Читать книгу: «Два часа наслаждений за умеренную плату. Крутая откровенная проза о любви…»

Корректор и редактор Мария Федченко

Дизайнер обложки Борис Коган

© Наталья Стремитина, 2021

© Борис Коган, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-6161-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Приглашение к книге

Творчество Натальи Стремитиной – одно из самых оригинальных явлений «женской» прозы в русской культуре конца XX столетия» – впервые представляется в такой полноте в книге «Два часа наслаждений за умеренную плату».

В этой антологии мы сталкиваемся с самыми разными жанрами, однако автор неизменно нарушает их, преступая многие «культурные нормы» и «каноны» – от мини-автобиографического романа «Прощание в сентябре» до проникновенных афористических новелл: от философской притчи до документальной повести «Записки из подвала», которые органично соединяют высокую поэзию прозы и аналитическое мышление.

В самых существенных моментах творчество Натальи Стремитиной подчиняется единственному принципу: быть честным в мысли до её предела, быть честным там, где у самых радикальных умов не хватает мужества, где сам разум пытается отступить, увиливая от ответа, и загадочно умолкает.

Эта книга напоминает лабиринт – но у каждого человека свой путь в лабиринте. Лабиринт Н. Стремитиной увлекает читателя не только возможностью героического самоутверждения в любой ситуации, но и той вероятностью обретения себя ещё до обнаружения спасительного выхода.

Читатель получает приглашение к путешествию, где свет и любовь открываются не в конце пути, а в каждом моменте вашего продвижения по лабиринту: здесь и стратегия «письма» XX века – магический реализм и экзистенционализм, психоанализ и интегральные парадигмы и фантастические зарисовками в духе великого Босха.

Автору удаётся увлечь читателя, заразить его своей литературной отвагой и рассказать непринуждённо то, о чём некоторые люди боятся даже думать наедине с собой.

Однако читатель, узнав «маршруты» и фантазии автора, не должен слепо следовать им: ему нужно заглянуть в то пространство, где заканчиваются все стили и метафоры и открывается, по выражению Ж. Батая, «край возможности человека». Там и только там вы услышите подлинный голос автора.

Виталий Пацюков

Рассказы

Два часа наслаждений за умеренную плату

Раз в месяц (иногда приходится откладывать поход в баню и два, и три месяца) Женька отправляется в «Оberlaa»¹. Получив номерок в раздевалке, поэтесса, музыкантша, издательница и домашняя хозяйка Женька так быстро раздевается в кабинке, что можно подумать, словно большую половину своей жизни она проработала в армии или борделе.

Почему она так спешит? Да потому что в кошельке у неё есть деньги только на два часа – первый тариф, остальные монеты придётся тратить на дорогу в метро и трамвае. Проездной билет почти никогда не покупается вовремя, а на «месячный» почему-то уже давно нет этих легко исчезающих евро. Ну и что? Вы думаете, что удовольствия от жизни получают только богатые дамочки, у которых миллионы в банке? Ошибаетесь! У Женьки есть свой пример для подражания – философ Сократ². Он был, по-нашему, бродяга (так о нём говорили во времена социализма – на самом деле получил наследство от папы скульптора), но ходил в стоптанных сандалиях и замызганной тунике (что было под ней, никто так и не узнает) и не имел почему-то при себе никаких драхм, ведь дело происходило в Греции. Но удовольствия от жизни получал регулярно, сидел на пирах у богатых вельмож и проповедовал, как надо жить. И что удивительно – они его слушали и восхищались!

Женька тоже имеет свою философию, даже придумала первый закон в своей книге бытия: «Нужно получать самые большие удовольствия от жизни за самую низкую плату!» Эта формула спасает Женьку и сейчас. Ведь можно сидеть в «Оberlaa» и четыре часа, и весь день, а толку-то что – кругом ленивые толстые тела и никакой радости в глазах – только скука…

А почему? Да потому что большинство дамочек, конечно, те, что солидного возраста, не знают, в чём смысл посещения бани! Вы что думаете – помыться? Попариться? Поплескаться в бассейне с холодной водой, а потом – в горячей или наоборот? Это, конечно, тоже, но главное не в этом!

Женька ходит в баню, чтобы продлить свою жизнь. А зачем продлевать, если всё время что-то мешает наслаждаться жизнью? Да потому что, чтобы успеть сделать то, что она задумала в своей жизни, – нужно Время. Вот его-то она и продлевает!

Итак, Женька сбрасывает с себя все нерешённые проблемы так же, как одежду, быстро и аккуратно, чтобы потом подобрать. Но сейчас она как бы воспаряет, забывает обо всём, ведь ей очень важно заставить свой организм помолодеть – хотя бы на месяц, а то и два. И тогда Женька будет следовать второму закону из своей книги: «С годами можно не только не стареть, а наоборот – молодеть!»

Вы спросите: как это возможно?

Многие верят в астрологические прогнозы, в переселение душ, в шаманов, да мало ли во что! А Женька верит в вечную молодость и в то, что сам человек может управлять своей судьбой. «Вот, например, я хочу прожить 100 лет. Если мне этого очень хочется – я не буду вредить своему драгоценному организму, а буду его холить и лелеять. Зачем надрываться „у станка“? – думает Женька. – Да пусть хоть миллион заплатят, вот их, сколько дураков умирает на рабочем месте! Этот вариант не для меня, я жить не только хочу, но и умею… наслаждаться жизнью. Вот поэтому я выбрала профессию, где ты занят полдня, а остальное время можно наслаждаться прогулками на чистом воздухе, чтением книг, общением с умными людьми и даже заниматься музыкой для собственного удовольствия. В крайнем случае – можно начать рисовать, ведь главное – захотеть открыть в себе ещё один новый талант».

Кстати, «Когда вы открываете в себе что-то новое – вы молодеете» – это уже третий закон из философии Женьки. Не смейтесь, это действительно закон.

Нет ничего страшнее однообразной монотонной жизни. Всё живое требует впечатлений, а значит – новизны! Смена погоды – новизна, смена жены или мужа – новые страдания или новые радости – это новизна! Отсутствие денег – это тоже новизна! Внезапный выигрыш – это уже страшная перемена в жизни! Ещё неизвестно, что хуже! Вы знаете, что богатые люди чаще умирают от несчастных случаев: их иногда травят родственники, они иногда разбиваются на личных самолётах, их дети покупают самые быстроходные машины, а вы сами знаете, к чему это ведёт!

Однако мы отвлеклись от нашей темы – два часа наслаждений за умеренную плату. Смогла бы Женька так интенсивно жить, если бы у неё были деньги? Это ещё вопрос!

Итак, первый пункт программы – сауна. Казалось бы, чего проще – зайди в комнатку с деревянными стенами и потолком, садись на полотенце и тупо потей, слушая болтовню своих соседок.

Женька редко ходит в баню с подругой: те, с которыми интересно и приятно, вечно заняты на работе или в семье, а те, кто свободен и рвётся к общению, бывают так скучны… Партнёр по бане должен понимать главную цель: борьбу со временем, только тогда можно в «приятном тандеме» совершать один оздоровительный подвиг за другим…

Но – вернёмся в сауну. Прежде всего, нужно постараться не попасть в толпу. Женька ловит подходящий момент, когда распаренные дамочки бросаются в холодный бассейн или тщательно смывают с тела маленькие и большие грехи; в это время сауна пуста. Здесь важно выбрать позицию – только наверху, никакой конкуренции, и обязательно лежать всем маленьким плотным телом горизонтально – без деревянного подголовника. Очень важно распластаться на полотенце так, как будто ты лежишь в ракете, которая со второй космической скоростью (12 километров в секунду) отрывается от Земли. Надеюсь, вы не забыли, что открытия про трёхступенчатые ракеты и по поводу необходимых скоростей – всё это придумал один чудак из Калуги – Константин Циолковский, между прочим, русский учитель физики в обыкновенной школе. Кстати, ни копейки на этом открытии не заработал, жил в нищете. А эксперименты делал на свои кровные денежки. Дети недоедали и даже некоторые умерли от недостатка питательных веществ. А папаша отправлял ракеты одну за другой из собственного двора – это вам почище Сократа будет! Он-то просто всем объяснял, что ничего не знает, а сам, хитрец, очень хорошо знал, в чём смысл жизни… за что его и приговорили.

Итак, Женька лежит на верхней ступеньке сауны и отгоняет назойливые мысли про бедных гениев – пора начать разминку засидевшегося собственного Тела (раньше у пишущей машинки, а теперь за компьютером). Первое упражнение – шевелить пальцами ног, замученных обувью и отсутствием прохлады и без всякого контакта с земной почвой.

Ноги – божественное орудие движения по Земле. Женька обожает ходить; как важно сохранить лёгкость и энергию в ходьбе, как важно радоваться каждому шагу, ведь движение – это всегда борьба со временем, а значит, и надежда на скромную, но победу. Прогулка в один километр в день – это час жизни, а если 10 километров – это 10 часов! Вот и ещё один закон: «Время каждой жизни относительно!» Кто-то проживает 10 дней и теряет месяц своей жизни, а другой за то же время прибавляет себе два дня жизни! Разве это не чудо?

После гимнастики для ног Женька принимается вспоминать дыхание йогов: верхнее, среднее и нижнее. Больше всего её интересует дыхание животом. Самое простое и практичное – массаж разленившихся внутренностей – первые три дыхания для печени, ещё пять – для желудка, а остальные – для прочих мелких и больших органов. Кстати, научиться чувствовать свой анус, расслаблять и закрывать, значит управлять важным процессом очищения – этому Женька тоже научилась у йогов. А вот про разминку вагины читала у одной англичанки, которая рекомендовала не пропускать ни один вход в организм без тренировочных упражнений. Если вагина умеет сокращаться – это гораздо важнее философии, это уже искусство твоего Тела. А современные мужчины привыкли философствовать с кем угодно, только не с дамами, в женщинах их интересует только форма груди и линия бедра, даже если им далеко за 70… А разве плохо быть привлекательной в самые интимные моменты своей жизни?

«Всё проходит», – сказал древний мудрец Соломон, и эти первые 20 минут сауны тоже прошли. За ними следует одно из самых любимых удовольствий – погружение в прохладную воду на свежем воздухе в каменном дворике. Большинство зрелых и молодых дам предпочитает лежать в креслах и вдыхать дым своих сигарет. Женька никогда не отравляла себя никотином, поскольку следует своему следующему закону: не вредить своему драгоценному организму. Однако, если расценивать курево не как дурную привычку, а как некое священнодействие или попытку оторваться от ежедневных забот, то у Женьки для этого тоже есть свой ритуал: не веря в конкретного Бога, она благоговеет перед Создателем и, погружаясь в бассейн, вслух (если нет свидетелей), шёпотом или мысленно, если кто-то рядом, воздаёт хвалу невидимой Причине, которая породила Universum и Жизнь, да ещё Жизнь разумную, к которой она причисляет и себя.

Женька размышляет логично: «Если я буду думать каждый день утром 2—3 минуты о том, что Кто-то создал этот мир и до сих пор остаётся за семью печатями, несмотря на великие открытия и эксперименты физиков и химиков (занимательные легенды и домыслы всех религий мира тоже очень увлекательны, но неубедительны), это не займёт много времени, но если нематериальная Мысль всё-таки куда-то проникает, может быть, этот Кто-то там, в Мирозданье, подарит ей дополнительно кусочек космического Времени?!»

А сейчас Женька неутомимо плывёт своим собственным стилем – то погружаясь, то выныривая из слегка солоноватой воды маленького бассейна по диагонали, не забывая о гимнастике живота. Затем следует подводная гимнастика для ног и подтягивание на руках. Первый час в «Oberlaa» пролетел незаметно.

Следующие 30 минут Женька будет «накручивать метры» в большом спортивном бассейне с холодной водой, где такие же как и она неутомимые борцы со временем уплывают от старости и болезней… Короткие передышки на солнце – это ещё и путешествие на Карибик или Канары. Что стоит вообразить себе вместо среднеевропейских зелёных растений пальмы и лазурный берег, «услышать» шум прибоя и ощутить аромат тропиков…

В эти мгновенья Женька вспоминает детство и пряный влажный воздух южной ночи в Сочи на берегу Чёрного моря. Даже при социализме они с мамой – женой инженера – могли себе позволить каждый год жить на юге по два месяца, а вот в Европе Женьке это пока не удаётся…

Мгновения покоя и возвращение в детство заканчиваются. Переход в другой бассейн совершается по лесенке или подныриванием под защитным пластиком. Горячая вода поначалу даже обжигает, но Тело быстро выравнивает эту разницу, на то и существует die Homöostase – постоянная температура теплокровных, к которым относятся все млекопитающие, и люди в том числе. Здесь Женьку ждут удовольствия поистине фантастические, впрочем, как и любую другую женщину или мужчину в «Oberlaa».

Подводный массаж – это стимул для всего организма, которому далеко не всегда удаётся получать удовольствия от ежедневной трудовой или праздной жизни. Первая ступень – струя воды под давлением бьёт на уровне ног: вот и займись своими пальчиками, пяткой, щиколоткой и икроножной мышцей, разомни их, поверти в разные стороны, покрутись на месте, как балерина у станка. Затем следует уровень второй – колени и кусочек берцовой кости – разомни и эту часть тела. А теперь приготовься к наслаждению – горячая струя попадает в самые неожиданные сочленения тела, ты можешь почувствовать все оттенки эротических удовольствий, будто тобой овладела компания из женщин и мужчин, которые ласково, но настойчиво проникают во все твои отверстия.

Женька каждый раз воображает себе новое эротическое приключение – с удавом, или хоботом слона, или с необыкновенным сексуальным гигантом из другой Галактики. Однако можно отнестись к третьему уровню и по-научному – попытаться понять, где же пребывают именно твои эрогенные зоны, чтобы в твоей семейной или любовной жизни они, наконец, заработали в нужный момент и с подходящим партнёром…

Следующая водяная бойница промассирует твой позвоночник или живот, если ты не обессилишь от предыдущих процедур и будешь поворачиваться в нужном направлении, и, наконец, последняя «протаранит» грудь и верхнее соединение тела и головы – шейные позвонки. Что может быть важнее этого участка организма? Ведь в голове рождаются все без исключения удовольствия не только Тела, но и Разума и Души…

На подводный массаж Женька оставляет предпоследние 20 минут, теперь она выныривает в главное вместилище отдыха и расслабления. Затем следует первое переодевание в кабинке – купальник сушится в центрифуге, а Женька облачается в халат и выбегает к выходу, открывает шкафчик с одеждой, стремительно одевается, не глядя в зеркало (идут последние минуты банного марафона), хватает всё лишнее в руку (на упаковку вещей нет времени) – вот и касса. Вежливая дама благодарит её за посещение «Oberlaa» и проглатывает умеренную плату за удовольствия, и Женька выходит на воздух.

По левую руку остаётся парк, в котором почти всегда нет времени задержаться, продлить разговор с Создателем и, подобно китайским императорам, любоваться искусственным прудом, в котором плещутся настоящие рыбы и утки. Гораздо чаще приходится резво сбежать по ступенькам и сесть в удобное мягкое кресло трамвая, который как будто дожидается её на конечной остановке.

Вот здесь можно встряхнуть ещё мокрыми волосами, слегка причесаться и аккуратно разложить свои банные вещи в сумке, а теперь пора достать deutsche Grammatik – тонкую книжечку, предназначенную для чтения во время путешествий по городу, в ней содержатся основные тайны языка, который Женьке предстоит изучать ещё нё один год… Каждый раз она убеждается в том, что понимает всё больше и больше… И это вселяет надежду на многие телесные и духовные удовольствия в будущем…

Исцеление утром

Ричарду К. посвящается

Получив очередное повышение по службе, Павел Недотрогов просматривал бумаги, что привёз в папках из старого кабинета. Он всему находил своё место и даже, взяв где-то тряпку, был демократ в душе и не хотел мельтешения уборщицы перед носом, протирал корешки… Делал он всё это спокойно и неторопливо, находя удовольствие в прозаическом занятии, которое подготавливало его к более привычной редакторской работе.

В свои пятьдесят лет Недотрогов сохранил приятную внешность и некоторый романтический стиль в разговоре с людьми, откидывая голову назад, давая понять, что его душа парит в безвоздушном пространстве, при этом компенсируя маленький рост, в его взгляде сквозила возвышенная отрешённость.

Ещё бы не быть отрешённым, если вот уже 25 лет он ни разу не выходил на улицу за хлебом или за сигаретами, как все нормальные люди. Он даже понятия не имеет, кто «там» живёт и как.

Жизнь Недотрогова до ужаса однообразна: каждое утро он садится в чёрную «Волгу» с шофёром, сам никогда машину не водил и теперь вряд ли научится, и едет на службу на Старую площадь, в отдел идеологии. Здесь он своими маленькими изящными руками, не знавшими никогда физической работы, руководит процессом поголовного оболвания народа огромной страны России: ставит резолюции и подписывает в печать тонны пропагандисткой чепухи. А затем дельцы от пропаганды насильно заставят простого смертного выписывать никому ненужную макулатуру. Самые ретивые карьеристы читают эти брошюрки, а потом будут пугать трудящихся «эксплуатацией при капитализме», но не будут сообщать, куда идет прибавочная стоимость при социализме.

После вкусного и недогого обеда в столовой Недотрогов подремлет в удобном кресле, а с двух до шести вечера будет листать классиков марксизма-ленинизма, выискивая новые цитатки к предстоящим докладам и лекциям в высшей партийной школе.

В 18 часов 5 минут он сядет в ту же «Волгу» и окажется в своей квартирке около 200 метров, в одной из тех, что строились на деньги порядочных и скромных партийцев, что регулярно пополняли партийную кассу… Что может быть прекраснее раздельного туалета, в котором можно не только справлять нужду, но при желании танцевать вальс или фокстрот?

Но это было не главное – материальное превосходство, а то, что жизнь Недотрогова была за семью печатями, будто он всеми забытый граф в своём мини-кунцевском поместье, никого и ничего не слыша, мог давать абстрактные предписания нормально живущему человеку в коммуналке от науки или от искусства, или тому, что стоял у станка, или матери, качающей ребёнка? По законам марксизма?..

Среди папок, где хранились постановления, решения съездов, статьи о коммунистическом строительстве, ему попался заграничный скоросшиватель, где были подобраны в хронологическом порядке письма женщины, которую он когда-то любил. Захотелось спрятать это подальше, не прикасаться, но пальцы не подчинились мысленному приказу, как бы сами собой приоткрыли замысловатый переплёт…

«Милый Павел Иванович!..» «Что за дурацко нежно-официальное обращение?» – подумал он с досадой, справившись с волнением и заставляя себя читать её письмо, будто это рукопись, которая требует его редакторской правки.

«…мне необходимо высказаться, а может быть – признаться, чтобы это не мучило, не засасывало в трясину молчания и отчуждения. Людям часто кажется, что тишина объединяет две близкие души, но молчаливые диалоги только отдаляют, затемняют то светлое, что рождается как чудо, как награда за годы одиночества и непонимания. И надо каждый раз обозначить ступень познания другой души, чтобы продолжить разговор, чтобы не прерывать его никогда, чтобы никакие обстоятельства не могли исказить мелодию, с таким трудом извлечённую из хаоса земных дел. Хочется вечно пребывать в состоянии сеятеля, он-то знает, что даже в самый засушливый год у него есть заветное семечко, и когда-нибудь будет подготовлена почва и для него…»

– Да, по части писем она всегда была мастерица, – сказал вслух Павел Иванович и сел в кресло, чтобы как-то компенсировать неудобство душевное, которое он испытывал, читая письмо, по крайней мере, удобством физическим.

«…Я знаю, что вы скорее задавлены, нежели поглощены своей работой, вы с удивительной покорностью приняли роль исполнителя чьей-то абстрактной воли и отказались от собственной. Вам уже не до меня, но, в сущности, вам и не до себя. Вы отстранились от мира людей и выплеснули чашу молчаливого восторга – на дне одна единственная капля, и такие сумрачные подвалы надо пройти, чтобы вдруг заметить, что на свете существуют звёздные спирали Вселенной, и юркий бессловесный таракан, и разум, дерзающий спорить с вечностью…»

– Уж не предлагает ли она мне сотворить ещё пару планеток, населённых такими же как она искателями смысла жизни, – пытался он иронизировать сам с собой, но тут мысленно увидел её совершенно отчётливо и понял, что всё именно так и обстоит, именно этой «каплей удивления» связан он с жизнью, и эта связь ему дороже всех должностей и привилегий.

Павел Иванович сделал движение, желая закрыть папку, но всё-таки не довел это действие до конца, а торопливо побежал глазами вперёд, будто для того, чтобы поскорее отделаться от навязчивого любопытства к самому себе.

«…Как нравится вам рядиться в одежды отшельника и делать вид, будто ваша жизнь – жертва чему-то высокому. Как легко отдавать то, чего у вас нет, как если бы какой-нибудь дикарь должен был отказаться от Шекспира или от Чайковского…»

– Ну, это уж слишком, сравнение с дикарём, – Павел Иванович покраснел, вернее, он почувствовал не сиюмиинутный жар, а словно вспомнил, как обожгло его лет десять назад, когда он услышал несколько фраз, оброненных ею как бы нехотя, и они задели его – так же, как сейчас.

Закрыв глаза, он мысленно вернулся в тот давний маленький кабинет редакции, где их столкнул случай. И тогда его поразила дерзкая искренность её суждений. Всё внешнее в этой женщине отступало на второй план, удивлял мужской проницательный ум, порывистость и полное пренебрежение к кокетству. При этом всё в мире страстно увлекало её – она рассказывала о лошадях, играла Шопена и Баха так проникновенно и с таким чувством, что у него останавливалось дыхание от блаженства слушать её…

Павел Иванович некоторое время сидел молча, затем открыл глаза и машинально дёрнул письмо на себя, оно порвалось, но всё ещё держалось на одной металлической дужке, и он тут же поправил письмо, посчитав нелепым бороться с листком бумаги, и этот бережный жест успокоил его.

«…Когда-то вы восхищали меня, мне было дорого ваше удивление, меня приводила в восторг ваша способность ходить по земле и не касаться её. Но потом я поняла, что быть идеалистом – так я называла вас – гораздо проще, нежели не на словах, а на деле создавать нечто идеальное…»

– Даже в любовном письме она не могла не рассуждать на отвлечённые темы. И в этом была её женская непрактичность, вернее, её тактическая ошибка, ведь там, где она могла бы добиться, впрочем, этот глагол для неё был явно неуместен, уж не добиваться власти над ним, нет, скорее, принести свободу ему. Но для этого ей надо было позволить себе быть слабой, беззащитной рядом с ним, просто женщиной, а не философом в юбке. Если бы он почувствовал себя властелином её жизни! И тогда прямоугольно-плоская проза заведённого уклада жизни сменилась бы поэзией…

Увы, современные интеллектуалки потеряли способность вести витиеватую игру в незащищённую покорность, лишь немногие умеют, покоряясь, побеждать.

Крикливые феминистки разрушили старый уклад жизни, что-то вроде нынешней перестройки с неожиданными последствиями – брошенные в роддомах дети и повальный женский алкоголизм вместо интеллектуального и духовного возрождения, и потеряли владыку, но и защитника мужчину. Совесть и ответственность исчезли из отношений новой генерации «свободных» мальчиков и девочек и незаметно перешли в поколение сорокалетних, заражённых цинизмом как новой венерической болезнью.

Но где-то в хаосе и полной неразберихе между полами, будто из навозной кучи, вдруг прорывается цветок подлинной и необъяснимой любви и, несмотря на свою хрупкость и незащищённость, открывает заново законы Добра и Красоты.

– Чушь всё это, красивенькая чушь, – сказал он себе вслух. Куда бы он делся со своими статьями, докладами, конференциями? Вся его жизнь была расписана по минутам и не оставляла места для свободного волеизъявления. Порядок не нарушался ни в юности, ни сейчас, когда время жизни приблизило его к зениту, и сын существовал не во сне, а наяву… Этот дорогой маленький человечек, избалованный его безмерной любовью, и жена была рядом, как прародительница его плоти, его удобная заводная игрушка, которую можно было включать и выключать как приёмник.

Но оставалась мечта о переселении своей души в тело ребёнка, почти религиозный экстаз воспитателя, но что-то ускользало, не поддавалось, превращалось в миф. Наверно, от того, что любовь к сыну заслоняла от него здоровую любовь к самому себе и к своей жене. И только в семьях, где не отделяют одно бытие от другого, где не ждут будущего, а живут, волнуясь каждый день и каждое мгновение, не порабощая себя любовью к детям… И это открылось ему через неё.

Она жила одна с сыном в комнате, где царили рояль и письменный стол, и, казалось, ничто не может помешать ей жить так, как могла только она. Если бы у неё было десять детей, она, уложив их спать, садилась бы за свой письменный стол и читала бы Платона или Бергсона, и никакая стирка не могла бы помешать ей, когда она терпеливо и упорно такт за тактом разучивала ноктюрн Шопена.

В её руках, в звуках её голоса всё оживало, становилось неожиданно увлекательным, и был момент, когда он был готов на любые безумства ради неё. Но она не догадывалась о своих несметных сокровищах и была слишком занята собой, чтобы понять то, что происходило в его душе. Во время прогулок она часто не замечала, что он идёт рядом, расссуждая на любую тему, задумчиво или с улыбкой.

Иногда она представлялась ему угловатым подростком, без пола и возраста, и это раздражало и отталкивало его. Иногда он поражался её мудрости, но всегда наталкивался на что-то новое в ней, будто спотыкался о глыбу и чувствовал себя застигнутым врасплох. Даже пытался готовить себя к встрече с ней, находил что-то новое и увлекательное в истории философии и приносил как ученик на урок к профессору, чтобы поразить её воображекние, но она как бы опережала его, являлась опять чужая, незнакомая и непонятная.

Он уже любил её, негодуя и волнуясь, и боялся пожелать её как женщину, потому что это казалось какой-то нелепостью. Как можно было прикоснуться к её волосам и увидеть удивлённые глаза, которые спрашивали: «Разве это возможно?» И как-то само собой это желание прошло, он перестал замечать её затылок, и изящные маленькие уши в завитках волос, и то, что раньше притягивало сильнее, чем любая пышная, бездумная красота, стало пронзительным сочетанием радости, ощущением, что она здесь, идёт рядом, двигается, говорит… Он любил её иначе, не так, как раньше любил женщин. Те иногда могли привлечь одним только взглядом, в котором было желание принадлежать ему, и это упоительно-простое ощущение сразу вдохновляло на такие же простые поступки и слова, которых требовала ситуация.

Но теперь он приходил домой после прогулок с этой женщиной такой усталый, такой счастливый, будто он обладал всеми женщинами мира, хотя никогда ещё не был так целомудрен. Может быть, ей удалось заманить его в свой идеально-солиптический мирок, в который не должен верить материалист, но который всё-таки существует?

Силя в кресле и размышляя, Павел Иванович не заметил, как папка постепенно съехала с подлокотника и грохнулась на пол. В руке у него остался ещё один листок злополучного письма, что так некстати отвлекло его…

«…В настоящей невыдуманной жизни – в терпении, добре, в обыденной повседневности маленькие люди стоят выше мудрецов, тех мудрецов, которые находят высшую форму сладострастия в аскетическом отказе от жизни, а на самом деле освобождаются от всего тяжкого и грязного. Им не преодолеть тупую и утомительную привычку „жертвовать собой“ для других…»

Она будто отвечала ему на его вопрос. «…но к чему это выступление в пустом зале, ведь вы уже ушли, вас нет, и никто, случайно спрятавшись за театральным креслом, не поймёт и не оценит обращённый к вам монолог. Но ответ так прост – когда двое людей любят друг друга, нельзя уйти молча. Те открытия, что помогли вы мне сделать, переполняют меня. Я знаю, что моя мысль разбудила и вас. Разве не я показала вам, что есть подлиный миг бытия, и вас обожгло, потому что на этой волшебной поляне с жёлтыми одуванчиками, с папортниками была и крапива? Но был и подорожник, что залечивает раны…»

– Опять развела красивенькую канитель из слов, – хотел вновь отмахнуться он от письма, но тут почувствовал лёгкий озноб, будто ветер с реки подул на него…

 
                                           * * *
 

Она часто приводила его к белой колокольне в Коломенском и называла эту прогулку экзистенциальной. Однажды они стояли на высоком берегу реки, за спиной была заброшенная часовенка и кладбище, а перед ними – крутой склон, поросший высокой травой, бурьяном и дикими цветами.

Они стояли молча, может быть, она ждала от меня важных слов, которые должен говорить мужчина, если он любит. Но я молчал, я боялся произнести вслух то, что мы оба чувствовали и понимали. И тогда она вдруг отошла от меня, сделала какое-то странное движение, подняла руки и исчезла в высокой траве.

Я увидел её внизу, она бежала раскинув руки, будто планер, что идёт на посадку. Я был напуган и взволнован, зачем она это сделала? Она хотела доказать мне что-то? Я долго не мог двинуться с места, какое-то тупое упрямство держало меня. Я думал тогда: «Нет, я не побегу за тобой, сама прибежишь!» Я стоял долго на берегу и ждал, когда она вволю набегается у реки и вернётся ко мне. Стемнело, но она и не думала возвращаться, и тогда я понял, что потерял её. Она звала меня в свой мир, свободный и живой, а я остался в своём…

 
                                           * * *
 

«Опасно рыться в своём архиве», – подумал Павел Иванович и закрыл глаза. Память порой совершает перемещение во времени, и тогда прошлое ты видишь так явственно, будто это и есть реальность… Женщина, написавшее это письмо, давно ушла из его жизни, а затем уехала в другую страну. Она была занята своим мужем, растила второго сына…

Однажды он позволил себе прогуляться по центру, и зашёл в книжный магазин, и увидел тонкую книжечку прозы, с обложки на него смотрело её лицо. Тогда он с волнением прочитал своего рода послание к нему, будто она писала свои повести и рассказы только для него.