Don’t my mind, baby!
– Женщина с родинкой на левой груди… Опасность! Не спеши жениться на ней, сынок!
Моя бабка, знаменитая на всю Северную Африку знахарка, произнесла это предостережение, когда я был ещё ребёнком, но я твёрдо запомнил её слова – в них таилась угроза. Да, я буду осторожен – ничто не помешает мне выполнить то, зачем я пришёл.
– Берегись женщины с родинкой на левой груди!
Это был красный цвет, сигнал тревоги, который загорался всякий раз, когда я встречал новую женщину. И всякий раз он загорался напрасно. Может быть, поэтому я не мог всерьёз относиться ни к одной из них. Они мелькали, как яркие картинки, похожие одна на другую. Они мне быстро надоедали, даже самые красивые и искусные. Даже Полина… Да, потому что это была не она.
Воскресенье. 19 февраля 19** года.
Настоящей зимы не было. Снег падал и тут же таял. В воздухе неуловимо пахло весной. Непонятное беспокойство гнало её из дома – там было тесно, шумно, хотя и весело, без конца звонил телефон, возникали споры. Восемь человек в четырёх комнатах – не разойтись, а ей хотелось покоя. Свободы. И чего-то ещё, чего-то… Хотелось раствориться в шуме улиц, в молчании высоких клёнов в Ботаническом саду, в чирикании воробьёв, в подмигивании светофоров. Её манила неповторимая красота этого города, этого тёплого дня в преддверье весны.
Киев! Она была влюблена в него, и вот ходила, бродила, позабыв обо всех трудностях: просто дышать, просто идти, просто жить…
Воскресенье – и он решил дать себе передышку: сессия позади, все зачёты и экзамены сданы на отлично, а до лета ещё далеко. Можно немного расслабиться, побыть с друзьями, поговорить, послушать музыку, может, услышит какие-нибудь новости из дома – всегда кто-то уезжает и кто-то возвращается. Настроение было отличное. И хотя под ногами хлюпала вода, и кое-где на обочине темнел свалявшийся снег, всё равно чувствовалось – весна! Мрачных зимних дней уже не будет.
Людей было немного, а на пятачке между Индустриальным мостом и радиозаводом и вовсе никого. Он повернул за угол…
Она подняла глаза на возникшего вдруг прямо перед ней чернокожего парня. Он тоже смотрел на неё как-то странно. «Наверное, заблудился. Хочет спросить дорогу и не решается. Надо же, чёрный, а такой хорошенький, – быстро промелькнуло в голове. – Ну, спроси, спроси, не бойся!»
И он заговорил:
– Ивинитсе, я ищу КПИ-общ…жите. Ви знаете?
– Да, вы правильно идёте, здесь есть какое-то общежитие, только надо ещё немного пройти вперёд.
– Ви там живёте?
– Нет.
– А где?
– Ну, недалеко, Героев Севастополя. Это две трамвайных остановки.
– Геро… Свес… – попытался повторить он. Вообще говорил он нечётко, с сильным акцентом, она с трудом разбирала слова.
– Ви учитесь юниверситет? – снова спросил он.
– Нет.
– А где?
– Я не учусь.
– Ви рабочий?
Она чувствовала себя довольно глупо, отвечая на его вопросы, проще было бы соврать что-нибудь покороче, но вместо этого она пустилась в подробные объяснения.
– Я не учусь и не работаю – пока. Я приехала и учиться, и работать, но поступать я буду летом во ВГИТИС на режиссёрский факультет, а до этого хочу поработать на киностудии, посмотреть. Но тоже ещё надо подождать. Меня обещали взять на работу в течение месяца.
У него были круглые, как у зверушки из мультфильма, очень забавные глаза. И этими своими забавными глазами внимательно глядя на неё, он вдруг спросил:
– Почему ви так на меня смотрите? Это потому, что я чёрный?
Она и не подозревала, что её глаза, устремлённые на него из-под лисьей, надвинутой на лоб шапки, кажутся ему такими же большими и удивлёнными, как ей – его.
– Нет. Просто…
– Как вас зовут?
«Приехали!» Ей вдруг сделалось досадно.
– Какая разница?
– Что – нет никакой разницу? Если, примерно, встретимся с вами ещё, ми не сможем здороваться.
– Надя.
– Надя. Можно говорить Надежьда, да? Можно пригласить вас в кино?
– Нет. Я уже долго иду пешком, теперь я устала и хочу домой.
– Ланна. Ми можем пить кофе, близко, одна остановка.
– Нет, я же вам объясняю…
– Надя, так нехорошо. Ми же познакомились, я вас приглашаю…
Он был очень настойчив, и ей, в конце концов, надоело говорить ему «нет». Кроме того, не хотелось, чтобы у него создалось ложное впечатление о местных девушках. «Он, наверное, здесь недавно. Подумает, что у нас все такие «дикие». Он же не виноват, что ему попалась именно я!»
– Надя, я шёл в гости к другу. Он меня ждёт. Теперь надо сказать ему, моя планы поменялся. Одна минюта. Ви подождёте?
… Вернулся он быстро, как и обещал. За это время у Нади явилось искушение: бежать! Но она подумала, что это будет выглядеть совсем уж глупо. Они не спеша шли к автобусной остановке.
– Где я мог видеть вас раньше?
– Нигде не могли. Я в Киеве только месяц. Я вас нигде не видела.
– Может бить, ви меня не заметили?
– Нет, не может быть, – отрезала она. – У меня хорошая память на лица.
Выйдя из автобуса, они свернули на какую-то тихую улочку. «Улица Эжена Потье», – прочитала Надя.
– А как вас зовут? – спросила она из вежливости.
– Кидан.
– А, – она кивнула и тотчас забыла. – А откуда вы приехали?
– В ви не можете угадывать?
– Нет, я в нег… некоторых вещах не разбираюсь.
– Я вам немножко объясняться. Такой, как я, только четыре страна есть: Кения, Судан, Сомали, Этьопия.
– А вы откуда?
– Этьопия.
«Интересно! С живым эфиопом говорю!» – подумала она.
Они подошли к кафе, расположенному на первом этаже небольшой гостиницы.
– Закрито… – пару минут он постоял на крыльце, а затем снова уверенно зашагал вперёд. Надя пошла рядом.
– Куда мы идём?
Он перешёл через дорогу и приостановился у входа в общежитие.
– Тут живёт один мой земляк. Зайдём?
– Нет.
– Почему нет?
– Потому что мы так не договаривались.
– Ми теперь договаривать…
– Нет, я согласилась только пойти в кафе.
– Но там закрито!.. Зайдём, ми будем гости.
– Ну, а я не собираюсь идти ни в какие гости!
– Надя, так не надо говорить. Ми будем пить кофе или чай, немножко поговорить, немножко музика.
– Нет!
Он поднялся на одну ступеньку.
– Зачем ми стоим и спорим? Так не хорошо.
– Нет. Я сказала: только в кафе.
– Но кафе закрито.
– Вот и хорошо, что закрыто. Я и в кафе не хотела. Я хотела домой и пойду домой.
– Надя! – он внимательно смотрел на неё сверху вниз. – Без человеческой воля, – воля знаете, э? – ничего не случается.
Но он напрасно тратил силы и время. Она даже слушать ничего не хотела. Мало, что навязал знакомство, мало, что уговорил пойти в кафе, теперь ещё и это. Он отчасти понял причину её нежелания – тем лучше. И потихоньку, потихоньку она отступала всё дальше от крыльца. Он сдался и с недовольным видом пошёл за ней.
– Куда ви хотите теперь?
– Домой. Мне надо на 27-й троллейбус.
– Да? Это так и било с самого начала? – в его голосе и глазах читался укор, как будто она его в чём-то обманула. Но Надя не чувствовала за собой никакой вины.
– Да. Я же вам сразу сказала: я много гуляла, устала, я иду домой. Потом я согласилась только зайти в кафе.
– Ува! Кафе било закрито!
– Ну, закрыто, значит, закрыто!
– Ну, хорошо, – согласился Кидан, точно от него ещё что-то зависело. Надю поразило его упорство. – У вас есть телефон?
– Да.
И пока он записывал её номер в свой блокнот, Надя с любопытством рассматривала его лицо и особенно почему-то его губы – под ровной щёточкой усов красиво и чётко очерченные, они были не розового, не красного, а какого-то фиолетового цвета. Она не могла отвести от них глаз.
– Когда ми устретимся? Завтра?
– Нет, только не завтра. У меня есть дела.
– Хорошо. Во вторник.
– Нет, лучше в среду.
– А во вторник?
– Нет, в среду.
– Видите, я хочу бистрее, а ви – нет… Это значит… – но что это значит, он так и не объяснил. И добавил: – Я хочу, чтоби у нас били человеческие отношения.
– А какими они ещё могут быть?
Они добрались до остановки – как раз напротив второй проходной киностудии, и остановились чуть в стороне.
– Что ви будете пить? – и в ответ на её недоумевающий взгляд пояснил: – Какое вино? Я должен покупать.
– Не надо ничего покупать! Я не пью.
– Надя!
«Опять начинается. Ну, и упрямый!»
– Я пью только шампанское.
– Хорошо. Я буду посмотреть шампейн. Я жду вас в среду, в шесть часов, там, где ми устретились сегодня. Только, пожалюста, не опаздывайте. Сейчас холёдно.
– Да. Пока.
– Чао.
Она помахала ему рукой и села в троллейбус, вовсе не уверенная в том, что они ещё когда-нибудь встретятся.
Дома она не сказала о нём ни слова.
Переодевшись и покушав, – «Ист, як котеня!», – не преминула заметить тётя Лида, – она достала с полки том энциклопедии на букву Э и углубилась в чтение.
Вся семья была в сборе – Костик делал уроки, дядя Лёны читал в спальне, бабушка дремала на диване, Сергей разговаривал с женой по телефону, плотно прикрыв дверь, а остальные сидели перед телевизором. Тётя Лида время от времени поглядывала на Надю, задавала обычные вопросы: «Ну, где ходила? Що бачила цикавого? Жене не звонила?» – а та отвечала ей с улыбкой и снова возобновляла чтение.
Хотя сведения об Эфиопии и её жителях были изложены сухим научным языком, Надя рада была узнать хотя бы что-то.
– Хочешь быть сильно умной? – пошутил Саша, сидевший на маленькой табуретке возле её кресла, но Надя не отреагировала – мысли её были далеко. Снова вспомнились его забавные круглые глаза, аккуратно подстриженные усики, но лица его она вспомнить не могла, только отдельные детали облика: рукава куртки, закатанные так, что видна полосатая подкладка, синие полосатые брюки, заправленные в светлые сапожки, кепка, надвинутая на лоб. «Как у Донжуана», – почему-то подумалось ей… и эти его фиолетовые губы!
Её захотелось увидеть всё это вновь.
Надя не солгала, сказав, что в понедельник у неё есть дела – для поступления на работу требовалась медицинская справка. Значит, придётся вставать чуть свет, сдавать анализы, ходить по врачам, стоять в очередях. Она и так долго откладывала эту неприятную процедуру. Поэтому настроение утром в понедельник было отнюдь не блестящим.
Она без труда отыскала нужную поликлинику – в двух шагах от дома, на улице Трудовых Резервов, дождалась открытия вместе с другими «страждущими», и тут её же отправили платить в ближайшую сберкассу, так как поликлиника оказалась хозрасчетной. Пока нашла сберкассу, пока заполнила бланк и постояла в очереди… К её возвращению под каждым кабинетом образовалась изрядная толпа.
Поликлиника занимала три квартиры на первом этаже обычного пятиэтажного дома. Здесь было пусто и неуютно – голые стены с унылыми рядами стульев, постные лица людей, часами сидящих на этих стульях, запах медикаментов… И в этом месте ей предстояло провести как минимум пару ближайших дней!
Пока ей только удалось сдать анализы.
Самая короткая очередь выстроилась к гинекологу. Надя отважно шагнула за порог и опешила – за столом сидел мужчина средних лет и суровой наружности. Надя робко присела на край стула, а он взял карточку и начал задать вопросы:
– Давно живёте интимной жизнью?
– Вообще нет…
Он поднял глаза от бумаг и уставился на неё осуждающе.
– Что – вообще никогда не были с мужчиной?
– Нет, не была, – ответила девушка и под его удивлённым взглядом почувствовала себя довольно глупо.
– Вам ведь… двадцать лет? – осторожно спросил врач.
Надя кивнула. Теперь он избегал смотреть ей в глаза, и это было совсем уж неловко. Она почувствовала себя какой-то старой девой – усохшей и некрасивой.
– Когда была последняя менструация?
– Вот сейчас… заканчивается.
– А… хорошо… приходите в четверг. Будет принимать женщина.
– До свидания.
– Всего хорошего.
День прошёл почти впустую, а от посещения гинеколога остался очень неприятный осадок.
Во вторник после занятий он зашёл к Менгисту и предупредил, что завтра приведёт девушку. Тот начал было расспрашивать, но Кидан постарался избежать ответа – он почему-то нервничал, не был уверен, что она придёт. И ещё: он никак не мог отделаться от ощущения, что уже где-то видел это лицо и эти голубые вопрошающие глаза, но вспомнить, где именно, – не удавалось. И это угнетало. Интуиция подсказывала ему, что вспомнить – важно, а он привык доверять своему внутреннему голосу.
Два раза в неделю, во вторник и четверг, Надя ездила по утрам на студию, на курсы реквизиторов и костюмеров. По окончании их ей предстояло сдать экзамен и получить разряд. Работу ей обещали в марте, когда начнётся запуск новых картин.
Иногда лекции были интересные – и тогда она усиленно строчила конспекты, а иногда – довольно скучные, и Надя размышляла о своём, разрисовывая обложки тетради. Она всё не могла решить: идти ей завтра на свидание или нет? Она ясно сознавала, что ей хочется снова его увидеть, но в то же время что-то её удерживало. Она приехала в Киев со своими целями, со страстным желанием поступить учиться режиссуре – ей лень было завязывать какие-то «человеческие отношения». Непонятно. Ну, что у них может быть общего? «Даже не знаю, о чём с ним говорить». И ещё: она немного боялась вступать в область неизведанного. Что это за встреча? Зачем ей этот человек? Пока он её совершенно не занимает, он ей абсолютно безразличен, а дальше?… Словом, она никак не могла определиться.
И даже когда наступила среда, ясности не прибавилось.
После долгих и тщательных сборов, Надя стояла у окна, смотрела на огни стадиона и думала: «Идти мне или не идти?» Даже подкинула монетку, но та закатилась куда-то в пыль, под диван, и Надя не стала её отыскивать. Спросить Сашку? Он был дома, уже вернулся с работы. Но несмотря на их близкие дружеские отношения, на существовавшую между ними симпатию и доверие, Надя по странной прихоти не сказала ему ни слова.
Она потихоньку выбралась за дверь, взглянула на ручные часики и решительно отправилась на первое в своей жизни настоящее свидание.
«Хоть бы не пришёл, хоть бы не пришёл», – твердила она про себя, направляясь через подземный переход к условленному месту. Пока это ещё зависит от неё: пойти, остановиться, повернуть назад… В пространстве по другую сторону тоннеля она заметила его ноги. Он тоже увидел её и устремился навстречу. Тяжёлая сумка оттягивала его плечо и там что-то позвякивало. Надя ощутила короткое пожатие тёплой и твёрдой руки.
– Привет! Я уже хотель тебе звонить!
Как и в прошлый раз, они доехали на автобусе до Большевика, но к общежитию пошли другим маршрутом.
– Ми идём в гости мой земляк. Когда я шёл к тебе, там никого не било, сейчас – не знаю. У тебя есть кто-то: брат, сестра?
– Да, сестра.
– Она – старшая?
– Да, у неё уже двое детей. Ей тридцать лет.
– А тебе двадцать… – голос его взмыл вверх, словно ожидая продолжения.
– Просто двадцать. У нас десять лет разницы.
– Да? Она живет, где папа-мама?
– Нет, папа-мама живут в Эстонии, откуда я приехала, а она в Алма-Ате.
– Ти говорила, хочешь учиться, как снимать кино?
– Да.
– Надо иметь специальные таланты, примерно, хорошо рисовать…
– Да, я рисую.
– Всё можешь рисовать? И меня?
– Да, особенно портреты.
За разговорами Надя не заметила, как они оказались возле того самого общежития. На этот раз ему удалось её уговорить – они вошли, сели в лифт, поднялись на 7-й этаж…
Только некоторое время спустя Надя, увлечённая новыми впечатлениями, обнаружила себя сидящей в обществе четырёх незнакомых чёрных парней в незнакомой комнате. Тут же вспомнились рассказы сестры, как у них в институте богатые чернокожие студенты издевались над девушками, – и по спине пробежал неприятный холодок. Она насторожилась. Украдкой взглянула на своего спутника, решая, можно ли ему доверять или уже пора звать на помощь. Без кепки и куртки он казался совсем другим, и она словно впервые его видела. Он сидел от неё справа. А слева – огромный негр, чьи габариты внушали ей самые серьёзные опасения, и когда парень откидывался назад так, что Надя не могла его видеть, душа её уходила в пятки. «Господи, пронеси! Ну, и влипла! Если б я только знала! И зачем я сюда пришла!?»
Ещё раз осмотревшись, она заметила, что окно открыто, а на столе среди прочей утвари лежит огромный нож, – и немного успокоилась.
Хозяин комнаты, напротив, был маленький, чуть выше Нади. Он гостеприимно сновал вокруг стола, накладывая еду в тарелки, откупорил одну из трёх бутылок вина. Он почему-то сразу понравился Наде. Особенно поразили тонкие, хрупкие кисти его рук. Четвёртый – плотный, лысоватый, самый весёлый, – сидел сбоку стола на табуретке и посматривал на Надю с добродушным восхищением. Он что-то сказал Кидану, и они пожали друг другу руки. И это рукопожатие ох как не понравилось девушке. На всякий случай она приготовилась действовать решительно. И как можно быть такой глупой?! Она снова посмотрела на своего приятеля. Его рука мягко, едва касаясь, легла ей на талию.
– А где ты учишься? – спросила она, глядя в его глаза. «И как, бишь, тебя зовут? Ку… Ку… Кунди? Да, кажется, Кунди».
– В сельхозакадемии.
– А какой факультет?
– Агрохимический.
– А на каком курсе?
– На третьем… Пей! Это не шемпейн, но мне сказали, хорошее вино. Шемпейн не биль, я везде искал.
– Сам себе создал проблему. Я же говорила: я не пью.
– Попробовай, это вкусно.
Она немного отпила из своего бокала. Вино показалось ей приятным на вкус, а запах определённо что-то напоминал. Она взглянула на этикетку – «Мадера». И название… ах, да, есть такой остров Мадейра, но это вино вряд ли имеет к нему отношение. Несмотря на её протест, на тарелку ей положили что-то мясное, горячее и страшно наперчённое. Есть, как и пить, совсем не хотелось, но все замерли в ожидании. Она с трудом проглотила кусочек и произнесла:
– Очень вкусно.
Играла музыка и одновременно работал телевизор с приглушённым звуком. Надя с робким любопытством осматривала комнату, остальные ели, пили и непринужденно разговаривали, изредка обращаясь к ней:
– Кушать, пожалюста… Надя, пей вино, я для тебя покупал.
Она снова пригубила вино и проглотила кусочек мяса. Её высокий сосед встал и вразвалочку направился к двери. Сердце девушки бешено заколотилось. Она едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не броситься впереди него наутёк, пока ещё есть возможность. Парень немного постоял у двери, точно дразня, затем что-то сказал Кидану и – вышел. За ним вышли двое остальных.
Надя облегчённо вздохнула, точно гора свалилась с плеч.
По телевизору показывали выпуск новостей.
– Тебе нравится Горбачёв? – спросил Кидан.
Она пожала плечами, потому что политика не была её любимой темой, и начала что-то отвечать, в то время как он взял её руку, развернул ладонью вверх и поднёс к своим губам. Его усы приятно щекотали кожу, но Надя вздрогнула от неожиданности, когда он вдруг прикусил выпуклость под её большим пальцем.
– Wonderful, – произнёс он, проникновенно глядя ей в глаза. И Надя тут же подыграла, смущённо опустив ресницы, хотя на самом деле ничуть не смутилась – теперь, когда они остались одни, и её недавние жуткие опасения развеялись, всё происходящее живо её интересовало. Да, и не мешало бы поточнее знать, что такое это «wonderful», что-то вроде «чудесная». Ей уже казалось неплохой идеей начать своё знакомство со «взрослой жизнью» с таким партнёром – иностранец из слаборазвитой страны, темперамента, наверное, больше, чем ума, ничего не понимающий в их жизни и нравах, с ним она чувствовала себя свободно – он не станет удивляться и осуждать её за то, что она в первое же свидание согласилась остаться с ним наедине, и не станет делать далеко идущих выводов, какие не преминул бы сделать её соотечественник. И ещё ей казалось очевидным, что в свои двадцать лет нигде пока не работающая, только намеревающаяся получить высшее образование, живущая у родственников на весьма неопределенном положении, она отнюдь не является потенциальной «хорошей парой». А романтические чувства не в моде… Но несмотря на тонкий, скорее защитный налёт цинизма, в глубине души она жаждала любви и верила в неё. Когда-нибудь обязательно произойдёт Встреча… «А я до сих пор даже целоваться не умею, как следует. Надо же когда-нибудь попробовать. Конечно, не очень-то хорошо использовать человека, как живой манекен, но… что он понимает? И какая ему разница?»
В этот момент, Кидан, целовавший её руку, вдруг поднял глаза, и её точно током ударило – показалось, что он без труда прочитал все её мысли.
– Ти хитрая, – негромко заметил он.
– Я?… Нет, – она всё ещё находилась под впечатлением его взгляда – в нём было столько ума и превосходящей силы! И голос – гибкий, завораживающий богатством оттенков и глубиной полутонов. Необычный голос. Да и лицо тоже: узкое, с правильными, пропорциональными чертами, в нём не было ничего дисгармоничного. Вот только в кепке, пожалуй, он нравился ей больше, – трудно было привыкнуть к его причёске, этому обилию кудрявой растительности, шапкой стоявшей вокруг головы.
– Надя, пей, почему ти не пьёшь?
Он сам поднёс бокал к её губам, но она увернулась, и при этом голова её опасно приблизилась к его лицу, точно она пыталась его спровоцировать. Тот час его губы коснулись её волос, от которых исходил нежный аромат.
Может быть, поэтому?
Впоследствии он много раз возвращался в памяти к тому моменту, когда его губы впервые ощутили мягкость её волос, но так и не мог понять: как, почему это произошло, что он вдруг совсем потерял голову, и время перестало существовать? Он словно попал в иное измерение, где не было знакомой до мельчайших подробностей комнаты Менгисту, ни отвлекающих мыслей: что сказать? Как сделать? Это был мир тонких рук, отталкивающих его и тем притягивающих ещё сильнее; рискованных прикосновений, бешеной пульсации крови, жарких объятий, больше похожих на борьбу; мир пушистых волос, её запахов, её кожи, гибкой податливости шеи и хрупкости ключиц, её протестующего взволнованного голоса, её губ! Её губ!.. Никогда в жизни он так не целовал, никогда в жизни он так вдруг не проваливался в сладкую бездну, теряя рассудок, забывая себя самого. Это был взрыв стихии, неподвластной разуму. Это было столкновение мчащихся на полной скорости раскалённых светил.
– Надечка! Надечка! Пожалюста! Пожалюста!
Он задыхался – горло сдавило, он едва мог протолкнуть звуки наружу, как во сне. Он был готов задушить её в объятиях, но она ускользала, как змея.
– Другую девушку даже не хочется так обнять. Я так тебя чувствую! Ти подходишь ко мне! Ми подходим друг другу! Сериозно! Я так тебя чувствую! Пожалюста! Пожалюста!
Это его «пожалюста», жалобное и отчаянное, одновременно и смешило, и пугало её. Надя совершенно не разделяла его чувств, но глядя в его перекошенное лицо, чувствуя, как напряжены мышцы его груди и рук, поняла его состояние: шутки плохи, парень вне себя. Она пыталась вырваться на свободу.
– Отпусти меня! Я хочу на улицу! Отпусти!
– Надя, я же сильний, я сильний! Я сильнее тебя! Но я так не хочу!
В какой-то момент ей удалось вырваться из его объятий и отбежать подальше от кровати. Происходящее не было ей неприятно, ей нравились его страсть и сила, его слова, нравилось, когда запустив руку в волосы, он наклонял её голову назад и покрывал поцелуями её шею, плечи, руки. Но о большем пусть и не мечтает! Поэтому кровать казалась ей особенно опасным местом. Несмотря на то, что это было первое в её жизни свидание и первые настоящие поцелуи, она чувствовала себя уверенно и не боялась, что ситуация может выйти из-под контроля. Ей всегда везло, но это не помешало осознать, что сейчас она ходит по тонкому льду. Интерес к происходящему перешёл в азарт – и не больше. Его волнение её забавляло. И только когда, внезапно оставив её, он опустился на стул и смотрел оттуда потемневшими от гнева глазами, наморщив лоб, ей сделалось страшно: казалось, он замер, как тигр перед прыжком, – вот-вот бросится и разорвёт её на части… Но минута прошла – Кидан совладал с собой, налил себе вина – и застыл, сжав бокал в пальцах. Лицо его сделалось задумчивым. Наблюдая за ним, Надя поняла, что сейчас он где-то далеко и не с ней. «У него было много коротких связей и одна долгая, – внезапно решила она, сама не зная почему, – и сейчас он её вспоминает».
Она была права – он думал о Полине. Где она сейчас – так его любившая, исполнявшая беспрекословно малейшую его прихоть, как волю божества. А эта…
Кидан обернулся, почувствовал на себе её взгляд.
– Что ти стоишь, эре? Садись.
– Я хочу выйти на улицу. У меня голова болит.
– Гарашё… Давай, пей вот это – и виходим!
Он доверху наполнил её бокал.
– Я всё не выпью!
– Хорошо. Пей.
Она заставила себя сделать несколько глотков. И тут же почувствовала, что пьянеет, перед глазами поплыли круги. Он подхватил её и притянул к себе на колени, но она вырвалась.
– Ты сказал: пей и выходим. Где моя шуба? – в голосе послышались истерические нотки. Она направилась к двери, но Кидан опередил её, подхватил на руки, покрывая поцелуями все доступные участки тела.
– Что ти со мной сделала! Завтра за тебя не смогу заниматься!
– Отпусти меня! Это не честно! Я выпила! Ты сказал: пей и выходим. Я хочу на улицу! Мне плохо! Мне плохо!
Она отчаянно билась в его руках. Она кричала и рвалась к двери. Кидан достал из кармана ключ. В глазах его появилась решимость. Даже голос изменился.
– Да? Ти только за этим пила? Чтобы ми виходили?
Ей в самом деле было нехорошо. Совсем непривычная к спиртному, она едва владела собой и чувствовала: ещё немного – и она перестанет соображать. Поэтому она и стремилась немедленно покинуть пределы комнаты, где больше не чувствовала себя в безопасности. Но и Кидан видел, что она на пределе. Совершенно трезвый, только разгорячённый вином, он шёл к своей цели.
– Пей ещё немножко!
– Нет! – она оттолкнула его руку. Вино залило пол и шубу, которую она уже успела надеть.
– Вот, шуба мокрая – всё из-за тебя!
– Не волновайся!
Он принялся старательно вытирать мех, оттаскивая её подальше от двери.
– Да, а запах?!
Он взял с полки дезодорант и побрызгал на шубу. Теперь он смотрел ей прямо в глаза, ставшие вдруг синими-синими. Щёки её раскраснелись, пунцовые губы припухли от поцелуев, пушистые волосы рассыпались по плечам, сливаясь с рыжим мехом. Как он её желал! Ни одна женщина не поднимала в нём такую бурю! Но она продолжала упрямо твердить своё:
– Я хочу на улицу! Я хочу на улицу!
И бегом бросилась к двери, прежде, чем он успел её задержать. Но дверь оказалась уже закрытой.
– Что ты сделал! Открой!!
Она с силой дёрнула за ручку.
– Нет, ти не понял! Это чтоби нам не мешали.
– Я сейчас закричу!
Она была достаточно напугана и пьяна, чтобы исполнить свою угрозу. Но кричать ей не пришлось. Снаружи тихо, но настойчиво постучали.
Обменявшись парой фраз с пришедшим, Кидан открыл дверь, и Надя пулей выскочила в коридор, едва не сбив с ног Менгисту, маленького хозяина комнаты.
Кидан догнал её на лестнице, но упрямая девушка мёртвой хваткой вцепилась в перила. Он попробовал силой оторвать её пальцы, но вдруг рассмеялся и посмотрел на Надю, как на не в меру расшалившегося ребёнка.
– Ти так и пойдёшь, wonderful, без твоя шарф и шапка?
– Принеси мне сюда, я здесь оденусь.
– Надя, так нельзя. Ми же гости. Ми должны сказать: «До свидания». Что он подумает?
«Какое мне дело? Сам виноват! Всё равно я его больше никогда не увижу». Но мягкий тон его возымел действие, и вслух она произнесла:
– Ладно, я скажу ему «до свидания», но в комнату заходить не буду!
Они вышли в ночь. Свежий ветер подул в лицо, и Надя почувствовала себя гораздо лучше. Теперь, когда опасность миновала, это короткое приключение казалось ей увлекательным!
Кидан первым нарушил молчание.
– Я не доволен.
– Я не виновата, – беспечно отозвалась она.
– А кто вьюноват?
– Не я.
– Ти считаешь, что права?
– Да, я права.
Он задумался.
– Да, наверное, это так, – и лицо его озарила озорная улыбка. – Когда ти так, мне интересно, сериозно!
Он крепко обнял её, прижал к себе, и с удивлением почувствовал, что её губы охотно отвечают на его поцелуй. На улице Надя чувствовала себя в полной безопасности – почему бы не поучиться?
– На улице ти слюешь меня с интересом.
– Что? Слушаю?
– Се-лю-ешь, – он улыбнулся. Ну и милая же была у него улыбка! Почему-то теперь он казался ей выше ростом и крепче, особенно после того, как в комнате она так явно ощутила его силу.
– Дома папа и мама не разрешают мне пригласить девушку. Они знают, что я взрослий. Не разрешают жениться, как я хочу.
Надя отлично поняла его ход – ишь, какой предусмотрительный! Сразу поставил её в известность об имеющихся ограничениях, но её вовсе не интересовали перспективы – она всё уже решила на его счёт: это была первая и последняя встреча, хорошего – понемножку.
Они снова целовались. Целовались и целовались на каждом шагу, под каждым фонарём и в укромных уголках, совершенно позабыв о времени и об окружающем мире. Наде нравились его настойчивые горячие губы, и она в своей невинности даже не подозревала, что делают с ним её поцелуи, – ведь в комнате она только оборонялась. Кидан сжал её в объятиях с такой силой, что она едва не задохнулась.
– Я поеду с тобой!
В душе она рассмеялась: «Какой странный!»
– Ко мне нельзя. Дома у меня тётя, дядя, бабушка и четыре брата.
– Я не боюсь твоих братьев! – пылко воскликнул он. – Четире брата?… Никогда не слишал, чтоби здесь било много детей… Можно, я буду пятым?
Её смешила и озадачивала его горячность. Для неё он был чужим, и она не понимала: да что с ним? Чего он так к ней прилепился?
Наконец, они пришли на остановку, где было ещё довольно людно, несмотря на поздний час (стрелка часов приближалась к двенадцати), спрятались за одним из домиков, где днём продавались горячие пирожки, и целовались, целовались, целовались.
– Надя, едем со мной!
Она только смеялась.
– Надечка, ти не человек!! Не хочешь меня? Не хочешь меня?! – «Похоже, он не привык к отказам», – как мне сделать, чтоби ти хотела?
В эти минуты ни он, ни она не понимали, какая пропасть лежит между их ощущениями, восприятием и целями; между его опытностью и её невинностью, между его зрелой страстью и её детским любопытством, между его неукротимым желанием удовлетворить эту страсть и её стремлением, чтобы любопытство не завело слишком далеко; между неожиданным для него самого накалом эмоций и её лёгкой, едва уловимой симпатией с этнографическим оттенком. Поэтому они оба казались друг другу по меньшей мере странными. Надя даже не уверена была в том, что правильно его понимает: неужели он, в самом деле, хочет от неё этого и полагает, что это могло бы между ними быть?! Если бы она наперёд знала о таких его намерениях – она бы и близко к нему не подошла! Поэтому на его вопрос: «Когда я тебя снова увижу?», она, не задумываясь, выпалила:
– Никогда. Я больше не хочу встречаться.
– Как это?! Почему??? – воскликнул он, окончательно сбитый с толку.