Читать книгу: ««Ли Ле Ло»: детки из клетки. Первое дело», страница 2
2. Ольгов. Улица Барклая де Толли, дом два
Вот ещё одно сходство со столицей: местные жители затрудняются подсказать нужный адрес (хотя в моём случае это оказалось совсем рядом). Правда, в центре Автономии пожилые граждане обязательно помогут, если, скажем, требуется отыскать улицу Будённого или Партийный переулок…
Записанный Реной в моём блокноте дом номер два по неприметной улочке с громким именем известного царского генерала-героя выглядел так, словно был построен как раз в ту эпоху. Полностью деревянное двухэтажное здание опиралось своим фронтоном на три каменные колонны, которые сочетались с внешним видом строения, примерно, так же, как новенькая бамбуковая трость с набалдашником из натуральной слоновой кости – с заскорузлыми ручищами старого бомжа. Даже при моём невежестве в классической архитектуре не могли не удивлять тяжёлые, массивные опоры, оставлявшие впечатление чего-то чужеродного и самоцельного при основной конструкции из лёгкого дерева. Впрочем, что для дилетанта нонсенс и дисгармония, то для профессионала – тонкость и глубокий смысл, как не преминула бы с важностью заметить Рената…
Скоро мы снова окажемся рядом. И теперь уж надолго.
Увидев красивую вывеску (фирма «Посредник»: взаиморасчёты, продажа недвижимости, маркетинг) с указателем направления стрелочкой, я направился ко второму подъезду, расположенному со стороны торца, и открыл узкую, неудобную дверцу, вдобавок снабжённую тугой пружиной. Первый этаж в качестве жилой части отсутствовал как данность, а на второй вела почти отвесная длинная лестница с резными перилами. Взявшись за них левой рукой и держа в правой пакет из синтетики с купленными по дороге гостинцами, я осторожно двинулся по жутко скрипящим ступенькам. Их истерическое пение сопровождало меня до самого верха, где режущая слух псевдомузыкальная эстафета немедленно была передана половицам.
Я очутился в некоем подобии холла, то есть на большой квадратной площадке с многорамным окном в полстены, овальным полированным столиком возле него и тройкой креслиц с обивкой из потёртого красного кожзаменителя – типичный инвентарь маленьких кинотеатров прошлых лет. Среди грудой наваленных журналов преобладали экземпляры рекламного содержания, а также откровенно фривольные, иллюстрированные обнажёнными женскими бюстами, ножками и попками на любой вкус, цвет и размер. Широкая, видавшая виды дверь с курсивной надписью «Добро пожаловать!» располагалась ровнёхонько посередине противоположной стены – без малейших намёков на хоть какую-нибудь ручку или выступ, за который можно было бы ухватиться и потянуть на себя. Согласно строгой логике, её следовало открывать энергичным толчком плеча или ноги в зависимости от степени воспитанности клиента. Впрочем, это мне и предстояло сейчас проверить.
Поскольку в Телави, бывшем стольном городе Кахети, где прошло моё детство, заботливые родители едва ли не с младенчества обеспечили меня не только постоянно проживавшей с нами нянечкой, но и приходившей по вторникам и пятницам учительницей французского языка и латыни (увы, древнеримская азбука была почти позабыта уже в подростковом возрасте), то я счёл свой культурный уровень достаточным для того, чтобы сначала деликатно постучать, а уж затем ломиться всем телом. Последнее действие мне приходилось применять за годы работы в спецназе столь часто, что в мирной жизни порой требовалась на ходу определённая перестройка сознания.
На мой осторожный стук костяшками пальцев никто не ответил. Ничего не оставалось, как с усилием надавить ладонью на слово «Добро» ну а потом, естественно, и пожаловать. Как выяснилось, с внутренней стороны ручки также не имелось – снабженная двойной пружиной, дверь свободно ходила туда-сюда при отсутствии наличника.
Комната, открывшаяся моему взору, походила, скорее, на зал – с полудюжины пар в шароварах и кринолинах могли танцевать в ней совершенно свободно. Тем более, что о мебели даже неловко было упоминать: три стола в рядок слева, четвёртый почти на десятиметровом расстоянии справа, парочка шкафов рядом с ним – всё. Ну и под самым потолком огромный чёрно-белый портрет Отца Нации на очередные четыре года.
Обитатели «Посредника» находились как раз под ним, родимым. Ближе всех ко мне стоял румяный, дородный мужчина лет пятидесяти с такими роскошными висячими усищами соломенного цвета, что в национальной идентификации явно не нуждался. То же самое можно было сказать и о жгучем брюнете с компьютерной «мышью» в руках вполне европейской наружности, но с не менее характерным носом, значительно превышавшим мой собственный и по размерам, и по горбатости; крохотные очки с прямоугольными дымчатыми стеклышками вызывающе торчали где-то посередине между переносицей и вздёрнутой верхней губой. А возле того самого удалённого стола (несомненно, начальственного) переминалась с ноги на ногу и нервно курила тонкий коричневый «Mour» весьма интересная женщина типично бальзаковского возраста с волнистыми тёмно-русыми волосами – их светлый оттенок у корней был едва заметен. Выражение её лица то и дело менялось с игриво-плутовского на очень даже хитренькое при одновременном прищуре шалых малахитовых глаз. Прямо-таки вылитая Лиса Патрикеевна из классических русских сказок! Такая же гибкая и подвижная; не хватает лишь пушистого хвоста, скрытого под юбкой…
А в центре этой импровизированной тусовки располагалась моя Рена – Рената Петровна (вернее, Петеровна). Старая подружка, на сей раз в легкомысленном цветастом платьице до колен и без рукавов. Умница, профессионал, боец без нервов…
И капризная стерва милостью божьей, если будет позволительно употребить столь рискованный оборот. Взяточница и расчётливая шантажистка буквально с первых дней своей работы в милиции. Ухитрявшаяся с поразительной и какой-то ненормальной искренностью совмещать борьбу с преступностью и личное обогащение за её счет – кажется, в своеобразном женском сознании одно от другого было неотделимо. По призванию авантюристка с удивительно ровным сочетанием светлых и тёмных составляющих характера.
Самому до конца непонятно, почему я мирился с подобным душевным коктейлем. Будь это мужчина – ничего иного, как снисходительно-брезгливого отношения с моей стороны и ожидать не приходилось, а вот тут поди ж ты… Увы, откровенно слаб наш пресловутый сильный мужской пол! И хорошо, что прекрасные представительницы пола противоположного ещё достаточно неуверенно этим пользуются…
– А вот и он! Явился не запылился, и при гостинчиках!
Подбежав ко мне, Рената первым делом сноровисто исследовала содержимое моего пакета и продемонстрировала своим коллегам оттопыренный вверх большой пальчик. И только затем я был старательно расцелован в обе щеки и с оттяжкой в благородное чело. Сиречь, в лоб.
– Ну, пошли же, познакомлю с нашими!
Вислоусый здоровяк был первым, с кем я обменялся крепким рукопожатием, не удержавшись при этом от провокационного вопроса:
– А де ж воно сало и вареники?
Дядька неожиданно засуетился и со словами: «Туточки, туточки, обождите трохи…» заторопился к своему столу. Все дружно рассмеялись.
– Да он пошутил, почтеннейший Тарас Давыдович, – меланхолично произнёс горбоносый интеллектуал и, зевнув, добавил, указывая в сторону усача: – Это пан Нечитайло, фамилия его такая. Здешний рядовой работник. Самый исполнительный, между прочим. А я тоже Давидович, но – Канер. По имени Михаил, непризнанный гений и признанный неудачник. Прозябаю тут по стечению обстоятельств и наследственной лени…
Кисть его руки неожиданно оказалась сильной, да и вообще он производил впечатление жилистого, тренированного парня. Наверняка кроме «мышки» и гантели поднимает.
– Насчёт лени сказано удивительно самокритично, – заметила «бальзаковская» женщина и энергично задавила в пепельнице окурок. Затем она лёгкой походочкой вышла супротив меня, небрежно повела шикарными плечами и красивой, полной грудью, хорошо заметной в глубоком вырезе длинного облегающего платья, и не без иронии представилась: – Елизавета Леонидовна Лозанникова, заместитель главы сей фирмы, в меру процветавшей благодаря исключительно моим деловым качествам. Боюсь только, что недолго будет дёргаться старушка в высоковольтных погремушках…
– Неприятности? – на правах будущего сотрудника осторожно осведомился я. Мне не ответили, весьма подозрительно дружно отвернувшись.
– Давайте, наконец, отметим встречу! – с несколько фальшивым напором предложила Рената. – Не пропадать же водке, шампанскому и настоящей «Хванчкаре»!
– Натуральность вина, к сожалению, гарантировать не могу, – извиняюще сказал я, передавая ей один за другим названные спиртные напитки. – Вообще-то, цена вполне на уровне, да и этикетка с фрагментами картин Нико Пиросманишвили выглядит подлинной, но… Одним словом, необходима дегустация.
– О, за этим дело не станет!
Через пару минут мы уже все сидели вокруг стола госпожи Лозанниковой в полной готовности конкретно расслабиться по-русски – я даже пиджак снял. Закуска, как водится, была более чем скудной: сдобные плюшки, консервированные шпротные рыбёшки, твёрдые грушки и наливные яблочки с явственным нитратным ароматом. Разумеется, у женщин нашлось и домашнее варенье – из крыжовника. «Советское Игристое» решили негласно пока не трогать, и до откупоренного красного полусладкого дело тоже не дошло, несмотря на уверенное обещание отведать и распробовать – все дружно набросились на кристалловскую «Пшеничную» ёмкостью в три четверти литра. Вот тут шмат отменной нечитайловской ветчины пришёлся как нельзя кстати.
– А ничего, что мы устроили пирушку в разгар рабочего дня? – я вновь поднял мучивший меня вопрос. На этот раз после долгой, напряжённой паузы мне коротко ответил Тарас Давыдович. Вернее, проворчал:
– Боюсь, друже, шо ровнёхонько у осьмнадцать годын нуль-нуль хвилин наша здешняя трудовая жизня закончится навсегда…
Так. Приятное вступление, ничего не скажешь.
Обе женщины упорно играли в молчанку: Рената с притворным аппетитом старательно грызла тёмно-зелёную крохотную грушу, а Лизавета Леонидовна столь же увлечённо со всех сторон обкусывала булочку. Наконец, непризнанный гений Канер решил окончательно прояснить ситуацию.
– Дато, позволь мне начать издалека, хорошо? – предложил он. – «Посредник» этот существует уже лет девять, а то и побольше; начинал же он свою благородную деятельность ещё в те времена «теперь почти былинные…», когда благодаря Егору Гайдару, першему рыночнику и монетаристу, у российских предприятий с наличкой стало настолько туго, что хоть диким волком вой, хоть дрессированным медведем пляши – один, я извиняюсь, хрен. К примеру, заводик, производивший утюги, задолжал энную сумму фабрике, изготовлявшей туалетное мыло, а та, в свою очередь, не могла расплатиться уже за свои долги перед комбинатом стирального порошка – то есть, разный товар имелся у всех, а звонкой, ходовой монеты практически ни у кого. Наш Ольгов тут был как раз правилом, а не исключением. Кто из начальства допёр до создания при основном производстве малых дочерних коммерческих фирм, тот худо-бедно сводил концы с концами; основная же трудовая масса безнадёжно куковала в ожидании лучших времён, сидючи на своих утюгах, мыле и стиральном порошке. Так вот, именно мы эту промышленную, потребительскую и прочую лабуду и помогали успешно сбывать, находя покупателей и знатоков натурального обмена и по области, и кроме. Эдакий универсальный многопрофильный отдел реализации… Уже тогда в нашем распоряжении был недурной по тем меркам комп – конечно, не третий «пень», как нынче, – (Михаил указал затылком на свой персональный стол), – а первый, но с весьма качественными базами данных! А поскольку работёнка была почти исключительно телефонной, то это позволило нам избежать нежелательных наездов со стороны братков в малиновых пиджаках да при цепях на могутных выях…
– Однако ты живописуешь наше существование слишком уж приятными красками, – подала голос Лозанникова и отложила варварски истерзанный остаток булки. – Были и визиты. Кожанки, широченные штаны, жвачка во рту и омерзительно-гнусавое: «Ну ты, чё в натуре, не по-о-онял?!» Тьфу!
– Тоже дела давно минувших дней, – бодро ответствовал Канер. – Шеф очень скоро скорешился с самим Овалом, и нас оставили в покое. К тому же на тот момент мы начали заниматься сделками с такой недвижимостью, которая больших прибылей ну никак не сулила – продажа частных домишек в городской черте и за чертой, частенько весьма хлипких. Крайне интересный сектор рынка: строения даже без удобств владельцы предлагали очень дорого, а брать их покупатели желали очень дёшево. Диспропорция была вопиющая! Правы, безусловно, хозяева: частный домик с землёй в полновесные шесть соток должен стоить никак не меньше двухкомнатной квартиры. Вот тут мы и нашли свою жилу – пускай ни с какого боку не золотую и не серебряную, но… Короче, существование она обеспечивала вполне пристойное по здешним понятиям. И если бы не один свой же гад – не ползучий, а очень даже прямоходящий, то…
– Кто же мог предвидеть, Мишенька? – лицемерно проворковала Рената, метко запулив грушевидный огрызок в отдалённую урну. – Несчастное стечение вредных обстоятельств…
От возмущения Канер чуть было не расплескал налитую водку.
– А вот я мог, представьте себе! – вскричал он. – Не месяц и не два убеждал этих двух беспечных дамочек, что наш доморощенный бул-гах-тер безбожно мухлюет с финансовой отчётностью! Просил дать добро на негласную проверку – я хоть и не Абрамович, но денюжки тоже считать умею. Так нет же!
– Но, Миша, дорогой, ведь везде и всюду директор и главбух повязаны намертво, – не без вины в голосе негромко молвила Елизавета Леонидовна. – Как же можно было даже заикнуться о подобном предложении? Выплыло бы наружу – нас обоих немедленно выставили бы на улицу. И, как сам ты понимаешь, без выходного пособия.
– Нет, что ни говори, а русский человек способен мыслить нестандартно лишь тогда, когда во всю мочь рядышком грянет гром, – сообщил Канер и безнадёжным жестом опрокинул стаканчик. Выудил из банки шпротинку, положил её на язык и, причмокнув, сжевал. – Ладно, вернёмся к трагическим итогам. Итак, сегодня ранним, безоблачным утречком вваливается сюда наш сюзерен Матвей Тихонович Грубиянов, – не делай такие глаза, Дато, патрона на самом деле так зовут (он, кстати, по характеру больше своему отчеству соответствует), – и ласково преподносит подчинённым ему милордам и миледям пренеприятнейшее известие: этот самый сволочной бухгалтер исчез бесследно; квартира, которую он снимал, банально пуста, равно как и наша касса. В точности по сюжету популярной комедии: ничего не украдено, поскольку всё уже давным-давно расхищено!
– В общем, наши платёжные балансы поють грустные романсы, – пробасил Нечитайло и положил в рот целую плюшку. – И в довесок на фирме ещё и должок повис тыщ в тридцать «деревянных»…
– Двадцать восемь с половиной, – буркнула Рена. – И скоро предстоит платить за аренду помещения.
– А долг Грубиян возвращать не хочет, – устало вздохнула Лозанникова. – Без особых последствий для себя, но с роковыми для нас.
Я молчал. Забытая всеми «Хванчкара» выдыхалась, теряя букет, но кроме «очищенной» мне уже ничего не хотелось. Да и её тоже.
Самый раз было вспомнить о соломинке, легко ломающей хребет выносливому верблюду, но тут на меня обрушилось целое доброе бревно.
Нет, работу я и сам бы нашёл, комнатку тоже, только вот не было теперь в этом никакого смысла. С невероятной отчетливостью я вдруг осознал, что достиг предела своего гордого одиночества, и что с абсолютного ноля моя новая жизнь начаться никак не может. В активе непременно должна находиться хотя бы одна-единственная несчастная единичка со знаком «плюс». А таковой больше не существовало.
Где-то далеко, внизу, от души шарахнули дверью о притолоку. Старая лесенка содрогнулась под тяжёлыми, бухающими шагами.
Никто на это не обратил внимания.
3. Клиент в Зазеркалье
– Эй, фрайера-гуляки, проснитесь! А ну, авторитета сюда, быстренько!
Все подняли головы, а мне пришлось ещё и обернуться. У входа, занимая своей тушей почти весь дверной проём, стоял очередной мордоворот. В помятой серой «тройке», что придавало ему вид вышибалы, забредшего после работы отдохнуть в соседний кабак.
Терпение моё кончилось – по крайней мере, на сегодня. Я медленно встал, аккуратнейшим образом поставил стул на место и двинулся навстречу незванному гостю. Остановился в полуметре от него и раздельно произнёс:
– Молодой человек, сначала следует представиться. Сообщить цель визита. И вежливо, а не ишачьим рёвом.
Никакого внимания на меня, достававшего ему лишь до носа, он не обратил – тупо глядел мимо и грозно сопел. Затем злобно рявкнул:
– Вы чё, не поняли, чучундры подзаборные? С главным желаю базарить!
– Базарят в «хате» на шконках в ожидании вызова на допрос, – всё так же раздельно сказал я. – А в приличных домах беседуют. Или хамьё этому не обучают?
Тут он, наконец, меня заметил – белки глаз налились кровью, белесый «ёжик» волос встопорщился, ручища дёрнулась вверх…
Бог ты мой, распальцовка! Классический «веер» с выдвинутыми вперёд большим и мизинцем. Где же в последний раз я сталкивался с подобной манерой общения? В Саха-Якутии на прииске, что ли?
Удар по щиколотке, захват – и амбал бухнулся передо мной на колени, с мучительным оскалом хватаясь свободной лапой за мой брючный ремень. Подержав несколько секунд, я отпустил его выгнутые донельзя пальцы и основанием ладони от души залепил ему в лобешник.
Он вылетел из комнаты и шмякнулся на спину – аж дощатый настил загудел! Я вышел следом на случай, если у него ещё сохранились остатки боевого пыла.
Оказалось, да – и в изрядном количестве! Вскочил, заорал, налетел…
Мне надоело тратить время на ненужную возню, а серьёзным противником он не был. В следующее мгновение я уже вёл его, согнутого пополам, с заломленной за спину рукой к скрипучей лестнице. С трудом преодолев соблазн как следует поддать под объёмистый зад, несильно пихнул боком на перила.
Поверженный мордоворот проехал по ним животом и грудью ступенек шесть-семь, после чего кое-как затормозил. Закурив, я прислонился к стене, запрокинул голову и с силой выдохнул дым.
Подниматься ему не имело теперь никакого смысла – эффектный полёт вверх тормашками был бы обеспечен. И с неизбежным травматизмом. Тем не менее, он не отступил, а остался стоять, тяжело дыша и с ненавистью глядя на меня.
На площадку выскочила Рената, причём с самыми решительными намерениями. Вот она жалости не знала и вполне могла здорово искалечить любого. Я лениво дал отмашку.
– Семе-э-эн! Отчего я слышу шум, но не вижу драки?
Я удивленно скосил глаза, услышав сей явно провокационный вопрос, заданный гнусавым, но звучным тоном. Впрочем, копирование знаменитых одесских интонаций отличалось слишком уж нарочитой подчёркнутостью.
Внизу, на самой первой ступеньке, стоял, уперев руки в бока, мужчина средних лет в прекрасном чесучовом костюме канареечного фона и в белой ковбойской шляпе с лихо загнутыми полями. Она придавала вальяжному господину второсортный киношный вид, но в то же время неплохо сочеталась с его, очевидно, привычной манерой игры в новенького русского из провинции.
То, что на самом деле он не был никаким «новым» – то есть, не мог себе позволить сорить деньгами, ощущая сладкую свободу вседозволенности, – стало ясно после того, как мне удалось разглядеть его обувь. Лёгкие китайские кроссовки, конечно, подходят для летнего сезона как нельзя лучше, но ни один действительно крутой мэн не наденет подобную дешёвку даже на утреннюю пробежку. А уж про выход в город и говорить нечего. До уровня младшего Рокфеллера, который мог запросто появиться на званном приеме в шортах, старой майке и тапочках на босу ногу, нашим доморощенным нуворишам ещё расти и расти…
Семён на откровенную подначку клевать не собирался – парочки преподанных мной примеров наказания за плохое поведение на чужой территории ему вполне хватило. Отступать же не позволяла ущемлённая гордость, и он продолжал грозно вращать челюстями и разминать могучие кулаки. Надо полагать, исключительно в массажных целях.
Его канареечный хозяин немного подумал, а затем снял свой «стетсон», обнажив весьма заметную плешь, и стал неторопливо подниматься, насвистывая что-то легкомысленное. Благоразумно остановившись на некотором расстоянии от меня, он обстоятельно пригладил свою лысину и коротко сказал:
– По делу. Можно пройти?
Я глянул в сторону Ренаты, но её уже не было. Пришлось неопределённо пожать плечами и столь же кратко ответить:
– Прошу вас.
Сделав правой рукой вежливый, приглашающий жест, я провёл клиента через холл, распахнул перед ним дверь в контору и…
И подивился, с какой оперативностью её обитатели навели идеальный порядок. Ни малейших следов недавнего бурного застолья: помещение проветрено, пол подметён, столы убраны – ни бутылок, ни закусок, сплошные бумаги и офисное оборудование, а сотрудники прилежно трудятся на своих рабочих местах. Тарас Давыдович что-то сосредоточенно вычислял на карманном калькуляторе; Михаил, его тёзка по отчеству, с неменьшим вниманием изучал экран компьютера; фройляйн Рена деловито стучала дыроколом, а Лизавета свет Леонидовна, как и положено начальнику, вдумчиво подписывала какие-то бумаги. На мое появление с гостем они отреагировали равнодушными взорами.
Инициативу взял на себя Канер. Выдержав очень точную по длительности паузу, он всем корпусом развернулся к нам и, сдвинув очки на кончик носа, поинтересовался:
– С чем господа пожаловали?
Множественное число получилось из-за «шестёрки» Семёна, который хоть и находился в отдалении, тем не менее, был хорошо виден.
Господин в чесуче не торопился с ответом, а сперва визуально с дотошностью изучил вопрошающего. Наконец, он решительно шагнул вперёд и повторил, что хочет видеть босса.
– Наш босс на первоначальном уровне переговоры не ведёт, – любезно известил Канер. – Вам придётся изложить своё дело мне.
Было заметно, что такой поворот событий клиента не слишком устраивает – впервые на его круглой физиономии появилось растерянное выражение. Напускная важность улетучилась, и сейчас рядом со мной стоял обыкновенный вспотевший мужчина заурядного внешнего вида без особых примет, кроме шарообразного брюшка.
Он достал платок и дважды промокнул лоб. Сокрушённо вздохнул и направился к Мишиному столу. Положил на его краешек шляпу, потом уселся в креслице и, помедлив, сообщил:
– Мне должны деньги. И не хотят отдавать.
Канер сочувственно покивал и спокойно предложил:
– Подробнее, пожалуйста. Но сначала основные анкетные данные.
– Ах, да, извините… – спохватились напротив. – Нефилов Виктор Павлович, владелец кафе «Калифорния», что на улице Революций. Можно запросто Витя, без церемоний…
– Для первого знакомства рановато, – возразил Канер и нетерпеливо постучал маркером. – Итак?
– У меня есть один приятель, – начал Нефилов. – Взял, скотина эдакая, кругленькую сумму в долларах взаймы сроком на восемь месяцев – без процентов, разумеется, по дружбе – а обратно ни в какую! Уже с годик как прошло…
Миша толчком указательного пальца вернул очки к переносице и задумался. Глянул на дисплей, сделал полный оборот на своем вращающемся стуле, внушительно кашлянул. И тут послышался медовый голосок Елизаветы Леонидовны:
– Михаил Давидович, душка, это как раз по моему профилю! Препроводите сюда клиента, Картвел.
Я не сразу понял, что она обращается ко мне, а затем вдруг сообразил, что в своих чёрных брюках и чёрной рубашке с короткими рукавами напоминаю типичного наёмного телохранителя!
Непривычная роль. Впрочем, как и всё остальное.
Тем не менее, я выпрямился и, представ перед Виктором Павловичем, вновь приглашающе вскинул ладонь. Подвёл его к столу Лозанниковой… и застыл в неподдельном изумлении.
За какие-то несколько минут женщина совершенно преобразилсь. Волосы были уложены в затейливую причёску с вульгарной косой чёлкой, ниспадавшей на левый глаз; губы ярко накрашенны, приличное платье превратилось в откровенное «мини». На безымянном пальце правой руки появился блатной отрицаловский «перстень», а чуть повыше запястья – тусклая синяя татуировка «Рождена без счастья»…
– Вы, кажется, хотели видеть главного? – всё так же медово пропела она. – Я к вашим услугам. Располагайтесь поудобнее, побеседуем! А ваш мальчик пускай подождёт в вестибюле – он несколько дурно воспитан. Рена, дайте молодому человеку журнальчики с голенькими девушками. И с юношами, на всякий случай… Если невзначай перевозбудится, то туалет у нас во-он там. И салфетки надушенные имеются. А вы не стесняйтесь, закуривайте!
Царственным жестом Елизавета Леонидовна выложила на столешницу початую пачку «Беломорканала», при одном взгляде на которую господина Нефилова прямо-таки перекосило.
– Спасибо, но я предпочитаю «Марльборо», – буркнул он, доставая вычурный серебряный портсигар. Лозанникова понимающе усмехнулась:
– Сразу видно делового человека новой формации! В наше время этим баловалась только фарца да валютчики, а люди старой закалки ни-ни! Кстати, я не представилась – что ж, зовите Элизой. Можете добавить слово «госпожа».
– А ежели по понятиям? – понизив голос, быстро спросил Нефилов. Усмешка у женщины исчезла.
– Кое-где меня знают как «Лизку-Лезвие» или «Бритовку», – процедила она, – но это в строго определённых кругах. Да, там и нынче свои привычки не меняют – пьют чистую водочку, табачок употребляют совдеповских марок… Но не будем спорить о вкусах. Вот и зажжённая спичечка… так, засмолили? О, какой непривычный запах! Их, вообще-то, курят или облизывают?
Виктор Павлович закашлялся и положил сигарету на желобок стеклянной пепельницы.
– Я не из деловых, – объявил он. – Ни с какого боку. Иначе к вам не пришел бы.
– Давайте начнём немножко с другого конца, – (голос Елизаветы Леонидовны изменился и стал жёстким). – Почему со своей бедой вы не явились к Овалу? Или к его извечному конкуренту Зацепе?
– Нет смысла, – покачал головой Нефилов, – я навёл справки. Овал как раз и даёт Пачулину «крышу», а Цепь сейчас открытую войну не начнёт. Да и сумма по его меркам незначительная…
– А какая именно?
Нефилов назвал. Лозанникова хищно улыбнулась:
– Пожалуй… За такие деньги ставить на ножи грех, но и прощать жалко!
– То-то и оно. А кроме того, тут есть ещё парочка скользких обстоятельств, которые местной братве не по зубам. И вот я…
Он замолчал и неожиданно полез за «Беломором». Лозанникова дала прикурить от своей папиросы и стала ждать объяснений. Однако клиента словно заклинило – сидел и дымил в напряжённой позе, уставившись в пол.
Его размышлениям никто не мешал, хотя все сотрудники «Посредника» за ним наблюдали – Рената и Канер незаметно, а Нечитайло в открытую и очень мрачно. Я же застыл возле начальницы в классической позе эсэсовского охранника: ноги на ширине плеч, руки перед собой на уровне живота, правая сжимает запястье левой. Взгляд, естественно, неподвижный и бездушный…
– Кто за вами стоит? – разродился, наконец, вопросом Нефилов. – Москва?
– Какой вы, оказывается, любопытный мужчи-и-ина! – с иронией протянула Елизавета Леонидовна и потушила окурок. – Допустим, Балашиха. Или Электросталь. Или, скажем, Раменское… Так ли уж важно?
В приступе очередной задумчивости гость перевёл свои очи теперь на потолок, явно вспоминая, кто именно из крутых криминальных авторитетов проживает в названных городках. Вспомнил – и аж привстал от почтения.
– Приятно слышать, приятно слышать! – воскликнул он. – Теперь я уверен, что получу здесь действенную помощь!
И он без промедления выложил свою историю.
Итак, по словам Нефилова, с год назад он ссудил своему тогдашнему дружку Евгению Ивановичу Пачулину, торгующему молдавскими и азиатскими коврами, просимую им сумму под грамотно составленную расписку. По истечение оговоренного срока Пачулин попросил отсрочить платеж на два месяца, каковые и были ему любезно предоставлены. Затем отсрочка потребовалась ещё на столько же – с этим нехотя согласились, но уже без какой бы то ни было любезности. В конце концов, потерявший терпение Нефилов вместе с присутствующим здесь помощником Семёном и отсутствующим шофером Вякой заявился на квартиру к должнику и потребовал расчёта. В ответ трагически развели руками и признались в полнейшем банкротстве, после чего предложили взыскать деньги через суд.
Возмущённый Виктор Павлович пригрозил негодному Евгению Ивановичу, что тому не поздоровится, и дал сорок восемь часов на раздумье.
Как оказалось, бывший друг соображал весьма шустро, так как уже на следующий день рабочий кабинет господина Нефилова посетила милиция и увезла его хозяина с собой без разумных объяснений. Если, конечно, не считать таковыми ссылки на необходимость беспощадной борьбы с обнаглевшей оргпреступностью.
В Кировском райотделе города Ольгова гражданина Нефилова ознакомили с заявлением гражданина Пачулина, где жуткие угрозы первого в адрес последнего подтверждались двумя посторонними свидетелями, и вежливо посоветовали умерить свои агрессивные наклонности. Иначе ему неизбежно придётся отправиться малой скоростью в весьма отдалённые места. И надолго. Ну а если с заявителем в ближайшее время произойдет некий подозрительный несчастный случай, то последствия для обвиняемого будут настолько тяжёлыми, что об этом и говорить не хочется. Умный человек сам всё поймёт…
Виктор Павлович глупым не был и осознал всю серьёзность возникшей ситуации. Особенно после того, как его «Калифорнию» и «Клуб знатоков спорта» внезапно закрыли на три недели по причине антисанитарии и опасности возгорания («…да отродясь тут проблем не было! Исправно же плачу и врачам, и пожарным…») Решив бороться с неожиданно влезшим в его личные дела государством государственными же методами, он подал иск в суд.
Ответчик гражданин Пачулин на судебное разбирательство явился и вовремя, и без принуждения. Он ничего не отрицал и добровольно соглашался ежемесячно выплачивать истцу даже не положенные по местному закону 30% от заработной платы, а все пятьдесят! Судьи прямо-таки умилились от подобной сознательности и намекнули обоим бизнесменам, что самый раз пойти на мировую.
Истец гражданин Нефилов был от чувства умиления весьма далёк, так как выяснилось, что и торговые павильоны «Ковры», и квартира, и машина по всем официальным бумагам принадлежат не Евгению Ивановичу, а его жене, Василисе Дормидонтовне. Финансовые накопления тоже – и ко всем этим ценностям подступиться никак невозможно опять-таки из-за особенностей местного законодательства. А сам он гол, как сокол, да к тому же хронически болен туберкулёзом, что и подтверждается справкой. Работает же сторожем с месячным окладом в девятьсот рублей. То есть, примерно, в тридцать долларов…
