Читать книгу: «Сюрприз», страница 4

Глава 6

Что было дальше, Грегори мог только слышать из своей комнаты, потому что гувернантка, предчувствуя грозу, буквально толкала его в спину, чтобы ускорить его шаги. Дед не кричал никогда Обычно его, по природе громовой голос, был достаточным стимулом к немедленному повиновению. Он и сегодня не кричал. Но тон, которым он прервал истерический визг невестки, в отчаянии пытавшейся проверить изречение, что лучшее средство защиты это нападение, был настолько зловещим, что Ханна тихо перекрестилась, отвернувшись от воспитанника. Через пару минут хлопнула входная дверь. Грегори, испугавшись сам не зная чего, резко подскочил к окну. Только увидев, как мистер Лестчер, оглянувшись, совершенно один, пешком, покинул Уотерфорд, мальчик понял, чего боялся, что мать уйдет с ним.

Вслед за тяжелыми шагами деда, поднявшегося в свои покои, послышались легкие быстрые шаги Виктории, хлопнула дверь ее комнаты, находившейся далее по коридору. Потом еще долго слышались звуки разбрасываемых предметов, несколько раз по коридору пробегала горничная, в конце концов, послышались судорожные рыдания маркизы.

Ханна с опаской посматривала на своего воспитанника. Грегори так и стоял у окна с тех пор, как уехал Лестчер, отвечая на попытки гувернантки заговорить с ним односложно и неохотно. Она прекрасно понимала, что Грегори слышал практически все, что произошло внизу, и даже если не все понял, у него было достаточно причин впасть сейчас в глубокую отрешенность, если у детей это называлось именно так.

Грегори, сначала обрадовавшись, что мама осталась и все теперь так как прежде, и что вернулся дед, теперь, слушая истеричные, терзающие его юную душу рыдания, медленно впадал в пугающее безразличие. Да, все будет как прежде. Дед вернется к исполнению обязанностей герцога, как всегда высокомерный и недоступный. Мама. Почему-то мальчику сейчас стало совершенно все равно, что она будет делать дальше. Из их разговора с дедом, если то, что произошло внизу, можно было назвать так, он понял, что она опозорила семью, предала папу. Что значило грозное словосочетание «опозорила семью» Грегори до конца не понимал, но вот слово «предала» он понимал превосходно. И сейчас ее слезы почему- то совсем перестали трогать его.

Так же молча, мальчик направился к двери. Миссис Лето, вскочив из кресла, рванула ему наперерез, но Грегори, подняв на нее взгляд, посмотрел так, что та, растерявшись, отступила.

– Я выйду ненадолго в парк. Я думаю мне позволено это в мой день рождения? Грегори все-таки решил дать объяснения, и, увидев, что Ханна потянулась за шалью, уточнил. – Один…

Мальчик вышел. Ханна еще несколько секунд тупо смотрела в закрытую дверь. И в эти короткие мгновения, женщина поняла, что ее воспитанника, такого Грегори, каким она его привыкла видеть, сегодня не стало, и тихое спокойствие, с которым это превращение произошло, пугало ее особенно. Она знала, что тяжелый «уотерфордовский взгляд», который ее мальчик сейчас применил по отношению к ней, теперь все чаще и чаще будет посещать эти ясные детские глаза, и постепенно станет безоговорочной причиной всеобщего повиновения, и отчуждения будущего герцога.

Возврата не было Ханна, шаркая ногами, будто постарев на много лет, подошла к креслу и села. Закрыв ладонями лицо, откинулась на спинку. Она очень давно не плакала. Сегодня можно.

Грегори не просто гулял, он целенаправленно шел туда, где сейчас оказался, возле небольшого пруда в парке, где они с отцом иногда ловили рыбу. Но потом в этом пруду погибла его няня – Эмми, после этого рыбалки прекратились. Отец хотел осушить пруд, но так и не успел. Когда Грегори как-то спросил его, как это могло случиться, отец мрачно ответил, что это была не ее вина. Но на вопрос мальчика так и не ответил, только помрачнел еще больше. А потом от кухарки он слышал, что Эмми не смогла найти счастья на земле, поэтому ушла на небеса. Видимо и отец, тоже, отправился за ней. Может путь на небеса лежит через воду, ведь море это тоже вода? Нужно только перетерпеть и скоро он будет с отцом и Эмми. А мама когда-нибудь придет к ним, если захочет Грегори разулся и ступил в пруд. Вода была теплой, Грегори сделал еще несколько шагов, мокрая одежда неприятно липла к телу. Оставалось только нырнуть под воду. Это было самым сложным. Пару лет назад, во время рыбалки, он поскользнулся и, свалившись в воду, пытался дышать, пока отец не выудил его на поверхность. Ужасную, раздирающую грудь боль, в наполненных водой легких, он помнил до сих пор. Сейчас, видимо ему предстояло пройти через нее еще раз, уже по собственной воле. Но как раз этой воли ему и не хватало. Попытавшись опуститься, он при первом же прикосновении воды выскочил на берег как ошпаренный. Топнув ногой от сознания собственной трусости, он вновь повернулся к воде, но решительность так и не пришла, осталось отчаяние. Мальчик поднял глаза к небу и заплакал. Сжав кулаки, он плакал от обиды на себя, от того что не нужен никому, от того, что не может пойти к тем кому нужен. Плакал долго и горько пока силы не иссякли, пока усталость не накрыла его спасительной волной и не заставила колени подкоситься. Грегори, свернувшись в клубок на земле, в мокрой одежде, дрожа от вечерней прохлады, провалился в сон.

Англия, герцогство Уотерфорд, замок Уотерфорд, 1863год

– Грегори? знакомый, чуть дрожащий голос, вырвал его из этого сна, только уже совсем в другом, теперь уже реальном времени. Хокстоун обернулся.

Ханна сильно постарела за последние годы, хотя может это и нормально так выглядеть в ее возрасте. Сколько ей может быть лет? Грегори, смотря на свою бывшую гувернантку, поймал себя на мысли, что никогда не задумывался о ее возрасте. «Тогда ей было лет сорок, теперь получается за шестьдесят», подумал Грегори, в очередной раз, убедившись в несуразности своих мыслей сегодня.

– Грегори, Вы смотрите на меня с таким выражением, словно впервые видите. Ханна Лето была единственным из прислуги человеком, которому было позволено обращаться к маркизу по имени. Впрочем, это не Грегори, а она сама себе это позволила, просто не изменив ничего из прошлого, с которым Хокстоун так усердно старался не иметь ничего общего. Когда Грегори, в достаточно юном возрасте, принял решение жить отдельно от деда, она надеялась, что он позовет ее с собой в имение Лимерик, но оперившийся воспитанник не позвал. Она понимала почему. На протяжении нескольких лет после той трагической ночи в Уотерфорде, женщина надеялась, что состояние, в котором прибывает юный маркиз только временное, что его мозг просто выбрал не очень удачную тактику самозащиты, но, увы. Скорлупа отчужденности, которой покрыл себя мальчик, становилась только толще и крепче со временем. Отгородив себя от всего ужасного, что произошло в его детстве, от ранивших его людей, он параллельно отгородился и от всех остальных. И сколько женщина не пыталась пробиться к его сердцу, у нее ничего не вышло. Она просто принадлежала к тому прошлому, которое услужливая память мальчика уничтожила. Ханна осталась в имении герцога.

– Прошу прощения, миссис Лето. Как его светлость? – Грег, прекрасно понимая, что с «его светлостью» все в полном порядке спросил для банального поддержания разговора.

– Со мной все в порядке, – проскрипел из своего кресла, видимо давно молчавший герцог, и, прокашлявшись, добавил. – Что-то я не замечал в тебе огромного желания скорей занять мое место.

Ханна, красноречиво закатив глаза, толкнула створку дверей, и вошла. Грегори вошел вслед за ней. Дед не обернулся, только трость в его руках замерла.

– Грегори, Ваш дед сегодня не завтракал, не обедал и не ужинал, – грозно сообщила Ханна, специально растягивая слова, ожидая реакции Филиппа.

Маркиз же тем временем отметил, что фамильярность Ханны теперь уже распространилась и на деда. Никто и никогда не мог бы позволить себе такого обращения к герцогу Уотерфорду, а она могла. Дед промолчал. Удивленный немало этим фактом, Грег решил, что сегодняшние странности, видимо, относятся не только к нему.

– Распорядитесь, чтобы подали ужин, миссис Лето, – он прошел вглубь комнаты, – не знаю, как герцог, а я от еды не откажусь, – после неудачного визита в Мэдлоу, он действительно был голоден.

Ханна, удовлетворенно выдохнув, покинула комнату.

– С тех пор, как ты приказал ей остаться здесь, у меня не раз создавалось впечатление, что ты это сделал нарочно, чтобы поскорее доконать меня, – почувствовав на себе недоуменный взгляд внука, он добавил, – с тех самых пор она принялась за мое воспитание. Знаешь, она относится к тем женщинам, которым непременно нужно кого-то опекать, и, самое главное, что этот кто-то совершенно не обязательно должен давать на это свое согласие.

– Я не приказывал ей оставаться здесь, – только и сказал Грег, несмотря на то, что в голове его совершенно неожиданно возникло лицо женщины, которое он даже не сразу узнал, женщины, которая не относилась к таким, как Ханна. Его матери, которую гувернантка практически заменила. Грегори рванулся к камину и протянул руки – совершенно не оправданный августовским вечером порыв.

Филипп удивленно посмотрел на внука.

– Замерз?

Но Грегори не слышал его. В его глазах полыхали языки совсем другого пламени, пламени сожравшего его детство. Мужчина, резко отпрянув от камина, круто развернувшись, направился к дверям.

– Ты собрался в зал, Грегори? Сомневаюсь, что моя прислуга настолько расторопна, чтобы уже накрыть, – вслед ему, недоуменно нахмурив седые брови, проскрипел герцог.

– Я поужинаю в своей комнате, – из коридора глухо отозвался маркиз.

Громко захлопнув тяжелую дверь своей комнаты, Грег, подойдя к окну, резко потянул узел шейного платка, как будто тот душил его. Открыл тяжелые ставни и судорожно втянул ночной воздух. Мысли в голове метались, как ошалевшие птицы в клетке. Он попытался отвлечься, но выстроенные давным-давно и превосходно служившие все эти годы бастионы памяти неожиданно начали неконтролируемо рушиться, как карточные домики. Как в бреду замелькали картинки, сменяя друг друга. Вот они с отцом у озера, вот он наблюдает за матерью из-под лестницы, мама танцует с кем-то и смеется, ослепительно прекрасная в белом платье. Все хорошо, но память не останавливается на этом Траур в замке, он с Ханной, мама в объятиях Лестчера Грег метнулся к столику и налил себе виски. Залпом осушил стакан и налил еще. Жгучее тепло, разлившись внутри, заставило задохнуться и закрыть глаза, но легче не стало. Алкоголь только расслабил контроль, и охмелевшая память, ухмыляясь, выложила перед ним все то, что он много лет назад завалил камнями забвения. Грег метался по комнате, опрокидывая стакан за стаканом, уже даже не пытаясь понять, почему именно сегодня все это произошло, просто с отчаянием переживая заново страшный пожар, оставивший от левого крыла грозного Уотерфорда одно пепелище, похороны матери, так и не сумевшей в пьяном забытьи выбраться из огня. Тогда, стоя в усыпальнице над ее гробом, между Ханной и дедом, он строго настрого запретил себе плакать о ней, и вообще вспоминать о ней когда-нибудь. Заботливая Ханна объяснила ему, что мама ушла к папе, не подозревая, что мальчик расценит это как еще большее предательство, нежели полное равнодушие Виктории на протяжении всей его жизни. Она бросила его – он забудет о ней. И он забыл. И не вспоминал много лет. Что случилось сегодня?

Только через несколько часов, в полном беспамятстве, Грег, завалившись, как был в одежде на кровать, все-таки смог отключиться. Но потоки запретных мыслей о матери, скопившихся за эти годы переродились в уродливые кошмары. Грег, то просыпался в поту, то, проваливаясь в сон, вновь и вновь с криками, разрывавшими тишину, пытался вырвать мать из пожирающего пламени, в сознательной жизни уже понимая, что если она и бросила его, то гораздо раньше, а не в ту страшную ночь, когда напившись до беспамятства, устроила в доме пожар, в котором погибла сама.

А в комнате, чуть дальше по коридору, стоя на коленях, со слезами молилась Ханна. Старая женщина несколько раз, слыша, как взрослый, не склонявшийся никогда и не перед кем мужчина, по собственной воле вычеркнувший из своего сердца любое напоминание о нежности, в пьяном угаре зовет мать, несколько раз бегала к дверям его комнаты, но останавливалась. Его превращение из нежного привязчивого ребенка в того, кем он сейчас являлся было быстрым и болезненным. Сейчас этот мальчик, впервые за столько лет пытался вырваться наружу. Она не знала причины, как и он сам. Но даже если завтра, придя в себя после разрушающего действия спиртного, Грег снова замкнется и прикроется каменным панцирем, попытаться все-таки стоило. По крайней мере, теперь она знала, что ее воспитанник не умер тогда, а живет. И появившаяся в броне Лимерика трещина рано или поздно разойдется и выпустит его наружу.

Глава 7

Николь проснулась от резкого треска, послышавшегося рядом. Спросонья не поняв, откуда раздался звук, она поднялась на руках и огляделась. В кромешной тьме ничего не было видно, но неподалеку явно кто-то находился. Сердце колотилось, рискуя выпрыгнуть из груди, заглушая даже ее собственное дыхание. Стараясь не шуметь, девочка поднялась. Звук в темноте повторился и тоже замер. Кто-то следил за ней из зарослей и, зная, природу окрестностей, Николь вполне могла предположить, что это был зверь. Люди редко бродят в лесу по ночам, по крайней мере, добрые. Не зная, чего ей больше стоит бояться, зверя, или человека, который по неизвестной причине не вышел к ней навстречу, а наблюдает из кустов, девочка снова огляделась. Заросли казались такими густыми, что она сейчас даже не поняла как смогла забраться сюда. Вокруг платана, не видно было ни одной тропинки. Николь, подняв голову, прикинула, сможет ли залезть на дерево, но идея оказалась неудачной, ветки располагались довольно высоко.

–Эй! Кто там? – девочка решила, что договориться никогда не помешает, но, тут же, испуганно отпрянула, из кустов раздалось глухое рычание.

Здравый смысл покинул ее вместе со смелостью. И уже не думая об отсутствии тропинки, Николь подалась влево и стала пробираться в темноте через кусты. Зверь двинулся за ней, и спустя секунду она поняла, что он не один. К его дыханию прибавилось еще одно, и еще Справа раздалось уже более отчетливое рычание и ответное повизгивание шакалы. Николь в панике побежала. Кусты, впиваясь в тело, драли кожу и волосы, сердце, выпрыгивая из груди, заглушало раздававшееся ей вслед рычание и тявканье. От страха и беспорядочного бега голова начала кружиться. Неожиданно, она вырвалась на открытое пространство. Впереди показались огни большого здания. Николь побежала туда. Свора, инстинктивно замешкалась, перед огнями дома, зная, что там может быть опасно, и Николь уже было перевела дух, но тут ей навстречу послышался еще более громкий и многочисленный лай.

Со стороны жилья вырвалась большая стая собак, видимо принадлежавших хозяевам, и Николь замерла, понимая, что попала в ловушку, и только закрыла лицо руками. Обе своры, ошалев от запаха приближавшейся бойни, рванулись навстречу друг другу и закружились вокруг нее. Николь пыталась выбраться, но в бешенстве собачьего визга и лая, клубящейся пыли и клоков шерсти ее очень быстро сбили с ног. Упав, прикрываясь руками, она, наконец, закричала, но крик ее потонул в шуме звериного воя. Раздался выстрел, потом еще один. Шакалы, почуяв перевес на стороне противника, поджав хвосты, стали исчезать в лесу, точнее, те, кто еще мог собаки были намного крупнее и сильнее, и несколько разодранных тушек осталось лежать вокруг все еще свернувшейся на земле Николь. Кто-то подбежал к ней.

– Эй, смотри! Девчушка совсем, видимо из деревни, – кто-то осторожно убрал с ее лица волосы.

– Живая хоть? Вот дура. Чего шляться-то по ночам? – другой, более грубый голос раздался рядом.

Обидевшись, Николь попыталась приподняться, и когда у нее это получилось, откинув спутанные волосы, подняла голову на обидчика, еще не осознав, что на самом деле он является ее спасителем.

– А вы могли бы держать своих собак на привязи! – с вызовом, который в принципе потонул в ее хриплом дрожащем голосе, сказала девочка.

– Смотри-ка, жива! Еще и огрызается. Да если бы не наши собаки, лежала бы ты сейчас вот вместо этих шкурок, – говорящий ткнул пальцем в сторону и Николь, машинально проследив за его движением, в ужасе содрогнулась.

– Ладно, вставай, пойдем, нужно решить, что с тобой делать, – первый обращавшийся осторожно стал поднимать ее с земли. – Знаешь, не особо хочется тащиться сейчас из-за тебя в деревню.

– Мне не надо в деревню. – собралась все рассказать о себе девочка, но, попытавшись встать, громко охнула. Правую ногу пронзила острая боль, и если бы парень не подхватил ее, девочка рухнула бы обратно на землю.

– Что здесь, черт возьми, происходит, Мартинс? – раздавшийся голос был хриплым и резким, и принадлежал стоявшему неподалеку высокому человеку, который в свете огней показался Николь просто великаном.

– Ваша светлость, шакалы подрались с нашей сворой, пришлось стрелять, чтобы разнять их, – Мартинс пошел навстречу хозяину.

– Это я уже понял. Визг и лай стоял такой, что весь дом стоял на ушах еще до ваших выстрелов. А сейчас здесь, что происходит? – он указал на Николь.

– Девчушка из деревни оказалась не в том месте, не в то время. Звери чуть было не разодрали ее, если бы…

– Пусть убирается домой, – мужчина, подняв руку, сдавил ладонью лоб, будто у него сильно болела голова.

– Но ваша светлость, сейчас ночь, – попытался встать на ее защиту, поддерживающий ее парень, И у нее, кажется, сломана нога.

– Правда, ночь, Рем? А я как-то не заметил, когда меня разбудили! – сарказм в голосе хозяина был настолько злобным, что девочка не выдержала.

– Простите, я как-то даже не подумала, что эти двое не позволив псам разодрать меня, тем самым разбудят вашу светлость, – голос ее все еще дрожал, но это уже не мешало ее раздражению.

Мужчина, уже шедший к воротам, остановился, и как-то неуверенно развернувшись, пошатываясь, подошел к ним. Опустив ей к лицу фонарь, он наклонился. Ноздри Николь обжег резкий запах спиртного.

– Где-то я тебя уже видел, – мужчина поднял фонарь, и Николь изумленно распахнула глаза. Перед ней, еле стоя на ногах, растрепанный и взлохмаченный, предстал свидетель ее сегодняшнего позора.

– А, юная певица? – несмотря на пьяный угар, в котором Грег все еще находился, даже спустя несколько часов беспокойного сна, он почти сразу узнал девочку, скорее даже не саму ее, а непокорный вызов, горящий сейчас на измазанном личике. – Судя по всему, дальнейший диалог с мамашей не удался? – Грег криво усмехнулся, испустив на Николь очередную порцию паров виски. – Ладно, придется предоставить тебе временное убежище. Мартинс, привези врача, – Грег даже не потрудившись помочь девочке встать, пошатываясь, пошел прочь. Впрочем, Мартинс, тоже не обратил на нее внимания, а неохотно побрел исполнять приказ Хокстоуна.

– Ой, как ты измазалась! – воскликнул Рем, и, присев возле нее, попытался ладонью стереть грязь с ее щек, но тщетно. Теперь Николь увидела, что Рем молодой юноша, всего на пару лет старше нее. – Это надо смывать, – разочарованно протянул он, и, по-хозяйски быстро, подхватив ее на руки, пошел к дому. – А ты откуда знаешь маркиза?

– Маркиза? – Николь, не понимая, переспросила, но догадавшись, опустила голову. Значит, она, все-таки, спела для маркиза… Правда не совсем то, что репетировала. Николь тяжело вздохнула. Ей не очень-то хотелось рассказывать первому попавшемуся человеку, да еще и почти мальчишке о своем сегодняшнем «дебюте», – мистера Хокстоуна знает одна наша знакомая, – девочка решила, что такого объяснения вполне достаточно.

– А… – многозначительно протянул в ответ Рем.

Так как хозяин не оставил прямых распоряжений насчет девочки, Рем, немного подумав, все-таки доставил ее в хозяйский дом. Минуя сонного и ничего не понимающего дворецкого, которого тоже выдернул из теплой постели шум произошедшего, он посадил ее на небольшой диванчик в холле.

– Мистер Паркинс, – повернулся он к усиленно пытавшемуся проснуться, давно уже немолодому дворецкому, его светлость велел Мартинсу привезти врача, а пока пусть она посидит здесь.

– Его светлость, маркиз Лимерик, не оставлял насчет молодой леди никаких распоряжений! – Паркинс, тут же вспомнивший обо всей своей собственной значимости, покосился на незваную гостью. Вид у нее был настолько несчастный, что решимость его тут же выставить ее вон, до получения распоряжений от маркиза лично, или от старого герцога, пошатнулась. – Но я думаю, что она может остаться здесь, пока я уточню это.

– Не стоит беспокоить господ, Паркинс, – окликнувшая дворецкого с лестницы женщина, быстро осмотрев Николь, остановила взгляд на ее неестественно вытянутой ноге, – Юноша не мог придумать то, что только что сказал, и, если маркиз Лимерик не уточнил, что девочка может до прихода доктора находиться здесь, то это просто досадное упущение.

С этими словами она спустилась вниз и уже более внимательно пригляделась к ноге девочки. За тем, что произошло за оградой имения, Ханна наблюдала из окна. И то, что Грегори проявил не просто досадное упущение, было для нее ясно как божий день. На протяжении всего вечера она слышала, как слуга периодически менял бутылки по приказу ее воспитанника. Грегори методично напивался, и это было для нее неожиданным и очень неприятным открытием. Никогда ранее, даже спрятанный в своем непробиваемом саркофаге, он не позволил бы себе опуститься до нарушения правил элементарной вежливости.

– Отнеси девочку ко мне в комнату, Рем, и можешь быть свободен, – Ханна проследила, с каким рвением юноша кинулся исполнять распоряжение, и только покачала головой. Под слоем пыли, в рваном платье, неопытный юноша не смог еще пока разглядеть, что девочка совсем ему не ровня. Только многолетний опыт гувернантки способен был сразу определить аристократку. Даже в лохмотьях, с разводами грязи на личике, каждое ее движение выдавало в ней непререкаемое воспитание.

Час спустя, Николь восседала на небольшой кровати миссис Лето, с которой успела познакомиться, пока служанки готовили воду и помогали ей привести себя в порядок. Такое чрезмерное внимание было тягостно Николь. У нее никогда не было личной горничной, все, что она не могла сделать сама, делала горничная матери. И, если бы не причинявшая сильную боль нога, она наверняка попросила бы оставить ее одну. Но теперь, раскрасневшаяся от смущения, она усиленно отводила глаза от сухонького мужчины-доктора, который внимательно осматривал и ощупывал ее ногу от ступни до бедра.

– Ну, что скажете, мистер Уолтер? – стоявшая рядом Ханна, видя, что девочка от смущения готова выпрыгнуть из кровати и сбежать, решила поторопить доктора.

– Скажу, что юная леди не сможет вытанцовывать па некоторое время, – он снял очки, делавшие его похожим на сову и, вложив их в футляр, сложил руки на груди. – Кость не сломана, но вывих сильный, необходимо наложить фиксирующую повязку и, – он, поджав и без того тонкие губы, посмотрел на Николь, – девочке нельзя наступать на ногу несколько дней.

Вынеся вердикт, доктор Уолтер стал методично складывать в свой саквояж инструменты, неизвестно для чего извлеченные им оттуда с такой же методичностью час назад.

– Нужно как-то сообщить маме, где я, – Николь обратилась к миссис Лето, – она находится сейчас в имении Мэдлоу, здесь недалеко.

– Я знаю, – Ханна чуть заметно скривилась при упоминании имени любовницы Грегори, я сейчас пошлю туда Рема. А Вы, доктор, пока сделайте все необходимое. Как зовут вашу мать, деточка?

– Леди Ингрид Астлей, – Николь сейчас уже сильно нервничала перед предстоящей встречей с матерью. Мало того, что она устроила вечером, так сейчас уже наверняка вся округа поднята на ее поиски.

От Ханны не укрылось ее смятение при упоминание о матери, но она, не сказав, ни слова, ушла раздавать распоряжения.