу, и теперь я стояла под его взглядом, как под рентгеновским лучом, голая, а он все продолжал медленно сканировать и изучать меня.
– Так, а фотографии где? – тихо спросил Этьен.
– Я решила, что старые снимки тебе не интересны, и убрала их с глаз.
– Отнюдь. Покажи, пожалуйста.
Фраза была им произнесена предельно вежливо, но именно в этом и чувствовалась скрытая требовательность.
– Ладно, смотри уж, – ворчливым тоном сказала я, – я пока сбегаю в ларек за снедью на ужин и завтрак. Есть-то ты хоть умеешь?
– Да, – хихикнул друг.
– Вот и хорошо. Я предпочитаю минералку, вяленые фрукты, хлебцы, буженину, копченую рыбу и кофе. А ты что?
– Да давай то же самое, – махнул рукой Этьен, – я ведь пока еще не знаю, что это за зверь такой – еда.
– Скоро узнаешь. Кстати, спиртное тебе в течение суток противопоказано. Иначе ты превратишься в говорящий молотов коктейль.
– Что ж, в принципе, догадаться не трудно, – снисходительно улыбнулся Этьен и развел руками, – а, впрочем, я его не так уж и приветствую.
– Учти, завтра солнечная погода. Тебе – рано вставать. Мы должны… Точнее, ты должен с моею помощью, – поправилась я, – разыскать Глорию до прилета моего мужа Эрика из командировки. Потому что потом мне уже трудно будет на длительное время вырваться из дому, дабы помочь тебе.
