Читать книгу: «Два часа наслаждений за умеренную плату. Крутая откровенная проза о любви…», страница 2
«Уж лучше бы она была обыкновенной женщиной», – подумал Павел Иванович с досадой, но она всегда была слишком талантлива, и этого он не мог ей простить. Она умела быть счастливой без него, и это поражало его и бесило одновременно.
«Кстати, где-то должна быть её книжка», – подумал он и как по наитию протянул руку к нераспакованной коробке. Он нашёл книжку удивительно быстро и раскрыл на первой попавшейся странице: «…Вы были неизменно и торжественно спокойны, вы жали мою руку на прощанье, а я уходила так, будто меня за дверью ждёт заморский принц. На самом деле я шла в свою одинокую комнату, где меня мог утешить только старый рояль да упрямая вера в себя…»
И он опять вспомнил, как однажды она позвала его на свой первый литературный вечер в маленьком клубе. Пожалуй, она мало изменилась внешне, разве что в глазах появилось нечто экзистенциальное, что могло означать: «Всё это волшебство жизни когда-нибудь кончится…» Он так и не подошёл к ней в конце вечера, потому что понял, что она не одна – большой шумный бородач всё время был рядом с ней, и маленький кудрявый мальчик забегал на сцену, а потом пел смешную песенку на её стихи. Он почувствовал себя здесь чужим, лишним, чудовищно устаревшим. Публика казалась ему странной, раскованной и даже бесстыдной. Их вопросы были слишком откровенны, а она умудрялась отвечать непринуждённо, с убийственной иронией.
Впервые за многие годы он усомнился в доктринах, которые проповедовал, его «цветочки» были бесцветны и худосочны, а у неё под руками вырастал чудесный сад! Будто он корпел в грубом материальном, скорее бездуховном мире… То, что для неё было причиной духовного расцвета, для него было каторгой…
Нет, думать об этом он не мог. Голова разламывалась как от пытки. Павел Иванович поднялся, походил по своему огромному кабинету, подошёл к шкафам, где стояли книги, которые издавались миллионными тиражами и казались надёжными как библейские заповеди, а рядом на отдельной полке стояла пачка тонких брошюр и толстая монография со сложным названием – его докторская диссертация.
Он шёл по пустым лестницам здания, и ему казалось, что он идёт на Голгофу, а вместо креста тащит стопки журнала, на который в принудительном порядке подписывались миллионы членов партии, и эта толпа надвигается на него, машет кулаками перед его потным растерянным лицом…
Где-то между третьим и вторым этажом он на какое-то мгновение был готов уйти из этого здания навсегда и задал себе вопрос: «А что если начать новую жизнь? У меня хорошая профессия – учитель. Вернуться в родной город на Волге и преподавать литературу. Быть близко к людям, а не читать выживших из ума маразматиков… Нормальные люди не пишут писем в ЕГО журнал, потому что они НИКОГДА его не читают…»
Он по инерции вошёл в спецбуфет, где Танечка бросилась обслуживать главного редактора.
– Принесите 50 граммов водки, – сказал он устало. И Танечка подобострастно вынесла кофейную чашечку с «неправильным» содержимым, понимающе улыбнулась.
«От кого угодно ждала эту просьбу, но не от него, тем более почётно, значит, всё-таки мужик, не совсем обюрократился со своими бумажками», – подумала она. И тут же на красивой тарелочке оказался бутербродик с икрой и осетриной.
Павел Иванович вздохнул, выпил холодный «кофе» и закусил… Нет, он не решится изменить свою жизнь. Потеряв её, он раз и навсегда потерял возможность обрести самого себя.
Водка приятно обожгла внутренности, Танечка заискивающе улыбнулась, рассчитывая на хорошие чаевые, он стыдливо сунул ей красненькую…
Павел Иванович вернулся в свой кабинет, взял папку с письмами, вынул их из скоросшивателя и сунул в разрезатель бумаги. Тонкие полоски посыпались в корзину…
Москва, 1986 г.
Случай на дороге
В общежитии тускло засветились окна. Серёжа скинул одеяло, но продолжал лежать на кровати, чувствуя упругость панцирной сетки, покачался и грузно сел. В позвоночнике что-то хрустнуло, и боль жадно обхватила его и понеслась снизу вверх. Кровать ещё колыхалась под ним, и инерция движения удесятеряла боль.
«Что это со мной? – подумал Серёжа и вспомнил драку в подъезде. – И чего мы не поделили? Опять эта баба задурила голову, зачем только я ввязался?»
Прояснился вчерашний день, а руки и ноги машинально натягивали одежду – на умывание времени уже не было. Серёжа передёрнул плечами, стряхивая оцепенение неудобной позы в узкой и не по росту короткой постели, встал, глубоко вздохнул и потянулся по-кошачьи гибко. Боль прошла. «И когда эти чёртовы кровати поменяют? Уж лучше на досках, чем в этой люльке, ведь не дети в общежитии живут, а мы как в детском саду. Кости ломит каждое утро», – подумал он с раздражением.
Серёжа жил в Москве третий год, работал по лимиту, возил кирпичи на стройку. Первый год работал с удовольствием, всё надеялся скопить деньги и уехать к Инге – бывшей невесте. Но деньги не скопил – обступили со всех сторон дружки, выпивка каждый день по поводу и без повода и готовые на всё «лимитчицы», которые начинали раздеваться прямо в подъезде и лезли на любого мужика как грязные мухи. А тут Инга прислала письмо – вышла замуж, не дождалась. (Он за два года ни одного письма ей не написал – очень занят был попойками и случайными бабами).
Серёга помрачнел и потерял стройный порядок жизни. Он-то думал, что Инга будет ждать и год, и два, а может и десять лет – на то она и баба! Теперь он не знал, для чего он втиснулся в этот чужой большой город, где никто никому не нужен. И каждое утро выходил из общаги в пять утра, сердито насупясь, ехал на автобазу, заправлял грузовик и нёсся на объект. Он равнодушно и уныло смотрел на людей вокруг, а молодые женщины вызывали в нём отвращение и ненависть: «Каждая своего мужика предаёт, у-у-у, суки подколодные», – думал он и мрачнел ещё больше.
Сегодняшнее утро казалось особенно лживым и несносным. Голова разламывалась после вчерашней выпивки, а каждый шаг отдавался в позвоночнике. Идти к врачу, просиживать в коридоре в очереди и выпрашивать освобождение от работы было унизительно, и Серёга, превозмогая боль, таскался на кухню в дальнем конце коридора, разогревал воду, делал себе чай, жевал вчерашние бутерброды и, тихо матерясь под нос, наконец, вышел на улицу.
Стоя у окошечка автобазы, Серёга приготовился побраниться для порядка с Ниной, толстой безобразной табельщицей с вечной сигаретой в зубах и томной улыбкой для каждого. Но ругаться ему не пришлось, Нина была в расстроенных чувствах и придираться и заигрывать с ним не стала, а лишь прижимала платок к заплаканным глазам – правая сторона лица была сине-лилового цвета, видно, не повезло с очередным ухажёром…
День предстоял нетрудный – стройка, куда его направили, была недалеко от базы, и Серёга, довольный, сложил наряд вчетверо, сунул бумажку в верхний карман спецовки, а потом долго возился с молнией болгарской куртки, прошептав сквозь зубы фразу, где первое слово было «у», и взялся за ручку дверцы своего «МАЗа». Можно было не спешить, и он посидел, посмотрел на себя в маленькое зеркальце в кабине и подумал, что сегодня отработает, а завтра отправится в отдел кадров – увольняться. «Хватит с него, чего он не видел в этом городе, хоть и столица, где нет у него ни одного нормального друга, и где он сам ни для кого не представляет никакого интереса – будто соломинка в стогу сена, а поедет он к матери, та уже давно зовёт. И будет он жить в маленьком городке на Волге в своём доме и на своей улице, и поговорка: «Первый парень на деревне, а последний в городе» уже не смешила, а ухала тяжёлой обидой в висках.
Серёга включил зажигание, прислушался к звуку работающего мотора, вспомнил, что под телогрейкой за сидением спрятал приёмник «Сельга», покрутил настройку, поймал голос Ротару и, если бы не боль в спине, почувствовал бы себя уютно и спокойно, как человек, который принял волевое решение и предвкушает новую жизнь. Но внутренний голос нашёптывал ему: «Нет, никогда ты уже не будешь счастлив, твоя жизнь разломана, а всё из-за них, этих проклятых баб». И в который раз он задавал себе вопрос: «Ну почему, почему его бросила Инга?» Ведь он знал, что парень он видный, даже красивый – природа не обидела ни фигурой, ни силой. Вот только новые знакомства всегда давались с трудом, характер был замкнутый и угрюмый.
Кабина машины никак не прогревалась. Серёгу знобило то ли от холода, то ли от злости. Наконец он завернул на московскую кольцевую дорогу и почувствовал себя на свободе от городской толчеи. Выключил приёмник и запел сам что-то знакомое с детства и нажал на газ…
* * *
Ирину разбудил плач сына. Она выскользнула из-под одеяла и, не чувствуя холода, бросилась к кроватке. Сын ещё не проснулся, а только всхлипнул во сне. Старший сын и муж ушли на работу и в школу, и в квартире была тишина. Ирина вернулась в тёплую постель, легла на спину, вытянулась, почувствовала, как напрягся упругий живот. Сделала несколько упражнений для пресса, легко пружинисто поднялась, как уже давно не удавалось, вышла из спальни и услышала, как на электрической плите шипит чайник, который она машинально включила.
В юности Ирина могла стать спортивной звездой, с девяти лет занималась гимнастикой, а в тринадцать получила первый приз на больших соревнованиях. Но родители переехали из Ленинграда в Москву и занятия прекратились. Но от спорта осталось ощущение собранности, воля и радость движения. Никогда не позволяла себе Ирина ленивое ничегонеделание, её организм требовал работы или действия. В разные периоды жизни эта энергия могла превращаться в настоящую страсть к познанию, когда она с таким же бешеным упорством изучала философию в университете, как когда-то набрасывалась на спортивные снаряды – особенно любила брусья. А к телу своему она относилась как вместилищу этой энергии и ценила в себе не красоту, а некую неведомую силу, которая управляла звонкой радостью жизни, наполняла смыслом каждый прожитый день.
В 18 лет вышла замуж, носила своего первого сына и никогда не распускалась, как подурневшие беременные женщины, ходила на лекции до последнего дня, смеялась и шутила со своей закадычной подругой Наташкой, как и прежде до своего неудачного замужества, от которого любая другая сделалась бы на всю жизнь мужененавистницей. Ирина и здесь нашла оправдание своему глупому выбору – ведь не виноват же ураган, что убивает людей, так же и иной мужчина для женщины как внезапная буря, что и крышу снесёт, и дом разрушит…
Да, с первой романтической любовью вышла ошибка, провинциальный актёр рвался в столицу, а во времена социализма это было непросто, вот тут ему и подвернулась влюблённая в театр Ирина (её родители из дома не выпускали ни на шаг, старомодная невинная дура – вот кто она была). Да только брак по расчёту нашему лицедею счастья не принёс – Ирина возненавидела своего горе-мужа так яростно, что жизнь его превратилась в ад: хоть и вступил он на подмостки московского театра, но не смог преодолеть унижений крошечной зарплаты – актёра на выходах, которого и в труппу не берут, а только заманивают лестными предложениями, а на поверку отодвигают в сторону при каждом удобном случае…
Сразу после свадьбы «законный» муж продемонстрировал Ирине свой ницшеанский характер – к женщине только с грубым насилием, т. е. с хлыстом – если до свадьбы были цветы и поцелуи рук, то уж после получения печати в паспорте имел место нрав домостроевский – контраст был ужасающий… Однако и здесь Ирина скоро утешилась, ибо, как сказал великий американский писатель Воннегуд, если тебя кто-то для чего-то использует, то это не так уж и плохо, а сколько живёт на свете одиноких людей, которых даже обмануть никто не удосужится – до того всем на них наплевать!
Вот ведь какой непрошибаемый оптимизм был воспитан в Ирине: это и замечательная советская школа, в которой внушали детям, что они самые счастливые, это и хорошая наследственность от энергичной весёлой матери, и там, где могло понадобиться длительное лечение у психоаналитика, Ирина обошлась скромными родами в клинике на проспекте Калинина, где в то время работали добрые и заботливые нянечки и акушерки, и нашла в себе силы возрадоваться тому, что родила здорового мальчика и стала молодой мамой в 19 лет.
Однако утро – не время для воспоминаний, надо бежать на кухню и варить кашу своему второму сыну от любимого мужа. После двух лет бессонных ночей (мама ни разу не приехала и не помогла), после затянувшегося одиночества (целый день одна без телефона на краю Москвы), друзей калачом не заманишь в гости. Одна радость – прогулка в лесу с коляской; Ирина вдруг почувствовала себя как прежде, будто молодость вернула ей порцию беспричинной радости. И вспомнила любимую игру из йоги – контроль дыхания: верхнее, среднее, нижнее… Можно и на голове постоять, если получится. В своём первом интервью Ирина как-то сказала, что лучшие годы её жизни – это пять лет одиночества между первым и вторым браком, вот тогда было время и на чтение, и на друзей, и на рассказы, и на музыку, и на философию, и на занятия йогой – и относительная свобода для творчества. А теперь надо мешать ложкой манную кашу, и подтягивать живот, контролировать дыхание, и радоваться тому, что вторые роды не испортили фигуру, и что прыти ещё хватит на многое…
«А ведь пора приниматься за статью, а то горком литераторов выкинет меня из своего подвала. Ох, уж эти гонорары и внештатная работа в журналах и газетах». Однако присела за письменный стол, даже не веря ушам, что до сих пор тихо, полистала заметки и черновики, подумала: в сущности, материнство – настоящая домашняя тюрьма. Муж приезжает с работы поздно вечером усталый и злой, у нас даже машины нет, трясётся на двух автобусах, потом толпа в метро. Тут уже не до любви и разговоров на отвлечённые темы: поели и спать. С сыном некогда поговорить, поиграть: то ужин, то стирка, то уборка – какое уж тут воспитание! Хорошо, хоть старший сын любит играть с маленьким братом – возятся на ковре как щенки, бутузят друг друга, а Ирине маленькая передышка – откроет книгу и прочтёт две страницы, вот тебе и интеллектуальная жизнь.
И всё-таки долгий одинокий день не пугает Ирину, она привыкла к одиночеству ещё в первой юности, когда с большим трудом избавилась от гордого несчастного честолюбца артиста-мужа. Тогда её спасал старенький рояль «Шрёдер», подарок старушек-бесстужевок, что подружились с ней в музее А. С. Пушкина, где Ирина работала лаборантом, а делала работу двух научных сотрудников за 62 рубля 50 копеек. Как она жила на эту зарплату с маленьких сыном, она уже и не помнит, но жила и сохранила молодую резвость из-за правильного питания: фрукты, орехи, соки…
«Вот бы успеть кофейку попить спокойно, без капризов ребёнка», – подумала Ирина и быстро наполнила маленькую джазву мелкомолотым кофе «Арабика», который всегда покупала только в Елисеевском магазине на улице Горького. Она успела, даже открыла томик стихов Рильке, что недавно привёз муж из командировки, и смаковала кофе глоток за глотком, и слова, что переносили её в далекое время, давали ощущение другой жизни. Пять минут тишины показались блаженной вечностью, и, как будто выдержав хорошую паузу в спектакле, сын позвал спокойно и весело: «Мама! Я не сплю!»
«Господи, не утро, а праздник», – подумала Ирина и принялась нежно тормошить сына. Вот ведь и не только заботы, но и радость – видеть такое прелестное маленькое существо, что-то вроде первобытной радости бытия – ведь и в пещере, наверно, самка умилялась своему детёнышу.
Ирина держала сына на коленях и кормила с ложки. Он требовал сказку, а слова никак не складывались, приходилось задумываться и подолгу твердить про лягушку, которая куда-то скачет.
«Такое счастливое тихое утро», – снова подумала Ирина, но почему-то сжалось сердце и подступили слёзы. Мозг требовал работы, душа требовала впечатлений, тело устало от бесконечной монотонной домашней работы без начала и конца. Конечно, у этих дел был результат – её семья, два сына, но жизнь как будто обрубила её со всех сторон, и она чувствовала себя искорёженной калекой без рук и ног, что без конца пытается преодолеть какую-то свою маленькую вершинку, но откатывается назад как Сизиф со своим камнем. Наконец сын, довольный завтраком, сполз с колен и, почувствовав освобождение от материнских рук, убежал в свою комнату к игрушкам. Как ни старалась Ирина продлить состояние лёгкой бодрости, навалилась тоска. Заглянула в холодильник – вот и занятие, надо идти в магазин. Долго одевала сына, сама оделась за минуту. Старые джинсы, пальто, огромная матерчатая торба через плечо. «Выхожу на улицу, будто старьёвщик», – подумала Ирина и поняла, что уже давно не заботится о том, как выглядит, и уж тем более – не испытывает ни малейшего желания кому-нибудь понравиться.
В стеклянном аквариуме магазина привычно снуют люди. Ирина обошла все очереди, не стояла ни в одной, ловко и быстро набрала в металлическую корзинку то, к чему никто не рвался, но и от этого сумка наполнилась доверху. Привычным жестом закинула лямку на плечи и прикинула про себя – килограммов 7—8.
Выйдя из магазина, Ирина никак не могла справиться с сыном, он вырывался, кричал, требовал свободы и норовил выбежать на проезжую часть под колёса машин. Кругом шла стройка, не было ни асфальтированных дорожек, ни скверов. Ирина пыталась объяснить сыну, что сначала надо донести продукты домой, а уж потом налегке идти на прогулку. Ей пришлось присесть на корточки, чтобы быть ближе к лицу ребёнка, она обхватила его двумя руками и, показав на проносившиеся машины, долго объясняла, как надо их бояться. Но сама вдруг подумала, что это самый лёгкий способ покончить с тоской, избавиться от забот и от сумки, которая оттянула плечо…
* * *
Серёжа нёсся налегке за новой порцией кирпича, но спешил он вовсе не на склад, он мечтал до перерыва заскочить в магазин, купить пива и полежать на травке на весеннем солнышке. Крутой подъём раздражал его. На расстоянии ста метров маячила фигура женщины с ребёнком за руку и огромной сумкой на плече. Он словно нёсся на эту спину, и злорадная мысль пришла ему в голову: вот так и его Инга где-нибудь шагает с ребёнком, тащит домой продукты и варит обед… В этот миг он ненавидел всех женщин и ему хотелось что-то сделать со своей злобой, будто это могло избавить его от муки просыпаться и засыпать с именем Инга, посылая ей всевозможные проклятия. Ненависть нарастала в нём как волна, он уже не помнил себя, жал на газ изо всех сил, и думал лишь напугать сумасшедшую мать, которая шла по краю шоссе, не думая об опасности.
Ирина вовсе не испугалась грохота несущегося сзади грузовика, она что-то отвечала сыну, доверчиво полагаясь на водительский глаз, она даже не оглянулась, когда почувствовала удар в спину, и, теряя равновесие, падая вперёд на прямых ногах, она лишь успела с силой оттолкнуть от себя сына подальше от дороги. Он шарахнулся от падающей матери, застыл с открытым от ужаса ртом и видел, как брызнуло молоко из сумки и полилось на пальто и на землю, но он ещё не знал, с какой радостью и облегчением приняла эту боль его мать, что уткнулась носом в молодую, едва пробившуюся в глине траву.
Москва, 1988 г.
Сонатная форма
Завтрак подходил к концу, а был он очень полезный: овсяная каша и творог с медом. И так каждый день без всякого разнообразия, но цель была заманчива: оставаться молодой как можно дольше, и как говорится, не терять форму не только лица и тела, но и форму и содержание мысли.
К сожалению, большинство женщин даже представить себе не могут, какую великую роль в их жизни может сыграть Мысль. Большинству из них на каждый день, вполне хватает бытовых мыслей: – Сходить в магазин, приготовить обед, привести себя в порядок к приходу мужа или любовника, позвонить подружкам. Но однажды, когда случится что-то из ряда вон, ох, как важно в этот момент не орать, не падать в обморок, а подумать, что ответить незнакомому человеку или собственному мужу? Как нужно реагировать на событие, которое может изменить твою жизнь самым невероятным образом – кардинально…
А случай был такой. Жила благополучная семья в одном отдаленном районе г. Москвы. Всё вроде бы было у супругов в достатке: двое детей, большая собака и даже египетская кошка. Муж уезжал на работу в восемь час, утра, а возвращался поздно вечером. Дорога на работу была долгой: приходилось ехать в метро, затем дважды делать пересадку – а всё потому, научный институт в центре Москвы больше не желал видеть строптивого ученого, который так и норовил сделать научное открытие. Жена ученого – журналистка, была занята 2х-летним сыном, который часто болел, а найти место в какой-нибудь газете или журнале в Москве было не реально.
В настоящий момент Женя тянула лямку домашней работы в новой квартире на краю Москвы, с окнами на поле, которое обрамлял вполне солидный кусок леса, куда она отправлялась с коляской и сыном в ней, а в другой руке держала поводок с большой доброй овчаркой. Отпустить её на свободу было нельзя, потому что она пугала детей и даже взрослых своим видом, хотя на самом деле, была настолько безобидна, что позволяла египетской кошке прыгать к ней на спину и кататься на ней без зазрения совести…
Поначалу, жизнь в новой квартире казалась раем, ведь раньше они ютились в одной комнате в общей квартире, но в самом центре Москвы. Но при этом – было ужасное обстоятельство – ни в центре, ни на окраине Москвы в их жилище не было телефона. Может ли современный человек представить себе такую ситуацию? О мобильниках в те далекие времена никто даже не мог и мечтать! А теперь представьте себе, что это значит – 12 часов в день заниматься кормлением, гулянием, уборкой и готовкой. Поход в магазин отнимал два часа – дорога к единственному супермаркету была далеко не идеальна, нужно было пробираться по буеракам с коляской.
Женя всё-таки старалась не забывать о своей профессии, и два часа дневного сна младшего сына, она пыталась печатать на машинке свои первые рассказы из школьной жизни. Но и здесь, были проблемы. Как только ребенок засыпал, кто-нибудь из соседей звонил в дверь, собака начинала лаять, а сынок моментально просыпался. После этого заставить его спать было абсолютно невозможно, впрочем, так же как невозможно было выгнать соседку, которая тоже изнемогала от одиночества, но совершенно не понимала, почему Женя куда-то спешит. Все эти обстоятельства отнюдь не прибавляли радости молодой мамаше, поскольку она привыкла быть в театре и на концертах, по крайней мере, пять вечеров в неделю, а новый образ жизни в замкнутом пространстве провоцировал депрессию.
Однажды, муж пришел домой немного раньше обычного, Женя в это время сидела на кухне в халате и пыталась читать, но её мысли были далеко, она просто тихо плакала о своей «загубленной жизни». Муж был солидный мужчина, очень привлекательный, и решал маленькие и большие научные задачи, у него в подчинении было много научных сотрудников. В принципе он был доволен своей работой. Вид плачущей жены его несколько удивил:
– Что случилось, почему ты плачешь?
Ответить на такой вопрос было не так-то легко: никто не голодал, дети были здоровы, квартира была большая, зарплата тоже. Муж не был алкоголиком, не бегал за чужими юбками. Женя пыталась сформулировать причину её слёз, но супруг не выдержал паузы и сказал; – Дорогая, в чём дело? Ты не работаешь, сидишь дома. У нас прекрасные дети, квартира, о которой можно только мечтать, у тебя есть муж, который тебя любит и обеспечивает, чего тебе не хватает? Женька всё еще мучительно искала слова… А её прекрасный муж вдруг встал в позу и заявил уже жестким голосом оратора на партийном собрании: – И вообще, кто ты такая, чтобы здесь рыдать о своей загубленной жизни? (Он был не только ученый, но и телепат, – подумала Женя). Монолог продолжался: – Вот я, ученый с мировым именем, доктор наук, а ты, кто такая? Ты даже кандидатскую поленилась защитить на своём философском никому не нужном факультете?!
Великий муж был обижен, он был уверен в том, что любая женщина должна была трепетать при одной мысли, что этот мужчина её муж, а она, неблагодарная, посмела плакать в его присутствии?
Тут Женька, наконец, поняла, что объяснять «великому ученому» что-либо абсолютно безнадежно, они в данный момент находились на разных полюсах: он был успешным и напоминал гордого индюка, а она выглядела обыкновенной курицей, утомленной своими цыплятами…
Вот тут-то ей и пригодилось философское образование и режиссерские курсы. Она не сказала мужу ни слова, а пошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой и решила, что без театра в семье не обойтись. Она вышла на кухню с ослепительной улыбкой.
– Да, дорогой, ты совершенно прав – для слёз нет никаких оснований. Просто я вспомнила свою маму, ведь я давно не навещала колумбарий моих родителей рядом с Донским монастырем.
После этих слов, Женька накормила своего великого мужа ужином, а сама в это время, продумывала свой завтрашний день, причем, совершенно молча…
* * *
– Как полезно узнать, что думает о тебе твой великий муж – для него домашняя работа без перерыва на обед называется «ты сидишь дома», в это время ты тратишь столько нервной энергии, что от неё могли бы загореться гирлянды лампочек целого дома, – рассуждала сама с собой Женя поздно вечером, когда дети и муж крепко спали.
У неё было такое чувство, будто она превратилась, незаметно для себя, в заводную игрушку, механически выполняя бесконечные дела и делишки, как машина-робот, а потом вдруг очнулась – да это же я, это моя жизнь, как я могла мириться с таким «принудительным режимом?» – вспомнила она термин из статьи современного психолога. Кому нужно такое глупое терпение, чтобы постепенно сходить с ума в этой домашней тюрьме? Во что превратилась её любовь? Итак, она вспомнила, что умеет думать, и это незаметное действие происходило тихо и сосредоточенно. Завтра она пойдет к соседке Вале, у неё сын такого же возраста, как и их сын Петр, и договориться о том, чтобы Валя стала няней для её ребенка. А ей надо срочно найти место корреспондента или учителя. Кстати, один общий друг говорил о работе лит. сотрудника в пресс-центре Минздрава. Кроме того, надо купить абонемент на концерты в Дом художника – там хорошая программа классической музыки.
У Женьки было ощущение, что ей дали хорошего пинка под зад! И у неё заработала голова. Парадоксы на каждом шагу.
– Да, такой «пинок» дорого стоит, – сказала она себе, и как будто очнулась. Как важно вспомнить, кто ты такая?
* * *
Соседка Валя была счастлива получить неожиданный заработок, и сразу согласилась быть няней для двухлетнего Петруши, а Женя, не откладывая, отправилась по адресу, который она быстро разыскала в ящике своего письменного стола. Её решимость и напор открывали все двери. Правда, зарплата в пресс-центре была на 20 рублей больше, чем та, которую будет получать няня Валя, но главное, она вырвется из дома. Увидит людей, будет писать статьи, попадёт в ритм другой жизни…
* * *
После разговора с мужем на кухне прошло лет пять, Женя, наконец, издала свою первую книгу о семье, и на презентации, где её муж ходил гордый между гостями, среди которых было много его коллег по науке, он откровенно радовался, что его жена, наконец, стала автором. Женька подошла к нему и сказала, а помнишь, ты пришел домой и застал меня на кухне в слезах, и спросил тогда, а кто ты такая? Я тебе очень благодарна за этот вопрос. Ты меня просто спас! Иначе, я бы так и осталась кухонной закомплексованной клячей! Муж смотрел на неё удивленно, он даже представить себе не мог, что был способен на такие вопросы к своей талантливой жене?
* * *
С тех пор прошло еще лет десять. И Женька решила написать трактат во славу Мысли. Её до глубины души возмущало, что большинство женщин, мужчин реже, не придают Мысли никакого значения. Мысль бродила среди людей, как брошенная жена, которая очень часто спасала своего мужа, но он этого не замечал. Эта выброшенная из их побуждений Мысль, совершенно не интересовала дамочек любого возраста, если она не была связана с чем-то вполне осязаемым и вещественным. Грубая и тонкая Материя во всех видах привлекала их. А что такое Мысль? Зачем она? Какая конкретная польза может в ней заключаться?
Но наступал момент, когда женщин бросали мужья или любовники, причем неожиданно и бесцеремонно, не сказав на прощание ни слова, не объяснив ничего. Как будто внезапно произошло землетрясение, и Дом Любви разрушился до основания, в пыль…
– Почему нас покинули? – вопили они вслух и молча, еще совсем не старые женщины. Сами ответить на этот вопрос они не могли, потому что пренебрегали самым главным, что составляет ценность любого человека и даже женщины – его или её Мысли. Ведь именно от того, как тот или иной индивид мыслит – на самом деле зависит его жизнь. Если мужчина мыслит, а женщина только думает, что и где купить, мужу или любовнику это быстро надоедает. Становится скучно, и он идет играть в биллиард, потому что с мужчинами ему как-то приятнее обмениваться своими мыслями.
Конечно, женщины об этом просто не догадываются, потому что у них всё начинается и заканчивает на уровне побуждений: купить сумку, ездить на красивой машине, поехать на Канары… Всё остальное их не очень беспокоит.
А мужчинам, конечно, не всем, иногда удается перейти от неосознанных побуждений, к Мыслям, и в этот трагический момент они и расходятся со своими довольно милыми женами…
Если женщине удается совершить поступок, которому предшествовала Мысль, то она начинает чувствовать себя высшим существом, и становится творцом своей жизни.
Говорят, что среди множества генов, есть ген ума. Но откуда он берется, пока еще не знают, да и практика показала, что большинство людей так за всю жизнь и не научились этим геном пользоваться.
Сколько умных людей, буквально страдали и гибли под колесами истории именно из-за своего ума. Великий Александр Грибоедов об этом написал в своей вечной комедии. Наверно, ему просто не повезло, он встретил женщину, без гена ума, и она выбрала Молчалина… Да это и понятно: женщинам слишком много надо успеть за свою жизнь: влюбиться, бросить все серьезные занятия, боготворить своего любимого мужа, нарожать детей и принадлежать только им, поэтому ген ума пока все больше попадает к мужчинам. Разве что-то может зародится в недрах Материи просто так, это вам не появление какой-нибудь козы или таракана, нужны всё-таки какие-то особенные условия…
