Читать книгу: «Люби меня, Стамбул!», страница 7
– У меня несколько коллег из Франции, очень милые женщины, – ответила Семра.
– Ну… я не говорю, что они все некрасивые, но в массе…, – пыталась оправдаться султанша.
Её подруга решила поддержать разговор:
– А в Европе вообще бабы страшные…, – громко заявила она, а затем, взглянув на немку и англичанку, с криком «Ой!» закрыла рот рукой.
– Да не бойся, они не понимают по-русски!
Две европейки, действительно ничего не поняли, но продолжали нам улыбаться.
Семра поспешила сменить тему.
– А ходила где? Только по магазинам небось?
– Что-то ты обо мне плохо думаешь, – обиделась султанша. – Я ещё в музеях разных была, в как его там… Лувре…
– Ну и как? Джоконду видела? – не унималась Семра, решившая ей отомстить за узбеков.
– Видела конечно… вокруг неё столько людей толпится, фотографируются рядом… но… – Султанша сделала умное выражение лица.
– Что «но»?
– Ну… меня эта картина не впечатлила. Какая-то она маленькая и Джоконда эта совсем некрасивая. На картинках она лучше смотрится, внушительнее что ли…
– Уммм… – промычала Семра. – А вообще Лувр как, тоже некрасивый?
– Нет, Семра, наоборот, Лувр шикарный! Такая роскошь! Просто неописуемая красота… прямо вот дух Средневековья царит!
– «Блч! Кхе-кхе…» – подавилась я.
Подруги удивлённо посмотрели на меня.
– Извините… чаем подавилась… – ответила я, уткнувшись глазами в стол, а сама, тем временем, думала, как бы не уржаться. «Успокойся Наргиза… не все знают историю искусств…»
– А… вы тут, в Стамбуле посещали музеи? Здесь огромное количество музеев ведь…
– Ну да конечно ходили, – чуть раздражённо ответили султанши. Мы ходили, как только приехали… в Ая Софию, Топ Капы там… что ещё было…
– А в Долмабехче? Своего рода тоже Лувр… стамбульский…
– Долмабахче? Это что? Тоже музей?
– Да… это резиденция османских султанов позднего периода. И там тоже большая коллекция живописи есть…
Подруги не знали, что ответить. Сразу было видно, что они не в теме…
– Нет… тутошние музеи не сравнить с Европейскими, там высокое искусство! – выставила своё резюме специалист по Средневековью.
– А…, ну да, ну да… – лишь оставалось промычать мне «Интересно, она в курсе о значении термина «высокое искусство?»» – подумалось мне.
«Скоро домой!» – шепнула мне Семра и подмигнула.
* * *
Вечернее умирающее солнце окрасило небо в серо-розовый цвет. Мы ехали по мосту, соединяющему Азию с Европой.
«Слава тебе, господи, что обед этот закончился и закончился этот день…», – думала я. Но душу мою потихоньку разъедал червь досады и боли… Я понимала, что провожу в этом дивном городе свои последние часы. Вспоминая этих султанш, я позволила демону злости и зависти войти в свою душу – «Почему этим кошёлкам этот город достался на блюдце с голубой каёмкой, а я должна рвать одно место, только лишь за то, чтобы жить в нём с трудностями и работать…»
– Ну я чуть не упала со смеху, от их «Лувр – дух Средневековья… » – Семра, словно бы, прочла мои мысли.
– Угу…
– Ну вот… такие они, эти «Хюрремы Султаны». Главная Султанша, у которой гонор выше крыши, приехала сюда работать в салоне красоты, там и подцепила мужа…очень богатого турка. Такие дела…кадер (судьба)… – сказала она и посмотрела на меня. – А ты вот, мух считаешь! Нет чтобы тоже мужа найти!
– Ну я же не той этничности и не парикмахерша, к тому же мой возраст…, в общем, шансов нет…
– Только про возраст мне не говори! Ты на себя посмотри! Молодка и красавица! Тут и в шестьдесят женщины замуж выходят. Турция –это та страна, где быть незамужней – плохой тон, если заметила!
– Я поняла…уже это… Ну.. не судьба значит…
Семра закурила.
– Не грусти, Наргис… пробьёмся… только измени немного себя… – сказала она, выпуская дым. Завтра у нас с тобой ещё одна встреча… с такой же любительницей турецких мыльных опер.
– Я не люблю турецкие мыльные оперы, – ответила я.
– А… да… ты западаешь на турецких актёров, я забыла! – она засмеялась.
– На одного… точнее… – поправила я её.
– А… на этого…, как его… ты говорила… А мне очень Бурак и Халит нравятся, классные мужики!
– Я люблю тебя, Семра… – ответила я ей.
Элен. Сумасшествие не знает географии и границ
Чем ближе становился день моего отъезда, тем меньше радостного куража у меня оставалось. В последние дни мне не хотелось никуда ходить, я желала сидеть на скамейке где-нибудь в парчке на Топхане, попивая свежевыжатый апельсиновый сок, смотреть на Босфор и думать грустные думы.
Семра, буквально, вытащила меня за уши из меланхолии, потащив к своей коллеге по университету, американской докторантке Элен.
Элен окончила магистратуру по антропологии в каком-то университете на Среднем Западе США, а сама была родом из деревушки штата Висконтин. Поэтому, появившуюся возможность поступить на докторантуру в Стамбул, девушка приняла как дар судьбы.
После холодных водоёмов и скалистых лесов своей малой родины, Стамбул с его яркой, пахнущей кофе и симитами, экзотикой, показался ей непроходным праздником. С первой недели своей жизни в Стамбуле, Элен поняла, что это любовь навсегда.
Элен – это худощавая девушка с зелёными глазами и волосами цвета пшеницы. К слову сказать, что этого цвета у неё были и брови, и ресницы. Она имела очень бледную кожу, склонную быть моментально поджаренной на южном солнце. Поэтому, весной и летом, её тело покрывалось красными пятнами и рыжими конопушками. Элен была обычной западной девушкой, которая нашла себя в просторах средиземноморского сияющего Востока. Она стала не первой и не последней.
Элен жила на улице, что находилась на стыке проспекта Истиклаль и района Каракёй. Это был старый дом с деревянной входной дверью без всяких современных средств охраны. Дверь открывалась массивным железным ключом. На второй этаж, где находилась квартира Элен, вела дощатая винтовая лестница. Весь первый этаж был завален вещами соседей – детскими колясками, баклашками из-под воды, тапками, тюками и прочее. Тем не менее, дом не производил впечатление трущоб. Это был обычный стамбульский дом с деревянными полами, урчащими туалетами и запахом кошек в подъезде.
Обиталище Элен мне приглянулось намного больше, чем роскошные хай-тековские апартаменты Семры. Очутившись тут, мне страшно захотелось жить именно здесь, именно в этой квартире, с видом на главную улицу Стамбула.
Квартира была небольшой, всего две комнаты. Обстановка – скромнее скромного: из мебели только стол, кушетка и несколько шкафов для книг и посуды. Кухня была несколько неряшливо завалена множеством вещей, что проливало свет на натуру обитательницы этого жилья. Туалетная комната была довольно большой с самой настоящей советской ванной, что было чем-то необычным для Стамбула. Обычно, в большинстве квартир для людей небогатых вместо ванных или душевых кабинок, просто встроенные «турецкие» души с дренажной дыркой в полу. Возле унитаза стояла большая баклашка с водой, что определяло общую проблему старого Стамбула – обветшавшую канализацию и слив, что, честно сказать, приводило меня в некоторое раздражение.
Но в целом, эта квартирка захватила моё сердце своим милым неприхотливым шармом. Я знала, что этого жилья мне было бы достаточно, чтобы слиться с этим городом в едином дыхании, и стать крошечной его частью.
Элен суетилась на кухне, заваривая чай, а я в то время обследовала её жилище.
Сев за стол с турецким чаем в стаканчиках, заваренным в турецких двухуровневых чайниках, и принесёнными сладостями из ближайшей лавки, мы стали беседовать на разные темы.
Элен прекрасно говорила по-турецки, они верещали с Семрой, как сороки, обсуждая свои университетские дела. Затем, Семра вспомнила обо мне и о моем кривом турецком.
– Давайте, перейдём на английский, чтобы Наргис было комфортнее, – предложила она.
– Да… не надо… я понимаю все…, почти…, – оставалось проблеять мне и разозлиться на себя за свою тупость.
Выслушав мою ознакомительную историю, Элен принялась рассказывать о себе. По её опусу, я поняла, что любовь Элен к Турции распространилась и на представителей брутальной половины населения этой страны.
У Элен было целых два бойфренда, и оба стремились взять её замуж, клянясь в верности, страсти и любви в стиле героев-любовников турецких мыльных опер. Одного из них, она любила, а к другому – относилась, как к другу. Тот, кого она любила, был из консервативной семьи, и заставлял её принять Ислам. Тот, который «друг» – был светским человеком и придерживался свободных взглядов. Девушка думала над этим уже долгое время, и никак не могла принять решение – или в хиджабе с милым, или вольготная жизнь с «другом». По настроению Элен, было заметно, что она склонялась к хиджабу.
«Дурочка…», подумала я про себя. «Конечно, это право любого принимать ту религию, к которой лежит душа. Но принимать религию из-за мужчины –это величайшая глупость… и обман, как себя самой, так и других».
– Я хочу жить здесь, в Стамбуле, а мои два друга убеждают меня в обратном, – жалуется Элен, откусывая кусок пахлавы. – Я не могу понять, почему они хотят уехать? Это их родина, они имеют неплохую работу здесь, деньги и статус…
– Ну… для Турции сейчас не лёгкие времена настали. Те, кто не согласен с правящим режимом, все стремятся хотя бы на время, покинуть страну… – я было, начала, но Семра наступила мне на ногу, давая знак заткнуться.
– Элен, ты знаешь, что Наргис тоже любительница турецких сериалов! – Семра поспешила сменить тему.
– Ой, правда? Я настоящий фанат турецкого мыла! – Элен оживилась. – А какие вам нравятся сериалы? Я вот обожаю «Великолепный век», «Кёсем», «Королек –птичка певчая», «Эзель», «Кара Севда», «Запретная любовь» ……….
Я поняла, что список будет бесконечным.
– Эммм…. – промямлила я. – Я уж так прямо не скажу, что я люблю турецкие сериалы…. Я смотрела не так уж много их… в основном, с моим турецким фаворитом… в смысле, с любимым актёром…
– Ой, а кто это? – глаза Элен заиграли огоньками. – Я Халита обожаю просто! И Бурака Озчивита! И Кыванча Татлытуга, и Озджана Дениза… они такие красавцы!
«Халит… Бурак… Кыванч… заладили, как попугаи. Что они все их так любят…» Я натянула на себя улыбку. Зря Семра представила меня как фанатку турецкого мыла, это неправда.
– А ваш любимый актёр кто?
– Эммм… Мистер Светлая Душа…
Элен на секунду задумалась, подняв глаза.
– А… Знаю его… Да. Он играл там то там-то там то… хороший актёр. Его уважают тут. Очень.
– Я знаю…
– …. Но вот Бурааак…. Какой же он красавчик… просто загляденье! – мечтательно произнесла Элен.
«Мой тоже красивый… а главное – умный…» – «промолчала» я про себя.
Я равнодушно слушала, как Элен в захлёб рассказывает свои впечатления от не всегда качественной телевизионной продукции Турции, и о турецких сексуальных мега-звёздах. Было, как-то странно её слушать, – американку, девушку из страны, которая задаёт всему миру тон в области кино и телевидения, из страны, откуда вышли настоящие легенды мирового кино. Было странно видеть её слюнявое обожание сернооких экзотических красавцев, мачо-образных брюнетов – звёзд сериалов, где слово «талант» не всегда резонирует с их именами.
Но, стремясь больше никого не осуждать, я подумала о том, что каждому своё в этом мире. Не она одна, кто подсел на турецкие сериалы, таких просто легион в каждой стране, в каждой нации. А это значит, в этих 150 серийных медийных составах, просмотр которых, при подсчёте, составляет сотни потраченных часов, люди находят что-то близкое им по духу.
Что обо мне, единственное, что было близко мне по духу в этой области, это чарующие, сияющие удивительной красотой и светом, глаза мистера Светлая Душа.
В перерыве диспутов о турецкой сериальной продукции, мы с Семрой пошли покурить на маленький балкончик, открывавший вид на начало улицы Истикляль.
– На самом деле, – сказала она мне на русском, – эти турки, что клеят глупышку Элен, просто хотят уехать и получить легко вид на жительство.
– Жестоко… – ответила я. – Ты не веришь в любовь?
Семра саркастически улыбнулась.
– Какая любовь, я тебя умоляю… Я пыталась мягко намекнуть ей, что не стоит так уж верить своим женихам. Но не могу… А она, боюсь, натянет на себя хиджаб скоро из за большой любви…
– Но может быть…
Семра перебила меня, прочитав мои мысли.
– Я не исламофоб, и если твоё посвящение продиктовано верой, то нет ничего лучше этого. Но, если ты делаешь это в угоду какому-то мужику, то… у меня нет слов…
– А разве большое количество иностранок, выходящих замуж за мусульман не делают то же самое?
– Увы, делают…. И это самое печальное… Но, это их жизнь и выбор, несомненно…
– Ну, стало быть, Элен твоя не первая и не последняя… Но её любовь к Турции подкупает. Я, наверное, никогда так не выучу турецкий… я ей прямо завидую…
– Да. – ответила Семра. Турцию она любит. И не хочет уезжать никуда. Для неё будет большой травмой узнать, что у её потенциальных мужей на этот счёт другие планы…
Вдруг, она внимательно и оценивающе посмотрела на меня.
– А ты бы одела платок ради того, чтобы жить в Стамбуле?
Мне стало смешно.
– Никогда. Никогда не одела бы…
Семра ничего не сказала. Лишь смотрела на меня, сквозь прищуренные щёлочки своих, огромных, но ставших, вдруг узкими, прекрасных глаз.
* * *
Прощание с Семрой было быстрым, но волнительным. Что-то подсказывало мне, что я её больше никогда не увижу. Мне было ужасно грустно, что хоть и клялись мы друг другу поддерживать связь, наша собственная жизнь отдаляла нас друг от друга, слишком уж разная была она у нас.
Оставалось несколько часов до моего отлёта из Стамбула. Я возвращалась в отель, впервые, испытывая привычное чувство боли и тоски. Так быстро окончился этот фейерверк иллюзий, я знала, что скоро последние искорки этого осеннего наваждения погаснут в поглощающей тебя, серой реальности.
Мои чувства были до неприличия просты. Я не хотела уезжать отсюда. Этот город держал меня, своими невидимыми цепями, может быть, существующими только в моем воображении. Я завидовала всем, с кем мне пришлось пересечься на этом небольшом ярком пути:
Я завидовала Семре, потому, что у неё был этот город. Я завидовала её дурацким подругам, которые подцепив наивных турецких мужиков, обеспечили тут себе безбедную жизнь, я завидовала Элен, этой маленькой глупышке Элен, что жила в квартире моей мечты на перепутье Каракёй и Истиклаль, что слишком завышала намерения местных мужчин по отношению к ней, я завидовала даже своей временной подружке Дилобар с её дурикомМустфой, которая была свободна и очень молода, чтобы иметь возможность завоевать этот прекрасный, но жестокий город. Было бы желание. Я завидовала даже Мухайё, которая добирается до центра два часа, чтобы поболтать с подругой. Я завидовала ей и её молодому любовнику (скорее всего, лентяю и альфонсу), потому, что все они оставались здесь и продолжали дальше свою жизнь в этом вечном, сакральном и магнетическом городе, а я вынуждена была уехать.
Вот такие мысли одолевали меня и мне хотелось повеситься…
– Я вас завтра отвезу в аэропорт, не беспокойтесь! – сказала мне Диля, устроившись напротив окна, из которого был виден купол мечети Султан Ахмет на фоне умирающего розового заката. – Иншаллах, я тоже скоро уеду от этого урода и из этой дурацкой страны…
«А я не хочу уезжать», – хотелось крикнуть мне ей в ответ, но я промолчала.
Диля, как будто бы прочитала мои мысли.
– Ну, может быть сюда ещё приеду, только в другом месте буду работать… Приезжайте и вы. Может и вам найдём работу… Вместе будем…
– Угу, – пробубнила я и представила себя чистящей унитаз в особняке у богатых турок где-нибудь в Ата Шехире.
– Не знаю, Диля… посмотрим…
У неё зазвонил мобильный и я услышала отборную ругань Мустафы, потерявшего свою юную жену. Он сыпал оскорблениями и проклятиями, упрекая супругу в чём угодно, забыв, что их разговор могут слышать другие.
«Какая же он скотина…» – впервые подумала я. – «Убогая, лицемерная скотина…»
Изменившись в лице и побледнев, и пролепетав «завтра утром увидимся», Диля выбежала из моей комнаты.
Не говорю «Прощай!» Скажу лишь «До свидания!»
Утро было серым и ненастным. Ещё вчера, ласковое и солнечное небо Стамбула, сегодня покрылось недружелюбной поволокой. Хмурая и ненакрашеннаяДиля уже ждала меня в машине.
Она пыталась улыбаться, но было видно, что ночь для неё стала пыткой.
Наивная, не очень образованная двадцатипятилетняя мигрантка из Узбекистана, она, при всей её напускной ветрености молодой женщины с не очень длинным мозгом, однозначно не заслужила, чтобы её прессовал сорокапятилетний турецкий неудачник.
– Как? – спросила я, заранее зная ответ.
Она немного помолчала, а потом, словно, захотев сменить тему, ответила:
– Вы же не завтракали? Сейчас горячих буреков купим…
Мне было немного неловко.
– Я не попрощалась с твоим мужем, не хотела показываться ему на глаза, – сказала я.
– Не попрощались? – в её голосе зазвучали настороженные нотки.
Я не подумала о том, что любой мой поступок может стать поводом для очередной ругани и упрёков Мустафы.
– Извини, я не подумала, что это может навредить тебе… Скажи ему, что мне не здоровилось… и я не хотела его беспокоить так рано.
Диля нервно закурила.
– Да не думайте. Я уже не думаю, и не обращаю внимания. Стою, как бревно. Я знаю, что скоро от него избавлюсь. Это даёт мне силы.
Она включила музыку и стала есть аппетитный бурек.
– Не забывайте меня, Наргиза-опа. Может ещё встретимся здесь…
– Конечно встретимся. Я ещё вернусь…
Мы не заметили, как доехали до терминала. Диля быстро высадила меня, мы обнялись, она села в машину и понеслась обратно в свой деревянный отель к своему «Отелло».
И все-таки, я ей завидовала. Завидовала, потому, что я была стеснена обстоятельствами, излишними знаниями, излишними мыслями. А она жила. Просто жила моментом и ощущением мимолётного счастья, которым она наслаждалась. И она мчалась навстречу своим мечтам, включив во всю мощь дурацкую американскую попсу, она неслась по кольцевому автобану Стамбула и голубой Босфор, что распростёрся вдоль дороги, словно бы, успокаивал её молодую, умеющую забывать боль, душу.
«Я вернусь…», – крутилось у меня в голове. «У меня есть ещё дела… тут…» – думалось мне.
Зайдя в терминал, я занялась рутиной обычных дел отъезжающего пассажира. Я ехала в Германию, но меня это не радовало. Потому, что я знала, где живёт моё Сердце.
«Я ещё вернусь»… Стараясь унять тоску, я вглядывалась в иллюминатор, на розовое небо в прозрачных облаках, оно светилось золотом. Золотое небо Стамбула, что равнодушно лицезрел на взлетающие и приземляющиеся самолёты, которые везли туда и обратно, сотни людей, забравших с собой часть очарования этого города… Города, который они никогда не забудут…
Я вернусь!
(продолжение следует…)
В оформлении книги использован оригинальный рисунок автора
